bannerbannerbanner
Месть Ориона

Бен Бова
Месть Ориона

Полная версия

43

Я стоял перед ослепительным саркофагом Хуфу, окруженный предметами тончайшей работы, на которую только способны человеческие руки, и сжимал кулаки в бессильном гневе. Его здесь не было! Он солгал мне!

В искусно выстроенной погребальной камере не было ни Золотого бога, ни тела Афины. Мне хотелось закричать… Разбить все, что сияло предо мной, распахнуть саркофаг мертвого царя, обрушить всю пирамиду, по камню разобрать ее.

Но я просто стоял на месте, онемев от изумления, обманутый и униженный. Правда, мозг мой лихорадочно работал. Золотой бог сделал из этой пирамиды свою крепость, закрыл ее такими защитными полями, сквозь которые не могли проникнуть даже творцы. Лишь обычный смертный во плоти мог попасть в эти глубины по проходам пирамиды. Перенестись духом за пределы ее нельзя: энергетические заслоны не позволят.

Итак, почему же Золотой бог защищал свою пирамиду? Быть может, эта комната в действительности лишь некая прихожая, ведущая в его истинное убежище? Он защищает пирамиду, потому что в ней находится ключ к его подлинной обители. Следует поискать какой-то признак… Возможно, устройство, с помощью которого он совершает перемещения.

Теперь я знал, что творцы – не боги. Они не переносились в пространстве, совершая при этом мистические чудеса, они не генерировали энергию своей божественной волей. Напротив – они прибегали к машинам и хитроумным устройствам, делавшим их богоподобными в своей мощи, но вся их сила основывалась на человеческих руках и разуме, истоки ее рукотворны, подобно оружию и украшениям, спрятанным в этой гробнице.

Я подумал, что если Золотой бог упрятал ключ к своему тайному убежищу в этой титанической груде камней, значит, он излучает какую-то энергию. Сумею ли я ощутить ее?

Я закрыл глаза и попытался отключить сознание. Предельным, выворачивающим наизнанку усилием воли я отключил все мешавшие мне сейчас чувства, сделался слеп и глух и погрузился в полное одиночество среди пустой вселенной.

Как долго я пробыл в таком состоянии, не знаю. Наконец крошечный ручеек ощущений просочился в мое сознание… Отблеск, теплое пятнышко… Дальнее жужжание, подобное шуму слабого электромотора.

Очень медленно я открыл глаза и восстановил все прочие чувства, стараясь не потерять связь с потоком энергии, которую обнаружил.

Подобно лунатику, я направился к резной панели в стенке гробницы. Она открылась, когда я нажал на какой-то выступ, за ней оказался новый проход – узкая лестница вилась вверх. Я поспешил туда, минуя новые комнаты, по новым темным коридорам. Я шел, притягиваемый слабым импульсом энергии.

Наконец я обнаружил то, что искал, – низкую камеру, возле самой верхушки пирамиды; настолько низкую и тесную, что мне пришлось согнуться, чтобы войти. Подняв руку, я прикоснулся к гладкому металлу, теплому и вибрировавшему от потока энергии. Электронный венец пирамиды… Великолепный проводник электричества и прочих форм энергии. Здесь, в середине крошечной комнатки, занимая почти все ее пространство, находился купол из черного тусклого металла, по форме напоминавший яйцо неведомой гигантской роботоптицы. Оно жужжало. Я приложил руку к гладкой теплой поверхности и ощутил тепло. Но когда я попытался убрать руку, она словно прилипла, как если бы я прикоснулся к еще не совсем подсохшей краске.

Я оставил свои попытки и надавил на купол – поверхность его слегка подавалась. Я нажал сильнее; моя рука, провалившись, утонула под его поверхностью. Мгновенно я ощутил холод, это было почти болезненно.

Но не мог оторвать руку. Изнутри купола что-то притягивало меня, вовлекало в свои криогенные глубины. Закричав, я выронил лампу, меня засасывал смертельный холод.

Я снова ощутил холодное дыхание смерти, несущее муку каждой клетке, каждому нерву тела. Я падал и падал в абсолютную тьму, и тело мое замерзало, угасавшие искорки жизни поглощались болью и тьмой. Последними чувствами, которые я испытал, были любовь и ненависть: любовь к моей мертвой Афине и ненависть к Золотому богу, вновь победившему меня.

Когда же я вновь открыл глаза, оказалось, что я лежу на мягкой траве. Пригревало солнце, дул приятный ветерок. Или же это просто дыхание вырвалось из моих легких?

Я сел. От пережитого волнения сердце громыхало в груди. Я огляделся: вокруг была отнюдь не Земля. На ярко-оранжевом небе сияли два солнца: одно – огромное – занимало почти половину неба, другое же крошечным ярким алмазом просвечивало сквозь оранжевую громаду своего огромного брата.

Я сидел на траве густого пурпурного цвета, переходившего в черный… Цвета запекшейся крови. Растительность, пористая и мягкая, скорее напоминала плесень или живую плоть, чем настоящую траву на настоящей почве. Вдали виднелись холмы, странные деревья, а за ними ручей.

– Вот мы и встретились снова, Орион.

Я обернулся и увидел рядом Золотого бога. Поднявшись на ноги, я сказал:

– Или ты решил, что сумеешь спрятаться?

– Конечно же нет. Ты – мой Охотник. Я сам наделил тебя этими инстинктами.

В свободной рубашке золотого цвета, с длинными рукавами и в темных обтягивающих брюках, обутый в высокие сапоги, теперь он казался куда более спокойным, чем когда-либо прежде. Золотой бог уверенно улыбался, а его густые золотые волосы трепал ветер. Но, заглянув в его карие глаза, я заметил странные огоньки, выдававшие волнение и тревогу, которые он с трудом сдерживал.

– Я передал Елену египтянам. Я обрушил стены Иерихона, как ты сказал. Ахейские царьки отброшены – новые враги вторглись в их земли: они поплатились за покорение Трои.

Глаза его блеснули.

– Один ты не поплатился.

– Я сделал то, что ты приказал, а теперь пора и тебе выполнить свою часть сделки.

– Бог не совершает сделок, Орион. Бог повелевает!

– Ты такой же бог, как я, – огрызнулся я. – Просто у тебя лучше приборы, вот и вся разница.

– Я обладаю высшим знанием, тварь. Не принимай инструмент за его создателя… Или за его познания.

– Возможно, ты прав, – ответил я.

– Возможно? – Он надменно улыбнулся. – Орион, ты хотя бы представляешь, где находишься? Нет, конечно же. Можешь ли ты представить себе, на что направлены мои планы? Ну куда тебе!

– Мне это не интересно…

– Интересуешься ты ими или нет, – сказал он, и глаза его посветлели, – я осуществлю свои планы, невзирая на твой дурацкий гнев и обиды… Наперекор прочим творцам.

– Они пытаются найти тебя, – произнес я.

– Да, конечно же, я знаю об этом. Они просили тебя помочь, не так ли?

– Я не стал помогать.

– Неужели? – Он вдруг подозрительно, с опаской, едва ли не с гневом, посмотрел на меня.

– Я верно служил тебе. Поэтому сейчас ты оживишь Афину.

– Да, ты служил мне верно, я знаю.

– Я сделал то, о чем ты просил, – настаивал я.

– Я тебя просил? Я никогда не прошу, Орион. Я приказал тебе выполнить мое желание. Пока остальные болтают, раздумывают и сомневаются, я действую. – Дыхание его участилось, в глазах засветился огонек безумия. – Они не заслуживают права на жизнь, Орион. Один я знаю, что делать, как защитить континуум от врагов. Они не понимают этого и на самом деле служат врагам. Глупцы, дураки… Они помогают врагам. А потому заслуживают смерти… Полного и окончательного истребления.

Я безмолвствовал и только наблюдал за тем, как он изливал свою ярость.

– Лишь я достоин существования! Создания мои будут служить мне, и только мне. А прочие творцы погибнут, они не заслуживают иного. Я воцарюсь на не доступной никому высоте в одиночестве – превыше всех и навсегда!

Я устал от его болтовни.

– Аполлон или как там тебя еще, пора оживлять Афину…

Он заморгал, глядя на меня, и уже более привычным голосом произнес:

– Ее зовут Аня.

– Аня… – повторил я и вспомнил: – Аня!

– Но она мертва, мертва. Никакого оживления не будет.

– Но ты говорил…

– Не важно, что я говорил, – она мертва.

Руки мои задергались. Он смотрел на меня в упор, и я чувствовал, как силы, ему подвластные, обволакивают меня, поглощают, замораживают, останавливают… Впрочем, он решил не трогать мой разум. С криком, сотрясшим небеса, я вырвался из-под власти его гипнотического влияния и прыгнул, стремясь вцепиться в его горло. Глаза Золотого бога расширились, и он начал поднимать руки, чтобы защититься, но движения его были слишком медленны. Схватив его за глотку, я навалился на него всем телом и сбил на кроваво-красную траву.

– Это ты вселил в меня жажду крови и убийства, – взревел я, еще крепче стискивая его горло.

Он в ужасе хрипел и слабо отбивался.

– Если она мертва, не жить и тебе, – сказал я, сдавливая его глотку изо всех сил… Глаза Золотого бога выкатились, язык вывалился. – Ты задумал уничтожить остальных и править в одиночестве? Не выйдет – через минуту тебя не будет в живых!

Но чьи-то могучие руки разорвали мою хватку и подняли меня на ноги. Я безуспешно сопротивлялся и наконец понял всю бессмысленность борьбы.

– Хватит с него, Орион! – резко бросил Зевс.

Я обернулся в ярости и гневе, жажда крови еще кипела во мне.

Четверо творцов-мужчин крепко держали меня за руки. Другие его сородичи, среди которых были и женщины, стояли возле павшего Аполлона. Как всегда, их костюмы были безупречны.

Зевс подождал, пока я не прекратил сопротивляться. Золотой бог лежал на пурпурной траве, кашляя и задыхаясь, подперев голову локтем, другой рукой он растирал горло.

Я заметил пурпурные отпечатки моих пальцев на его коже и пожалел о том, что мне не позволили завершить начатое.

– Мы просили тебя только разыскать его, а не убивать, – произнес Зевс со строгостью, смешанной с удовлетворением.

– Я искал его ради себя, – отвечал я. – Но когда он отказался оживить Афину… Аню… я понял, что Аполлон заслуживает смерти.

Качнув головой в мою сторону, Зевс продолжил:

– Орион, никто не должен умирать насильственной смертью. В убийство вложена предельная ложь. Неужели ты не видишь, что он обезумел? Он болен.

 

Новая волна ярости захлестнула меня.

– Итак, вы намереваетесь помочь ему? Вы попытаетесь его исцелить?

– Да, – сказал сухо Гермес. – В надлежащее время.

Он склонился над поверженным Аполлоном и прикоснулся к нему металлическим стержнем, который извлек из кармана туники. Отпечатки пальцев на шее Золотого бога побледнели и исчезли. Дыхание его сделалось ровным.

– Привести в порядок тело проще всего, – произнес Гермес, поднимаясь на ноги. – Куда сложнее вылечить разум, но и это мы сделаем.

– Он же хотел убить вас… всех, – пробормотал я.

Гера ответила:

– Неужели поэтому мы должны его уничтожить? Лишь тварь рассуждает так, Орион.

– Он убил Аню!

– Нет, – сказал Золотой бог, медленно поднимаясь на ноги. – Ты сам убил ее, Орион. Полюбив тебя, она сделалась смертной и поэтому умерла.

– Я любил ее!

– И я! – закричал он. – Но она предпочла тебя! И потому заслужила смерть!

Я попытался вырваться из державших меня рук, но творцов было слишком много и они были слишком сильны. И все же Аполлон опасливо посторонился, и между нами встал Зевс.

– Орион! Бороться бессмысленно, – отрезал он.

– Он говорил, что способен оживить ее.

– Так говорило его безумие, – продолжил Зевс.

– Нет, не безумие! – зло возразил Золотой бог. – Я могу оживить ее! Но не для него… Не для того, чтобы она опять отдалась этой… этой… твари.

– Верни ее мне! – завопил я, напрасно стараясь вырваться из рук творцов, надежно удерживавших меня.

Передо мной встала Гера, ее насмешливая улыбка исчезла, сменившись серьезной, почти сочувствующей.

– Орион, ты хорошо служил нам, мы довольны. Но тебе следует смириться с тем, чего изменить невозможно. Ты должен выбросить из головы все мысли об Ане.

Она протянула руку и коснулась моей щеки кончиками пальцев. Я ощутил, как гнев и желание мстить оставили меня. Мышцы расслабились, а ярость утихла.

Я ответил Гере:

– Скажи мне как. Для меня забыть ее – все равно что перестать дышать.

– Я разделяю твою боль, – негромко сказала она. – Но то, что свершилось, нельзя изменить.

– Нет, можно! – выкрикнул Аполлон и, хохоча, посмотрел на меня.

Он сбросил с плеч руки Гермеса, попытавшегося остановить его. Коренастый и рыжеволосый творец, которого я звал Аресом, встал возле Золотого бога, готовый схватить его, если потребуется.

– Я могу сделать это! – продолжал кричать Аполлон в бешенстве. – Я могу вернуть ее назад. Но не для тебя, Орион! Не для того, чтобы она обнимала тварь… червя… существо, которое я сотворил, чтобы оно служило мне!

– Заберите его в город, – приказал Зевс. – Безумие его сильнее, чем я предполагал.

– Это я безумец?! – вопил Золотой бог. – Кроме меня, здесь нет нормальных. Вы все безумны! Глупые, близорукие, безмозглые дураки! Неужели вы считаете, что способны без меня управлять континуумом и сохранить свои жалкие жизни? Безумие! Чистейшее безумие! Только я могу спасти вас. Лишь мне известно, как вытащить ваши драгоценные шеи из наброшенной на них удавки. А ты, Орион, никогда не увидишь Аню! Никогда!

Убийственная ярость оставила меня. Я ощущал лишь пустоту и беспомощность.

Гермес отвел Золотого бога в сторону, мускулистый Арес последовал за ними. Зевс и остальные начали исчезать, расплываясь в свете звезд, подобно миражу в пустыне. Я оставался один в странном мире и смотрел, как они медленно растворяются в воздухе. Но прежде чем полностью исчезнуть, Аполлон повернулся и крикнул мне через плечо:

– Смотри, Орион. Они бросили тебя, как дети – надоевшую игрушку. Никто не вернет ее! Это могли сделать лишь мы с тобой, но я не стану стараться ради тебя, а ты сам не сумеешь! – Он взвыл, хохоча, и пропал вместе с остальными.

44

Смысл слов Золотого я понял не сразу. „Никто не вернет ее! Только мы с тобой могли это сделать, но я не стану стараться ради тебя, а ты сам не сумеешь“.

Итак, я могу вернуть Аню к жизни – вот что на самом деле сказал Золотой бог. Или же он просто хотел подразнить меня, нанести последний жестокий удар, чтобы навеки разделаться со мной? Я затряс головой.

„Аполлон обезумел, – сказал я себе. – Разве можно верить ему?“ И все же я не мог выбросить его слова из головы.

Оглядев чуждый, непривычный ландшафт, я понял, что если у меня и есть шансы оживить Аню, то для этого следует сначала возвратиться на Землю. Я закрыл глаза и попробовал сосредоточиться, чтобы переместиться в нужное мне место. Впрочем, я как будто расслышал прозвучавший в отдалении хохот Золотого бога. И едва различимый голос Зевса:

– Да, ты можешь вернуться, Орион. Ты хорошо служил нам.

Я ощутил жуткий холод, жгучий мороз мечом пронзил меня. А когда я открыл глаза, то оказался внутри великой пирамиды в усыпальнице Хуфу.

Совершенно измученный, я припал к выложенному золотом саркофагу. Я устал… Не только телом, но и разумом. Периодически оступаясь, я с трудом спустился по спиральной каменной лестнице в подземную камеру, где меня ожидал Гетепамон.

Жирный жрец преклонил колени перед алтарем Амона. Он зажег лампы в крошечной комнатке, ароматы благовония наполнили ее, сам же он бормотал молитву на языке, уже забытом в Египте:

– О безопасности незнакомца Ориона, о Амон, молюсь я тебе, самый могучий из богов… Защити того, кто так похож на твоего возлюбленного Осириса…

– Я вернулся, – устало сказал я, прислоняясь к каменной стене.

Гетепамон обернулся так быстро, что оступился и упал на четвереньки. Наконец он с трудом поднялся на ноги:

– Так быстро? Ты отсутствовал вряд ли более часа.

Я улыбнулся:

– Боги умеют торопить время, когда хотят.

– И ты выполнил свою миссию? – пылко спросил он. – Ты нашел свою судьбу?

– Не совсем, – отвечал я. – Но мы можем отправляться.

– Пойдем.

Я взглянул на статую Амона, высившуюся над алтарем. И впервые заметил, насколько она напоминает творца, которого я называл Зевсом. Вот только бороды у Амона не было.

Несколько дней мы плыли по Нилу. Гетепамон тоже отправился в столицу. Там меня ожидал царевич Арамсет. Видимо, и Менелай с Еленой тоже там, супруги должны были встретиться до моего возвращения.

„Что ж, – решил я, – во всяком случае, она будет жить в комфорте и, быть может, в Египте сумеет научить мужа основам культуры, чтобы сделать свою жизнь более терпимой“.

Ожидал нас и Некопта. Я не знал, как поступит с ним Арамсет. Главный советник царя не откажется добровольно от власти, а царевич еще так молод и не имеет опыта в ведении опасных дворцовых интриг.

Я обрадовался, что Лукка возглавляет его личную охрану.

Но все эти мысли лишь частично занимали меня, пока мы плыли по реке среди сновавших туда-сюда суденышек. Я смотрел, как сменяют друг друга города и поселки, сельские дома и сады, где работали обнаженные рабы. Смотрел и ничего не видел… все мои помыслы были устремлены только к Ане и коварным словам Золотого бога, заронившим в мое сердце надежду.

Неужели я могу оживить ее собственной силой? Но тогда как я узнаю то, о чем не ведает никто из творцов?

Или они все-таки что-то знают? Я ощущал, как ледяной гнев стискивает меня стальными клешнями. Неужели они обманывали меня… Гера, Зевс и все остальные? Или Аня пала жертвой в борьбе за власть, проиграла в схватке со своими сородичами? Пусть они и утверждают, что не убивают друг друга, но ведь Золотой бог сделал так, чтобы Аня погибла, и, быть может, никто из них просто не хочет вернуть ее?

Как-то ночью я попытался вступить в контакт с творцами, дотянуться мыслью до золотистого города с его куполами и башнями, пребывающего где-то в далеком будущем, но мне не ответили. Я лежал на своей узкой койке и не видел ничего, кроме бликов, отбрасываемых волнами на низкий деревянный потолок; слышал лишь жужжание насекомых и далекие негромкие голоса, распевавшие песни на берегах реки.

Приняли нас в Уасете совсем не так, как прежде, когда мы прибыли туда с Еленой и Неферту. Сам царевич встречал нас с почетной стражей, шины в ослепительных панцирях выстроились по сторонам каменного причала. Тысячи людей стояли у берега, чтобы посмотреть на юного царевича Арамсета, ослеплявшего великолепием, в юбке с пурпурной каймой и золотой пекторали.[11]

Я увидел Лукку и его людей, теперь уже в египетских доспехах гордо стоявших в первых рядах возле царевича. Некопта, как и других жрецов из его храма, не было.

Нас приняли по-царски, под громогласные вопли толпы Арамсет подошел ко мне и приветствовал, возложив мне ладони на плечи.

– А где госпожа Елена? – спросил я царевича под шум приветствий.

Ухмыльнувшись, он крикнул мне на ухо:

– После радостной встречи она не разлучается с мужем и уже позволяет Менелаю ухаживать за ней на египетский манер: приносить ей дары и цветы, а вечерами воспевать под окнами ее красоту.

– Они еще не спят вместе?

– Нет еще. – Он усмехнулся. – Она хочет сначала хотя бы чуть-чуть приобщить его к культуре… Должен признать, царь просто рвется учиться, так ему хочется вновь возлечь с ней.

Я улыбнулся про себя. Елена легко воспитает Менелая доступными ей средствами. И все же мне было жаль ее утратить – я чувствовал это куда более остро, чем предполагал.

Арамсет приветствовал Гетепамона с царственной торжественностью, а потом мы вместе отправились к повозкам, запряженным четверками отборных белых лошадей. Царский поезд неторопливо двинулся по улицам столицы: царевич позволял толпам насладиться созерцанием своей особы.

„Да, – подумал я, – он молод, но уже знает толк в политике“. За свою короткую жизнь царевич успел разобраться в механике власти. Я ликовал.

Когда мы добрались до дворца, Неферту уже встречал нас у лестницы перед главным входом. Я был рад тому, что старик жив и здоров, несмотря на все козни Некопта.

Все сошли с колесниц, и Арамсет подошел ко мне:

– Придется выказать особый почет верховному жрецу Амона; он куда более важная фигура, чем просто друг, Орион.

– Я понимаю.

– Через три дня состоится величественная церемония, которая скрепит союз между ахейцами и царством Обеих Земель. Распоряжается всем отец, но Некопта позволено находиться возле него.

– Что случилось?

– Потом, – проговорил царевич, улыбаясь со всем очарованием, свойственным молодости. – Мне нужно многое сказать тебе, но отложим пока все разговоры.

И он направился к Гетепамону, я же буквально взлетел по ступенькам, обращаясь с приветствиями к Неферту, ибо в первую очередь я хотел узнать от него о Елене.

Весь день до самого вечера Неферту рассказывал обо всем, что случилось за время моего отсутствия. Вести о нашем удивительном успехе в дельте, конечно, сразу же передали Некопта с помощью солнечного телеграфа. Поначалу он впал в ярость, но потом стал изображать перед царем, что крайне доволен. Он даже не пытался подступаться к Елене, понимая, что заложница обеспечивает союз с Менелаем.

Наконец солнце бросило на город длинные тени. Мы сидели в покоях египтянина, я – на мягкой кушетке, покрытой крашеным шелком, Неферту – на деревянном табурете, перед ним открывался хороший обзор пейзажа, видимого с террасы.

– Некопта сделался странно молчаливым и пассивным, – проговорил седоволосый чиновник. – Большую часть времени он проводил взаперти в собственных покоях.

– Он не откажется от власти без сопротивления, – сказал я.

– Полагаю, что внезапное явление принца Арамсета, неожиданно обретшего силу, с которой следует считаться, ошеломило жреца и спутало все его карты, – отвечал Неферту. – За это мы должны поблагодарить тебя, Орион.

– Выходит, Некопта во всем винит меня?

Он усмехнулся. Как всегда, Неферту не позволял себе лишнего.

– А как госпожа Елена? – спросил я.

Лицо Неферту приняло отсутствующее и безразличное выражение, подобающее чиновнику, который не хочет вмешиваться в то, что его не касается.

– С ней все в порядке, – отвечал он.

– А не хочет ли она встретиться со мной?

Опустив глаза, он отвечал:

– Она не говорила мне этого.

– Передашь ей, что я ее хочу видеть?

Казалось, поручение было ему неприятно.

– Орион, она позволяет своему мужу вновь завоевать ее любовь… Прежнему мужу, которого ты сам послал к ней.

Я встал с кушетки и направился к террасе. Он прав, я знал это. И все же мне хотелось увидеть Елену в последний раз.

 

– Передай ей известие обо мне, – сказал я Неферту. – Скажи царице, что я желаю проститься с ней, как только закончится прием. Мне бы хотелось увидеть ее на прощание.

Медленно поднявшись со своего кресла, старик отвечал ровным голосом:

– Я сделаю, как ты сказал.

Он отправился к Елене, я же остался на террасе. Тем временем вечернее небо из закатно-алого сделалось фиолетовым и, наконец, черным. По всему городу замигали лампы, и звезды, теснившиеся на чистом темном небе, казались их отражением.

Слуга царевича явился с набором коробок и приглашением на обед.

В коробках оказалась новая одежда: египетская длинная юбка из белого полотна, короткая кожаная юбка и жилет, похожий на тот, что я проносил столько месяцев. Я усмехнулся: великолепной работы облачение и к тому же расшитое серебром. К нему прилагался плащ цвета ночной синевы и сапоги – нежные, словно глаза голубки.

Арамсет становился истинным дипломатом. Оставалось только гадать, что он думал, глядя на мои старые заплатанные одежды.

Я хлопнул в ладоши, явился слуга и подготовил ванну. Наконец, вымывшись и умастившись благовониями, облаченный в новый жилет, юбку и плащ, но со старым привычным кинжалом на бедре, я отправился в покои Арамсета. Мы пообедали с царевичем наедине, впрочем, дверь в покои охраняли четверо хеттов из отряда Лукки. Слуги принесли нам подносы с едой, и царевич велел им испробовать все, прежде чем приступить к трапезе.

– Опасаешься яда? – спросил я его.

Он беспечно пожал плечами:

– Я велел воинам окружить храм Пта и приказал им не выпускать оттуда верховного жреца. Там он и засел, обдумывая свои козни. Я предложил отцу, чтобы Некопта вместе со своим братом присутствовали на церемонии, которая состоится через три дня.

– Интересная будет встреча, – произнес я.

– Люди увидят, что жрецы обоих богов похожи, как две горошины из одного стручка, – улыбнулся Арамсет. – Это поможет им избавиться от излишнего доверия к затеям Некопта, пытающегося поставить Пта выше остальных богов.

Я впился в кусок дыни и подумал, что Арамсет недурно справляется с дворцовыми интригами.

– А как… твой отец? – спросил я.

Юношеское лицо царевича затуманилось.

– Отцу уже никогда не станет лучше. Некопта сделал все, чтобы болезнь его стала неизлечимой. Я могу лишь заботиться о нем и позволять народу верить, что он по-прежнему правит страной.

Арамсет полностью контролировал ситуацию, больше мне здесь делать было нечего. Через три дня я попробую отыскать Аню, куда бы ни завели меня мои попытки. И все же сначала нужно проститься с Еленой.

Явился слуга, припал к стопам царевича, распростершись на полированном полу и почти уткнувшись в него носом:

– Государь, великий жрец Пта мертв, он пал от своей собственной руки.

Арамсет вскочил на ноги и опрокинул за собой кресло:

– Убить самого себя? Ах, трус!

– Кто скажет царю? – спросил слуга.

– Никто, – отрезал Арамсет. – Сначала я должен осмотреть место самоубийства. – И он направился к двери.

Я последовал за ним, прихватив с собой охранников-хеттов. Одного из них я отослал к Лукке, чтобы тот привел остальных.

Мы пересекли залитый звездным светом дворик и вошли в просторный храм Пта. Затем поднялись по лестнице вдоль коридора, к той же самой комнате, где Некопта впервые принимал меня. Он лежал на спине огромной горой жирной плоти, глубокий кровавый разрез пересекал складки жира на его горле. В мерцавшем свете настольной лампы мы увидели его раскрашенное лицо с пустыми глазами, уставившимися в темные деревянные балки потолка. Золотой медальон свесился на плечо жреца, и кровь уже запеклась на нем. В свете лампы поблескивали кольца на его жирных пальцах.

Я поглядел на кольца.

– Это не Некопта, – произнес я.

– Что?

– Погляди. – Я указал. – На трех пальцах нет колец. А пальцы Некопта настолько распухли, что никто не смог бы снять кольца, не отрезав фаланги.

– Клянусь богами, – прошептал Арамсет. – Это его брат, но подстроено так, чтобы мы подумали иначе.

– Некопта убил его, а сам теперь свободно передвигается но дворцу.

– Отец мой!

Царевич метнулся к двери. Стражи-хетты бросили на меня смятенный взгляд, но я приказал им следовать за Арамсетом. Он прав, его первая обязанность – защитить отца. Некопта, выдавая себя за своего брата-близнеца, мог пойти в любое место. Впрочем, едва ли он намеревался причинить царю вред, но все же Арамсет должен был отправиться к отцу.

Я согнулся над мертвым телом бедного Гетепамона и через несколько мгновений вдруг понял, куда Некопта нанесет свой следующий удар. Я вскочил на ноги и бросился в покои Елены.

11шейное металлическое украшение, облегающее грудь и плечи
1  2  3  4  5  6  7  8  9  10  11  12  13  14  15  16  17  18  19  20  21  22  23 
Рейтинг@Mail.ru