Даниил Юлианов
Слишком живые звёзды 2
Он вышел на лестничную площадку, спустился на три этажа и уже вскоре стоял у двери в комнату. Достав из кармана складной нож, взялся за ручку, опустил вниз (аккуратно, не разбуди её) и вошёл внутрь.
Сосед всё-таки был. Спал лицом к стене, полностью укутавшись в одеяло, будто жутко замёрз. Ничего, мёртвые не мёрзнут. Одно плавное движение лезвия по сонной артерии и adios, amigo! Увидимся на том берегу!
Настроение приподнялось. Наконец-то всё идёт так, как надо. Наверное, потому что из головы ветром похоти унесло всё лишнее: мысли о Владе, об её темно-зелёных глазах, об Алексее и жуткие воспоминания. Этой ночью можно расслабиться и покайфовать. Мужчинам иногда положен отдых.
Джонни приблизился к соседу, поднял руку со сжатым в ладони ножом, взялся за край одеяла…и оттянул его.
– Привет, Джонни. Рад тебя видеть.
На него смотрел Алексей. Тёмные, зловещие глаза Алексея Царёва, повелителя преисподнии, отца всех кошмаров, что когда-либо происходили на планете. Сердце перестало стучать. Челюсть отвисла, а лёгкие, казалось, резко сморщились. Ну а пальцы разжались, и орудие несостоявшегося убийства грохнулось на пол, разбавив тишину.
Джонни начал отходить к двери.
Алексей начал подниматься с кровати.
– Порой наши желания бывают сильнее наших страхов, да? Порой похоть затмевает в мужчине всё разумное и превращает его в животное, не замечал, Джонни? Ты же так любишь ходить в чёртовом ошейнике. – Теперь Алексей стоял по центру комнаты и медленным шагом приближался к испуганному мальчику, отходящему спиной к двери. – Ты можешь попытаться убежать, но вот только куда ты убежишь? Корабль-то мой, тем более есть и другая причина, почему я тебя найду.
Дьявол видит всё.
– Верно, compadre, tienes razon como siempre. Твоя маленькая головка вновь взяла верх над большой и привела тебя сюда. Как я понимаю, за ней. – Карие глаза метнулись в сторону спящей брюнетки. Метнулись и вернулись к Джонни. – Не волнуйся, она не проснётся, спит как младенец после бурной ночи. Думаю, этой славной женщине теперь ничто не угрожает.
Джонни продолжал пятиться назад, пока не врезался в дверь. В закрытую дверь. Чёрт, кто-то запер дверь у него за спиной! Комнату заполнила темнота, даже коридорный свет, вливавшийся из-под двери, не проходил дальше ног Джонни. При таком освещении Алексея невозможно было бы разглядеть…если б его глаза не сияли подобно двум красным огонькам на новогодней гирлянде. Из глубин зрачков поднимался алый дыми отгонял тьму от лица, от такого жуткого лица монстра.
Монстра в человечьем обличии.
– Ответь мне на один вопрос, mon ami. Ты помнишь, о чём мы с тобой недавно договаривались? Не здесь, немножечко в другом месте. Там, где камни злятся на реки. Красные реки.
Джонни нервно сглотнул. Втянув в себя воздух, он произнёс:
– Да, помню. Всё должно быть сделано завтра.
– Уже сегодня, caro amico. Второе июля две тысячи двадцатого года наступило уже как больше часа назад, а ты не спишь. Как думаешь, мне очень приятно осознавать то, что некоторые кладут на мои просьбы огромный болт, который так и стремится найти своё отверстие? М? Мне приятно, как думаешь? А впрочем, я покажу тебе всё сам. Мы же оба знаем, почему ты пришёл именно к этой пухленькой брюнетке.
И прежде чем Джонни успел что-либо сказать, Алексей сжал его руку.
Мир утонул в кровавом сиянии дьявольских глаз.
* * *
Дверь в её комнату предательски скрипнула, и Джонни тут же остановился. Около двух минут он вслушивался в тишину, но дыхание матери так и не нарушилось.
Отлично.
Он аккуратно зашёл в комнату, на одних носочках сделал три небольших шага и оказался прямо перед огромной двуспальной кроватью. Правда, на кровати лежал один человек – женщина с распущенными чёрными волосами. Лунный свет, проникающий через окно (почему мама никогда не задёргивает шторы?), падал на нижнюю половину лица, выделяя пухленькие розовые губы.
Между ног вновь начало что-то накаливаться. Джонни старался дышать ровно, но воздух то и дело застревал в горле, а иногда с неимоверным трудом втягивался в лёгкие. Нужно всё проделать аккуратно. Раз он решился на это, то пусть не облажается. Последствия…будут ужасными, если всё пойдёт не так. На этот раз мама не остановится на паре ударов, она изобьёт его так, что он не сможет ходить в школу несколько месяцев. Так стоит ли рисковать?
В ответ пах разгорелся ещё сильнее, как бы отвечая: стоит. Джонни уже достиг того состояния, когда ноги невольно подгибаются, а каждое движение тазом, каждое соприкосновение головки члена с тканью трусов становится невыносимым. Поздно поворачивать назад, слишком, слишком поздно. К свои тринадцати годам Джонни (для большинства он всё ещё был Виталей) уяснил одну простую истину: если начал делать, доводи до конца или потеряешь всё. Ставки высоки, ему вообще сейчас следует быть в кровати и видеть седьмой сон, но он не мог просто лежать этой ночью! У всего есть предел! И вот он, наконец, наступил. Ка долго, Господи, как долго Джонни ждал этого момента!
Яркие подсолнухи. Почему-то мама купила пододеяльник с нарисованным подсолнухами и точно такую же простынь. Безвкусица. Но почему-то когда Джонни представил, как он трахает маму на этих подсолнухах, нижняя часть живота резко наполнилась тяжестью. Рука заскользила по плоскому животу, пробралась за резинку трусом, прошлась по ещё ни разу не бритым лобковым волосам и обхватила то, что так яростно пульсировало жаром. Ещё чуть-чуть, ещё немножко, слегка помедленней. Если начать быстро, всё кончится через несколько секунд.
В левой руке Джонни сжимал фиолетовые трусики матери, которые вытащил из корзины с грязным бельём. Он прижал их к лицу и втянул в лёгкие исходящий от них аромат. Слабый стон протиснулся сквозь зубы, так что пришлось зажать ими трусики. Джонни попытался вытянуть из них всю влагу, хоть капельку того, что оставила на них мама, и с трепетным удовольствием проглотил слюни. Теперь член не просто горел – он полыхал как лесной пожар, с каждой секундой разрастающийся всё больше. Кровь кипела в сосудах, кровь кипела везде и грозила вырваться наружу, если ладони сейчас же не сделают своё дело! Уже точно было поздно отступать – в таком состоянии не заснёшь. Слишком вкусно, слишком горячо, слишком приятно…
Как же я хочу прижать тебя к стенке и избить в кровь, и трахать, и смеяться! Дьявол, как я хочу смеяться!
Маленький мальчик, только-только пошедший в седьмой класс, стоял посередине спальни с зажатыми меж зубов трусиками матери и мастурбировал на неё, спустив трусы до самых лодыжек.
Он смотрел на её мерно поднимающуюся большую грудь, прикрытую ночнушкой, и вспоминал, как она тряслась, когда мама в очередной раз лупила его после очередной пьянки. Джонни знал, что её трахают другие мужчины, и от этого бесился ещё больше – ему-то она никогда не позволит такого. Грязная сука. Как было бы хорошо хоть раз ответить на её удары! Ничего, скоро Джонни подрастёт, мышцы окрепнут, и тогда он без труда сможет заломить ей руки и присунуть аккурат меж ягодиц. О да, он будет делать с ней всё что захочет! За все унижения. За все оскорбления. За все грёбанные синяки и пинки в живот! Она ответит за всё, но позже.
Такая полненькая… Я посмотрю, как будет колыхаться твой зад, когда вздумаешь убежать от меня.
Он продолжал мастурбировать и остановился только тогда, когда крупные капли спермы громко упали на пол.
* * *
Джонни с ужасом посмотрел на Алексея.
– Да, дружище, я знаю даже про это. Думаю, ты уже понял, что очень глупо пытаться делать свои грязные делишки за моей спиной. А вообще, как считаешь, будут ли все в восторге, когда узнают, чем ты занимался в комнате своей мамочки? Как вылизывал её бюстгальтер? Как тайком фотографировал, а потом перерисовывал без одежды? Тогда, наверное, ни одна женщина с тобой не познакомится. Они узнают, почему ты так любишь делать им больно. Знаешь почему? – Алексей приблизился вплотную, его дыхание обжигало кожу. – Потому что ты так и не сделал больно своей матери. Ночная мастурбация была самым смелым твоим поступком.
Джонни пытался что-то вымолвить, но на деле лишь жалко кряхтел. Его глаза не отрывались от двух алых огней; казалось, с каждой секундой связь между телом и мозгом растворяется, и её место тут же занимает страх. Страх… Страх бесстыжего грешника, которого наконец привели к Великим вратам ада. Один шаг вперёд – боль вернётся вдвойне. Один шаг назад – пятки омоют воды рек.
Глаза Алексея немного поблекли, но вот улыбка под ними засияла как полная луна на чистом небосводе.
– Линда – прекрасная девочка, Джонни, она была со мной очень вежливой, когда мы с ней болтали. Я сказал ей, что папа пообещал не отдавать её в ад, что он спасёт её, ведь не спас при жизни. Сначала она не хотела, чтобы ты её спасал, но после небольшого визита в ад мнение поменялось. У твоей дочери особенный запах, горные волки любят такой. Понимаешь, к чему я клоню? – Джонни понимал, вот только сказать он ничего не мог, будто стал заложником собственного тела. – Линда надеется на тебя, а ты собираешься нарушить обещание, чтобы трахнуть какой-то призрак прошлого. Разве эта сука, – он указал пальцем на спящую брюнетку, – стоит твоей дочки?
Джонни мотнул головой из стороны в сторону – влево, вправо.
– Тогда сейчас же разворачивайся и убирайся отсюда. Хорошенько выспись, чтобы завтра всё прошло как надо.
– А е… если я не смогу усн…
– Сможешь, venn, не волнуйся. О твоём сне позабочусь лично я. Так что открывай дверь и иди в свою комнату, думая о том, какой завтра важный день и как плохо что-то скрывать от глаз дьявола. На первый раз я тебя прощаю, но в следующий раз… в следующий раз я позову твою маму, и тогда уже она будет разговаривать с тобой. Вон отсюда!
Джонни выбежал из комнаты и тихо заплакал – совсем как маленький мальчик, напуганный до полусмерти.
* * *
Люди живут в страхе, в собственном страхе. Они чуть ли не купаются в нём каждый день, даже не замечая этого. И что самое забавное – их страхи рождаются в их же головушках – в том месте, где они могут и погибнуть. По сути, люди – заводы по производству чувств, а качество этих самых чувств определяется материалом. Материал подкидывает жизнь, а вот что с ним делать решает человек: преобразовать в нечто прекрасное или позволить гнить внутри. А гниение, как всем известно, вызывает запах.
Страх прекрасно пахнет. Его благоухание выходит кожных пор и из лёгких при каждом тяжёлом выдохе. Иногда он смешивается с гневом или, например, жгучей влюблённостью, но всё равно его ни с чем не перепутать. Совсем как аромат озона перед грозой – ты можешь стоять хоть перед клумбой самых пахучих на свете цветов, но, тем не менее, будешь ощущать через ноздри приближающуюся грозу. С момента появления человека на Земле его верным спутником от рождения и до самой смерти был страх. Со временем он преображался: сначала охотник, с вываленными наружу кишками, отползал от дикого зверя, потом наложницы боялись каждого слова, неодобрения своего повелителя, солдаты на войнах боялись не вернуться домой, приговорённые к смертной казни с ужасом представляли, как поджариваются их мозги на электрическом стуле, а совсем недавно люди боялись не успеть поставить телефон на зарядку. Целая трагедия! Богу наверняка стыдно за такую деградацию человеческого рода. Но мне-то что? Чем больше поводов для страха, тем больше страха и, следовательно, чудесного аромата. Люди – самые необычные из всех животных. Они единственные, кто сами себя загонят в состояние страха и называют это «комфортом». Во множестве проблем, в которых можно найти решение, они видят только проблемы. Сумасшествие? Нет, в этом мире сумасшествие давно стало нормой. Существа, мнящие себя верхом эволюции, сжирают себя изо дня в день, преклоняясь перед страхом во всяких мелочах: вот мальчик боится подойти к красивой девочке, вот сенатор боится публично выступить, а вот миллиарды людей боятся проявить себя в ежедневных ситуациях. Незначительно преклонение колен перед своей боязнью превращает людей в рабов. Иногда мне кажется, что бобры счастливее любого человека.
В двадцать первом веке стало жить проще среди «покорителей природы», потому что почти каждый из них окружает себя страхом. По отдельности ими не насытишься, но вот если рано утречком зайти в переполненный вагон метро, тогда ноздри будут трепетать от ТАКОГО количества страха. Все чего-то бояться, бояться этого ДНЯ. Ну и не будем забывать простую истину: чем больше человек боится, тем меньше ему подвластны собственные мысли, и наоборот. Можно бесконечно утверждать… можно… Бесконечно долго можно утверждать, что… Я занимаюсь какой-то хернёй!
Алексей сломал карандаш и выкинул огрызки на пол. Они вроде бы упали, ударились об пол, но звук растворился где-то внизу. Руки задрожали, по коже пробежала волна мурашек. Слишком… слишком странно ощущать в себе призрачные контуры другого человека, жалкого человека, ничтожного человека! Алексей чувствовал в голове кого-то другого. Мужской голос. Мужской голос протекал по сосудам тела и потихоньку становился во главе всех остальных голосов. Он перекрывал все звуки, нарастая и нарастая, так скоро на его фоне мог побледнеть и голос Жнеца.
Жнец не может отойти на второй план.
– Мне не нравится это тело. – Алексей посмотрел на стол, на исписанные карандашом страницы блокнота, оглядел утонувший в полутьме кабинет и вновь посмотрел на стол. – Мне не нравится этот человек. Он слабый, от меня будто воняет страхом. Будто я сам человек.
В нижнем ящике по правую руку лежали все документы, как-либо связанные с Алексеем Царёвым. На верху не такой уж большой стопки бумаг было свидетельство о смерти – прочное доказательство того, что ты уже никогда не отложишь свои дела на завтра. Алексей достал его, положил на стол, немного подумав, вытащил хранившиеся фотографии и опустил на поверхность лакированного красного дерева. Но одну фотографию он поднял перед собой, и мягкий красный свет пролился на неё точно так же, как несколько десятилетий назад проливался в Советском Союзе.
На Алексея смотрел человек, внешность которого он имел. Смотрел и улыбался, держа перед объективом камеры диплом о законченном высшем образовании в сфере психологии. Так вот, значит, откуда такая страсть писать и разбираться в людском помёте. Психологи – самый странный народ. Помимо своих проблем они пытаются решить чужие так ещё и специально обучаются этому! И вот этот мужчина – даже мальчик, а не мужчина – судя по фотографии, только-только получил официальное разрешение на то, чтобы засирать людям головы. Похоже, эта планета уже давно сошла с ума.
Алексей взял в свободную руку круглое зеркальце, поднёс к лицу и улыбнулся. Посмотрел на себя, перевёл взгляд на недоумка-психолога, снова на себя, на недоумка-психолога. Различий практически не было: только морщины не позволяли лицу в зеркале и лицу на фотографии стать точной копией друг друга. Обычно так мужчины средних лет разглядывают свою запечатлённую юность и пытаются найти себя в улыбающемся, полном энергии мальчишке.
– Блядство! – Алексей выкинул зеркальце на стол и проводил его взглядом до самого края, где оно чуть не упало. Он попытался смять фотографию, но что-то остановило его (я всё больше становлюсь похожим на человека) и заставило сложить все вытащенные бумаги обратно в ящик. Алексей так и сделал. В мёртвой тишине он накрыл стопку свидетельством о смерти.
Надо же, подумал он. Человек жил, жил, а потом превратился в кипу бумаг, которые могут исчезнуть из-за одной только искры. Вот она – ценность человеческой жизни. А потом они разводят философию.
– Слишком слабый… – Голос дрожал. Всё-таки никого рядом нет, так что можно позволить себе небольшую слабину. – Почему с каждым столетием сильных становится всё меньше? Их что, выгрызают женщины?
Руки схватились за блокнот, дрожащие пальцы начали переворачивать страницы.
– Как же этот недоумок любит писать. Да ещё такую херню!
Наконец ладони замерли. Алексей медленно выдохнул, набрал полную грудь воздуха и мягко, даже с неким трепетом произнёс:
– ЕВГЕНИЙ.
* * *
Что до сих пор удивляло Алексея в людях, так это воля к жизни.
Многие люди, когда смерть прижимает их за горло костлявыми пальцами, позволяют ей сделать своё дело. Но на этой планете есть те, кто не согласен прощаться с жизнью слишком рано. И хоть их попытки переиграть судьбу зачастую проваливаются, они… нужно быть честным… вдохновляют. Когда человека никто не видит, никто не слышит, он наедине со своей смертью и борется до конца… о, это зрелище тянет на оскароносный фильм. Таким рвением жить в этом затхлом мире нельзя не восхититься.
Влада как раз одна из таких. От неё пахнет силой (аромат силы ни с чем не спутаешь), но почему-то она пахнет совсем по-другому, не так, как большинство на корабле. Вокруг неё витает облако страха, да, но что-то в нём есть ещё, что-то неизвестное, что-то новое и…вкусное. Будто в давно изученной природной зоне появился новый зверёк, и теперь он не даёт покоя учёным. Кто это? Зачем он пришёл? Откуда он пришёл? И самое главное – что внутри него?
Алексей стоял над спящими девушками: Алёной и Владой. Обе обнимали друг друга, лишённые одежды, даже простых трусиков. Наверняка они трахаются дни напролёт, но это даже хорошо – чем больше мозг человека забит мусором, тем меньше места для полезных мыслей. А сейчас полезные мысли были самыми вредными.
– Уже сегодня, детка. Спи спокойно и ни о чём не беспокойся.
Алексей наклонился и аккуратно поцеловал Владу в лоб, после чего покинул комнату.
* * *
– Охренеть! – Алексей прикрыл рот руками, вроде успокоился, но тут же рассмеялся и загоготал вновь. – Давно меня так никто не веселил!
Он сидел в углу комнаты, потому что после нескольких минут смеха ноги отказались подчиняться. Пресс жутко надрывался, живот, казалось, сейчас лопнет, но как же это смешно, мать твою! Охотник попал в собственный капкан! Рыба съела свой же хвост! Священник пришёл в дом Сатаны! Да назови как хочешь, суть останется та же.
– Пытался обрести гармонию. Ну теперь, брат, у тебя с этим проблем не будет.
Свет из коридора – бледный, как кожа утопленников – проникал в комнату и еле-еле доходил до противоположной стены – до того места, где неподвижно валялось тело. Это даже нельзя было назвать трупом. Это самый настоящий мусор, который давно следовало выкинуть на помойку. Влад. Владислав Боркуев, учитель всея Руси и лучший в мире наставник, дающий юному поколению бесценные советы. О да, люди всегда любили раздавать другим мудрые советы, хотя сами часто пренебрегали ими. «Никогда не сдавайся, иди до конца, найди в себе силы идти дальше, мы всё преодолеем». Ага, преодолеем. Теперь ваше Великое Трио, состоявшее из рыжей истерички, не контролирующего свои эмоции подростка и слабохарактерного учителя, распалось. Совсем как грёбанные «Спайс Гёрлс». Только в нашей истории ни у кого из участников судьба не сложится хорошо.
– Владислав, а ты, между прочим, поражал меня своим интеллектом. Наверное, именно из-за его избытка ты и решил поступить так.
Алексей перестал смеяться, поднялся на ноги и подошёл к человеку, что мог бы стать правой рукой Жнеца, если не самого ДЬЯВОЛА. Призрачный свет очерчивал контуры свисающих рук, мягким покрывалом ложился на кожу, но в основном тьма уже поглощала тело, желая спрятать его в себе, в своём глубоком чреве. Алексей посмотрел на залитый кровью пол, на залитую кровью стену, на залитую кровью одежду Влада.
– Ну ты и грязнуля. Можно было бы поаккуратнее.
Алексей не успел поговорить с Владом, так как был занять более интересным объектом – Егором. Пространство одно, время ни на секунду не останавливается, разорваться надвое нельзя. Остаётся лишь надеяться, что Алексей не ошибся, и Егор стоит смерти Влада. Можно было поступить наоборот, но какой смысл терзать прошлое? Это удел людей, но никак не высших существ.
Влад покончил с собой необычным способом. Стоя на коленях в углу комнаты (и наверняка рыдая взахлёб), он бился головой об стенку, пока лобовая кость не треснула, а осколки не вошли в мозг. Какой-нибудь художник увидел бы здесь картину, полную трагедии: стоящий на коленях мужчина раз за разом пытается размозжить себе голову, пока бледный свет из коридор ласкает его кожу, а сам он не устаёт нашептывать себе под нос (под разбитый нос) имя жены. Жены, которая по договору не попадёт в ад.
– Ты выбыл из игры, дружок. – Алексей опустился на одно колено, повернул к себе то, что осталось от головы Влада. – Мы так не договаривались. Душа Жени ещё осквернена любовью, главная задача не выполнена, а ты уже двинул концы. Это подло, дружище. Я видел, что делают с такими на войне: их закапывали в безымянной могиле, а потом всем взводом харкали на землю, желая этому трусу сгореть в аду. Надеюсь, ты обрадуешься, когда встретишь там свою милую жёнушку.
Чувствуя аромат очищенной души, Алексей вдохнул его всей грудью. Улыбаясь, он прильнул к своей трапезе, начав с глаза – одними губами высосал его из повреждённой глазницы и начал пережёвывать.
Иногда он причмокивал как маленький мальчик.
