Бен Бова
Месть Ориона
Солнце спряталось в поблескивавшем море, длинные фиолетовые тени медленно заскользили по улицам Эфеса, ночь тихо набрасывала на город свой покров, сквозь разрывы в облаках проглядывали звезды, и серебряный диск луны-Артемиды поднялся на небо, а мы с Еленой все не могли оторваться друг от друга; засыпали, пробуждались и занимались любовью, снова спали и пробуждались и вновь предавались любви.
И когда, предвещая рассвет, забрезжил серый сумрак, мы наконец уснули, обнявшись, израсходовав все силы и забыв обо всем на свете в сладком любовном утомлении. И тут я вновь погрузился в золотой свет, который жег мои глаза своим сиянием.
– Итак, ты решил, что сумеешь спрятаться от меня?
Тщетно я вертел головой и щурился, разыскивая Золотого бога. На этот раз я только слышал его голос.
– Орион, ты спутал все мои планы. А потому не избежишь моей мести.
– Покажись! – вскричал я. – Явись мне, чтобы я мог лишить тебя жизни!
Я очнулся в постели. Мои руки хватали пустоту, а Елена, отодвинувшись, с испугом и удивлением смотрела на меня.
Утром я повез Елену с Политосом в центр города, а верный своему слову Лукка, появившийся на рассвете, остался охранять наше добро и завистливо поглядывал на людей, которые по одному возвращались в гостиницу.
В Эфесе действительно ценили комфорт и культуру. В городе было много мраморных храмов, а на улицах полно купцов, привезших товары с Крита, из Египта и Вавилона и даже далекой Индии.
Политоса интересовал только торг. Он уже учился ходить самостоятельно и, завязав белой тряпкой незрячие глаза, выстукивал землю перед собой.
– Сказители! – завопил он, когда мы подошли к маленьким группкам людей, окружавшим стариков, что сидели на корточках и за несколько монеток сплетали повествования.
– Не здесь, – прошептал я тихо.
– Позволь мне остаться и послушать, – умолял он. – Обещаю не говорить ни слова.
С неохотой я согласился; я знал, Политосу можно верить, – волновало меня его сердце. Старик был сказителем прирожденным… До мозга костей. Сумеет ли он смолчать, если в сердце его скрыта величайшая повесть, какой еще не знали люди, и только он может ее поведать толпе?
Я решил предоставить ему час, а мы с Еленой отправились бродить по лавкам. Она блаженствовала: ощупывала тонкие ткани, разглядывала расписные горшки, торговалась с лавочниками, а потом уходила, ничего не купив. Я пожимал плечами, но следовал за ней, раздумывая об угрозе, услышанной от Золотого бога в предрассветные часы.
«Он уничтожит меня, если сможет», – сказал я себе. Но он почему-то не осмелился показаться. Значит, другие творцы удерживают его от расправы или же я все еще нужен ему для чего-то?
«Или же, – промелькнула у меня несмелая мысль, – я обретаю силу, достаточную, чтобы защититься от него?»
Тут земля дрогнула. Собравшаяся на торговой площади толпа разразилась воплями. Горшки посыпались с полок и загремели, разбиваясь о землю. Мир словно бы покачнулся, поплыл – вызывая головокружение. А потом дрожь утихла, и наступила тишина. На какой-то миг все вокруг онемели. А потом зачирикала птица, люди снова заговорили с заметным облегчением, словно избавляясь от ужаса.
«Землетрясение… Типично для этих мест, – подумал я, – или же в этом следует видеть предупреждение, знак, поданный кем-нибудь из творцов, которых люди сего времени считают богами?»
Час почти прошел. Я заметил Политоса на другой стороне огромной рыночной площади, он стоял в толпе, собравшейся возле одного из сказителей. Худые ноги старика, казалось, были не толще палки, на которую он опирался.
– Орион.
Я взглянул на Елену. Она улыбалась мне, как понимающая мать невнимательному сыну.
– Ты не услышал ни единого слова.
– Извини, ум мой странствовал.
– Я сказала, что мы можем остаться здесь, в Эфесе. Это цивилизованное место, Орион. А на те сокровища, что мы привезли с собой, можно купить уютное поместье и великолепно жить в нем.
– А Египет?
Она вздохнула:
– Он слишком далеко. К тому же дорога оказалась куда труднее, чем я предполагала.
– Наверное, мы можем добраться до Египта на корабле, – предложил я. – Так быстрее и легче, чем по суше.
Но когда мы отправились к причалам, все мысли о морском путешествии у нас немедленно исчезли. В гавань входили шесть кораблей, и у каждого на парусе красовалась львиная голова.
– Менелай! – обомлела Елена.
– Или Агамемнон, – уточнил я. – В любом случае здесь нельзя оставаться. Они ищут тебя.
26
Той же ночью мы бежали из Эфеса, оставив хозяина постоялого двора весьма разочарованным: он рассчитывал, что мы погостим подольше.
Поднимаясь в горы и поворачивая на юг, я размышлял, не следовало ли нам обратиться к городскому совету за помощью. Но страх перед мощью войск ахейцев, только что разрушивших Трою, мог помешать эфесцам вступиться за нас. У города этого не имелось не только стен, но и настоящего войска, одна городская стража, поддерживающая порядок в районах, населенных простолюдинами. Неприкосновенностью город был обязан доброй воле соседей. Они не разрешат Елене остаться в городе, если Менелай и его брат Агамемнон потребуют выдать ее.
И мы снова отправились в путь, в дождь и холод, увозя с собой добычу из Трои. Странная компания: царица-беглянка, оставившая далекую Спарту, слепой сказитель, отряд наемных солдат, служивших погибшей империи, и отщепенец, вырванный из других времен.
Мы оказались в Милете. Здесь стены были крепкие и могучие, надежно защищавшие процветающий торговый город.
– Я бывал здесь однажды, – сказал мне Лукка, – когда великий царь Хаттусили прогневался на город и привел свое войско к его стенам; жители настолько испугались, что открыли ворота не сопротивляясь… Сдались на милость великого царя. Он проявил великодушие: казнил только городских начальников – тех, кто разгневал его, – а нам не позволил прикоснуться даже к куриному яйцу.
Мы закупили свежую провизию и коней, – большой город не скоро должен был встретиться на нашем пути. Мы намеревались углубиться в горы Тавра,[4] идти по равнинам Киликии,[5] а потом вдоль рубежей Митанни[6] вниз к сирийскому побережью.
Но звуки и запахи эгейского города слишком много значили для Политоса. Он подошел ко мне, когда мы начали разворачивать лагерь возле городских стен, и объявил, что не пойдет с нами дальше; слепец решил остаться в Милете.
– Здесь я могу рассказывать свои повести и зарабатывать тем свой хлеб, – объяснил он. – Я не хочу обременять тебя, мой господин Орион. Позволь провести мне свои последние дни, воспевая гибель Трои и доблестные деяния героев, совершенные возле ее стен.
– Но ты не можешь остаться один, – настаивал я. – У тебя нет никакого убежища. Как ты найдешь себе пропитание?
Он коснулся моего плеча – движением столь точным, как будто видел его.
– Разреши мне сесть в уголке рыночной площади и спеть им о Трое, – попросил он. – Я получу от них хлеб, вино и мягкую постель прежде, чем солнце спрячется за горизонтом.
– Ты действительно этого хочешь? – спросил я.
– Слишком долго я зависел от тебя, мой господин Орион. Пора самому заботиться о себе.
Он стоял передо мной в сером предутреннем свете, на его пустых глазницах белела чистая повязка, новая туника свисала с худых плеч. Тогда я узнал, что даже выжженные глаза умеют плакать… Как и мои.
Мы обнялись по-братски, и, не говоря более ни слова, он повернулся и медленно побрел к городским воротам, постукивая палкой перед собой.
Я отправил всех на дорогу, уходившую от берега, и сказал, что присоединюсь к ним позже. Выждав полдня, я вошел в город и отправился к рыночной площади. Скрестив ноги, Политос восседал в центре огромной толпы, к ней то и дело присоединялись новые слушатели; он жестикулировал, а скрипучий голос неторопливо произносил:
– И тогда могучий Ахиллес вознес молитву своей матери, Фетиде среброногой: «Матушка, мне отпущена столь короткая жизнь, что бессмертный Зевс-громовержец наградил меня вечной славой…»
Я не стал слушать дальше – мне все стало понятно. Мужчины и женщины, мальчишки и девчонки – все спешили примкнуть к толпе. Никто не мог отвести глаз от Политоса: он зачаровал горожан, словно змея птиц. Богатые купцы, воины в кольчугах, пышно разодетые женщины в ярких одеждах, городские чиновники с жезлами теснились, чтобы услышать Политоса. Даже остальные сказители, оставшиеся без слушателей, когда Политос завел свою песню о Трое, вставали с насиженных камней и, прихрамывая, брели по площади, чтобы послушать пришельца.
Мне пришлось признать правоту Политоса: он нашел свое место. Здесь его накормят, предоставят кров и будут ценить. Вскоре мы окажемся далеко, и пусть он поет о Трое и Елене все, что хочет.
Я вернулся к городским воротам за конем, оставшимся под присмотром стражников. Заплатив старшему несколько медяков, я направил гнедого по уходившей в глубь суши дороге. Я знал, что вижу Политоса последний раз, и новая потеря скорбью наполнила мою душу.
Впрочем, время и дорога смягчили мою печаль, подсластили горечь разлуки со своенравным другом.
Лукка вел нас по крутому, заснеженному перевалу, а потом мы спустились вниз на теплые плодородные равнины Киликии, где росли виноградная лоза, пшеница и ячмень, повсюду виднелись оливковые деревья.
Киликийские города закрывали свои ворота перед незнакомцами.
Падение империи хеттов здесь ощущалось в полную силу – городам не приходилось рассчитывать на защиту законов Хеттского царства и войска его государя. Все необходимое для путешествия мы выменивали у крестьян, которые относились к нам с нескрываемой подозрительностью. А потом повернули на восток по равнине и наконец направились к югу, все время оставляя море справа от себя.
Елена часто оборачивалась, боясь заметить признаки погони. Мы смотрели на море, когда оно оказывалось неподалеку, но паруса кораблей, которые нам попадались, не были украшены львиными головами.
В пути мы спали порознь – чтобы не дразнить людей. И делили ложе только в городах или поселках, где мои воины могли подыскать себе женщин. Это помогло мне понять, что моя страсть к Елене поддается контролю и не идет ни в какое сравнение с той любовью, которой я пылал к моей мертвой богине.
Понемногу Елена начала рассказывать мне о своей прежней жизни. Едва ей минуло двенадцать лет, ее похитил из загородного дома дяди какой-то местный князек, решив насладиться зреющей красотой девушки.
Ее отец выплатил выкуп седому разбойнику, и тот вернул ему дочь, не причинив пленнице вреда. Однако случай этот натолкнул отца на мысль выдать дочь замуж, и поскорей, пока она девственница.
– Все ахейские князья искали моей руки, – сказала Елена как-то ночью, когда мы расположились в небольшой деревеньке, обнесенной частоколом из заостренных жердей.
Старейшина решил проявить великодушие и принял наше небольшое войско. Лукка и его люди уже развлекались с несколькими женщинами, выказавшими к ним интерес. Мы с Еленой разместились в небольшой хижине из сырцовых кирпичей. Нам уже несколько недель не приходилось ночевать под крышей.
Она говорила задумчиво, почти скорбно, словно бы во всем, что с ней произошло, винила себя:
– При таком количестве женихов мой отец мог привередничать. Наконец его выбор пал на Менелая, брата великого царя. Для него это была выгодная сделка… Еще бы, породниться с самым могущественным царствующим домом!
– Ну а твое мнение его интересовало?
Она улыбнулась, точно ее позабавила явная нелепость моего вопроса:
– Я не видела Менелая до самой свадьбы. Отец надежно стерег меня.
– А затем появился Александр, – подсказал я.
– Да, Александр… Симпатичный, остроумный и очаровательный. И он обращался со мной как с человеком, как с личностью.
– Значит, ты по своей воле отправилась с ним?
Вновь улыбка осветила ее лицо.
– Не спрашивай. Ему даже в голову не пришло, что я могу отказаться. Все-таки, невзирая на блеск и обаяние, он вел себя подобно ахейцам и всегда брал то, что хотел.
Я заглянул в ее ясные голубые глаза, такие невинные и вместе с тем порочные.
– Помнится, в Трое ты мне говорила…
– Орион, – негромко перебила она, – в этом мире женщина должна смириться с тем, чего изменить не в состоянии. В Трое мне жилось лучше, чем в Спарте. Александр гораздо воспитаннее Менелая. Но никто из них не просил у меня руки: Менелаю меня отдал отец, а Александр увез меня от мужа. – И добавила застенчиво: – Единственный, кого добивалась я, – это ты. Только тебе я отдалась по своему желанию.
Я обнял ее, и больше в ту ночь мы не разговаривали. Однако я не знал, насколько можно верить словам Елены. Действительно ли она воспылала страстью ко мне или же, пользуясь своими женскими чарами, пытается сделать так, чтобы я защищал ее до самого Египта?
После Киликии наше путешествие стало протекать спокойнее. Банды грабителей и отряды дезертиров здесь попадались реже. Прекратились вечные стычки. И тем не менее каждый вечер Лукка заставлял своих подчиненных чистить оружие, словно бы наутро нам предстояло вступить в битву.
– Вот, господин, теперь мы направились в Угарит, – проговорил, обращаясь ко мне, Лукка, когда мы вновь повернули на юг. – Много лет назад мы осаждали этот город… Я был мальчишкой и бежал за колесницей отца, когда мы бросились в бой.
От могущественного некогда Угарита до сих пор оставались лишь жалкие обгоревшие руины: к почерневшим останкам стен лепились жалкие навесы и хижины, стоявшие на месте некогда прекрасных домов и могучих башен.
Я увидел свидетельство прежней мощи Хеттского царства, некогда настолько сильного, чтобы простирать руку за горы и сокрушать города, провинившиеся перед его великим царем. Но где теперь эта сила?.. Она исчезла, словно ветер унес ее, как песок с гребня оседающей дюны.
Впервые после лесистых холмов Трои я увидел лес; высокие могучие кедры раскидывали свои ветви высоко над нашими головами, и мы шли под ними, словно под сводами величественного живого храма.
Лес как-то внезапно кончился, и мы очутились в обожженной солнцем голой пустыне. Камни так раскалились, что до них нельзя было дотронуться. Ничего не росло здесь, только изредка попадались чахлые кусты. Змеи скользили по горячей земле; бегали скорпионы; над нашими головами кружили хищные птицы, высматривая добычу.
Мы стремились удалиться от берега и портовых городов. Здесь нам опять начали попадаться банды грабителей, правда, всегда на горе себе же самим. Тела их мы обычно бросали стервятникам, однако все-таки потеряли и четырех своих воинов.
Края эти казались естественным обиталищем разбойников, – среди невысоких холмов и узких долин отовсюду можно было ожидать нападения. Жарища стояла адская, казалось, сама земля плясала в дрожавших волнах горячего воздуха, который лишал сил людей и животных.
Елена ехала в повозке под навесом из самых тонких троянских шелков. Жара утомляла и ее, очаровательное лицо красавицы осунулось; так же как и нас, серая пыль покрывала ее с ног до головы. Однако Елена не жаловалась и не просила ехать медленнее.
– Мегиддо[7] уже неподалеку, – сказал Лукка. На небе не было даже облачка, пот стекал по его морщинистому лицу на бороду. – Там у хеттов и египтян произошла великая битва.
Мы обогнули большое озеро с разбросанными вокруг него селениями и сумели выменять кое-какую провизию. Вода в озере горчила, но все же утоляла жажду. Мы наполнили фляжки и бочонки.
– И кто же победил? – спросил я.
Лукка обдумал вопрос по обыкновению серьезно и ответил:
– Наш великий царь Муваталлис объявил, что мы одержали безоговорочную победу, но войска больше не вернулись на поле боя, и назад пришло куда меньше воинов.
Мы обогнули озеро и направились вниз по реке, что вытекала из него. Селений нам попадалось немного. Обрабатывать землю наверняка было сложно даже возле реки. Местные жители добывали себе пропитание, выпасая стада коз и овец, щипавших редкую траву там, где ее удавалось отыскать.
Здесь люди также вспоминали о великих битвах, что с незапамятных времен завязывались у стен города. Только город они называли по-другому – Армагеддон.
Стало настолько жарко, что мы передвигались теперь лишь по утрам и вечерами, когда солнце садилось. Самые холодные ночные часы мы проводили во сне, ежась под одеялами, и пытались отдыхать в самое жаркое полдневное время.
Однажды утром я опередил наш отряд и предпринял вылазку, желая разведать обстановку. В тот день мы отбили нападение весьма решительной группы бандитов, непохожих на обычных грабителей. Подобно нам они казались отрядом настоящего войска, хорошо вооруженным и дисциплинированным, их шайка даже отступила, не нарушая порядка, когда выяснилось, что они нарвались на профессиональных воинов.
Я поднялся повыше и, остановившись среди камней на пригорке, приставил ко лбу ладонь козырьком и принялся оглядываться по сторонам.
Меня окружали только скалы, сухие кусты, побуревшая от солнца трава… Лишь вдоль реки тоненькой полоской тянулась зелень.
Наверху, над скалистым холмом, я заметил столб серо-белого дыма. Он показался мне странным. Это был не дым костра, клубы которого уносит ветер. Передо мной действительно высился столб: плотный, вращавшийся, упиравшийся прямо в ослепительно ясное небо. Казалось, сам дым светился, словно нечто подсвечивало его изнутри. Оступаясь, я побежал по каменистой пустыне к дымной колонне. Уже у подножия холма я ощутил легкое покалывание в ногах. А когда поднялся на вершину, оно стало сильнее, почти причиняло боль.
Вершина горы оказалась голой; на ней росло лишь несколько иссохших кустов. Столб дыма вытекал прямо из скалы… Неизвестно каким образом. Ноги мои налились огнем – словно кто-то втыкал в них сразу тысячи игл.
– Сними сапоги, Орион, – раздался знакомый голос. – Гвозди в подошвах усиливают электростатические силы, я не хочу причинять тебе лишней боли.
Гнев и возмущение душили меня, но я скинул обувь и отбросил ее в сторону. Покалывание исчезло – пусть не совсем, однако теперь я мог его терпеть.
Золотой бог возник из основания дымного столба. Теперь он казался старше, чем когда-либо прежде, лицо его сделалось скорбным, а глаза горели затаенным огнем. Вместо роскошных одежд, которые я видел на нем на равнине Илиона, он был облачен теперь в простое белое одеяние из грубой шерсти. Оно слегка светилось… И столб серого дыма крутился за его спиной.
– Следовало бы уничтожить тебя за неповиновение, – проговорил он невозмутимо.
Руки мои тянулись к его горлу, но я не мог пошевелить ими. Я знал, что он во всем властен надо мной: стоит ему лишь повести бровью – биение моего сердца остановится, стоит ему пожелать – я опущусь на колени и припаду к его ногам. Ярость во мне вскипала и жгла сильнее, чем раскаленный солнцем камень, на котором я стоял босиком, сильнее, чем ослепительное небо над головой, сиявшее ярче расплавленной бронзы.
Бессильно стиснув кулаки опущенных рук, я сумел сказать:
– Ты не можешь погубить меня – не позволят другие творцы. Это они в Трое помешали тебе. Вини их в своей неудаче.
– Это так, Орион. Я отомщу им, но с твоей помощью.
– Никогда! Я и пальцем не шевельну, чтобы помочь тебе. Я буду противостоять тебе изо всех сил.
Он скорбно вздохнул и шагнул ко мне:
– Орион, мы не должны враждовать. Ты – мое создание, я – твой творец. Вместе мы сможем спасти континуум.
– Ты убил ее и сделал меня своим врагом.
Он закрыл глаза и слегка склонил голову:
– Я знаю. Помню. – Он вновь требовательно взглянул на меня и негромко произнес: – Я тоже тоскую по ней.
Я хотел расхохотаться ему в лицо, но только оскалил зубы.
– Орион, я всесторонне изучил ситуацию. Возможно, – я говорю только «возможно», учти это, – возможно, я сумею вернуть ее к жизни.
Невзирая на то, что он явно старался удержать меня на расстоянии, используя свои таинственные для меня возможности, я метнулся вперед и почти схватил его за плечи. Но руки мои замерли на полпути.
– Не спеши, – попросил Золотой бог. – Это всего лишь предположение. Риск чудовищен, а опасность…
– Мне все равно, – проговорил я, и сердце стучало у меня в ушах. – Верни мне ее! Оживи!
– Я не могу сделать этого в одиночку. А все остальные – те, кто мешал мне в Трое, – вновь воспротивятся. Еще бы – тогда в континууме произойдет огромная сознательно организованная перемена. На подобный риск даже я не шел еще никогда.
Я слушал его, не вникая в смысл слов. Все же я не был уверен в том, что он говорит мне правду.
– Я никогда не лгу, Орион, – заявил он, словно прочитав мои мысли. – Чтобы вернуть ее к жизни, нужно воздействовать на пространственно-временной континуум с огромной силой, способной разорвать его, как случилось некогда с Ариманом.
– Но ведь и ты, и остальные творцы уцелели, – отвечал я.
– Некоторые из нас уцелели. Другие погибли. Я же говорил тебе – боги не всегда бессмертны.
– И не всегда справедливы и добры, – добавил я.
Он усмехнулся:
– Именно так… Именно.
– Так ты вернешь ее к жизни? – Я почти умолял.
– Да, – сказал он и, прежде чем сердце мое забилось в порыве восторга, добавил: – Но только если ты, Орион, будешь повиноваться мне абсолютно. Ее спасение в твоих руках.
Более мне было незачем сопротивляться ему или перечить.
– И чего же ты от меня хочешь?
Какое-то мгновение он молчал, словно начал строить планы только сейчас, а потом произнес:
– Ты направляешься на юг, в Египет.
– Да.
– Скоро ты встретишься с бродягами, бежавшими оттуда. Сотни семейств, странствующих со стадами и шатрами. Они хотят занять эту землю и сделать ее своей…
– Эту землю? – Я показал на голые скалы и мертвые кусты.
– Даже эту, – ответил Золотой бог. – Но местные сельские жители и горожане будут сопротивляться им. Ты поможешь скитальцам силами своего отряда.
– Почему?
Он улыбнулся:
– Потому что они поклоняются мне, Орион. Они верят, что я не просто самый могущественный бог из всех, но единственный сущий, и если ты поможешь мне, их вера станет абсолютно твердой.
И прежде чем я смог задать новый вопрос, прежде чем я успел даже подумать, о чем его еще спросить, Золотой бог бесследно исчез вместе с дымным столбом.
