Борис Владимирович Попов
Спасительная неожиданность
– Боб, надо в Храм Кибелы из Царь-града рвануть, там недалеко.
– К сожалению, он уже 500 лет перестал функционировать как портал. Да и Врата Мгера закрыты очень давно.
Я полежал на левом боку, потом на правом. Окончательное решение пришло в положении лежа на спине.
– Слушай, Полярник, я не свободный человек, чтобы по всему миру шляться. У меня жена Забава беременна, и кроме этого ребенка, она уже никого и никогда родить не сможет. Для нее будет страшным ударом, если дитя погибнет в родах.
Здешним повитухам я не верю. На каких-то мелких трудностях они может и изловчатся что-то сделать, подставят куда надо руки, а чуть что посложней прижмет, будут способны только кричать роженице: Тужься! Тужься! – да пихать женщине в рот ее же собственные волосы и зажигать венчальные свечи перед иконами. О кесаревом сечении речь просто не идет. Масса женщин гибнет в родах, спасти пытаются в основном ребенка.
В общем, в родах я Забаву на местных повивальных бабок не оставлю. Врачей моего уровня на Руси пока нет. Хорошо понимаю, что с женской точки зрения я бессердечный скот, но спасать буду в случае чего в основном ее, а не своего ребенка.
Поэтому есть три варианта решения твоей проблемы. Первый – мы совместными усилиями перекидываем тебя в какого-нибудь лихого бойца-авантюриста и путешественника, а я даю денег на этот поход и на вознаграждение ходоку.
– Боюсь, это уже не получится, – подал голос Полярник.
– Думаешь, все испугаются такой дальней дороги? Матвей враз желающих из ушкуйников сыщет, а они ни бога, ни черта не боятся, и за хорошие деньги пойдут куда угодно.
– Меня пугает не проблема человеческой смелости, а ваша выживаемость.
– А что у нас тут не так?
– Каждый мой новый перенос дается человеку, будущему носителю, все труднее. Невзора просто поломало полчасика и все. Я в состояние его здоровья не вмешивался, нужды не было. А ведь ему уже тогда далеко за пятьдесят было.
– А ты долго в нем обитал?
– Да лет тридцать пробыли вместе.
– Для восьмидесяти лет колдун выглядел просто молодцом!
– Только выглядел. Очень любил магически внешне омолодиться. Но на его здоровье и самочувствие это влияло мало, возрастные болезни всячески донимали, накатывала старческая немощь.
Да и в свои пятьдесят кудесник здоровьем уже не блистал. Однако мой перенос почти и не почувствовал. И ты, хоть по возрасту и близок к его тогдашним годам, имеешь здоровье и силу тридцатилетки. А в тридцать лет мужчина на пике своих физических возможностей.
Только когда я в тебя вошел, в организме все биологические линии переломались и перекосились напрочь, выжить было невозможно. Если бы срочно не притащили священника, тебе бы пришел конец.
Полагаю, следующего носителя я просто убью, каким бы он крепким не был. Поэтому из тебя мне выход только во Врата Богов, и никак иначе. Давай про следующий вариант.
– Этот тоже незатейлив. Вернемся из похода, просто жди до наших с женой родов, а потом еще год.
– А этот срок на что пойдет?
– Ребенок очень уязвим для болезней в первую неделю, чуть-чуть менее опасен первый месяц, а пережил первый год, риск самых опасных детских состояний падает чуть ли не до нуля, и заботливый отец может осуществить свою давнишнюю мечту – побывать на Титикаке!
Есть и свои опасности. Плывя через океан наше суденышко может попасть в шторм и затонуть слишком далеко от берегов. Я не дельфин, и просто утону.
Потом нам нужно будет идти через наполненные хищниками, ядовитыми насекомыми и громадными анакондами джунгли Амазонки, переплывать полные пираньями и кайманами реки, общаться с далеко не ласковыми индейскими племенами.
Караульщиков, кроме Марфы, у нас с тобой не будет. А большие кошачьи очень любят поедать собак, поэтому заинтересованные ягуары и пумы не заставят себя ждать. Кайманы с анакондами тоже в стороне стоять не станут. Плюс тьма всяких ядовитых растений. А пройти придется почти весь материк из конца в конец в самой широкой его части, от Атлантического до Тихого океана. Наши шансы увидеть громадное озеро довольно-таки малы.
Вариант верный, но очень длительный и опасный.
– Меня этот выход тоже не вдохновил. Давай последний.
– Последний просто сомнительный, и для меня абсолютно новый. Что ты знаешь о порталах?
– Да то же, что и все.
– Расскажи мне, и я стану таким же как все.
– Порталы перебрасывают тебя из одной точки пространства в другую.
– А откуда берется для этого энергия?
– Энергии полно вокруг, ее продуцирует сама планета. Нужно только уметь именно эту энергию скачивать для перехода.
– Пусть бы в портале какие-нибудь механизмы и закачивали.
– Портал отнюдь не источник энергии, и не механизм для перехода. Он маяк, якорь, начальная и конечная станция. Без него ты тоже можешь прыгнуть, но чем это закончится, неизвестно. Ты можешь прибыть на 500 километров в сторону от нужного тебе места, можешь оказаться внутри горы, дерева, большого камня или скалы.
Портал гарантирует, что ты не ошибешься, и попадешь без всякого риска в нужное тебе место. Но взять и использовать эту энергию может далеко не каждый. Перемещаться по планете попроще, риск не очень велик, и, если ты хоть раз видел раньше нужное тебе место, можешь кое-как обойтись и без маяка, особенно при больших способностях.
А вот перемещаться между планетами или звездами без порталов можно и не пытаться. Вращаются планеты вокруг своего Солнца, одновременно летят солнечные системы в Галактике, движутся и сами галактики. Сделать бросок можно, только неизвестно куда вылетишь. У нас на такие вещи способны очень немногие, они и ставят порталы в других мирах. А к чему ты это спрашиваешь?
– Да хотелось бы сразу перепрыгнуть к Вратам Богов, пристроить тебя к месту и махом прыгнуть обратно.
– Это невозможно!
– А что ж так?
– Люди на такое неспособны.
– Почему? Чем мы хуже других мыслящих существ? Более дураковаты?
– Дело не в этом. Должна быть некая емкость в твоей душе, которая может принять довольно-таки большой объем нужной для телепортации энергии.
– Я читал об этом. Могучие кудесники переносятся сами, куда хотят, волшебники послабее используют чужую энергию для переноса, заключенную в какую-нибудь вещицу и жестко привязанную к точке выхода. То есть ты можешь отправиться откуда пожелаешь, но, чтобы не разбил обо что-нибудь башку и не зарылся в какой-нибудь холм, тебе ставят привязку к определенной местности.
– Вроде как наш маяк-врата?
– Вот-вот.
– Мы никогда таких способностей за людьми не замечали. А ты где читал? В каких-нибудь стародавних рукописях? Общеизвестны такие маги и о них ходят народные легенды?
Я повертел свою память, потом прошелся по Интернету, после чего озвучил горькую правду:
– Все такие рукописи написаны в основном в 21 веке, и изданы как фантастика. Даже ни об одном из таких волшебников не ходит общеизвестных легенд.
– А малоизвестных?
– Да тоже ни шута не ходит! Везде нужно найти какую-нибудь дверь, и то тебя обычно выносит в какой-нибудь потусторонний мир. Вот бесы и черти к нам, похоже, через какие-то такие воротца и прорываются.
Из людей на телепортацию был способен один лишь Будда – перенесся сам и перенес своих учеников через разлившийся Ганг, но Будда есть Будда, чего уж тут говорить, нам не чета. У него таких чудес сотни, если не тысячи. А у всех остальных людей – ничего похожего!
– А кто такой этот Будда? – поинтересовался инопланетянин.
– Сам Будда просил не считать его богом, но индуизм считает его одной из аватар-воплощений Бога Вишну, хранителя мироздания. А человеческие и божественные силы несопоставимы.
– Может быть это обман?
– Может быть. Только в 21 веке в него верит больше миллиарда человек.
Реально разбросаны по Земле какие-то сооружения, вроде ваших врат: камни Стоунхеджа, дольмены, Звездные Врата, Ворота Солнца, лестницы, ведущие в никуда, но все это обязательно сопровождается историями о приходе оттуда Богов. Или ничем не сопровождается, если строение уж очень древнее.
Но легенд и мифов о людях, их использующих, не было и нет. Есть какие-то обрывки, вроде – зашел куда-то и пропал, вернулся через сто лет таким же молодым, залез невесть куда, и тоже получил массу ярких впечатлений, но внятных историй о разумной постройке и использовании таких сооружений человеком нет.
– Но можно ведь и не строить! Телепортируйся сам по себе, и все дела, – вмешался Боб, – об этом-то ничего нету?
– Абсолютно пусто! Даже явных выдумок и тех нет! Ваши Врата явно рассчитаны на массовые или очень частые переходы, но ваши Сильные ими, поди, особенно и не пользуются.
– Я с ними никогда не общался, не знаю.
– А чего тут знать! Если плывешь ясным днем, на что тебе огонь маяка?
– Может быть.
– Точно тебе говорю! И наверняка полно каких-нибудь историй о том, как они залетели куда-то не вовремя, вылетели не туда, и этому есть очевидцы.
– Таких историй хватает.
– А у нас тысячи лет пустота!
– Может быть научить было некому? А особо талантливые свои способности наверняка прячут. У вас ведь испокон веков так заведено, заорать – это против Бога! – а сноровистые жрецы тут же оттащат или на плаху, или на костер.
Я промолчал. Этого у человечества не отнять.
Кстати, насчет учебы.
– А кто у вас учит? Сильные?
– Нет, их слишком мало.
– А кто же?
– Не Сильные, но посильнее остальных.
Мне подумалось: не академики, а профессора.
– А ты силен?
– Обычный середняк! Даже не определю, годен мыслящий к этому или нет.
– А кто определяет?
– Те, кто посильнее меня, но против Сильных и Учителей откровенно слабоваты.
Кандидаты наук. Не блещут, но тоже кое-что могут.
– Но и из отобранных обучить реальному переносу в пространстве удается одного – двоих из сотни. Вот и получается, что из ста тысяч кандидатов путешественников из них выходит пять – семь.
– А из нас, людей, не пытались выбрать достойных?
– И мысли такой не было. Поумнели – варитесь в собственном соку!
Дело вырисовывалось тухлое. Ничего он у меня не определит, и выучить не выучит, а у представителей человечества своих способностей едва хватает только на то, чтобы, напрягая все свои силы, двигать по столу пустой спичечный коробок. Где уж тут за тысячи километров мою тушу весом в восемьдесят кило закинуть!
Да и шанса оказаться одним из пятерых в громадной стотысячной толпе у меня практически нет. Я работящ, но ни в одну лотерею никогда не выигрывал. Когда-то очень давно с одной девушкой ввязался играть вместе в книжную лотерею, где каждый третий билет выигрывал.
Рисуясь юношеской щедростью, заявил: «Плачу!» Она себе взяла пять билетиков, а я, для утверждения мужского превосходства, рванул десять. Результат был плачевен. Она выиграла четыре раза какие-то небольшие, но приятные деньги, мне из десяти возможностей не улыбнулась ни одна.
– А ты спать ложиться думаешь? – поинтересовался Полярник. – Завтра Богуслав вскочит ни свет, ни заря и всех кинется будить. Он пока твоего выхода из комы ждал, только и говорил о том, что вам нужно торопиться, дельфины могут уйти, и время не ждет.
Ох, чую не к дельфинам его тянет!
– Это да. Поднять он может, – согласился я и подумал: а возле Парижа сейчас тихий вечер…
Весь народ уже улегся. Заливисто храпел протоиерей, что-то бормотал во сне по-польски Венцеслав, возился под тяжелой рукой богатырши Татьяны Олег. Покой спящего лагеря слегка нарушали доносящиеся от соседнего, почти потухшего, костерка шумные вздохи Вани и постанывания Наины – молодожены, видимо, мирились окончательно. Вскоре они притихли, и я уснул крепким сном умаявшегося за день человека.
А на следующий день нас поймали кентавры!
Я всю жизнь считал, что полулюдей-полуконей придумали фантазеры греки. В их мифах кишмя-кишат сатиры, под каждым кустом резвится фавн, а в ручьях обосновались нимфы. Конечно, с этой нечистью нужно ухо держать востро – того и гляди налетят и заклюют гарпии с грифонами, одноглазый циклоп захочет тобой закусить, завоют-заголосят сирены, но самые страшные в этих сказках, с моей точки зрения, гекатонхейры. Вдруг ухватят всеми ста ручищами, да решат каждой из пятидесяти голов на зуб попробовать? Мало не покажется!
В этой толпе какому-нибудь древнегреческому затейнику отсодомить приглянувшуюся лошадку наверняка не составило труда, и безответная кобылка принесла приплод. Бегают же вовсю даже и в 21 веке лошаки и мулы, помеси лошадей с ослами. А чего же человеку, отставать что ли?
Вот и придумали до кучи здоровенного кентавра, сильного, очень умного и знающего, но почему-то сильно пьющего и буйного. Где же греки могли встретиться с такой неординарной личностью? С русскими, что ли, на каких-то выселках столкнулись?
И вот они, метисы! Явились, не запылились. Их было около пятидесяти, кентаврисс и кентаврят среди них не наблюдалось. Было ясно, что мы столкнулись не просто с кочевой ордой в пути, а нарвались на сторожевой отряд.
Они выехали из какого-то оврага с пологими стенками и махом нас окружили – засада чистой воды. В могучих руках все кентавры держали оружие. Длинные копья соседствовали с грозными булавами, кое-кто уже испытывал на прочность тетиву лука, поблескивали кривые сабли. Остановились неподалеку.
Главарь подъехал к нам, поднял правую руку с саблей и приказал:
– Остановитесь!
Новой схватки нам совершенно не хотелось – хватило вчерашних передряг, и мы безропотно остановились.
– Кто такие? Куда идете?
– Идем в Херсон, – не стал запираться Богуслав, – до Русского моря хотим добраться.
– Подозрительные какие-то вы путешественники! Не купцы, товару нету. И не дружинники – оружие не у всех. Компания у вас больно пестрая – и поп, и воины, и бабы. Может хотите выведать для местного воеводы места наших стоянок? Сгубить наших жен да деток?
– Что ты, что ты, сын мой! – замахал руками протоиерей. – Мы аж из Великого Новгорода идем, никаких ваших дел тутошних и не ведаем.
– Черт тебе сын! – хмуро отозвался атаман, по всему видать большой любитель человечества, – перебить бы вас всех, но боюсь Боги будут недовольны. Зевс к нам последнее время не благоволит. Впрочем, и выясняться с вами, лживые людишки, бесполезно – нет в вас ни чести, ни совести. Понаврете тут, да и поедете дальше – свои подлые делишки творить.
– Мы волхвы! – пискнула Наина. – С нами связываться опасно!
– Проезжал тут позавчера волхв, с женщиной и пятерыми бойцами, тоже пугал: жизни лишу, я сильный колдун! Посмеялись. Мы человеческого колдовства не боимся, у нас совсем другая порода. Да и магов с астрологами среди нас немало – почитай каждый второй, защититься всегда сумеем.
Проезжий колдунишко этот попыжился, попыжился, аж вена на лбу вздулась, а ничего не выходит – не по зубам добыча. Тогда стал он нас своими воинами пугать: это лучшие из лучших, в прочнейших кольчугах, любого осилят! Я ему на это: только их всего пятеро, а нас в десять раз больше. Доспехов на нас нет, но крепкие копья, которых у нас тридцать штук, любую вашу кольчугу пробьют. Да и палицей так съездим по башке, что мало не покажется.
Бабенка ему и говорит:
Невзор! Не связывайся! От них лишь бы ноги унести!
А его бойцы даже мечи вынуть не решились. Отдал он нам здоровенный кошель с золотом, перстни с самоцветами поснимал, серебришко мы ему на жизнь оставили. А еще бы чего буркнул – убили бы точно. Видно было, что поганец. Да и баба у него редкостная вонючка.
За то время, что кентавр излагал эту историю, я проверил его жизненные линии как ведун. Против человеческих они были гораздо мощней и толще. Шансов изогнуть или порвать эти канаты у меня не было никаких. Испытал на рассказчике свою силу волхва. Ощущение было, будто ударил кулаком по бетонной стене. Что ж, попробуем иначе.
Богуслав встрепенулся и с сожалением проговорил:
– Жаль, что вы не убили черного волхва!
– К сожалению, это пришлось делать нам, – решил поучаствовать в беседе и я.
– Магией пришибли? – поинтересовался кентавр. – Вы же вроде тоже волхвы.
– Не осилили.
– И чем же вы его все-таки доконали?
– Стрелой в глаз.
– Отравленной, как при убийстве моего предка и тезки Хирона Гераклом?
– Обычной одолели.
– Мне он тоже не понравился. Да и бабенка, хоть вроде бы немножко великого колдуна и поумней, редкостная гнида. Ладно, хватит о печальном, давайте вас грабить. Отберем золото и прочие малонужные вещи, выручим замученных вами лошадок – пусть с нами попасутся. Оставим вам из человеколюбия немного серебра – прокормитесь по дороге к морю, не издохнете, – и он убрал саблю в ножны, висящие на поясе.
Известие радости нам не прибавило. Серебра у нас и так-то не очень много, в основном деньги везем в золотых монетах, чтобы общий вес и объем убавить, а расходы еще предстоят немалые. Лошадей, оружие, кольчуги, похоже, тоже отнимут. Конечно, будем изворачиваться всячески, чтобы продолжить поход и дойти до Константинополя, но как получится, неизвестно.
Да и нет гарантий, что человеколюбивый потомок Хирона к концу всех бесед не скажет:
Показались вы мне вначале неплохими людишками, а сейчас присмотрелся и вижу: поганцы вы еще хуже Невзора! Займитесь ими, мои верные коняги! – и нас поднимут на копья.
В битве мы против этакой орды долго не выстоим, хороших бойцов среди нас немного, махом сомнут. Выхода из нехорошего положения я не видел.
В голове раздался голос Боба:
– В Интернете пишут, что кентавры очень охочи до споров и азартных игр с людьми – любят показать свое умственное превосходство. Но и проигрывают с достоинством, от расплаты за проигрыш никогда не отказываются, увильнуть не пытаются.
Конечно, выход довольно-таки странный, подумалось мне. Вроде подошел к тебе в лесу разбойник со здоровенным кинжалом, а ты ему:
Давай-ка, дружок, лучше в салочки поиграем или в лапту перекинемся – так он тебя трехэтажным матом пришибет еще до того, как выронит от смеха и удивления нож из рук.
Но другого способа сохранить имущество, а возможно и жизни, просто не было.
– Послушай, Хирон, а не желаешь ли во что-нибудь сыграть?
Кентавр радостно потер здоровенные ладони друг об дружку.
– Неужели рискнешь? Ведь мы вас сильней, быстрей, ловчей и, само собой, гораздо умней.
– Как Бог даст, – уклончиво отозвался я.
– А во что будем играть? Мяча с собой нет, бегаешь и кидаешь предметы ты гораздо хуже меня, шашек и шахмат с собой не прихватили. Игра в кости на удачу только и рассчитана, скучна и неинтересна, мы в нее только в детстве и играем. Может чего свое предложишь?
Домино или игральных карт, бересты для морского боя и крестиков-ноликов, бочонков лото с карточками, у меня в седельных сумках почему-то не оказалось. Обвел ватагу взглядом: может у моих игроманов чего завалялось? Народ глядел на меня недоуменно: что это ты за чехарду вместе с бирюльками для коней хочешь тут затеять?
Неожиданно вспомнились музыкальные конкурсы будущего, всякие Евровидения и Сан-Ремо. С моим теперешним голосом я кентаврам не уступлю.
– А вы петь умеете?
– Это нет, в этаких делах не сильны. Говорим и кричим совершенно по человечьи, а вот петь не горазды – горло, видать, не то. Слушать любим, особенно душевные песни, только очень уж они редки.
– А если мы вам споем пару задушевных песен, отпустите не ограбив?
– Это можно. Такой песни хватит и одной, но, чтобы это была настоящая игра, увлекательная, давай порешим так: изловчитесь исполнить этакую арию, взяв не силой голоса, а душевностью – уезжаете отсюда так же вооруженные, на своих же лошадях куда хотите с серебром и с золотом, а уж коли не получится – ограбим вас подчистую, все отнимем и в исподнем пустим. Рискнете?
– Можем и рискнуть.
– Песен о сражениях, несчастной любви, пьянке и о конях не надо – не любим, – сузил наш выбор Хирон.
– А ежели обманете?
– Это как?
– Песня понравится, а вы скажете, что нет?
– Так могут сделать только людишки, – гордо заявил кентавр, –для нас кого-то обмануть, это как себя обмануть и моему народу это несвойственно. Можете спеть и несколько человек, но недолго, по одной, две, самое большее три песни на каждого.
Да, кстати, вашим женщинам мы платья оставим, но не вздумайте под ними спрятать чего-нибудь ценное – все равно отнимем, и тогда каждого второго за попытку обмана зарубим. Ладно, можешь пока посоветоваться с остальными, – и он отправился к своим, отъехавшим на время переговоров в сторонку.
Я оглядел отряд – такие решения принимаются только всем коллективом, уж больна велика ответственность.
– Ну что, мальчики и девочки, – весело спросил Богуслав, – с одним золотишком расстанемся или всем имуществом рискнем?
Народ молчал. А у Фарида и исподнего-то, поди, нету! Перевел речи Хирона на персидский язык.
Араб думал недолго:
– Мне на халат наплевать! А с золотом не расстанусь!
Богуслав озвучил остальным путешественникам русский вариант перевода, и ватага заорала:
– И нам эти коне-люди не указ! Видали мы таких китоврасов! Конечно рискнем!
– Вы понимаете, что в случае неудачи останетесь в безлюдной степи голые и босые? – поинтересовался я.
Представители человечества осеклись, и стали шушукаться уже без всякого шапкозакидательства.
Наконец слово взял Иван, никогда не боявшийся ответственности и неприятных последствий после неверных решений.
– Мастер, мы тут посоветовались и решили рискнуть. Будем петь и петь будем душевно. Иначе наш поход завершится неудачей.
– А что ж так?
– Долго будем по степи брести до Славутича, а потом идущую до Херсона ладью искать – они часто только до Олешья плывут или сразу в Константинополь уходят. Опять же сильно отклонимся вбок от прямого пути, много времени потеряем – уйдут дельфины. Что с серебром пойдем, что голые, все едино – пропадем сами и Землю загубим. Выход есть только один, как это часто бывает у русского человека: биться и победить! Раз сила голоса не важна, петь будут все, кто может, а пойдут плохо дела, споют и те, кто не может. И отступать тут нам некуда!
Вся ватага, особенно исконные русаки – поляк, булгарин, перс и иудейка, согласно закивали. Земля-то общая, а трусов в нашей команде сроду и не водилось.
– Подумали, может увлечь китоврасов нашим общим делом, так не верят они нам, людям, ни в чем, – продолжил Иван. Они, дескать, честнейшие коники, а мы все – отъявленные брехуны. Так что споем. Пока посидим молча, каждый пусть для себя по паре песен выберет.
Песни я выбрал быстро, хотя память не подкачала и вариантов были сотни. Сначала отобрал общеизвестные и любимые народом «Вечерний звон» и «Во поле береза стояла». Еще маленько подумав, решил, что для резерва сгодится «Соловей мой, соловей» на стихи друга Пушкина барона Антона Антоновича Дельвига, умершего от неведомой мне гнилой горячки и прилег на подсыхающий уже кипчак. Ковыль был жесток, полынь вонюча, а больше в этих краях ничего и не росло.
Повалявшись и поразмыслив, я удивился своеобразности своего выбора. Чем мне не угодили русские народные песни? Почему из всех них пролезла одна береза? Ладно, не прокатили «Валенки», непарнокопытным они ни к чему, и песенка об этой обуви будет чужда кентаврам, не пошло в ход «Гори, гори ясно, чтобы не погасло» – неведомо, как отнесутся потомки травоядных к идее большого огня, чреватого страшным степным пожаром, но что смогло помешать блеснуть «Калине красной» или «Порушке-Паране»?
И почему из всех отечественных композиторов такое преимущественное право на две песни, которые, возможно, спасут наш мир, получил израненный герой Отечественной войны 1812 года, кавалер трех орденов и автор двухсот романсов (и это, не считая крупных произведений!) Александр Александрович Алябьев?
Совершенно не понимаю!
Полярник сидел тихо, видимо опять нырнул в Интернет. Еще за завтраком он рассказал мне, как его увлекает работа в этой системе.
– А у вас что, такой нету? – подивился я упущению этой важной вещи высокоразвитой цивилизацией.
– Конечно есть. Но наш уж больно какой-то весь прилизанный, приглаженный, выхолощенный. Чуть подумаешь о чем-то и вся нужная информация уже у тебя в мозгу. Нету борьбы, поиска, азарта, удовлетворения от получения результата.
Мне оставалось только завистливо вздохнуть. Я бы охотно пожил сейчас по-простому, без опаснейшей и лишней борьбы, как-нибудь очень прилизанно и этак приглаженно.
Кстати, есть тема для полнокровных и азартных занятий инопланетянина.
– Слышь, Боб, а чего там пишут про наличие на Руси кентавров? Я думал это чисто греческая выдумка. Наши их еще китоврасами какими-то неведомыми кличут, погляди, что за словечко такое.
– Минуточку!
Прошло минут десять до того, как звездный странник вынырнул из неистощимых закромов Всемирной Паутины.
– Кентавры упоминаются в русских сказаниях начиная с 11 века. Они долго мелькают на фресках церквей, причем отнюдь не среди сатанинской нечисти. Первым из них был Полкан-Китоврас.
– А за что это его таким собачьим именем наградили?
– Это уж потом так собак в его честь стали называть, чтобы псы росли такими же, как и он – отважными и сильными. А Полкан, Полкон или Полу конь, это то ли имя, то ли обозначение его естества.
– А китоврасы?
– Русский синоним слова кентавр.
– Вот оно как… А какие песни они считали душевными?
– Очень ценили арии Орфея, сына Аполлона, написанные и исполненные им самим. Много сотен лет прошло с той поры как жил великий певец, но равного ему по таланту композитора и исполнителя пока не рождалось.
– Мы, боюсь, тоже послабее будем, да и гомосексуализмом не увлекаемся, – припомнив миф про Орфея, заметил я.
– Он же, чтобы Эвридику, свою жену, выручить, аж в царство мертвых пошел! – возмутился Боб.
– А после того, как не выручил, в женщинах разочаровался, и начал усиленно учить юношей любви к мужчинам. То есть, говоря на грубом языке 21 века, взялся склонять их к пассивной педерастии.
– Не верю!
– Проверь, – равнодушно сказал я. – Всю Северную Грецию этому выучил, основоположник, можно сказать, такого обучения юношества.
Боб притих, видимо занялся проверкой.
Подошли Олег с Таней. Говорить стала более решительная богатырка.
– Хозяин, мы петь не будем!
– Что ж так? Хотя вы же наемники! Денег у вас сроду не было и нет, платье Татьяне оставят, а оборотень высунет хвост из дырки в трусах, да и побежит. А на общее дело вам наплевать.
– Зря обижаешь. Мы бы спели, только у меня голос сразу на какой-то визг срывается, а волчок уже на середине первого куплета, как пес под дудочку выть принимается, не выдерживает звуков собственного пения, хотя и находится в человечьем обличье.
– Покажите, – не поверил я. Поди поют, как все поют, а тут жеманничать начали, в стыдливость взялись играть!
Повизжали и повыли. Хм, не обманывают. Так для слушателей петь нельзя.
– Ладно, идите, чего ж с вами поделаешь…
У кентавров поднялся шум. Пора! Я собрал наших в кучу и спросил:
– Кто первый будет петь?
– Пой ты, Володь, – скомандовал Богуслав, – у тебя все-таки голосина невиданная, может сразу ей китоврасов ошеломишь, не придется нам позориться.
– А может мой голос именно после ваших голосков и блеснет? – решил поумничать я. – В мое время на выступлениях именитых певцов вообще так было принято: вначале выпустить на сцену второстепенные голосишки, а уж к концу блистал сам мастер.
Но тут народ разорался, и я пошел звать слушателей.
– Вы чего там голосите? – поинтересовался Хирон. – Распеваетесь?
– Распелись уже, – мрачно буркнул я. – Идемте, возле нас встанете.
Галдящие китоврасы вновь окружили нашу ватагу кольцом, притихли (какие они все-таки шумные!), и концерт начался. В связи с тем, что грабители поголовно говорили басом – сказывалась увеличенная и уплощенная против человека грудная клетка, я выбрал самый высокий тенор-альтино – удивим этаким нестандартным для них вокалом.
Во поле береза стояла,
Во поле кудрявая стояла,
Люли люли стояла,
Люли люли стояла.
К концу я уже выдавал такие рулады, что ахнешь!
Я ж пойду погуляю
Белую березу заломаю.
Люли люли заломаю.
Люли люли заломаю.
Срежу с березы три пруточка
Сделаю три гудочка
Люлю люли три гудочка
Люли люли три гудочка.
Конечно, незатейливо, да зато как душевно!
Но кентавры оценили эту вещицу иначе.
– Зачем было ломать дерево? Из-за дурацких трех дудок? Собрался в три горла дудеть?
Что ж, не прошел фольклор, выставим классику. В этот раз загудел привычным для слушателей низким басом-профундо.
Вечерний звон! Бом! Бом! Вечерний звон!
Как много дум наводит он! Бом, бом.
Выражение лиц конелюдов представляло собой смесь равнодушия и скепсиса. Конечно, где тут в этой степи проникнешься прелестью колокольного звона! Тут и церквей-то близко никаких нету.
Резерв! Затянул колоратурным контральто:
Соловей мой, соловей
– перешел на плавающее сопрано:
Га-а-ала-а-асистый са-а-алавей!
Женская прелесть тоже никого не вдохновила. Разгром был полный!
Хирон сказал:
– Ты, конечно, голосист, и арии у тебя заманивающие, но душевной жилки в тебе нету. Нету притягательного огня, одухотворяющего пение. Иди отдохни.
Дальше пошло еще хуже. Кузимкула, Венцеслава, Наину и Фаридуна кентавры отсекли сразу за попытку исполнения песен на непонятных для них языках – душевности все равно не будет. Попытки иноязычных народов пристроить тексты с переводами были безжалостно пресечены.
– Много языков знаем, – басил стоящий справа от Хирона Агрий: – греческий, латинский, русский, печенежский, половецкий, неплохо понимаем и хазарский, но таких странных наречий, как у вас, и не слыхали, и не ведаем.
Песен на указанных языках инородцы исполнить не смогли.
Матвей своим приятным баритоном успел исполнить только первый куплет и припев. Отправили улучшать репертуар.
– Не надо про резню и грабеж! Сами этим живем. Посиди, подумай, может чего безобидное вспомнишь.
Высунулся Богуслав. Все сразу вспомнили его пение про поход в Тьмутаракань и мысленно застонали. Предчувствия нас не обманули.
Полились какие-то мерзкие песнопения о разухабистой девице, творящей разнообразные непотребства и после этих действий припевом шло:
А Тася улыбнулась,
Назад не оглянулась.
Обдернула юбчонку
И отошла в сторонку.
Музыка была поганей некуда, вокал хромал на каждом шагу – периодически Слава даже пускал петуха. Пел он очень уныло, без вдохновения. Песня была длинной и даже не забавляла.
Я плюнул. С этим творением неизвестных авторов от степного грабежа точно не избавишься. В голову пришла неожиданная мысль: а что если спеть что-нибудь этакое льстиво-подобострастное?
Взять что-нибудь из того, что сотни лет ценится русским народом, к примеру:
Мне малым-мало спалось
Ой, да во сне привиделось.
Казацкого есаула заменить на догадливого кентавра:
А кентавр догадлив был,
Он сумел сон мой разгадать…
И только тут я впервые обратил внимание какова реакция слушателей на мерзопакостные боярские куплеты. Человеческий верх у всех вел себя по-разному. Одни уперли руки в боки и подбоченились, другие пытались дирижировать, третьи еще что-то, но равнодушным не остался никто. Передние ноги в лошадиной части приплясывали у всех, многие пытались тихонько подпевать. Триумф был полным!
