Бен Бова
Месть Ориона
31
Иешуа сказал мне, что хочет вознести богу молитвы и собрал для этого бродячий оркестр. Он призвал всех священников своего народа, разодетых в цветные одеяния и тюрбаны, и приказал им обходить городские стены следом за прекрасным золоченым сундуком, поддерживаемым длинными шестами. Семь мужчин, шедших перед ним, дули в бычьи рога, за ними следовали трубачи, барабанщики и кимвалисты.
Ящик этот служил религиозным символом, и Иешуа называл его Ковчегом Завета. Мне так и не позволили приблизиться настолько, чтобы рассмотреть его получше. Напротив, Бенджамин заверил, что одно только прикосновение к сундуку повлечет мгновенную смерть. Я подумал, не хранятся ли в нем какие-нибудь приборы, с помощью которых обеспечивается связь с миром Золотого бога и остальных небожителей. Но Бенджамин поведал мне, что внутри две каменных скрижали с законами, дарованными Моисею богом.
Я знал, что о вере не спорят, и не стал переубеждать молодого Бенджамина. Священнослужители и их оркестр производили невообразимый шум, весь день они ходили вокруг города, сменяя устававших, по мере того как солнце клонилось к закату. Под их песни и музыку мы разбивали основание преградившей нам путь стены. С помощью железных наконечников хеттских стрел мы пробили ход через внешние стены, а затем легко прокопали иерихонский холм. Теперь наши землекопы расширили ход: в нем можно было стоять в полный рост. А когда мы добрались до основания главной стены, Иешуа велел своим священникам энергичней браться за дело.
Сперва они расхаживали вдалеке от стен, а воины на парапетах подозрительно поглядывали на шествие, ожидая какого-нибудь подвоха. В течение первого дня на стенах собиралось все больше и больше женщин и детей, с любопытством наблюдавших за странной и живописной процессией.
Шесть дней иудеи вышагивали, играли на инструментах и распевали, а мы скребли, сверлили и разрушали массивный фундамент стены. Едва ли не все жители Иерихона вышли на стены, они размахивали руками и смеялись. Время от времени находился шалун, который бросал что-нибудь, но никто не стрелял. Должно быть, горожане считали глупым и опасным обращать оружие против жрецов… Рискуя тем самым навлечь на себя гнев бога. Или же они решили, что израильтяне решили свести их с ума непрестанной музыкой и песнями.
Так думала и Елена:
– Я больше не могу выносить этот кошмар! Уши болят!
Стояла ночь, и за стенами нашего шатра стрекотали насекомые, мать где-то баюкала ребенка.
– Если ты действительно общаешься с богами, – спросила она, – почему ты не можешь попросить их повалить эту стену?
Я улыбнулся:
– Я просил, но они велели это сделать мне.
Невзирая на раздражение, Елена ответила мне улыбкой:
– Выходит, боги не всегда добры к нам, не так ли?
– Завтра все закончится, – сказал я ей. – Мы вырыли подкоп.
Я вышел из шатра, чтобы проверить ход, приготовленный к завтрашнему приступу. Все израильтяне, так усердно работавшие, роя подкоп, теперь носили сухой кустарник с полей, протаскивали его через туннель и обкладывали им основание главной стены.
Как я и ожидал, сухие земляные кирпичи через каждые несколько локтей перемежались прочной древесиной. Некоторые бревна оказались весьма древними: они высохли как порох, и я надеялся, что, когда они воспламенятся, рухнет весь участок стены.
Всю долгую ночь люди трудились не покладая рук. Лукка и двое его лучших воинов следили за работой из подкопа и пробивали отверстия для воздуха возле подножия стены, чтобы огонь не угас.
Наконец работы были закончены. Лукка вышел наружу, когда вдали за Иорданом забрезжил рассвет – над горами Галаада и Моава.
Я спустился вниз, чтобы проверить все последний раз, и в полной тьме начал пробираться по ходу на животе, ощущая себя кротом.
Полз я, как мне показалось, едва ли не час, а потом почувствовал, что крыша туннеля поднимается; я смог выпрямиться и ползти уже на руках и коленях, потом – встать на ноги, как подобает человеку.
Я прихватил факел, кремень и железо, чтобы высечь искру. Но я зажгу его, только когда рассветет, а священники вместе с Иешуа вновь пойдут вокруг городских стен.
Мы хотели, чтобы защитники Иерихона подольше внимали музыке, разглядывали процессию… И дали огню как следует разгореться, чтобы его нельзя было потушить, пока не рухнет стена.
На мой взгляд, Иешуа замыслил, чтобы стены обрушились самым картинным образом – словно в результате поднятого иудеями шума.
Он явно умел манипулировать общественным мнением, частенько вспоминая, как они посуху перешли Иордан, как Моисей перевел израильтян через Красное море.
Он также утверждал, что люди Ханаана должны своими глазами увидеть, что бог Израилев могущественнее их собственных богов, которых Иешуа объявлял ложными и несуществующими.
Я прихватил небольшую свечу и с помощью кремня зажег ее, как только оказался в конце туннеля. Ветки укрывали все основание стены, сушняка должно было хватить, чтобы огонь мог воспламенить деревянные балки.
Притекал ночной воздух, легкая сырость проникала сквозь дыры, пробитые Луккой в земле. Притока воздуха достаточно, чтобы питать огонь, когда наступит время пожара. Все готово.
Я погасил свечу, но свет не исчез. Напротив, вокруг меня становилось все светлее. Наконец я понял – меня вновь увлекли в мир творцов.
Четверо богов стояли передо мной окутанные золотым свечением, за которым они скрывали свой мир от моих глаз. И все же, напрягаясь, я мог различить очертания каких-то странных предметов. Что это было? Оборудование? Приборы?
Как будто мы находились в огромном зале, а не под открытым небом. Это лаборатория… или какой-нибудь центр управления? Я узнал аккуратно подстриженную бороду Зевса. Гера стояла возле него. Остальных мужчин я уже видел. Один был худощав и жилист, почти одного роста с Зевсом. Коротко стриженные угольно-черные волосы обрамляли узкое лицо с заостренным подбородком. На губах его играла сардоническая улыбка, а в глазах искрилось плутовство. Я подумал, что передо мной Гермес, вестник богов, шутник и покровитель воров. Другой – широкоплечий крепыш с густыми рыжими кудрями и с глазами, полными львиной отваги, был, несомненно, Аресом, богом войны.
Все они носили одинаковые костюмы из ткани с металлическим блеском, которые отличались только цветом: на Зевсе – золотой, на Гере – медно-красный, серебряный – на Гермесе, а бронзовый – на Аресе.
– Ты по-прежнему помогаешь обезумевшему Аполлону, – произнес Зевс утвердительно, словно выносил мне приговор в зале суда.
– Я делаю то, что считаю нужным, потому что хочу оживить женщину, которую люблю.
– Тебя предупреждали, Орион. – Темные глаза Геры вспыхнули.
Я заставил себя улыбнуться ей:
– Ты уничтожишь меня, богиня? Отлично!
– Ты будешь умирать долго-долго, – многообещающе ответила она.
– Нет! – отрезал Зевс. – Мы здесь собрались не затем, чтобы угрожать или наказывать. Мы хотим отыскать Аполлона, чтобы пресечь его безумства, прежде чем он погубит всех нас.
– И это его создание, – вступил в разговор темноволосый Гермес, – знает, где искать его.
– Страж ли я ему? – спросил я.
– Ему, безусловно, необходим надежный страж, – сказал крепкий Арес, усмехнувшись собственному остроумию.
– Мы можем открыть твой разум, выудить все твои воспоминания, – пригрозила Гера.
– Не сомневаюсь. И многие из них окажутся весьма неприятными для вас.
Зевс нетерпеливо махнул рукой:
– Итак, ты утверждаешь, что не знаешь, где находится Золотой?
– Да.
– Можешь ли ты отыскать его по нашей просьбе?
– Чтобы вы смогли уничтожить его?
– Судьба его не должна волновать тебя, Орион, – отвечала Гера. – Я знаю, как он обращался с тобой, и не сомневаюсь, что ты будешь рад увидеть последние мгновения его жизни.
– Можешь ли ты оживить Афину? – поинтересовался я.
Она опустила глаза, отодвинулась от меня. Остальные тоже выглядели смущенными, даже Зевс.
– Мы собрались здесь не из-за нее, – отрезал рыжеволосый. – Мы разыскиваем Аполлона.
К в тот же миг мой язык опередил мой ум:
– Я отведу вас к Золотому лишь после того, как он оживит Афину.
– Никто не сумеет оживить ее, – взорвалась Гера.
Все в ярости уставились на нее.
Я ответил:
– Тогда… Я отдам его только после того, как удостоверюсь, что он не смог ее оживить.
Со зловещей улыбкой Гермес спросил:
– А как мы узнаем, что тебе можно доверять?
Я пожал плечами:
– Вы всегда можете разыскать меня. И если убедитесь, что я нарушаю условия нашей сделки, поступайте со мной, как сочтете нужным. Если Афину нельзя оживить, мне незачем жить.
В глазах Зевса мелькнуло искреннее сочувствие. Но Гера презрительно фыркнула:
– А что будет с твоей нынешней любовью, с прекрасной Еленой?!
– Она любит меня не больше, чем я ее, – отвечал я. – До тех пор, пока мы полезны друг другу.
Зевс пригладил бороду:
– Значит, ты выдашь нам Аполлона, когда убедишься в том, что он не сможет оживить Афину?
– Да.
– Мы не можем настолько доверять жалкой твари, – презрительно сказала Гера. – Это безумие! И чем больше мы ожидаем, тем сильнее опасность, которую…
– Тише, – попросил Зевс негромко, и богиня умолкла на полуслове.
Посмотрев на меня своими серыми глазами, он произнес:
– Я верю тебе, Орион. Участь континуума зависит от тебя. Если ты предашь нас, погибнем не только мы, но и вся вселенная… Все пространство и время, в котором мы существуем.
– И вы позволите Аполлону сыграть до конца свою игру в Иерихоне? – Глаза Ареса недоверчиво раскрылись. – Вы собираетесь потакать его безумию?
– Я собираюсь доверять Ориону, – ответил Зевс, – некоторое время.
Остальные трое заговорили разом, но я не расслышал о чем. Зевс улыбнулся, кивнул, а потом шевельнул пальцами. И я снова оказался в полной тьме… В конце хода, под основанием главной стены Иерихона. Я стоял там трепеща, но недолго. Конец близился. Я знал это. Быть может, творцы и не могли обнаружить Аполлона, но до меня-то им добраться легко. И едва наши дороги пересекутся, они узнают об этом и схватят Золотого… И убьют мятежного бога прежде, чем он сумеет оживить богиню, которую я любил. Они не дадут мне возможности попытаться спасти ее. Я заставил себя успокоиться. Ситуация сложилась настолько дикая, что оставалось только смеяться. Я мечтал погубить Золотого, они тоже стремились уничтожить его. Но отныне я должен защищать его, во всяком случае, до тех пор, пока он не попробует оживить Афину.
Едва ли мне удастся сделать это… И чем больше я думал, тем больше сомневался в том, что он способен вернуть мне любимую.
И все же… Золотой бог мудр и могуществен, он знал, как избежать нападения сородичей. Они не сумели отыскать его, хотя знали, что он здесь – у Иерихона. Они боялись Аполлона. Быть может, он действительно сильнее остальных? И пока боги пытались обнаружить его и уничтожить, он в свой черед прикидывал, как расправиться с ними. А я попал между двух огней!
Слабый звук привел меня в чувство – гнусавый вой коровьих рогов! Я увидел, что утренний свет уже протянул серые пальцы в подкоп. Иешуа вновь вывел свою процессию. Настало время нанести смертельный удар Иерихону. Я высек кресалом огонь, поджег факел, а потом сунул его под груду сухих веток у подножия стены. Голые сучья мгновенно вспыхнули. Я сразу понял, что медлить не следует, и нырнул под низкую кровлю туннеля. Жар обжигал мою спину, и я уже опасался, что огонь воспламенит бревна, поддерживавшие стены подкопа, и тогда кровля рухнет и погребет меня под обломками. Я полз на животе гораздо медленнее, чем мне бы хотелось, и невольно вспоминал предыдущие жизни и смерти. Где только я не погибал! И в лаве извергавшегося вулкана, и в ослепительном вихре вспышки ядерного реактора.
Дым заставил меня закашляться. Я закрыл глаза и ужом скользил вперед, подгоняемый жгучим пламенем, к свежему воздуху.
Вдруг сильные ладони схватили мои кулаки… Я ощутил, что меня волокут по каменистой почве. Открыв глаза, я увидел Лукку. Ругаясь, он вытаскивал меня к свету и спасению.
Мы встали, окруженные воинами-хеттами, готовыми к битве.
– Ну как, получается? – спросил я Лукку.
Он мрачно улыбнулся:
– Взгляни сам.
Вместе мы вышли из шатра посмотреть на город. Тонкие струйки дыма поднимались от основания стены, темнея на глазах. Дым сгущался.
– Должно быть, загорелись крепежные бревна, – предположил Лукка.
Вдали за изгибом стены израильтяне дули в рога, били в барабаны, звенели кимвалами. Они возносили хвалу своему богу, а люди Иерихона стояли на стене, которой суждено было рухнуть, и наблюдали за представлением, отпуская насмешливые замечания и хохоча.
Я взглянул на шатры израильтян. Там торопливо выстраивались воины, по-разному одетые и вооруженные. Редко на ком можно было увидеть панцирь, но каждый держал в руках нечто вроде щита и либо меч, либо копье. Они приготовились к битве.
Когда процессия обогнула стену, Иешуа приказал своим людям выступать. Я увидел, что их несколько тысяч: в бой шли все – от юных до седобородых. Они следовали за священниками, но держались от стены намного дальше – на расстоянии, превышавшем полет стрелы.
Жрецы дошли до того места, где от основания стены поднимался дым, и повернули назад в свой лагерь. Воины остались там, словно ожидая, что стена вот-вот падет к их ногам.
Так и случилось.
Когда армия израильтян приблизилась к городу, дым повалил чернее и гуще, я услышал стон, словно бы какое-то чудище заворочалось под землей и теперь пыталось вырваться наружу. Люди на стене жестикулировали. Я слышал их полные ужаса вопли. И вдруг со страшным грохотом часть стены осела и рассыпалась. Облако серо-красной пыли, поглотив дым, покатилось по равнине навстречу нам.
Одинокая труба запела ясным голосом, заглушая утихающий грохот и крики в городе. С воплем, сотрясшим землю, войско израильтян не разбирая дороги ринулось в брешь в стене Иерихона.
32
Полдня я удерживал возле себя Лукку и его отряд, не желая рисковать ими в бою. Свою работу мы сделали, а битва – дело израильтян.
Но когда солнце поднялось над головой, Иерихон уже пылал, и даже невозмутимый Лукка дрожал в предвкушении добычи.
Я стоял возле шатра, из которого велся подкоп, и следил за уродливыми клочьями белого дыма, рвавшимися в безоблачное небо.
Хетты сидели или стояли в тени шатра, то и дело бросая вопросительные взгляды в мою сторону. Наконец Лукка обернулся ко мне.
Но прежде чем он открыл рот, я сказал:
– К ночи возвращайтесь в лагерь.
Лицо его расплылось в ухмылке, Лукка приказал своим людям следовать за собой. Волчьей стаей ринулись они в город за добычей.
Я проводил их до пролома, чтобы взглянуть на дело своих рук. Стена оказалась толще девяти метров. Раскаленная груда кирпичей и обломков жгла ноги даже через подошвы. Огонь еще не погас и тлел глубоко внизу. Тонкий серый дымок вырывался из-под нижних поперечин стены на дальнем краю пролома. Пламя будет лизать их еще много часов, а может, и дней. Я понял: обрушится вся стена.
Внутри города разыгрывались знакомые мне по войне в Трое сцены, израильтяне оказались не лучше ахейцев; они убивали, насиловали, грабили и жгли – как варвары Аргоса и Итаки на равнине Илиона. Жажда крови переполняла их. И не важно, какому богу они поклонялись, каким именем называли его… Там и тут люди вели себя словно звери.
«Быть может, Елена права, – подумал я, – и только в Египте мы найдем хотя бы следы культуры, порядка и мира?»
Я отвернулся от раскаленной осыпи и направился в свое жилище. К моему удивлению, царица Елена собрала при себе целый двор. Она сидела возле шатра, окруженная двумя дюжинами израильтянок. Я приблизился, чтобы услышать, о чем она говорила.
– Вернутся они грязными, окровавленными и преисполненными похоти. Приготовьте им ванну, добавьте в воду ароматов, чтобы они омылись и успокоили бушующую кровь.
– Каких ароматов? – переспросила одна женщина.
– Как это – ванну? – удивилась другая.
Елена ответила:
– Да, и пусть ваши служанки искупают ваших мужей…
– Служанки? – Тут все расхохотались.
Елена сохраняла невозмутимость.
– Лучше расскажи нам, как ты пользуешься краской для глаз. У тебя они кажутся такими огромными. А какими амулетами можно приворожить к себе мужчину?
Я отошел, удивленно покачивая головой. Пока мужчины удовлетворяли свою жажду крови – убивали, жгли, грабили, – женщины, следуя мудрому инстинкту, выспрашивали у более мудрой милые женские секреты, чтобы приручить и покорить собственных мужей.
Какое-то время я бесцельно слонялся среди шатров – в лагере оставались только дети и старики. Женщины держались вместе, сходились небольшими группками, такими же, как та, что собралась возле Елены, перешептывались и время от времени поглядывали на горящий город.
– Орион! – окликнул меня кто-то звучным голосом.
Я обернулся и заметил Иешуа, расположившегося в тени полосатого полога, растянутого над входом в его небольшой шатер. Ветерок слегка вздымал полотнище, надувая шерстяную ткань. Я ощущал прохладу, принесенную ветром, сладкое благоухание финиковых пальм. Пожар, бушевавший в городе, уже поглощал воздух из речной долины.
Несколько жрецов постарше отдыхали возле Иешуа на скамейках или на земле. Они казались усталыми и чуть пристыженными.
– Ты получил Иерихон, – сказал я Иешуа.
– Благодаря воле нашего бога, – ответил он, а затем добавил: – Спасибо тебе.
Я слегка склонил голову.
– Ты сослужил великую службу богу Израилеву и его народу, – сказал Иешуа. – И получишь награду.
– Мне приятна благодарность твоих людей. – Язык не поворачивался сказать, что я был рад им помочь. – Через день, но не дольше, я и мои люди продолжим свой путь… На юг.
Он знал, что я говорю про Египет.
– А ты уверен, что тебе нужно идти в ту сторону?
– Вполне.
– Значит, это ее желание, не так ли?
– Да.
– Орион, зачем тебе жизнь подкаблучника? Оставайся со мной! Будь моей десницей. Есть и другие города. Филистимляне, окопавшиеся на побережье, – могущественные враги.
В его запавших сверкавших глазах пылал тот же огонь, что струился из глаз Золотого бога. Огонь безумия? Или величия? И того и другого, решил я, – они не существуют порознь.
– У меня нет вражды к филистимлянам или к кому-то еще в этих краях, – отвечал я. – Но у меня есть личная причина стремиться в Египет.
– Ты привязан к юбке женщины, – сказал он.
Я, стремясь задеть его самолюбие, заявил:
– В Египте я хочу отыскать бога.
– Лживого бога, – отрезал Иешуа. – Есть только один истинный Господь…
– Я знаю, как ты веруешь, – сказал я, прежде чем он успел продолжить. – И быть может, ты прав. Но что, если ты поклоняешься тому богу, которого я ищу в Египте?
– Зачем же тебе искать его в стране рабства и тирании?
– Египет – цивилизованная страна, – возразил я.
Иешуа плюнул на землю передо мной. Один из слушавших нашу беседу белобородых старцев священников с трудом поднялся на ноги и, опираясь на посох, ткнул в меня костлявым пальцем:
– Это Египет – цивилизованная страна? Та земля, царь которой может повелеть своим воинам поразить всех новорожденных девочек израильских, просто услышав от своих слуг, что наш народ слишком умножился! В чем здесь цивилизация? В том, что он справедливо решил, что избиением мальчиков ничего не добьется? – В старческом голосе звенел гнев. – Египет – это земля, где весь наш народ в неволе возводил истуканов для тирана, убивавшего наших детей.
Моргая я глядел на него, не зная, как ответить.
– Мы бежали из Египта, – продолжил Иешуа, – прихватив с собой лишь одежду и скромный скарб, который могли унести на плечах своих, но царь послал войско, чтобы вернуть нас назад; только чудо, которое сотворил Господь наш, спасло нас, позволило ускользнуть от преследователей. Долгие годы мы скитались по пустыне Синайской, предпочитая страдать от голода и жажды, чем возвращаться в рабство. Нет, Орион, не думай, – в Египте нет культуры.
– Но мне нужно туда, – настаивал я.
– Чтобы найти бога, на самом деле пребывающего среди нас? Оставайся с нами, и Господь благословит тебя.
– Богу, которого я ищу, поклоняются многие люди и разными способами. Некоторые считают его богом Солнца…
– Есть только один истинный бог, – вмешался старый священник. – Все прочие лживы.
– Именно он и велел мне искать себя в Египте, – с отчаянием возразил я.
Старец отшатнулся от меня. Лицо Иешуа побелело.
– Господь говорил с тобой?
– Да.
– Во сне?
Я указал на далекий берег:
– Там, возле реки, несколько дней назад.
– Богохульство! – прошипел старый священник, перебирая длинную белую бороду.
Иешуа покачал головой с гримасой презрительного понимания:
– Орион, ты видел не бога Израилева, а человека или призрак.
Он знал все заранее и ни капли не сомневался в своей правоте. Я понял, что спорить бесполезно. Если бы они только узнали, что их бог, которому они поклоняются, и есть тот самый творец, которого я поклялся убить, меня бы разорвали на куски, не дав сойти с места…
– Возможно, ты прав, – согласился я. – Однако мой путь лежит в Египет.
Иешуа не терял надежды отговорить меня:
– Напрасно, Орион. Лучше бы ты остался с нами.
– Я не могу, – сказал я.
Иешуа не смог ничего ответить и просто развел руками, отпуская меня. И я вышел, но по дороге к своему шатру меня не оставляла уверенность – так просто он нас не отпустит.
Когда ночь раскинула свой черный плащ над руинами Иерихона, израильтяне вернулись в лагерь; запятнанные кровью мужчины несли в свой стан богатства самого старого города мира. Небольшими группками возвращались они к своим шатрам и к ожидавшим их женщинам… Были они молчаливы и мрачны, ибо память о жестоких злодеяниях уже начинала жечь их совесть. Женщины тоже молчали, понимая, что вопросов лучше не задавать.
Лукка привел две дюжины своих воинов; каждый из них сгибался под грудами шелков, одеял, оружия, доспехов, украшений, драгоценной резной кости.
– В Египте мы будем богачами, – гордо заявил он, когда награбленное сложили к моим ногам возле костра.
Я негромко сказал ему:
– Если нам и суждено оказаться в Египте, то лишь вопреки желанию Иешуа и его народа.
Лукка взглянул на меня, и даже в неверном свете пляшущих отблесков костра я увидел, как изменилось его лицо.
– Пусть люди держатся вместе; будьте готовы выступить по моему приказу, – сказал я ему.
Он коротко кивнул, и немедленно воины принялись собирать добычу и укладывать ее на повозки.
Сегодня Елена еще сильнее, чем обычно, стремилась оставить израильтян, а когда я рассказал ей о своих предчувствиях, решила:
– Нужно бежать немедленно, этой же ночью, пока они опьянены победой и уснут, не выставив часовых.
– А что будет завтра утром, когда они обнаружат наше отсутствие? Разве они не сумеют догнать нас и силой вернуть обратно?
– Тогда пусть их сдерживает Лукка со своим отрядом, а мы с тобой убежим, – предложила она.
– Пусть они умрут, дав нам возможность опередить погоню на несколько часов? – Я покачал головой. – Мы уйдем отсюда, но сначала я уговорю Иешуа отпустить нас по-хорошему.
Она рассердилась, но поняла, что другого пути нет.
Той ночью я спал без сновидений и не посещал творцов. А утром меня осенило. План оказался донельзя прост, но я надеялся, что он сработает.
Целый день ушел на церемонии, на благодарение и восхваление бога… Звучали скорбные и меланхоличные мелодии. Израильтяне облачались в одеяния, недавно захваченные в Иерихоне, и, выстроившись рядами, воспевали победу.
И хотя слова гимнов посвящались невидимому богу, я видел, что глаза иудеев смотрели на Иешуа и хвалу они возносили ему. Иешуа в длинных многоцветных одеяниях молча стоял перед ними и принимал поклонение.
К закату люди разделились на семьи, собрались возле своих очагов, песни их повеселели. Повсюду начинались пляски. Хороводы женщин и мужчин кружили отдельно, и все смеялись, огибая костры и вздымая пыль.
Бенджамин прислал мальчика, чтобы пригласить меня к шатру своего семейства, но я вежливо отклонил предложение, поскольку не мог взять с собой Елену.
У израильтян мужчины и женщины не только ели порознь, но и танцевали.
Я ждал приглашения от Иешуа, и когда мы отобедали, молодой человек в новоприобретенном бронзовом панцире подошел к нашему очагу и сказал мне, что их предводитель хочет поговорить со мной. Я приказал Елене и Лукке готовиться в дорогу, а сам отправился за молодым израильтянином. Шатер Иешуа был полон трофеев, захваченных в Иерихоне: прекрасных кипарисовых ларцов, украшенных слоновой костью, до краев набитых тонкими одеяниями, тканей, вышитых покрывал, одеял… Столы прогибались под тяжестью золоченых кубков и блюд, искусно украшенных кинжалов, мечей, кувшинов с вином, россыпей драгоценных камней.
Я окинул сокровища одним быстрым взглядом, потом посмотрел на Иешуа.
Он восседал на груде подушек в дальнем конце шатра, утопая в великолепном наряде, как и подобает восточному владыке. Движением руки он отпустил служанок, которые босиком пробежали мимо меня, оставив нас в шатре с глазу на глаз.
– Бери свою долю, – предложил Иешуа, показывая на добычу. – Бери все, что хочешь, и не забудь прихватить какие-нибудь украшения для своей прекрасной спутницы.
Я прошел мимо сокровищ и опустился на ковер у его ног.
– Иешуа, я не хочу никаких трофеев. Только выполни свое обещание и с миром отпусти нас – ведь это мы отдали Иерихон в твои руки.
Вина в шатре не было, но Иешуа казался опьяненным… Наверное, победой. А может быть, предвкушением будущих завоеваний.
– Сам бог послал мне тебя, Орион, – отвечал он. – И он прогневается, если я отпущу тебя.
– Ты говоришь от лица своего бога?
Иешуа гневно прищурился, однако ответил достаточно кратко:
– Теперь мы нападем на амалекитян. Они угрожают нашему флангу, их следует полностью уничтожить.
– Нет, – отрезал я.
– Ты и твои хетты слишком большая сила, чтобы я согласился так просто отказаться от вашей помощи, – заметил Иешуа. – Тем более сейчас, когда вокруг столько врагов.
– Мы должны уйти.
Он поднял руку, останавливая меня:
– Уйдешь, когда в этих землях настанет мир и дети Израиля смогут жить здесь, не боясь нападения соседей.
– Но на это уйдет много лет, – возразил я.
Он пожал плечами:
– На все воля Божья.
Я заставил себя улыбнуться:
– Иешуа, кому, как не тебе, понять стремление человека к свободе? Я не хочу быть рабом, не хочу служить тебе и твоему богу.
– Рабом? – Он вновь указал на добычу. – Разве раба так награждают?
– Раб тот, кто не может отправиться, куда хочет, и не важно, сколько побрякушек навесил на него хозяин.
Он разгладил кудрявую бороду.
– Боюсь, что тебе придется побыть какое-то время рабом, Орион. А заодно и твоим хеттам.
– Это невозможно, – настаивал я.
– Если ты будешь возражать, – пригрозил Иешуа кротко, словно бы мы разговаривали о погоде, – за твое упрямство заплатят твои люди… И твоя красавица.
Я ожидал именно такого разговора и нисколько не удивился подобному повороту событий. Встав, я посмотрел на него.
– Бенджамин сказал мне, – ответил я, – что твой бог поразил египтян многими казнями, чтобы их царь отпустил вас в землю обетованную. Казней не обещаю, но если вы силой заставите нас остаться, то пожалеете об этом.
Лицо Иешуа побагровело… От гнева или стыда, я так и не понял. И я вышел, оставив его одного в шатре, и направился к себе.
Лукка и Елена принялись расспрашивать меня, когда мы наконец выступаем.
– Завтра, с зарей, – отвечал я. – А теперь – спать. Нас ждет трудный день.
