Даниил Юлианов
Слишком живые звёзды 2
Чёрт, Егор. Ты портишь нам всю игру.
– Алексей, это я пригласил его на встречу. Я, а значит, говорить следует со мной. И не о подростковых страстях, а о выдуманном корабле, на котором мы сейчас якобы находимся.
Улыбка на красивом лице разом поблекла.
– То есть вы считаете, что я вас обманываю? Вас и всех остальных людей на борту? Тех людей, которые потеряли семьи, любовь, всё хорошее, что у них было? Вы считаете, я их обманываю? Вы считаете, я имею совесть обманывать настолько сломленных людей?
– Да, – Влад усилием воли не отвёл глаза от тех бездонных ям, что взирали на него. В кабинете становилось всё темнее, будто тьма за спиной пожирала свет и уже подкрадывалась к ним, чтобы сожрать и их тоже.
Светились только карие глаза Алексея.
– Что ж… – Он поднялся из-за стола и подошёл к огромному шкафу, что всё это время скрывался в тенях угла. Открыл его и достал из мглы бутылку вина Inglenook и три бокала, отлитых из самых чистых на Земле бриллиантов. Они опустились на стол, и только когда Алексей вытащил пробку из бутылки, он спросил:
– Вы будете, джентльмены? Это, конечно, не коньяк, но вкусом вас не обидит.
– Нет, – ответили оба, точно ждали команды. В сгущающейся темноте они переглянулись и даже смогли улыбнуться друг другу, хоть напряжённые губы и выдавали волнение.
– А зря. Между прочим, – вино начало заполнять бокал, – это чудо родилось в 1941 году. То есть ему почти 80 лет. Почтенный возраст для такого деликатеса. – Алексей Царёв поставил бутылку на пол и чуть отодвинул, после чего взял бокал и сделал один глоток. Закрыв глаза, он прошептал: – Дьявольски вкусно…
– Я убил Марию Цветаеву.
Влад посмотрел на Егора широко раскрытыми глазами. Эти четыре слова прозвучали как четыре выстрела, но они были враньём, лишь дешёвой провокацией, на которую повёлся бы только подросток. Алексей же громко рассмеялся, закинув голову вверх, будто не слышал в жизни ничего смешнее.
Этот смех не заражал.
Он пугал.
– Убил Марию, говоришь? Ну ты рассмешил меня, дружище! Единственного, кого ты мог убить, так это Вику, потому что отпустил её одну на корабле, по которому всё ещё гуляет настоящий убийца.
Влад заметил, как сжались кулаки Егора, как натянулась кожа на его костяшках.
– Ты поступил безответственно и знаешь это. Ты всегда поступал безответственно: когда избивал отца Вики, когда препирался с родителями и когда пел на сценах захолустных ресторанов вместо того, чтобы ходить на уроки. Безответственность – вот твоё второе имя. Наверное, мама с папой именно так и хотели тебя назвать, но теперь мы у них точно ничего не спросим.
Он его провоцирует. И довольно успешно.
– Алексей, я хочу, чтобы…
– Ты же понимаешь, как она смотрела на тебя на кухне? – Он медленно поднимался, наклоняясь к Егору всё ближе и ближе. Тьма вокруг сгущалась, стены шептались во мраке. – Она смотрела на тебя так, будто хотела поскорее увидеть, как ты сгораешь в аду. Она боится тебя. Боится твоего гнева, потому что ты не способен его контролировать. Никакой ты не лев. Монстр без привязи, не больше. Только совладав со своей яростью, со своим гневом сможешь стать львом, но ты всю жизнь так и будешь бродить среди койотов.
– НЕТ! – Егор попытался встать со стула, но тут же упал обратно, не в силах выпрямить колени. Его сжатые кулаки тряслись над столом, губы дрожали, а с глаз срывались слёзы, пока из горла вырывались стоны. – НЕТ, ЭТО НЕПРАВДА! ТЫ ВРЁШЬ!
– Я говорю правду, и ты знаешь, что я говорю правду. От себя не убежишь, Егор. Слышишь, как звенят цепи? Ты уже готов сорваться?
– Нет, я не хочу. Я… я не буду!
– Конечно будешь, потому что хочешь. Я слышу, как гнев бурлит в твоей крови. Позволь ему выйти наружу. Ведь ты никогда не сможешь победить себя, а потому стараешься победить других. Так, Егор? Приятно было копать могилу маме с папой? Уверен, ты хотел прилечь рядом и обнять их. Так же, Егор? Хотел?
Голубые глаза налились кровью, вены на шее вздулись до предела. Азот в воздухе перемешался с запахом гнева, выдыхаемом из тяжело поднимающейся груди.
– Это приятное чувство ярость… Что сдерживает тебя? Кто сказал, что всё это нужно держать в себе? Сорвись! – Кулак Алексея опустился на стол с такой силой, что сотрясся весь кабинет. – СОРВИСЬ С ЦЕПЕЙ И ПОПРОБУЙ СТАТЬ ЛЬВОМ, МЕРЗКИЙ КОЙОТ, РАЗ ХОЧЕШЬ ЭТОГО! ИЛИ ВЕЧНО, ВЕЧНО БУДЕШЬ КОПАТЬ РОДИТЕЛЯМ МОГИЛУ!
– ХВАТИТ! – Влад поднялся со стула и рявкнул: – ХВАТИТ ЕГО ПРОВОЦИРОВАТЬ, ИНАЧЕ Я…
Алексей повернул голову, и только сейчас Влад заметил, что глаза его светятся красным. Из глубоких глазниц вытекало алое сияние. Слова застряли в горле, а вся злость разом исчезла, пока кровавые лучи проникали в самое сознание. Тьма вокруг стала настолько плотной, что при каждом вдохе оставалась на зубах. И только эти глаза сияли в ней подобно двум звёздам, взгляд от которых оторвать невозможно.
Влад почувствовал на своей шее тёплую ладонь. Олину ладонь. Она нежно прошлась по коже и остановилась на щеке, заставив сердце замереть. Воздух теперь не пах азотом – он пропитался ароматом ландышей, что всегда царил в их квартире и создавал такой приятный уют. Чьи-то губы (такие знакомые губы!) коснулись щеки. Слабое дыхание согревало небритое лицо, по которому начали течь первые слёзы.
– Оля? – Влад выплюнул это слово вместе со всхлипом. – Олечка, это же ты? Без чемодана?
– Да, – Оля говорила мягко, с тёплой улыбкой под аккуратненьким носом. Её голос заставил Влада застонать, ведь как приятно было его слышать! Как приятно вновь смотреть на неё и чувствовать на себе тепло её нежных рук! Белокурые волосы стелились по обнажённым плечам и заканчивались у ничем не прикрытых грудей. Чуть повыше ключицы Влад увидел шрам, который столько раз целовал. Это была Оля – настоящая, вернувшаяся к нему с того света. Любовь проломила небеса и вернула её в мир живых, потому что она любила его. И снова пришла в самый тяжёлый момент, как делала это всегда. Оля… Олечка… Ты всё-таки вернулась.
В ответ она лишь улыбнулась, пока из её глаз ручьями вытекала светящаяся алая кровь.
– Сядь, Влад.
Он так и поступил, внимая её приятному голосу. Враждебная тьма окутала Олину фигуру, но та всё равно продолжала сиять как ярчайший маячок в кромешной мгле. И глаза… они были прекрасны.
– Я люблю тебя, дорогая.
– Я знаю, милый. – Оля на миг повернула голову, и этого самого момента Владу хватило, чтобы услышать, как его кто-то зовёт. Где-то в темноте промелькнуло два голубых огонька, но они скрылись так же быстро, как и появились.
Оля вновь повернулась к своему мужу.
– Я хочу, чтобы ты кое-что для меня сделал, иначе моей душе не будет покоя. Прошу, Влад, это моё последнее желание.
– К…конечно! – Он старался не плакать, старался! И всё же зарыдал как провинившийся ребёнок, сжавшись в маленький комочек. – Я помогу тебе, обещаю.
– Хорошо, – на секунду Оля исчезла в темноте, но тут же вернулась с чем-то новым в правой руке.
На стол упал блокнот, и раскрылся он на странице с надписью «Евгений».
Глава 10
Тёмно-зелёные глаза текилы
– Да ладно! – Глаза Алёны раскрылись так широко, что чуть ли не вывалились из глазниц. – Ты выбралась из горящей тачки?! Охренеть, подруга, да ты самый настоящий феникс!
Влада, услышав это уже не в первый раз, рассмеялась. Опять! Смех преследовал её весь день, и она ни капли ему не сопротивлялась.
– Да, я выбралась из горящей тачки. Меньше чем неделю назад, а кажется, будто прошла целая вечность. Ладно, – она обхватила пальцами рюмку, – ещё по одному моту?
– Давай.
Они вновь чокнулись, и каждая залила в себя жгучую текилу.
Воспоминание о том, как началось сегодняшнее утро, растворилось в памяти Влады при первом глотке вина, любезно предоставленном в местном баре. Они с Алёной проснулись по общему подъёму – на отдельных кроватях, под разными картинами. Пока Влада чистила зубы (и терпела этот унижающий осмотр), Алёна в комнате делала зарядку и продолжала плясать ещё полчаса, даже после того, как ей рассказали о случившемся.
«Ну и ладно, – сказала она тогда. – Пусть попялятся на мои сиськи. Всё равно никому из них не светит потрогать их».
В итоге досмотрели и её. Влада вежливо отвернулась, когда Святцы проводили перчатками по обнажённому телу Алёны, поднимали её кучерявые волосы (да, они у меня не только на голове, красавчик) и ощупывали одежду, чтобы явно что-то найти. Вскоре эти бесстыдники ушли, тихо, будто боясь разбудить малыша, закрыли дверь.
Завтрак был скудным, но Алёна где-то раздобыла торт (торт? Ты что, с ума сошла? Спрячь его быстрее!) и поделилась им с Владой. Они укрылись в своей комнате и, стащив со столовой вилки, наслаждались деликатесом, болтая друг с другом одновременно и о серьёзных вещах, и ни о чём. Час пролетал за часом, время превращалось во что-то быстротечное, пока смесь шоколадных крошек и хрустящих вафель таяла во рту и дарила истинное наслаждение. С Алёной действительно было хорошо. Она обладала какой-то особой энергетикой, вдыхая которую тебе самой становилось легко и хотелось улыбаться, улыбаться и улыбаться! Минуты рядом с ней наполнялись весельем, и только тогда Влада понимала, что больше всего цепляет людей в человеке. Он может быть бесконечно умным, трижды гением и чемпионом мира по всем видам спорта, но если он полнейший зануда, то тут adiós, amigo, наши дороги расходятся. В мире есть одна простая истина: хочешь хорошо себя ощущать в жизни, имей чувство юмора и ничего не усложняй. С человеком, постоянно носящий серьёзную маску, невозможно разговаривать. Положительные эмоции дарят именно улыбка, смех, а они появляются из шуток и глупых ситуаций, над которыми можно хорошенько посмеяться. Упала, посмеялась, встала. Зачем усложнять? Зачем очернять жизнь, если даже в плохом можно найти что-то хорошее? То же не трагедия и не комедия – человек сам выбирает жанр своей жизни и пишет сценарий, даже если судьба вносит туда поправки.
Ведь каждый проживает лишь один раз, и всё время ныть о проблемах – это удел слабых.
А с Алёной было классно. Легко и весело, несмотря на весь тот ужас, что остался позади. Но…какая, к чёрту, разница? Сейчас, вроде, всё налаживалось, так что смысл переживать по какому-то поводу? Да, Святцы зачем-то осмотрели их – осмотрели весь корабль, – но Владе не хотелось думать об этом и ломать голову. Пусть этим занимаются другие.
Сегодня время отдыха.
После того, как последний кусочек торта магическим образом исчез, Алёна предложила Владе оторваться. Влада ответила, что она ни к чему не приклеена, поэтому отрываться не собирается. Ну и началось… Следующий час светло-зелёные глаза уговаривали тёмно-зелёные перестать быть такой скучной задницей и пойти потусить, ведь чем ещё убивать столько времени? Влада, которая в семье всегда была «домашней девочкой», долго противилась, но потом сдалась и согласилась. Бар, так бар. Караоке? Ну…посмотрим. Текила?! Ну уж нет!
– Ещё по текиле?
Алёна только откашлялась и уже готова была пойти по новой. В опьяняющем тумане её улыбка показалась особенно притягательной, будто светилась сиянием звёзд, которые будет не видно ещё несколько дней.
– Нет, прости, пока хватит. Мы же даже не закусывали, так что нет, без меня.
– Как скажешь, подруга. Не будешь ты – не буду я. Если пьянеть, то только вместе!
Влада глубоко вдохнула и обвела взглядом то место, в которое её затащила Алёна.
Они находились в одном из караоке-баров, каких на корабле была целая куча. Казалось, здесь есть всё, чем только можно разбавить скуку. Даже чёртова библиотека! И они выдели лишь малую часть всех развлечений, умещённых на бесчисленных этажах. Наверняка в своих комнатах сидели одни тихони и выжившие социофобы, иначе как ещё можно запереть себя в четырёх стенах, когда вокруг столько всего!
И этот бар… Господи, он был просто заполнен людьми!
Влада не знала, сколько сейчас времени, но погашенный свет создавал ощущение, будто она в ночном клубе, а солнце давно скрылось за горизонтом. Огромный зал, что без зазрения совести можно было назвать танцплощадкой, полнился людьми – такими разными и непохожими друг на друга. Какая-то девушка, чьи волосы казались темнее угля, мелодичным голосом растягивала песню, пока мужчины и женщины вместе танцевали. Блики мерцающего света ложились на лица людей и скользили по стойке, за которой сидели Влада с Алёной. Казалось, никакого апокалипсиса и не было. Всё прошедшее – лишь глупая выдумка, страшный сон. Не могли в погибшем мире танцевать в клубе люди, у которых погибли семьи. Не могли они смеяться и улыбаться, когда пару дней назад в руках останки любимых, захлёбываясь собственными слезами.
Влада смотрела на танцующих мужчин, на танцующих женщин и подумала, что, может, люди смеются потому, что им плохо? Она часто слышала истерический, сумасшедший смех в коридорах, но понимала, что смех необходим организму. А пережившим этот ужас – ещё более необходим. Они пытались отвлечься от негативных мыслей, обнимая незнакомцев, целуя незнакомцев, лаская незнакомцев. И, наверное, именно поэтому в бары и клубы (впрочем, разницы особой не было) хлынуло так много народу – каждый старался заглушить свою боль пустыми, но такими нужными развлечениями.
– Почему мужики такие козлы? – Алёна протёрла чуть покрасневшие глаза и уставилась в одну точку, будто поймала видимую только ей мысль и никак не хотела отпускать. – Почему все их потребности сводятся к одному – как бы побыстрее потрахаться! И ладно, если б хоть это у них получалось, но… – Она пропустила краткий смешок. – За эти секунды можно лишь чихнуть.
Влада громко рассмеялась, наплевав на редкие похрюкивания, что пробивались наружу. Текила уже начала затуманивать мозг, и процесс этот был настолько приятным, что ему хотелось полностью отдаться.
– Нет, ну я серьёзно! Почему они выхаживают нас, дарят цветы, засыпают комплиментами и делают невозможное, чтобы пролезть в твои трусы, и ты уже сама не против, сама хочешь ему отдаться, отдаёшься и тут… о Господи, и тут у него начинаются конвульсии во время оргазма. Бедные мужики! Столько стараются, и ради чего? Ради минуты, двух? Ну кончат они, а мне что, смотреть на их кривые лица?
– Ну а почему они козлы?
– Да потому что, Влада, потому что. – Алёна положила груди на стойку и начала по ней медленно стекать, подперев подбородок руками. – Ты же старше меня на год, должна уже понять, что мужчины созданы для войн, а женщины для мира. Поэтому, думаю, лесбиянки – самые мудрые женщины на этой грёбанной-грёбанной планете. Кто в здравом уме отдаст себя в мужские руки? Только глупая девчонка, которой ещё нужно набраться опыта.
Влада прижала ладони к лицу и почувствовала, как изнутри разгораются щёки. Вроде бы она слышала, как в висках протекает кровь, а может, ей всего лишь казалось. Кучерявые, такие красивые волосы Алёны полностью скрывали её голову, и почему-то Владе захотелось взять их и заплести вокруг пальцев, не объясняя никакие причины. Веки тяжелели, но спать совсем не хотелось. Хотелось слушать музыку, слушать людей, слушать Алёну. Противные цепи, что раньше сковывали движения Влады, сейчас валялись где-то на полу и путались под ногами – текила, оказывается, такая классная подруга! Она лучше всех объясняет, что нужно прекратить быть серьёзной и оторваться на полную, пока кровь в венах кипит, а сердце учащённо бьётся!
Ведь нет более удачного момента для наслаждения чем сейчас.
– Слушай, ну есть же нормальные мужики, Алён. Должны же они быть!
– Я тебя умоляю! – Она растеклась по стойке, как уставший ученик – за своей партой. Глаза медленно закрылись, а щёчки прижались к положенным друг на друга ладоням. – Покажи мне хоть одного достойного мужика и вот тогда сможешь разубедить меня. А так… они забавные, да, но связывать с ними жизнь… это десятый круг ада, подруга. Я в Бога не верю как и во всю религиозную чушь, но если ад и существует, то им точно заправляют эти джентльмены с мешком между ног. А раем – женщины. Там и еда вкусная, и никто не захочет тебя изнасиловать.
– Я так понимаю, опыт с мужчинами у тебя был печальный.
Алёна, услышав эту фразу, выпрямила спину и вскинула подбородок. Её затуманенные глаза резко полыхнули, будто кто-то подлил розжиг в тёмные угли зрачков. Сквозь пухленькие щёчки попытались прорезаться скулы, но вот именно, что попытались – даже сейчас это круглое личико не могло казаться угрожающим. Губы на долю секунды сжались в одну бледную линию, но уже в следующую расплылись в улыбке – настоящей и грустной.
– Меня насиловали в детском доме, Влада. Так что да, опыт с мужчинами у меня был печальный. И я могу это смело утверждать, потому что единственное, до чего меня доводили эти животные – это боль. Ну и до нервных срывов тоже – считай, вишенка на торте. Оргазмом там даже и не пахло. Вот, – она подняла свою ладонь на уровне глаз и растопырила пальцы, – только эти ребята приносили мне наслаждение, больше никто.
– Ну… – Влада вспомнила тот вечер, казавшийся ей тогда одним из самых счастливых за всю жизнь, но обернувшийся страшной трагедией. Она вспомнила, как визжала на американских горках, хотя привыкла всегда скрывать свои эмоции. Вспомнила, какой приятной была каждая секунда, проведённая рядом с Ромой, и каким ярким казался мир в те самые секунды. Именно тогда, на заднем сидении такси, она впервые почувствовала дикую похоть, разрывающую тело на мелкие кусочки. В ней горела страсть мужского тела – мужского! – и если Алёна ни разу не испытывала её, то Владе действительно было очень жаль её. Эти сраные насильники убили в ней одно из самых лучших чувств в женщине – страсть к мужскому члену. – Я не буду с тобой спорить, но…
– Вот и не надо. Мы же отдыхаем, чёрт возьми! Пошли танцевать! Как раз растрясём свои задницы и покажем всему миру, как надо дрыгать телом!
И прежде чем Влада успела что-либо ответить, Алёна взяла её за руку и повела за собой, сквозь толпу людей, либо уже сошедших с ума, либо находящихся на грани этого. Разноцветные круги скакали по их лицом, на миг освещая широкие улыбки. Женщины прижимались к мужчинам, мужчины прижимались к женщинам, и казалось, все они решили забыть о прошлой жизни. Призраки погибших близких сдавливали горло ужасными воспоминаниями, но после первой рюмки они начинали растворяться, потому люди и пили – чтобы побыстрее избавиться от своих же семей.
– Господи, о чём ты думаешь? – Алёна развернулась к Владе, и блики яркого света отразились от её зелёных глаз. Она прикоснулась пальцами к уголкам губ Влады и подняла их вверх, после чего ещё несколько секунд держала ладони на горячих щеках. – Отбрось весь негатив, подруга! Ты рядом со мной, так что не смей думать о чём-то плохом! Двигай бёдрами, малышка, мы уже на танцполе!
Воздух заполнили удары барабанов, к которым тут же подключилась бас-гитара. Вскоре и она утонула в шуме всех инструментов, взорвавших клуб. Из колонок вырвалась какая-то рок-н-рольная песня, и как только грубый мужской голос стал петь про тяжёлую жизнь поэта-шахтёра, Алёна задвигалась в такт музыке и, улыбаясь, сплела свои пальцы с пальцами Влады. Зубы прикусили нижнюю губу и медленно, очень медленно отпустили её.
– Давай, не стесняйся! Мы же в грёбанном клубе, так давай танцевать!
– Но я не умею! – Сон (если он и был) сняло как рукой. Окружающий гомон не давал словам нормально прозвучать, поэтому Владе пришлось кричать, что Алёна – эта вечно улыбающаяся красавица, совсем не замечающая своей полноты – смогла услышать её. – Я никогда не танцевала! Тем более под рок!
– Просто повторяй за мной, подруга, и всё! Двигайся как я, и все взгляды будут прикованы к тебе!
Бедро Алёны, обтянутое тёмной тканью джинсов, резко метнулось в сторону, подчеркнув изящный переход к талии. Влада попыталась повторить это трюк (этот невероятный трюк), но чуть не упала лицом вниз. Алёна мигом подхватила её и засмеялась так, что перекрыла льющуюся над головами музыку. Несколько людей обернулось и увидело двух смеющихся, держащихся друг за друга девушек. Звенящая в ушах гитара заставляла их тела вибрировать, плыть в одном темпе, чувствовать тело партнёра.
Кто-то из толпы выкрикнул:
– Эй, ди-джей! – Судя по голосу, это был мальчишка, которому ещё не исполнилось даже пятнадцати лет, но язык уже заплетался так, будто его хозяин успел пропустить Байкал коньяка. – Вруби что-нибудь поживее. На хрен этот рок!
Через пару секунд колонки замолчали и вновь запели, но уже другую песню – «Let’s Get Started» группы Sun Heat.
– Да! – Алёна громко завизжала и запрыгала на месте, совсем как маленькая девочка. – Это одна из моих любимых песен! Давай танцевать, Влада! Давай танцевать до потери сознания!
И она положила ладони на узкие бёдра, задвигав своими, к которым было приковано немало мужских взглядов. При других обстоятельствах Влада бы никогда не позволила себе так откровенно вилять тазом при незнакомых людях, но крепкая текила расплавила сковывающие цепи и сделала движения уверенными, свободными.
Две девушки поплыли в быстром танце, держа руки на бёдрах друг друга. В этот волшебный момент, когда душа отделилась от тела и отдалась музыке, из головы вылетело всё: все переживания, все страхи, все тревоги. Влада забыла о Роме, в которого ещё меньше недели назад была безумно влюблена; о Роме, которого она так боготворила, но к которому стала так равнодушна сразу после смерти. Она забыла о Джонни, спасшем её, буквально вытащившем с того света. Но кто такой Джонни? Кто такой этот грёбанный Джонни? Даже имя ненастоящее! Он мигом исчез после того, как огрел её чем-то по голове! Вот он – мужчина! Да, спасибо тебе за помощь, но дальше мы уж как-нибудь сами. Здесь рядом Алёна, и вот это сейчас самое главное.
Она отцепила руки от бёдер Влады и, продолжая двигать телом, подняла их вверх.
– А теперь оторвись, детка, как будто это последний раз!
И обе они закричали, заливаясь искренним смехом.
Они танцевали, полностью отдавшись музыке и подруге-текиле.
Никто из них не заметил мужчину, следящего за ними у барной стойки.
* * *
Джонни вернулся в свою комнату к десяти вечера, как только покинул этот грязный клуб. Клуб, в котором танцевала она – прекрасная Влада, чьи глаза светились тёмной зеленью изумрудов. Она смеялась так, как не смеялась с ним. Она улыбалась так, как не улыбалась с ним. Какая-то пышная девка (а она и вправду ничего) напоила его девочку, тем самым одурманив. Джонни видел вокруг себя много пьяных людей – преимущественно, подростков. Они целовались, обнимались, трахались на столах, и всё это мог заметить лишь трезвый, что, конечно же, было преступлением: раз зашёл в клуб, будь добр, пей. Трезвые здесь придут в ужас, так что пей, дорогой, пей и засади какой-нибудь путане меж ног.
Джонни взглянул на спутавшийся комок светлых волос, который был макушкой уже заснувшей соседки. Стараясь не будить её, он медленно опустился на свою кровать и снял любовь, после чего замер, уставившись в одну точку. Руки свободно повисли, локти держались на ногах, пока мысли улетали куда-то далеко, цепляясь одна за другую.
Сегодня утром его досмотрели. Заставили раздеться и досмотрели как какого-то заключённого. Не нужно быть гением, чтобы догадаться – все Святцы напряглись из-за убийства Марии Цветаевой, которую Джонни знал.
Конечно знал – он же её и убил.
На него что-то нашло, определённо что-то нашло. Это происходило всегда, когда он становился более-менее знаком со своей будущей жертвой. Они видели в нём симпатичного мужчину, с которым приятно общаться, и понимали свою ошибку только тогда, когда его член скользил по их нёбу и языку. В конце он всегда убивал их. Исключительно во время оргазма, иначе весь кайф от убийства ломался. Они стонали… Они кричали… Они умоляли… Это было прекрасное время, прекрасные три года, за которые столбы Петербурга успели покрыться слоями листовок с надписью «ПРОПАЛА».
Да, было время. Он по-настоящему наслаждался им, пока страсть всё ещё бурлила в венах.
И было время, когда он ненавидел себя.
Такое случалось редко, в основном глубокой ночью, полной кошмарных снов. Тогда в голову Джонни закрадывалось что-то, что люди привыкли называть совестью. Перед лицом вспыхивали испуганные глаза девушек, до чьей смерти оставались секунды. Голову заполняли истошные вопли, и в те моменты они не возбуждали, а вызывали лишь ужас. Чьи-то ногти начинали царапать сердце, заставляя его обливаться кровью. Эти несколько минут, в которые лицом к лицу встречались Виталий и Джонни, были самыми худшими на свете, но как только они проходили, всё становилось на круги своя. Мир продолжал сиять как и раньше, а птицы пели ничуть не хуже, чем прошлым утром.
Но сейчас же не было необходимости убивать её, эту паршивую суку! Зачем он накинулся на неё? Зачем?! ТВОЮ МАТЬ, ЗАЧЕМ?! Теперь весь корабль ищет убийцу и скорее всего найдёт, потому что горе-убийце бежать совсем некуда.
Но это не я её убил. Я очнулся над УЖЕ мёртвым телом.
Да… Да, конечно, именно так всё и было. Он помнил только, как проснулся в незнакомом месте, после чего глаза застилала пелена красного тумана. И в этом тумане вспыхнули ярость, страсть и похоть. А дальше его руками стал управлять Дьявол; его зубами, прогрызшими горло Марии, тоже управлял Дьявол; всем его телом управлял тот, в чьей власти находилась преисподняя. А ему самому (как несправедливо!) пришлось избавляться от тела! Поиграл один, а убирает другой! И разве можно винить второго в бардаке?!
– Нет, конечно, нет. – Джонни взглянул на спящую девушку и, убедившись, что она не проснулась, начал стягивать с себя носки – медленно, всё ещё копаясь в мыслях.
Когда Петербург охватила первая волна пропадающих девушек, все они на удивление были очень похожи. Каждую отличала приятная полнота (те женщины с лишним весом, что следят за собой и выглядят невероятно сексуально), длинные тёмные волосы и светлые, голубые глаза. Но ни одна из семей пропавших так и не нашла своего близкого человека, потому что Джонни мастерски рубил тела топором и скармливал мясо бродячим собакам, которые любили его, кажется, больше всех в этом чёртовом городе.
Девушка застонала, и Джонни замер, держа в левой руке носок. Комок светлых волос на секунду поднялся, потом вновь опустился на подушку, под которой сплелись тоненькие женские руки. Видимо, даме снился кошмар. Неудивительно – сейчас у всех кошмары.
Джонни встал с кровати и продолжил раздеваться.
Влада… Вот уж из-за кого всё полетело к чертям. Её стройность (костлявая худоба) не возбуждала, нет, даже не притягивала. Тонкие пальчики казались такими хрупкими, что казалось, если пожмёшь ей руку, то тут же услышишь переменчивый хруст костей. Во Владе – этой милой девочке, сумевшей выкарабкаться из горящей машины и дойти до заправки – не было ничего такого, что могло бы привлечь Джонни.
И тем не менее…
У неё были тёмно-зелёные глаза.
И голос. Голос совсем как у Линды.
Когда смеялась она, смеялась Линда. Когда улыбалась она, улыбалась Линда. Они были связаны меж собой невидимой нитью, плавающей в воздухе подобно тонкой паутине. Она не заслуживал смерти, как все остальные; из её зрачков буквально выливалось сияние святой, ничем не запачканной души. Её следовало оберегать. Защищать. Заботиться о ней как о нежном цветке, окружённом холодным снегом. Потому что… Потому что…
Потому что оно натирает, папа.
Жутко натирает.
Джонни разделся до трусов и с дрожащими руками забрался под одеяло. Он нащупал подушку и, уткнувшись в неё лицом, тихо проговорил:
– Я позабочусь о тебе, Линда. Только, пожалуйста, отпусти меня. Пожалуйста…
Горячие слёзы полились из его голубых глаз, впитываясь в простое постельное бельё.
