Борис Владимирович Попов
Спасительная неожиданность
– Будущее я по юности неплохо предсказывал, потом вдруг лет в семнадцать неожиданно оборвалась эта способность ни с того, ни с сего. У деток, пишут, так частенько бывает.
– Да ты то был в семнадцать лет уж давно не детка, а здоровенный лоб! А то и се наверняка заменила какая-нибудь дошлая девица, которая затащила тебя в кровать!
Я задумался.
– Верно, была на первом курсе института такая история. В общем то, после этой Ирочки и перестали сбываться мои прогнозы. Что ж, неплохо прожил и без этого.
– А мне без этого нехорошо. Того и гляди, где-то ошибемся. Предлагаю: давай я там покопаюсь, может и удастся открыть какую-нибудь дырочку.
– Копайся, чего уж там. Если для всеобщей пользы, отчего же не позволить. Только меня не тревожь, я, пожалуй, усну.
Через пару дней ближе к вечеру показались каменные стены Херсонеса, он же Херсон. Через открытые ворота активно ходили и ездили люди в греческих хитонах, русских портах и косоворотках, шныряли всадники в половецких штанах-чулках и халатах. Семенили мелкими шажками и тряслись в седлах женщины в хитонах, сарафанах, кафтанах, штанах и юбках. Могучие волы, ослы и лошади влекли за собой арбы, телеги, разнообразные коляски и фургоны. Гнали стада овец и коров – купцов, ремесленников, воинов и мореходов надо было кормить.
Многонациональный центр торговли и ремесел, защищенный двумя изгибами стоящих параллельно друг другу стен, врагов не боялся. Половцы без осадных машин византийский город взять пока не могли, для сельджуков непреодолимой преградой стало Русское море, русские, если и возьмут наружную стену, увязнут перед внутренней.
Мы, заплатив небольшую пошлину, въехали в старинный и в 11 веке город-порт. Белоснежные колонны храмов прежних греческих богов мирно соседствовали с православными церквями, надо всем возвышался громадный маяк. Все постройки Херсонеса были каменными, потому как с лесом в этих краях было очень туго, а завозить его вставало дорого. Дома, с примыкающими к ним складами и амбарами от улицы заборами не отделялись, к каждому из них вел удобный подъезд. Внутренний дворик был огорожен стенами здания. Город-торгаш заботился о своих главных добытчиках – купцах.
Мы с Богуславом быстренько вникли в смысл греческого языка с вкраплениями латыни у проходящей мимо с кувшином на могучем плече женщины и взялись расспрашивать ее про постоялые дворы. Тучная горожанка, с коей мы начали опрос, этим вопросом не интересовалась.
– Да живут где-то люди… – и пошла дальше, уволакивая за собой двоих щекастых бутузов, цепко держащихся за ее широченную юбку.
Мы вели лошадей в поводу и озирались. Нужен был какой-то юркий проныра из местных, из таких, что в каждой бочке затычка и все про все знают.
Какой-то изрядно потасканного вида курчавый грек, катящий пустую тележку и спешащий по своим неведомым херсонским делам, показался нам соответствующим нужному образу. Он охотно остановился потолковать с нами. Вытерев вспотевшие от повозки ладони об хитон и внимательно выслушав наш вопрос про постоялый двор, херсонец начал делиться информацией.
– Это вам приличный хотел стало быть нужен, или как мы их называем ксенодохио, – задумчиво произнес он. – Немало у нас таких заезжих дворов, как вы, русские, о них говорите. Только они очень сильно разнятся между собой. Вы можете заплатить по два-три медных нуммия с человека в день и после этого спать на гнилой соломе, прижимаясь к теплому боку коня, не получая за эти деньги никакой еды, а можете найти место, похожее на императорский двор с изысканными кушаньями за золотой солид или тремиссис. Что вы хотите выбрать, я не знаю.
– Нам бы чего-нибудь попроще, чем для знати, но нужно и не то, что можно получить за медь, – разъяснил я. – Уложиться бы в несколько серебряных милиарисиев или кератиев за приличное содержание, пусть даже и без кормежки, вот это было бы то, что нужно. Конечно, должна быть хорошая конюшня.
Херсонец обмыслил мои слова и, прищурив хитрые глазки, сказал:
– Я мог бы вас уважить и отвести к своему двоюродному брату Викентию, который, поселив вас по моей рекомендации, много денег с таких уважаемых гостей, конечно же бы не взял, – тут он вздохнул от невыразимой трудности бытия, – но дела, заботы, к сожалению, не позволяют мне отвлечься ни на миг.
– Ну, полагаю серебряная монета в один кератий разрешит эту проблему? – поинтересовался я.
– Милиарисий! – жестко объявил собеседник, – и я, презрев все свои заботы, отведу вас к брату прямо сейчас.
– Веди!
– Однако это греческое мурло изрядный выжига и плут, заметил по-русски Богуслав, когда мы уже двигались за проводником, бойко катящим свою тележку в нужную нам сторону.
– Наплевать, – отмахнулся я, – пора уже обустраиваться, скоро стемнеет.
Гостеприимец Викентий встретил нас как родных. На хвалебные отзывы о нас братана он бы и не обратил никакого внимания, будь гостиница полна. Но торговый сезон на «пути из варяг в греки» неумолимо двигался к концу, приближалась суровая зима, а в скандинавских странах она уже наступила, и с постояльцами было туго.
А тут – приехавшие на справных конях русские бояре с женщинами и челядью, явно привыкшие жить в роскоши, скупиться, в отличие от бережливых немцев и готландцев, скорее всего не станут. Он сунул родственнику какую-то мелкую монетку и выпроводил его.
– Иди, иди, как тебя там, Ламврокакис, что ли, не мешайся мне тут.
– Да вдруг в какое другое место пойдем, – зароптал сомнительный безымянный родственник, которого почему-то кликали только по фамилии, – я тут близко отличное местечко знаю!
– Никуда больше ходить не придется, мы договоримся! – рявкнул хозяин постоялого двора. И продолжил неожиданно по-русски: – Проваливай подобру-поздорову, покуда цел!
Мы с Богуславом переглянулись: похоже, пришли и можно подавать Олегу команду распрягать лошадей, но на всякий случай денег я Ламврокакису пока давать не стал.
– Подожди нас на улице, вдруг в цене не сойдемся!
Викентий сразу растерял весь свой задор, – тешащую его мысль о заоблачном повышении расценок немедленно пришлось оставить, тут главное не упустить богатых постояльцев, не дать проплыть такому кусищу мимо рта.
Договорились пока на пять кератиев в день, людям без питания, лошадям овса и сена вволю. Выдали гостеприимцу оплату за первый день, заплатили проводнику, проследили с боярином за размещением народа. Все комнаты запирались на крепкие замки – ключи нам были розданы, внизу сидел вооруженный охранник, а в конюшне ночью неустанно бдил конюх – граница была на замке! – и уходить куда-нибудь можно было спокойно.
Викентий уж больно хотел узнать, надолго ли мы у него обосновались, а выяснив, что сами толком не знаем, может и долго проживем, весь замаслился от удовольствия, – такие постояльцы на дороге не валяются! Похоже, не на день-другой, как какая-нибудь торопливая шваль, забежали!
Затем мы с Венцеславом вывели собак во внутренний дворик.
– Марфа! Горец! Посидите тут до нас, поиграйте пока между собой. Никого хватать за горло и душить не надо! Вернемся к ночи ближе, принесем вам еды.
В общем, через час мы всей ватагой уже пробовали в близлежайщей харчевне, куда махом довел нас еще раз дождавшийся верного заработка Христо Ламврокакис – ибо самим нам совсем не улыбалось шарахаться по темноте в чужом неведомом городе, виноградные вина.
Корчма, представленная ушлым греком (хозяин – двоюродный дядя и много с друзей родственника не возьмет) как лучшая из лучших, была в самом деле хороша и на редкость щедра на выбор. Стулья с резными спинками, чистые белые скатерти, красивые солонки на каждом столе – все радовало глаз.
Молодые белые, черные, красные и золотистые вина этого урожая мы с Богуславом отмели сразу – слабоваты они для нашего крепкого желудка и разгульной русской души, всего 9 – 12 градусов, умаешься пить для достижения эффекта, да и какой там с них эффект!
После проб алкогольных напитков покрепче, Слава остановился на чем-то вроде 20-градусного хереса, а я увлекся каким-то местным коньячным изделием, тянущим по моей личной оценке градусов на 45 – 50, и похожим по вкусу на итальянскую граппу. Также, как и признанный в более поздних веках за эталон напиток, херсонская прелесть была настояна на разных разностях: корице, миндале, каких-то ягодках и травках, и потому пилась легко.
– Подороже обычного будет, – гордо заявил трактирщик, – это все-таки инвеккья! Целый год выдержки!
– Тащи, тащи, – призывно скомандовал я, – за ценой не постоим!
Когда мы выпили по первой за успех, достигнутый в бою с Невзором, я оповестил ватажников, что завтра будем расставаться. На родину перса уедут Фаридун, а с ним, если быстро продаст вооружение с наемников черного волхва и своих половецких лошадей, Кузимкул. Не успеют за завтра, могут продавать, конечно, сколько угодно, но оплачивать проживание и питание придется им самим.
Возвращаются на Русь протоиерей Николай и Олег с Татьяной, старшим идет ушкуйник Матвей. Каждый забирает по коню, к которому привык, также им будут выданы деньги на обратную дорогу.
Богуслав, Венцеслав, Иван и Наина остаются со мной, и наш поход продолжается. Народ устал, и споров поэтому не было – все рвались домой.
Я сел, вдруг вспомнил, откуда знаю фамилию Ламврокакис, и заржал, как молодой конь.
– Ишь, как с рюмки-то разобрало, – подивился мой опытный собутыльник Слава, – с нашей водки тебя так не растаскивало!
Я промолчал, криво усмехаясь набитым ртом. После смертельных объятий черного колдуна моя усиленная память стала давать сбои. Чего-то все-таки порушил, гад! Обратился в дороге к священнику-целителю Николаю, а затем к довольно-таки сильному волхву Богуславу.
Вердикты совпадали до мелочей: было, но, к сожалению, утрачено – порвана в клочья и расплющена одна из значительных линий моего биополя. В данный момент восстановить ее не представляется возможным. На мой вопрос, когда такая славная особенность, как великолепная память, восстановится, я получил два исчерпывающих ответа.
Ответ попа:
– Молись, сын мой, у Бога чудес много.
Богуслав:
– Шансов столько же, как и при отращивании оторванной ноги. А вдруг все-таки вырастет!
Говорили они по-разному, но что в лоб, что по лбу, а смысл один и тот же – не будет у меня больше никогда идеальной памяти! Впрочем, при свободном доступе в Интернет это не так уж и важно.
А в случае с греком сработала моя обычная, исконная память. Фамилия Ламврокакис фигурирует в «Истории одного города» Михаила Евграфовича Салтыкова-Щедрина.
«Беглый грек без имени, отчества и чина».
Как точно сказано! Обращение гостеприимца: «как тебя там», тоже вполне соответствовало теме.
Корчмарю родственник был более известен, и он, ничего не спрашивая, сразу же налил племяшу стакан вина, который тот выпил залпом, и вздохнул с облегчением:
– Эх, хорошо пошла! – а потом как-то незаметно и тихо пристроился среди ватажников.
Такой тип людей я хорошо знаю. Христо так и будет виться возле нас, почуяв запах денег. Жестко отгонять его я резона не видел, – может еще и пригодится для наших дел этот всезнающий шнырь.
Вдобавок, он сразу нашел себе родственника, и отнюдь не Наину, у которой родня была рассеяна по всему белому свету. Им, как ни странно, оказался Кузимкул. Как-то сходу вникнув в наши расклады, проявив при этом недюжинные знания русского языка, и выяснив, что боец с Волжской Булгарии, Христо аж заорал от радости и полез к нему обниматься.
– Брат! Мы наконец-то встретились в этом враждебном для нас городе! Ваш род ушел на Волгу, а предки моей матери обосновались в Болгарии.
За это немедленно и выпили. Что и говорить, близкий родственник нашелся – всего несколько веков как разделение прошло, родная кровь на это не смотрит, свой своего сердцем чует!
Закусывали мы оливками, красным, желтым, фиолетовым, зеленым, а также черным виноградом, поздними синими сливами, потом ели жирную свинину, плавающую в густой, насыщенной острыми и ароматными специями подливке. Следом пошла крупная нежнейшая морская рыба почти без костей, умело поджаренная в оливковом масле, потом толстые куры, запеченные до хрустящей корочки. Все было приготовлено очень искусно, и на удивление вкусно.
Обычный виноград не люблю и есть его не могу. Вкус мне, конечно, нравится, но вот его зернышки вечно запоганят всю картину. Как с этой ягодой не бейся в плане очистки от косточек, какая-нибудь из них обязательно останется, попадется мне на зубы, захрустит, и я все это сплюну. Поэтому употребляю только не очень вкусный меленький бескосточковый зеленый кишмиш. Здесь зеленый был слишком крупен, и косточки даже просвечивали через кожуру.
Положил одну не очень большую черную ягодку в рот просто чтобы местный вкус узнать, и вдруг эта виноградина неожиданно оказалась без косточек. Окрыленный успехом закинул еще одну – то же самое. Торопливо съел еще штук пять, косточки не попадались. И на вкус очень приятен!
Вот оно как! Я ведь всю свою жизнь полагал, что кишмиш – это очередной невиданный успех советских мичуринцев 20 столетия. А он, оказывается, уже и в 11 веке вовсю плодоносит. Хотя это может быть чисто крымское достижение, потом благополучно забытое, кто ж его знает.
Спросил об этом у бегающего туда-сюда хозяина.
– Этот виноград без косточек из Персии в свое время завезли, – просветил меня грек. – Он раньше зеленый да желтый был, персы его кишмишем звали. А у нас в Таврике он изменился: почернел, стал послаще, и морозы начал хорошо переносить.
– А у вас бывают морозы? Потеплело же вроде.
– Раньше каждый год обязательно были, теперь крайне редко случаются. Только этот сорт скоро сойдет на нет.
– А что ж так?
– Хоть и вкусен, да ягод от него крайне мало, невелик дает урожай, потому и очень дорог. Виноградари от этой Астры, как его у нас зовут, стараются избавиться, посадить высокоурожайные сорта. Да его и мало кто любит, косточковые гораздо вкуснее. Поэтому я вам этого винограда немного и положил. Если мешает – унесу.
– Положи-ка его лучше побольше, – скомандовал я, – как раз за нашим столиком любитель Астры выявился. Это я. Слав, ты какой виноград больше любишь?
– Никакой. И ем его крайне редко, не люблю.
– В общем, все остальные сорта винограда по другим столикам разнеси, нам только кишмиш оставь, – дополнил я свое распоряжение корчмарю. Вот теперь и позабавимся!
Вкусный хлеб был выше всяких похвал. На Руси выпечка тоже хороша, но там хлебобулочные изделия были плотные и грубоватые, даже если и брали свое начало от пшеницы. Здесь хлеба были нежны, воздушны, и просто таяли во рту. Эти шедевры хлебопеков можно было кушать сами по себе, безо всяких добавок вроде мяса, сыра или овощей.
– Хлеб у вас уж больно хорош, – заметил я трактирщику, когда он подскочил с очередной переменой блюд, – сами печете?
– Нужды нет, – отозвался кормилец, – у Дамианоса две пекарни, он полгорода хлебом обеспечивает.
– Славно у него получается! – дожевав, сказал Богуслав. – Талант, видать, у человека.
– А иначе нельзя, – объяснил корчмарь. – Наши законы не менялись с той поры, как нами Константинополь начал править, и порядки для хлебопеков строги. Испек и продал плохой хлеб, тебя могут обрить наголо, беспощадно высечь, просто изгнать из города. В Херсонесе не бывает жалоб на качество хлеба.
Вам спаржу как пожарить: с грибами или с омлетом? А может мидий-ракушек приготовить? Устрицы и каменные крабы будут только завтра.
– А каменного как есть, – растерянно спросил Олег после моего перевода, – грызть что ли?
– Его каменным не за невиданную твердость зовут, – терпеливо пояснил трактирщик, – просто он вечно среди камней на дне моря прячется, его там и ловят.
– Мастер, а на что краб этот вкусом похож? – спросил Ваня многоопытного меня.
– Да вроде рака, – просветил я юношу, – только здоровенный. Именно каменного не ел, в дальних морях других ловил.
А самому подумалось: черт его знает, откуда этих других в наши магазины завозили, жена всегда сама для новогоднего салата консервированных крабов брала, я от них и упаковок-то ни разу не видел, но то, что они не с Черного моря доставлялись, это было однозначно.
– Каменный очень вкусен, – заверил корчмарь и погладил себя по здоровенному пузу, – с травяным, который на сушу часто вылезает, и не сравнить – очень хорош. Главное, не переварить, и все будет просто отлично!
– Если Хрисанф сварит, – причмокивая от вожделения, объявил Христо, – это всегда будет выше всяких похвал! Просто пальчики оближешь!
– Скажи, Хрисанф, – решил уточнить я, – вот мне спаржу в своей жизни повидать не пришлось, но слышал как-то краем уха, что ее просто так едят, а ты жарить ее с чем-то собрался. Почему ж так?
– Так ты ж, поди, про белую спаржу слыхал, а у нас тут не Константинополь, такой нету. Зато в изобилии зеленая морская на побережье растет, ее у нас целые заросли, и она другая. Эта спаржа через свои корни морской водой напоена, изрядно солоновата, и на вкус один в один как соленый огурчик. А вот прожаренная, да с чем-нибудь еще перемешанная, имеет незабываемый вкус самой лучшей белой спаржи.
Тут корчмарь, он же шеф-повар, скромно добавил:
– Но жарить ее тоже надо уметь.
Попробовать, конечно, страшно охота, но в 21 веке этот деликатес был дьявольски дорог. Опасаясь возможного разорения, я спросил:
– Очень дорого обойдется?
– Да в цену курятины.
– А чего так дешево?
– Белую спаржу выращивать и возня большая, и очень сложные хлопоты, от того она и ужасно дорога в Константинополе. А наша зеленая морская, она по бережку сама из-под земли прет, и видать, из-за потепления, аж по два урожая в год дает, чего ж дорожиться-то?
– А грибы издалека везете? – решил разузнать я, опасаясь подвоха, вроде: из шведских лесов получаем, вот тут дороговизна страшная! – но меня опять успокоили:
– Тут неподалеку вдоль речки рощицы стоят, там после каждого дождя грибов, как грязи. У меня их сейчас много, дешево за кушанья с грибочками возьму. Омлет, конечно, еще дешевле, но зато вкус совсем не тот.
– А все говорили, что у вас тут лесу нет.
– Разве это лес? Слезы это, а не лес! Кривые и тонюсенькие деревца, которые ни к какому делу не приспособишь, оттого их и не рубят – никому не нужны. А вот грибы там хорошо растут, это да.
– Надеюсь не поганки? И не на деревьях растут?
– Что ты! Если хочешь, покажу.
– Тащи!
Я на грибной охоте вырос, всяких сыроежек, маслят да подберезовиков в костромских обширных лесах видел немеряно, авось не обмишурюсь и на чужедальных ложных опятах.
Хрисанф махом приволок небольшую корзинку с грибами и высыпал их на стол передо мной.
– Осматривай!
Я повертел несколько грибочков в руках. Да, с грибами на Черноморском побережье сейчас очень хорошо – смесь белых с какими-то яркими красавцами радовала глаз, такими не отравишься. Красавцы имели ярко-оранжевую шляпку без лишних наростов и точек, толстую желтоватую ножку. Гриб, конечно знатный, не бледная поганка какая-нибудь, но я его в наших лесах не видал. Спросил на всякий случай у корчмаря:
– Это что за грибок?
– Это цезарский гриб, на Руси его еще царским зовут. По вкусу даже белый превосходит.
Вот оно что! Слышал я об этих дарах матушки-природы, но росли они поюжней моих родных мест – к теплу тянулись.
А Хрисанф продолжал рассказывать:
– Есть у меня, конечно, и грузди, но я их только солю, потому как слишком много возни из них горечь выводить – очень долго вымачивать придется, да перед жаркой еще проварить надо хорошенько – умаетесь ждать. Тут лучшие грибы для жарки под руками лежат, а я буду с глупостями до завтра возиться.
– Да вроде соленые грузди не горчат? – удивился я.
– Соленые они лучшие из лучших, тут им даже белые с цезарскими уступают. А всю горечь из них соль выводит. Так чего жарим?
Омлеты с детства терпеть не могу, потому и распорядился, не учитывая мнения соратников:
– Жарь спаржу с грибами! Грибы бери какие считаешь, что лучше пойдут – тут твоя рука владыка.
Потом, правда, опамятовался и спросил у ватажников:
– Может кто грибы не любит и омлета желает? Он и подешевле обойдется. Только говорят вкус не ахти какой получится.
Желающих жрать поганую дешевку не оказалось. Ну и чудненько!
Хрисанф отправился жарить очередную вкусность, а я пока бросил поедать все подряд – как бы не обожраться, надо еще в животе место и под невиданное лакомство оставить. Богуслав продолжал усиленно поедать кефаль. Он, по-видимому, поэтому и не участвовал в предыдущих выяснениях насчет спаржи – увлекся невиданным для него рыбцом.
Я до этого тоже успел съесть кусочек, и меня рыба особенно не впечатлила. Вкусная, жирная, здоровенная, почти без костей, да мало ли таких морских рыб. Сказал бы: кефаль как кефаль, вот только попробовал ее сегодня первый раз в жизни.
Подошел и присел за наш столик Христо. Я только открыл рот, чтобы съязвить что-нибудь вроде:
– Вышиб тебя брат взашей, побоялся что обожрешь нашу отрядную кассу? – как он нашел заинтересовавшую меня тему.
– Завтра идете дельфинов искать?
Открытый рот пригодился, и я тут же спросил:
– И что?
– А я как раз знаю место, где они кишмя кишат.
– Где-нибудь за сто верст от Херсонеса?
– Ну, зачем так далеко отправляться! Как раз за городом, в местах, где нет кораблей, их искать замучаешься, да и неведомо, каких сыщешь.
– А они еще и разные?
– Конечно. Самые крупные из них это афалины, которых иной раз из-за этого зовут большими дельфинами, немного помельче белобочки, и, самые маленькие из них морские свиньи, или, как их еще зовут, чумки. Я так понимаю, что вам нужны именно афалины?
– Почему ты так решил?
Христо улыбнулся моей непонятливости.
– Вы ж на них не охотиться идете, верно? На этакий промысел как раз подальше от Херсона надо забираться, и гарпунить чумок, они самые бестолковые из всех. В пределах города за это головы рубят. Здесь дельфинов еще «людьми моря» зовут, и за их убийство наказывают как за убитого человека. И я прознал, что вы с дельфинами поговорить хотите насчет каких-то дел, а афалины из «людей моря» самые умные.
Я поглядел на столики. Рядом с очень дальним родственником этого греческого шпиона Кузимкулом сидел, конечно, почитатель таланта и умения великого бойца Матвей. Вот кто-то из них видимо выпил лишнего и сболтнул чего не надо. Ну да Бог с ним, послушаем лучше, о чем этот херсонский выжига и жулик толкует.
Подсознательно я даже ожидал, что этот пройдоха Христо может заявить:
– Я все языки мира знаю. Хорошо заплатите, и с белобочками столкуюсь, и по-афалински чего вверну, – но чуда не произошло.
– У Херсона три гавани, но афалин много только в одной из них, от двух других вам прока нету. Зато там полно белобочек, а вы этих дельфинов от афалин без привычки не отличите.
– А чумки там не плавают?
– У них морда совсем другая и они зримо меньше.
Замысел обиралы был полностью ясен, поэтому я без дальнейших и, явно лишних расспросов, спросил:
– Сколько? И гляди не дорожись, не то подешевле сопровождающего найду!
Христо тоже лишнего дурковать не стал:
– Кормить будешь?
– Буду.
– Один кератий в день. За медные нуммии или просто за еду заниматься с вами не буду.
– Да ты, наверное, больше и не понадобишься.
– Кто знает, как оно сложится, – уклончиво отозвался этот жук, – кто знает, как оно пойдет…
А прощальный вечер шел своим чередом.
Хрисанф расставил по столам сковороды со спаржей, пожаренной с грибами и начал разносить кувшины с белым вином. Сковороды плюхались не абы как на сияющую чистотой скатерку, а под каждую подсовывался деревянный кружок.
Я было заартачился:
– Да я тут крепенькое пью, а мешать не люблю.
Трактирщик строго посмотрел на меня.
– Только белое! А то весь вкус другим напитком опоганишь!
Я смирился: такой кулинар просто от причуды настаивать не станет, а истинный вкус очень хотелось узнать. Упорная борьба за сбережение изысканного вкуса продолжалась.
Перед каждым из нас была поставлена еще одна отдельная тарелка и выдана здоровенная двузубая вилка. На сковороды Хрисанф положил по плоской лопаточке.
– Так будет гораздо вкуснее, – объяснил он, – когда с пылу с жару каждый положит себе сам. У остывшей спаржи вкус уже не тот. Начинайте!
И все русичи отведали спаржу в первый раз.
Ммм! Вкус нежнейшего сладкого желтого перца, поджаренного, но от этого не размякшего, перемешивался со вкусом белой фасоли и едва заметным привкусом лесного ореха. И еще какое-то неописуемое дополнение оттенков вкуса. Восхитительно и ни на что ни похоже! Зеленая спаржа похрустывала во рту. Что и говорить – вкуснятина, ум отъешь!
Жареные грибочки удачно дополняли вкус. Куда там омлету! Запил белым вином. О да! Только белое!
Понравилось отнюдь не всем. Богуслав скептически протянул:
– Потягивает чем-то вроде гусятины, но жиденько как-то.
Однако доев, немедленно потянулся за добавкой. Эх, не распробовал с первого разу! Кузимкул молча скривил лицо, бросил спаржу, не доев, и вновь взялся за сильно ужаренную куриную ногу. Остальные молча поедали деликатес без видимых эмоций.
Я, почувствовав себя объевшимся, стал догоняться крепкой местной граппой, заедая лишь зелеными оливками и кишмишем. Меня тревожило, не покорежил ли злой колдун и мою великолепную защиту от употребления излишнего количества алкоголя. Всего через две небольшие рюмашки тревожно прозвонил предупреждающий колокольчик.
Уф, обошлось. Лишнего, по-прежнему не выпьешь, сильно пьяным не станешь, ужас похмелья не познаешь. Слава белым волхвам!
Фарид, Кузимкул и Матвей уже отчалили на постоялый двор отсыпаться перед завтрашним рывком. Я наказал побратиму угнать с собой всех лошадей, нам они уже лишние – дальше на кораблях поплывем, выдал денег на еду людям и корма коням. Олег, Татьяна и протоиерей ушли с ними.
Оставшиеся стали делать заказ на завтра. Узнав, что мы будем посещать его корчму не один день, Хрисанф неожиданно оживился и обрел неплохое знание русского языка. Небольшой акцент дела не портил, главное, что словарный запас не подкачал – чувствовался давнишний навык.
– Вкусный суп будете? Или вам поганеньких щец наварганить?
Мы с Богуславом аж хрюкнули от удовольствия. Развод был незатейлив, но, по-видимому, многократно испытан и обкатан на посетителях. Дрянь станете жрать или вкусняшечки отведаете? Вкусняшку? Правильный выбор!
Но пересевшие за наш столик Венцеслав, Ваня и Наина глотнули наживку не раздумывая.
– Не надо щей! – обозначил свою позицию Иван. – Супчика давай!
– Главное, чтобы в гуще кусков мяса болталось побольше, а бульон был понаваристее! – поддержал его поляк.
– А я вообще никакого супа не желаю! – нравно поджала губы Наина. – Калте буречкес ты же мне не сваришь!
Полагаю, в Херсонесе никаких иудейских буречкисов сроду не калтили! – промелькнуло у меня голове.
– Где уж нам, – отозвался шеф-повар, – в наших краях и молодой свеклы с ботвой месяца три как нету, и огурцы с редиской давно уже отошли. Не будешь же его из одних яиц варить, да сметаной с зеленым луком заправлять!
Силен кулинар! – подумалось мне. Мой великолепный домашний повар Федор наверняка встал бы в тупик. А Наина просто разинула рот от удивления – в рецептуре Хрисанф, видимо, не ошибся.
– Свинину или говядину прикажете в супчик положить? – поинтересовался кудесник-кулинар.
– Всего и побольше! – гаркнули добры молодцы в две глотки. – Не ошибешься!
– Со вторым что? Отбивные из говядины делать, или баранину потушить? Можно куропаток пожарить. Из рыбы в наличии завтра будет скумбрия, тунец, селедка. Иногда привозят рыбу берзитику, она только у нас здесь водится, нигде ее больше не отыщете.
– А когда крабов отведаем? – решил разузнать Иван. – Я раков с пивом страсть как уважаю!
– Пива у меня нет, не варю. А крабы…
– К полднику вари, перед сумерками, – вмешался я. – С утра крабы в нас не полезут, к обеду и ужину тем более. А там вернемся с моря, и сразу к тебе, этих больших раков пробовать.
Хрисанф кивнул, а Ванька зароптал:
– Мастер, да как же раки без пива? Чепуха какая-то получается! Может в другое место завтра пойдем?
Лицо корчмаря аж перекосило. Не обрадовался он, ох не обрадовался!
– Идите, куда хотите! – заорал Хрисанф. – И без вас проживу!
Затем повернулся и, ураганом пронесясь по обеденной зале, исчез на кухне.
– Ишь, нравный какой, – удивился Иван.
– Эти греки излишне гонористые! – поддержал его абсолютно не спесивый Венцеслав.
Я обвел глазами помещение. Изобилия народа не было. Да собственно никого, кроме нас и не было. И пока сидели, а торчим здесь уже давно, никто не пришел и не ушел. Надо отдать Хрисанфу должное, он человек с очень большим чувством собственного достоинства – не побоялся жесткой рукой выставить в трудное время межсезонья из харчевни единственных и отнюдь не бедных посетителей. Да и сделал это в грубой форме, вдобавок даже не получив расчета.
А вдруг мы обидимся, и уйдем не расплатившись, на прощанье хлопнув дверью? Ну и естественно, по ходу сопрем скатерти и солонки со столов? Русский стиль, знаете ли! А охраны не видать ни в каком виде. Это воодушевляет на подвиги! Хватай, все, что плохо лежит!
Кстати, а что за рыба берзитика? Уж вроде в периоде товарного изобилия 21 века мы все повидали, или хотя бы о том, что купить было слишком дорого, слыхали, но о таком крымском эндемике-рыбце у меня данных не было.
Сейчас залезу в Интернет, и это окажется всего лишь какая-нибудь черноморская хамса или тарань. Сказано – сделано!
Про берзитику нашелся только один фрагмент старинной византийской рукописи о дарении этой исключительной рыбехи какому-то знатному гостю, с указанием: ловится только в Крыму! Возле Константинополя ее было уже не сыскать.
Зато полно было файлов с пучеглазым красноватым бериксом. Его хоть и описывали хитро, типа лучеперый, бериксообразный, низкотелый, или высокотелый, общий вид морского окуня выдавал его с головой. И принять берикса за березитику не давала одна немаловажная деталь – он был циркумглобалист, то есть ошивался в любом море-окияне, кругом (циркум) шороху ну просто глобально наводил.
Вот только в Черном море его не встречалось сроду. Все губит сероводород на дне, который выделяется в воду от больших запасов тутошней нефти. Глубже 150 метров от поверхности ни одна рыба тут не живет, а берикс рыба глубоководная, мельче 400 не признает.
Да и видок у него неказистый. Такого полуметрового пучеглазца совать знатному гостю не будешь. Вот мы вам тут в знак уважения местного карасика на килограммчик выловили, не откажетесь принять? Обид будет, не выгребешь!
Дарят рыбищу вроде двухметрового черноморского или русского осетра, которого слугам приходится вчетвером вносить – все-таки сто килограммов этакая иглообразная морда весит.
Березитика, видимо, вымерла или была выловлена задолго до 20 века, и завтра у меня будет единственный в моей жизни шанс ее увидеть и даже попробовать. А я упрусь куда-то за пивищем? Да ни в жизнь!
