Сжимая в руке меч, я стоял на самом верху башни. Мы рассчитали почти точно: помост поднимался над стеной примерно на локоть. Не колеблясь ни секунды, я вскочил на зубец, спрыгнул на каменную платформу за ним. Передо мной, раскрыв рты и выкатив глаза, замерли двое ошеломленных троянцев, длинные копья ходуном ходили у них в руках. Лукка бросился вперед и страшным ударом раскроил одному из них череп. Второй бросил копье и с паническим воплем спрыгнул со стены на улицу.
Небо светлело. Город, казалось, спал, однако за изгибом стены виднелся еще один часовой. Но, увидев нас, он не бросился навстречу, а повернулся и побежал к квадратной каменной башне, высившейся сбоку Скейских ворот.
– Бежит будить остальных, – сказал я Лукке. – Они появятся здесь через несколько минут.
Лукка молча кивнул. Его хищное лицо не выразило ни тревоги, ни страха.
Теперь все зависело от того, кто успеет первым – итакийцы Одиссея или стража троянцев. Мы заняли участок стены, оставалось лишь удержать его. Отряд Лукки торопливо хватал луки и щиты, которые мы привязали к перекладинам башни, а я перегнулся через парапет. Темную равнину затянул туман, и я не мог разглядеть Одиссея и его людей… Если только они действительно вышли из лагеря.
Троянцы выскочили из башни – более дюжины воинов. Тут же я заметил другой отряд, приближавшийся к нам с опущенными копьями с северной стороны. Началась битва. Хетты были профессиональными вояками. Не раз им доводилось смотреть в лицо смерти; умели они пользоваться и собственным оружием. Сомкнув щиты в единую оборонительную стену, мы превратили строй в ежа, ощетинившегося длинными иглами-копьями. Покрепче стиснув копье правой рукой, я прижал свой щит к щиту Лукки. Чувства мои вновь обострились, и течение времени для меня замедлилось. И все же я ощущал, как бьется сердце, как увлажняются потом ладони.
Троянцы налетели на нас с отчаянием и яростью, они почти бросались на копья, обороняя свой город. Мы же дрались за свои жизни. Я понимал, что отступать нам некуда… Или мы удержим этот клочок стены, или погибнем.
Стена наших щитов прогибалась под их бешеным натиском. Нас заставили отступить на шаг. Тяжелый бронзовый наконечник копья ударил в край моего щита и, скользнув мимо уха, погрузился в тело хетта, оказавшегося сзади. Но пока он умирал, я успел вонзить свое копье в живот троянца, который сразил моего воина. За какой-то миг его лицо отразило целую гамму чувств: триумф, изумление, ужас.
По лестнице на помост поднимались и поднимались троянцы, из-под панцирей которых виднелись ночные одеяния. Это была знать, лучшее войско осажденных. Колыхались пышные плюмажи на шлемах, золото поблескивало в лучах зари на бронзовых доспехах.
Через стены перегибались лучники, метавшие горящие стрелы в нашу башню. Другие стреляли в нас. По моему щиту скользнула стрела, другая поразила в ногу воина, стоявшего справа от меня. Он пошатнулся и упал. Копье троянца немедленно вонзилось в его незащищенный затылок.
Лучники тщательно прицеливались, стараясь поразить нас, укрывшихся за щитами. Вокруг летали пылавшие стрелы; люди кричали, падали, превращаясь в огненные факелы.
Поток стрел мог быстро нарушить наши ряды – воины падали один за другим, и остатки моего отряда вскоре не выдержали бы натиска многочисленных троянцев. В моем сердце поднимался гнев на тех, кто решил убить нас: на богов, заставивших людей играть в смертоносные игры. Я ощутил, как исчезают в моей памяти все остатки цивилизованности и морали… Я горел боевой лихорадкой и яростью… В душе моей осталось лишь всепожирающее пламя ненависти, сделавшее меня кровожадным варваром с копьем в руке.
– Оставайся здесь, – приказал я Лукке.
И, не слушая его больше, шагнул вперед, совершенно неожиданно для троянцев, оказавшихся передо мной. Опустив копье и перехватив древко руками, я взмахнул им и сбил с ног сразу четверых… А потом скользнул между остальными, отражая неуклюжие удары… Движения троянцев представлялись мне слишком медленными, сомнамбулическими. Они не представляли для меня опасности. Я убил двоих; Лукка со своими людьми сразил еще нескольких, и троянцы поспешно перегруппировались, чтобы преградить путь воинам-хеттам.
Я же бросился к лучникам. Большая часть их бежала, но двое остались на месте… Они пускали в меня стрелы так быстро, как только могли. Я отражал их на бегу щитом. Первого лучника я пронзил копьем; он был еще очень молод, и борода у него едва пробивалась. Второй попытался извлечь меч из ножен, но я ударил его щитом, и лучник свалился вниз со стены. На какое-то мгновение – не более – я остался один. Дюжина знатных троянцев уже бежала ко мне по стене, сзади спешили другие. Перехватив длинное копье одной рукой, я метнул его в ближайшего воина, тяжело пробив его щит, наконечник глубоко вошел в грудь. Троянец покачнулся и упал на руки подбежавших спутников.
Чтобы остановить их, я швырнул щит, а потом подобрал лук, выпавший из рук убитого мной стрелка. Восхищаться этой прекрасной вещью, изготовленной из гнутого рога и полированного дерева, у меня времени не было. Я израсходовал все стрелы, оставшиеся в колчане мертвого лучника, но заставил знатных воинов укрыться за длинными щитами и потерять драгоценные секунды.
Но когда последняя стрела улетела в цель, я отбросил ставший бесполезным лук, и предводитель троянцев отвел свой щит… Я узнал его: передо мной стоял Александр… Кислая ухмылка исказила красивое лицо.
– Итак, вестник все-таки оказался воином, – бросил он мне.
Извлекая меч из ножен, я отвечал:
– Да. А вот окажется ли воином похититель женщин?
– Лучшим, чем ты, – отвечал он.
– Докажи, – предложил я. – Лицом к лицу.
Он поглядел на хеттов, сражавшихся за моей спиной.
– Поединок с тобой доставил бы мне удовольствие, но сегодня не время для подобных забав.
– Александр, сегодня – последний день твоей жизни, – проговорил я.
И как раз в этот миг раздался пронзительный крик, от которого в жилах застыла кровь. Одиссей!
Александр на какое-то мгновение застыл в изумлении, а затем крикнул сопровождавшим его знатным воинам:
– Сбросим их со стены!
Троянцы кинулись вперед. Добраться до Лукки и Одиссея они могли, лишь миновав меня. Дюжине длинных копий я мог противопоставить только меч. Они приближались… Бронзовые наконечники поблескивали в лучах зари, слегка покачиваясь в руках воинов. Я заметил, что Александр отстал, пропустив вперед остальных.
Я шагнул к краю помоста, а потом нырнул между копьями и, оказавшись рядом с воинами, рубанул мечом. Двое троянцев упали, остальные повернулись ко мне. Я едва успел уклониться от удара, направленного мне в живот; перебил пополам древко другого копья железным клинком. Отбил другой удар и шагнул назад – в пустоту.
Оступившись, я старался удержать равновесие на краю помоста, тут кто-то из троянцев метнул в меня еще одно копье. Левой рукой я отклонил бронзовый наконечник, но потерял равновесие и полетел вниз. Сделав полное сальто в воздухе, я приземлился на ноги, но под весом доспехов упал на колени и покатился по скользкой глине. Копье вонзилось в землю около моего плеча. Обернувшись, я заметил стрелы, медленно летевшие в меня. Я уклонился от них и нырнул за угол дома.
Александр и его отряд бросились в бой, все еще кипевший на вершине помоста. Мои хетты и итакийцы Одиссея сражались с троянцами, которых столь бесцеремонно разбудили. Но требовалась помощь: необходимо чем-то отвлечь внимание оборонявшихся.
Я бросился по узкому переулку к ближайшей двери, ногой распахнул ее… Когда я ввалился внутрь с мечом в руке, вскрикнула женщина. Она забилась в угол своей кухни, прижимая к себе двоих малышей.
Когда я приблизился к ним, они с визгом бросились вдоль стены, потом метнулись в открытую дверь. Я не мешал им.
В очаге тлел огонь. Я сорвал грубые занавеси, отделявшие кухню от комнаты, и бросил их в огонь. Он вспыхнул ярче. Деревянный стол, соломенный матрас и одеяло я тоже поджег.
Я превратил в костры два дома, три, целую улицу. Люди вопили, визжали, бросались к пожарищам с ведрами воды, нося ее из фонтанов. Довольный тем, что пожар отвлечет их, я отыскал ближайшую лестницу и побежал обратно на поле боя.
Теперь ахейцы один за другим прыгали через парапет… Троянцы отступали. Я набросился на них с тыла, выкрикивая имя Лукки. Он услышал мой зов и повел свой отряд ко мне, прорубая кровавую просеку в рядах оборонявшихся троянцев.
– К сторожевой башне у Скейских ворот, – сказал я, указывая направление обагренным кровью мечом. – Надо взять ее и открыть ворота.
Мы продвигались по стене, преодолевая упорное сопротивление троянцев. Разожженный мною пожар уже перекидывался на соседние дома. Черный дым скрывал дворец. В сторожевой башне караульных оказалось немного: основные силы троянцев удерживали на западной стене воинов Одиссея. Мы ворвались в комнату стражи: хетты тупыми концами копий разнесли дверь и перебили всех, кто находился в помещении, потом, спрыгнув на землю, начали поднимать тяжелые бревна, перекрывавшие Скейские ворота. Позади раздавались визг и вопли, я видел, как Александр во главе отряда знатных воинов бегом спускался по каменным ступеням со стены.
Движения их сковывала нерешительность: если позволить Одиссею удержать стену, ахейцы войдут в город с запада. Но если все внимание уделить стене, мы откроем ворота и впустим колесницы ахейцев. Им приходилось останавливать нас сразу в двух местах, причем одновременно.
Запели стрелы. Не обращая на них внимания, хетты толкали массивные створки, люди падали, но три огромных бревна медленно поползли вверх, освобождая засовы.
Наложив стрелу на тетиву, я увидел бросившегося ко мне Александра, он бежал через открытую площадь перед воротами.
– Опять ты! – завопил он.
Эти слова оказались для него последними. Приблизившись, он замахнулся копьем, я уклонился и вонзил железный меч по самую рукоять в его грудь, пробив бронзовый панцирь. Когда я вырвал клинок, ярко-алая кровь хлынула на золотые рельефные узоры, и я ощутил бешеный прилив удовольствия, боевого восторга – ведь мне удалось отомстить человеку, вызвавшему эту войну своим безрассудством.
Александр осел на землю, свет погас в его глазах. И тут в мое левое плечо вонзилась стрела. На мгновение меня обожгло болью, но привычным усилием воли я приказал ей стихнуть и вырвал стрелу, несмотря на то, что зазубренный наконечник разорвал мою плоть. Хлынула кровь, но я заставил сосуды закрыться, а кровь загустеть. Но пока я занимался этим, троянцы подбежали ко мне. Скрип огромных створок остановил их, известив меня о том, что Скейские ворота наконец отворились. За моей спиной послышались вопли, и в город устремились колесницы, они мчались прямо на меня.
Троянцы бросились врассыпную, я отошел в сторону. На первой колеснице стоял Агамемнон, кони его ударили копытами по мертвому телу Александра, колесница подскочила на трупе и прогромыхала дальше, преследуя бегущих врагов.
Я отступил, поднятая колесницами пыль попадала мне в глаза, оседала на коже, одежде, окровавленном мече. Жажда крови угасла, я смотрел на дорожную пыль… На окровавленное тело Александра, попадавшее под копыта лошадей и колеса многочисленных колесниц. Ко мне подошел Лукка, на щеке и обеих руках которого виднелись свежие раны. Впрочем, они не были серьезными.
– Битва закончилась, – подытожил он. – Теперь начинается бойня.
Я кивнул, почувствовав внезапную усталость.
– Ты ранен, – заметил он.
– Это не опасно.
Он поглядел на рану, качнул головой и пробормотал:
– Она как будто уже наполовину зажила.
– Я же сказал, что рана не тяжелая.
Нас окружили воины, на их лицах читалась тревога… Не испуг, но явное беспокойство.
– Наступило время воинам собирать свою дань, – произнес Лукка.
«Пора грабить», – следовало бы сказать ему. Красть все, что сможешь унести, насиловать женщин, а потом предать город огню.
– Ступайте, – вымолвил я, вспомнив, что первый пожар в городе разжег собственноручно. – Со мной все будет в порядке. До встречи в лагере.
Лукка слегка прикоснулся кулаком к груди, а потом повернулся к остаткам своего отряда.
– Следуйте за мной, – приказал он. – Помните: не рисковать. В городе полно вооруженных мужчин. К тому же некоторые женщины умеют пользоваться ножами.
– Любая бабенка, которая попытается зарезать меня, пожалеет об этом, – с угрозой вымолвил один из воинов.
– Любая бабенка, которая увидит твою уродливую рожу, немедля кончит жизнь самоубийством!
Они расхохотались и отправились прочь. Я насчитал тридцать пять человек. Семеро погибло.
Некоторое время я стоял возле стены и следил за колесницами ахейцев и пехотой, вливавшейся теперь в распахнутые ворота. Дым становился гуще. Я взглянул на небо и заметил, что солнце едва поднялось над стеной. Стояло раннее утро.
«Итак, дело сделано, – сказал я себе. – Твой город пал, Аполлон. Твои планы разрушены!»
Но я не чувствовал никакой радости, никакого восторга. Я понял – это не месть: смерть тысячи мужчин и юношей, пожар и гибель города, который строился не один век, не приносят радости. Изнасиловать женщин, увести их в рабство – это не триумф.
Я медленно побрел прочь. Площадь опустела, лишь изувеченное тело Александра и трупы других воинов оставались на ней. За первым рядом колонн храма к небу рванулось пламя, повалил дым.
«Жертва богам», – с горечью подумал я.
Подняв над головой окровавленный меч, я вскричал:
– Мне нужна твоя кровь, Золотой! Не их, а твоя!
Ответа не последовало.
Я поглядел на останки Александра. «Все мы смертны, царевич Троянский; братья твои убиты, отец твой, наверное, сейчас умирает. Но некоторые из нас умирают неоднократно. И лишь те, кому повезет, – только раз».
А потом мне в голову точно извне пришла мысль: «А где же Елена? Где златокудрая женщина – причина этой бойни? Где расчетливая красавица, пытавшаяся воспользоваться мною как вестником?»
С обнаженным мечом в руке шагал я по главной улице горевшей Трои, утро потемнело от дыма костров и пожарищ… Порожденных огнем, который разжег я. Причитания и рыдания женщин раздавались повсюду, мужчины разражались воплями и грубым хохотом.
Рядом обрушилась кровля, взметнувшаяся туча искр заставила меня отступить на несколько шагов. Быть может, это тот самый дом, в котором я переночевал; впрочем, утверждать наверняка было сложно.
Я поднимался по улице, грязной от пыли и сажи, забрызганной кровью троянцев. В канаве посреди улицы алела красная жидкость.
Двое детей с криком бросились мимо меня. Трое пьяных ахейцев со смехом преследовали их. Я узнал одного из них: гиганта Аякса, не выпускавшего из рук огромного кувшина с вином.
– Возвращайтесь! – вопил он пьяным голосом. – Мы не причиним вам вреда!
Но дети исчезли в дыму, свернув в переулок.
Я поднимался к дворцу, мимо базара, лавки теперь полыхали столь яростно, что у меня на руках даже потрескивали волоски… Мимо груды тел, возле которой немногие из троянцев еще пытались задержать нападавших. Наконец я достиг ступеней перед дворцом, которые тоже устилали поверженные тела. На верхней ступени, припав к одной из массивных каменных колонн, сидел Политос. Он рыдал.
Я бросился к нему:
– Ты ранен?
– Да, – проговорил он, качая седой головой. – Ранена моя душа.
Я облегченно вздохнул.
– Взгляни: всюду смерть и огонь. Неужели для этого живут мужи? Чтобы уподобляться дикому зверью?
– Да, – ответил я и, схватив старика за костлявое плечо, выкрикнул: – Да, случается, что мужи ведут себя подобно животным. А иногда поступают, как велят им боги. Люди могут построить дивные города и сжечь их. Ну и что же с того? – говорят боги, такова наша воля, не пытайся понять нас, просто смирись с тем, каковы мы.
Политос поднял на меня глаза, покрасневшие от слез и дыма.
– Итак, мы должны смиренно принимать судьбу… Покоряться прихотям богов… И плясать под их дудку, когда они потянут за веревочку! Неужели это говоришь мне ты?
– Богов нет, Политос. Есть только злые и жестокие создания, смеющиеся над нашей болью.
– Нет богов? Этого не может быть. Наше существование должно иметь причину. Должен же быть порядок во вселенной!
– Мы делаем то, что нам приходится делать, мудрец, – буркнул я мрачно. – Мы повинуемся богам, когда у нас не остается выбора.
– Ты говоришь загадками, Орион.
– Возвращайся в лагерь, старик. Здесь тебе не место. Того и гляди, какой-нибудь пьяный ахеец примет тебя за троянца.
Но он не пошевелился, лишь прислонился к колонне.
Я заметил, что некогда ярко-красная краска на ней потемнела и кто-то уже выцарапал острием меча имя – Терсит.
– До встречи в лагере, – напомнил я.
Он грустно кивнул:
– Да, до встречи… В час, когда могучий Агамемнон будет делить добычу и решит, сколько женщин и сокровищ понадобится ему самому.
– Ступай в лагерь, – сказал я еще решительнее. – Немедленно. Это не совет, Политос, а приказ.
Он глубоко вздохнул и выдохнул воздух, а потом неторопливо поднялся на ноги.
– Возьми этот знак. – Я передал ему браслет, который мне вручил Одиссей. – Будешь предъявлять его любому пьяному грубияну, который захочет снести твою голову с плеч.
Он без слов принял вещицу, она оказалась велика для его худой руки, поэтому он нацепил браслет на тощую шею. Я расхохотался.
– Ты смеешься в гибнущем городе, – проговорил Политос. – Господин мой, ты становишься настоящим ахейцем.
Он неуверенно принялся спускаться по ступеням – похоже было, что этому человеку все равно, куда идти.
Я вошел в зал, вдоль стен которого выстроились изваяния, ахейские воины уже отдавали распоряжения слугам, приказывая им брать богов и относить статуи к кораблям. А потом направился в тот открытый дворик, некогда бывший таким очаровательным. Теперь повсюду валялись сброшенные и разбитые горшки, затоптанные цветы; многочисленные трупы заливали кровью траву. Крохотная статуя Афины исчезла. Огромная фигура Аполлона валялась разбитая на куски. С мрачным удовольствием я ухмыльнулся, увидев обломки.
Одно из крыльев дворца уже полыхало. Я видел, как огонь вырывается из окон, потом закрыл ненадолго глаза, пытаясь припомнить, где находятся покои, в которых Елена беседовала со мной… Но как раз там теперь бушевало пламя.
На балконе над моей головой послышались крики и проклятия. Зазвенел металл о металл. Битва все еще продолжалась.
– Женщины царской семьи заперлись в храме Афродиты, – услышал я за спиной голос ахейца. – Живей!
Воин говорил так, словно его пригласили на вечеринку, а он опоздал; или же просто спешил вернуться на свое место в театре, прежде чем занавес откроется и начнется последний акт трагедии.
Я выхватил меч из ножен и бросился к ближайшей лестнице. Горстка троянцев стояла насмерть в конце коридора. Они преграждали путь к царским покоям, отражая натиск толпы крикливых ахейцев. Там, за дверями, которые защищали обреченные, находился старик Приам вместе с женой Гекубой, их дочери и внуки.
Значит, Елена тоже должна там находиться. Я увидел Менелая, Диомеда и Агамемнона, они угрожали копьями нескольким отчаянно оборонявшимся троянцам. Ахейцы хохотали и издевались над ними.
– Зачем вам отдавать свои жизни? – прокричал Диомед. – Сдавайтесь, и мы позволим вам жить.
– Рабами сделаю, – ревел Агамемнон.
Троянцы бились упорно, но их осталось очень мало, они были обречены. Храбрых воинов уже прижали к дверям, которые они столь мужественно защищали, и все больше и больше ахейцев присоединялись ко всеобщей потехе. Я побежал по коридору через комнаты, где победители рылись в ящиках с великолепными одеяниями, хватали драгоценности из выложенных золотом ларцов, рвали шелковые ткани со стен.
Скоро вспыхнет и это крыло дворца – слишком скоро.
Я увидел балкон, перепрыгнул через его ограду и, с трудом дотянувшись, уперся рукой в край окна в ровной стене храма. Перескочил… Раздвинув занавес из шнуров, унизанных бусинами, я заглянул в маленькое, едва освещенное святилище и увидел голые стены, давно истершиеся плитки пола, вдоль стен небольшие статуи-вотивы,[3] на которых еще оставались венки из пожухлых цветов. Пахло благовониями и свечами… А возле двери – спиной ко мне, – в страхе стиснув ладони, стояла Елена.
Из-за двери до меня доносились звуки битвы. Легко ступая, я тихо направился к ней.
– Елена, – промолвил я.
Прикрыв рот рукой, она резко обернулась ко мне, напрягшись от ужаса. Узнав меня, Елена немного расслабилась.
– …посол, – прошептала она.
– Орион, – напомнил я.
Она стояла в смятении, облаченная в платье, расшитое золотом и драгоценностями; куда более прекрасная, чем положено смертной женщине. А потом подбежала ко мне, сделав три крошечных шажка, и прижалась златокудрой головкой к моей перепачканной кровью груди. От волос ее пахло благоуханными цветами.
– Не убивай меня, Орион! Умоляю! Ахейцы обезумели… Они жаждут моей крови, даже Менелай. Он снесет мне голову и принесет ее в жертву Аресу. Защити меня!
– Поэтому-то я и пришел, – сказал я.
И только услышав свой голос, я понял, что пришел сюда именно за тем, чтобы спасти ее. Я убил мужчину, который соблазнил эту женщину, и теперь должен вернуть ее законному мужу.
– Приам умер, – глухо проговорила она сквозь рыдания. – Сердце его разорвалось, когда он увидел ахейцев на западной стене.
– А царица? – спросил я.
– Вместе с женщинами царского происхождения она находится в главном храме по другую сторону этой двери. Стража поклялась защищать их до последнего и погибнуть, если Агамемнону и его чудовищам суждено прорваться сюда.
Я обнял ее за плечи и прислушался к шуму схватки… Она не затянулась надолго. Бой завершился, раздались вопли, полные злобной радости, и дверь загрохотала, сотрясаясь под ударами… Я услышал оглушительный треск, потом наступила тишина.
– Тебе лучше выйти туда, чтобы, вломившись, они не захватили тебя силой, – предложил я.
Елена отодвинулась от меня, пытаясь собраться с духом, и, приподняв свой точеный подбородок, как подобает царице, которой она надеялась стать, сказала:
– Хорошо, я готова предстать перед ними.
Я подошел к соседней двери, снял засов и выглянул в щелку. В храме находились Агамемнон, его брат Менелай и еще дюжина ахейцев. Вдоль стен выстроились покрытые золотом статуи выше человеческого роста. За мраморным алтарем башней возвышалась огромная статуя Афродиты, вызолоченная, раскрашенная, убранная цветами и драгоценностями, принесенными в жертву. Возле ее подножия горели сотни свечей, бросавших пляшущие отблески на золото и сверкавшие камни. Но ахейцы не обращали внимания на сокровища храма – они смотрели на богато украшенный алтарь и распростертую на нем старую женщину.
Мне не довелось увидеть Гекубу. Морщинистая старуха лежала на алтарном камне, сложив руки на груди и закрыв глаза. Царица была в золотом одеянии, руки ее украшали бирюза, янтарь, рубины и сердолики. Шею обвивало тяжелое золотое ожерелье, голову венчала сверкающая корона. Возле алтаря стояли семь женщин, разного возраста, с трепетом они взирали на пропотевших, запятнанных кровью ахейцев, разглядывавших мертвую царицу Трои.
Одна из тех, что постарше, негромко сказала Агамемнону:
– Царица приняла яд, когда умер царь. Она знала, что Троя не переживет сегодняшнего дня и мое пророчество наконец свершится.
– Это Кассандра, – шепнула мне Елена. – Старшая дочь Гекубы.
Агамемнон медленно отвернулся от трупа седовласой царицы. В маленьких глазках его горели гнев и разочарование.
Кассандра проговорила:
– Увы, могучий Агамемнон, ты не сможешь привезти царицу Трои в Микены на своем черном корабле, она никогда не станет твоей рабыней.
Мерзкая усмешка искривила губы Агамемнона:
– Мне хватит и тебя, царевна. Ты станешь моей рабыней вместо своей матери.
– Да, – согласилась Кассандра. – А потом мы с тобой умрем от руки твоей неверной жены.
– Троянская сука! – И резким ударом тыльной стороны ладони царь ахейцев сбил царевну на мраморный пол.
Чтобы предотвратить волну нового насилия, я широко распахнул двери убежища.
Ахейцы повернулись, руки их потянулись к мечам. Елена вступила в храм с царственной грацией, ее невероятно прекрасное лицо хранило абсолютно невозмутимое выражение. Словно ожило немыслимо чарующее изваяние.
Не говоря ни слова, Елена подошла к Кассандре и помогла ей встать. Из разбитой губы царевны струилась кровь.
Я встал возле алтаря, опустив левую руку на рукоять меча. Агамемнон и все ахейцы уже узнали меня. Лица их были суровы, руки обагрены кровью… Даже издали от них разило потом.
Менелай, на какой-то миг словно окаменевший, шагнул вперед и схватил жену за плечи.
– Елена! – Губы его дрогнули, должно быть, он хотел еще что-то сказать, но слова не шли с языка.
Она ответила ему пристальным и внимательным взглядом. Остальные ахейцы молча наблюдали за ними.
На лице Менелая отразились почти все человеческие эмоции. А Елена просто замерла в его руках, ожидая, как он решит ее судьбу – убьет или сохранит ей жизнь.
Молчание нарушил Агамемнон:
– Вот, брат, мы вернули ее, как я и обещал тебе! Теперь она снова принадлежит тебе… Можешь поступать с ней по своему усмотрению.
Менелай с трудом сглотнул и наконец обрел голос.
– Елена, ты – моя жена, – проговорил он, как мне показалось, больше для Агамемнона и прочих, чем для нее. – Ты неповинна в том, что произошло… Ведь Александр похитил тебя. Пленница не отвечает за то, что могло случиться с ней в неволе.
Я едва сдержал улыбку.
Менелай настолько хотел вернуть ее, что готов был забыть о происшедшем… Хотя бы на время.
Агамемнон радостно похлопал брата по плечу:
– Жаль только, что Александру не хватило мужества выйти против меня один на один. Я бы охотно насадил его на копье.
– А где он? – вдруг поинтересовался Менелай.
– Мертв, – ответил я. – Тело его валяется где-то у Скейских ворот.
Женщины тихо всхлипывали возле смертного одра царицы… Все, кроме Кассандры, в глазах которой бушевала нескрываемая ярость.
– Одиссей ищет по городу остальных царевичей и знать, – проговорил Агамемнон. – Живые пойдут в жертву богам – благородные будут жертвы. – Он расхохотался в восторге от собственного остроумия.
Я навсегда оставил догоравшую Трою, двигаясь в рядах победителей-ахейцев, следуя за Агамемноном, уводившим в свой лагерь семь троянских царевен, которых ждала участь рабынь, а Менелай выступал рядом с Еленой, вновь объявив ее своей женой. Сбоку, грозя копьями почерневшему небу, вышагивали знатные ахейцы. Вокруг раздавались стоны и рыдания, воздух наполнял запах крови и гари.
Я держался позади и заметил, что Елена ни разу не протянула руку Менелаю. Я вспомнил ее слова: «Участь жены ахейца, даже если ты царица, не намного лучше рабской».
Она так и не прикоснулась к мужу… Даже не взглянула на него после их встречи, которая произошла в храме Афродиты возле смертного ложа Гекубы.
Но Елена все время оглядывалась, стараясь убедиться в том, что я рядом.