Борис Борсуков Ст
Сон Брахмы
Шале находилось на искусственной косе, уходящей одной стороной вглубь залива, а другой – упирающейся в пустыню. Дорога, ведущая от шале к искусственному оазису, на котором располагалась ферма Хайнеса, лежала через пустыню, или сахра, как называют ее арабы. Водитель весело насвистывал, видимо пугающий вид дороги, переметаемой песчаной поземкой, был для него не в новинку. Стрелка приближалась к 18 часам. «Ну зачем мне эта ферма, чего тянуть? – подумал я и сказал водителю, – Давайте не будем заезжать на ферму. Повернем направо возле ворот, я немного прогуляюсь, полюбуюсь на пустыню и вернемся в город».
– Вы хотите прогуляться сэр? – встревоженно спросил водитель, – не советую. Ветер несет много песка.
– Я недолго, пять минут, не более. Просто хочу получить личный опыт для книги о Ближнем Востоке.
– Надеюсь, вы будете осторожны и не станете задерживаться.
– Иншалла, – механически ответил я.
Мы остановились, через лобовое стекло виднелась полузасыпанная песком, древняя асфальтированная дорога. Звучит странно, конечно, – этой дороге было не более 30 лет, но выглядела она именно, как чудом сохранившийся древний артефакт. Вполне возможно, что ее положили на каменистую основу пустынного грунта без всякой подготовки, под действием минутной нужды или просто от невежества, а потом просто забыли о ней. Края дороги были изрезаны глубокими трещинами, как будто демоны пустыни изгрызли этот чужеродный символ вторжения цивилизации. Водитель остановился, просто от того, что ехать дальше было ниже его достоинства. Эта дорога, теряющаяся в песке, дорога в никуда, была зримой метафорой моего состояния. Тревожился ли я о наступлении событий, которых я так безрассудно-любопытно ожидал и реализации которых способствовал? Наверное, нет. Так игра в жизнь часто становится важнее жизни… Стрелки часов показывали 18.00. Я открыл дверь и напутствуемый просьбами быть осторожным и надеждами, что Аллах будет благосклонен ко мне, вышел наружу. Пустыня сразу взяла меня в свои жаркие, сухие объятья. При такой жаре, пожалуй, лучше чем-то укрыться. Я снова открыл двери и надел пиджак, который захватил с собой на прием. Водитель одобрительно закивал головой и подал мне кусок белой материи. «Позвольте сэр», – проговорил он и ловко повязал ее мне на голове в виде арафатки, закрепив обручем. В пиджаке и арафатке солнечный жар не чувствовался так остро. Какое-то время, я бессознательно позировал перед водителем и самим собой, демонстрируя невозмутимость и выдержку бывалого естествоиспытателя. Затем отправился прочь от дороги в сторону неясно видневшегося вдали верблюжьего загона. Почва под ногами была твердой, но песок постоянно перемещался по ее поверхности, образуя локальные островки и мини-барханы вблизи возвышенных участков. Я отошел от машины метров на 200, но верблюжья ферма, к которой я направлялся, по-прежнему виднелась вдали в виде неясного контура. Я решил пройти еще метров двести, и если не достигну фермы, то поверну назад. Я обернулся и посмотрел на ожидавшую меня машину. Все как будто было в порядке. До фермы оставалось метров сто. Были ясно видны очертания крытого загона для верблюдов и палатка пастухов. Однако не успел я пройти и половины расстояния, как понял, что пожалуй, никакого порядка в моей ситуации нет, а напротив мне угрожает какая-то неясная опасность: внезапно все звуки исчезли, ветер прекратился и воздух превратился в какой-то вязкий, раскаленный кисель. Слабый, похожий на комариный писк, крик донесся сзади. Я обернулся лицом к машине и увидел водителя, который махал руками, попеременно показывая на запад и делая призывные жесты. На небосклоне с западной стороны виднелось небольшое темное облачко. «Чего он паникует? – подумал я. – Жарко правда, ну и что?» Водитель, кажется, был в отчаянии, что я не реагирую на его жестикуляцию и снова стал показывать рукой в западном направлении. Я повернул голову и чуть не вскрикнул от неожиданности – облачко, которое я видел только что, буквально за несколько минут превратилось в огромную бурую тучу, которая стремительно приближалась. Со стороны фермы послышались возбужденные восклицания. Несколько темных фигурок метались по загородке, срывали тент и сворачивали палатку. Одна из фигурок что-то кричала, явно обращаясь ко мне. Верблюды сбились в кучу и прижали головы к земле. Ощущение катастрофы охватило меня. Раздался металлический звон и внезапно поднялся бешеный вихрь. Струи песка винтообразно взмыли в воздух и мгновенно закрыли все вокруг. Стало трудно дышать, – пришлось сорвать арафатку, замотать ею лицо. «Песчаная буря, вот что это такое!» – мелькнула мысль, и я побежал по направлению к ближайшему убежищу – верблюжьей ферме. Я бежал довольно долго, пока не выдохся. «Наверно, я пробежал мимо фермы», – в отчаянии подумал я и сел на раскаленную каменистую почву пустыни. К такому обороту дел, я был не готов. Лечь и лежать – так, кажется, поступают путешественники, застигнутые бурей. Только нужно найти какое-то укрытие от ветра, – думал я, ощупывая почву вокруг себя. Укрытия, конечно, не оказалось. Нужно встать и искать укрытие, боже, как глупо потеряться в двух шагах от фермы и ста метрах от машины… Я брел наугад, садился на песок и снова, подгоняемый инстинктом, вставал и брел. Кажется, еще недавно я сидел в кондиционированном салоне автомобили или беспечно шагал к верблюжьей ферме. Сколько же времени, на самом деле, прошло с этого момента? – я попробовал рассмотреть циферблат, но было слишком темно.
Глава 14
По-видимому, обезвоживание моего организма достигло критического уровня. Временами мне казалось, что меня окружает спокойный городской пейзаж. Мелькали обрывки воспоминаний о пережитых ранее путешествиях: дорога к пирамиде Солнца в Мехико, узкая улочка перед фонтаном Де Треви в Риме, аллея при входе в студенческий кампус университета Rey Huan Karlos в Мадриде. Последняя галлюцинация была особенно устойчивой – «Вот тебе и Рей Хуан», – подумал я, разглядывая гигантский рекламный треугольник, укрепленный на высокой металлической ферме. «От Хайнеса прямо к Королю… Не может быть, чтобы Слава завел меня в эту каменистую пустыню только затем, чтобы уморить жаждой. Постой, что-то он говорил про короля», – пытался я вспомнить. «Нет, скорее я вижу именно эту галлюцинацию, потому что только что говорил с арабским королем…» Мои мысли путались все больше и больше… «Слава! Где ты?» В ответ только вой и жар насыщенного песком ветра. Силы оставили меня, я присел на горячий камень и положил голову на колени… Следующее возвращение сознания сопровождалось резкой сменой обстановки. Пустыня куда-то исчезла, а я уже не сидел на камне, а куда-то шел. Пустынный ландшафт сменился безбрежным черным пространством. Жар заметно спал, хотя был еще достаточно силен. Поверхность земли, или чего-то похожего на землю, скорее угадывалась, чем была видна. «Куда же я иду в полной тьме? – подумал я в замешательстве. – Вдруг следующий шаг приведет меня в пропасть?» Я остановился. Кто-то мягко коснулся моего плеча. Я обернулся: рядом со мной стоял Володя – мой старый и единственный друг, который трагически погиб несколько лет тому. С его появлением непроницаемая чернота немного расступилась. Я четко видел его серьезное и отрешенное лицо.
«Я умер? Как хорошо, что я тебя нашел. Я всегда верил, что мы встретимся», – сказал я, испытывая интенсивное состояние облегчения и даже восторга.
Как все-таки отлично устроен мир! Оказывается, смерть – это что-то вроде посещения стоматолога – немного помучался и ты снова можешь радоваться жизни. Володя и, может быть, много других дорогих мне людей, снова восстанут из мрака воспоминаний, станут доступны для восприятия… Все эти мысли вихрем пронеслись в голове. Тем временем, по-прежнему не говоря ни слова, он пошел вперед, кивком приказав мне следовать за ним. Я двинулся за Володей и даже обогнал его на полшага, чтобы спросить: «Где мы и почему ты молчишь?»
– Мы идем к месту, где может висеть Вселенная, в которой мы жили, – ответил он, голосом таким же бесстрастным, как и его лицо.
– Может висеть? Как это?
– Может быть, ты сейчас это увидишь, – сказал он и указал рукой прямо перед собой.
Манера поведения моего друга резко изменилась. Мягкая и предупредительная при жизни, она сменилась на властную и безапелляционную. Неопределенное и драматическое положение, в котором я находился, не оставляло мне сил обдумывать сущность и причины этой перемены, но все же загадочная манера, в которой проходил наш диалог, была так тягостна, что я не удержался и спросил: «Ну объясни мне, что это значит? Если я умер, то где я? В Бардо тибетских лам и ты даешь мне наставление по поиску Предвечного Ясного Света?»
– Да, то, что ты чувствуешь, похоже на то, что ламы называют Бардо, точнее, это похоже на вторую стадию Чикай Бардо и ты можешь увидеть свет, но это не будет Предвечным Ясным Светом. Момент видения Ясного Света уже упущен.
«Вторичную Ясность?» – эти термины, как бы сами всплывали из каких-то, безнадежно забытых, уголков сознания, что удивляло и одновременно беспокоило меня. «Впрочем, чему тут удивляться, если все так странно переменилось», – подумал я, и одновременно понял, кто такой Володя. Во второй стадии Чикай Бардо умерший видит Часовых Вечности в образе любимых, друзей, богов, дэвов. «Ты – Часовой, я должен порадоваться и обратиться к тебе, чтоб ты открыл Великую тропу», – спросил я.
Вместо ответа Володя вновь указал рукой в прежнем направлении. Тьма в этом направлении была так же непроглядна, как и в любом другом.
– Ты можешь и должен увидеть, иначе тебя ждут переживания похуже сцен убийств и пожара.
– Какого пожара? А, в Доме Профсоюзов? – я вздрогнул от неожиданности. «Так вот почему так темно, это черный дым!» – в панике подумал я.
– Это дым в Доме Профсоюзов и мрак песчаной бури, одновременно. Это также мрак и жар из соседнего Бардо Хониид – мира кармических наваждений, куда ты попадешь, если не разглядишь света.
– Так где же я умер – в пустыне или в Доме Профсоюзов?
– Ты умер в обоих местах, но где бы не закончилось Бардо Жизни, Бардо Смерти начнется тут.
– А ты? Что ты тут делаешь?
– Я – это твое ожидание Часового в облике друга, и в этом качестве я напоминаю тебе о свете Вторичной Ясности.
– Так существует этот свет или ты только цитируешь Книгу мертвых, которую я когда-то читал? С тобой ли я говорю или сам с собой?
– Конечно, сам с собой, как и всегда. Все, с кем ты общался в жизни, были лишь зеркалом, которое ты любил или ненавидел, в зависимости от того, отражались ли в нем лучшие или худшие стороны твоей натуры. Однако переход между жизнью и смертью существует на самом деле. Можно условно называть его переходом от Бардо Жизни к Бардо Чикай. Первую фазу Бардо Чикай ты не осознал, поскольку сцены убийства в Доме Профсоюзов отвлекли твое внимание. Ты очнулся во второй фазе и должен определить, как потечет поток выполнения. Это и значит увидеть тот или иной свет.
– Поток выполнения? Боже мой, так ты Слава, а не Володя, – сказал я, вглядываясь в его лицо и со страхом ожидая, что знакомые и милые черты друга заменятся на лицо мужской или женской ипостаси пастора. Однако, перемен не последовало.
– Я – Часовой, в каком бы облике ты меня не видел. Я – процесс, который происходит во время смерти. Но так как ты знаешь природу этого мира, как сна Брахмы, то свет Вторичной Ясности для тебя откроет необычный путь. Но для начала ты должен его увидеть, – и Володя снова указал мне направление.
Я вновь стал вглядываться в темноту и, наконец, на пределе напряжения зрения увидел вход в какое-то помещение. Продолжая вглядываться, я начал различать нисходящую лестницу, ведущую в огромный вестибюль. Непроизвольно я стал пробовать спуститься по этой лестнице, пробуя ногой очередную ступеньку и не веря в ее существование. Голос Володи вернул меня назад: «Нет, это не та дорога. Смотри еще».
– А что это за лестница и вестибюль и как я могу их не видеть?
– Это последнее, что ты видел в коридоре Дома Профсоюзов. Это галлюцинация, как следствие отравления угарным газом. Закрой и открой глаза и снова смотри в этом направлении.
Я повиновался. Закрыв глаза, я увидел быстро мелькающие сцены пожара, падающих из окон людей, которых добивала беснующаяся толпа… В ужасе я опять открыл глаза и вновь окунулся в пышущий жаром мрак. Володи я уже не видел и даже не ощущал его присутствия. В отчаянии я сел на землю. Перемена положения тела произвела фантастический результат: жар и мрак вдруг исчезли. Оглядевшись, я понял, что сижу на полу в каком-то коридоре. Над головой текла черная река дыма, которую выносило в разбитое окно. Из этого же окна на меня лился поток холодного чистого воздуха. За окном был смутно видный контур чего-то, напоминающего чахлый куст. Не поднимаясь, я пополз к окну. По мере приближения к кусту, сумрак вокруг меня постепенно рассеивался, и вскоре стало ясно видно сплетение тонких ветвеобразных прутиков, растущих из одного корня, издали, в самом деле, напоминающих куст. Природа этого сплетения из прутиков была неясна. Иногда прутики казалось продолговатыми кристаллами, присыпанными пылью пустыни, иногда остовом какой-то архаической конструкции, стоявшей здесь тысячелетия тому, иногда окаменевшей водорослью, оставшейся со времен потопа. На одном из ответвлений этого куста висел бесформенный лоскут паутины. Паутина казалась более освещенной, чем куст.
Я подполз поближе и, напрягая зрение, стал рассматривать лоскут.
– Погоди, сейчас я должен обратить твое внимание, что таких кустов очень много, – снова услышал я голос Володи, – Посмотри вокруг.
Действительно, вокруг меня и вдали виднелось множество таких дендритов. Странно, что я не видел их раньше. Казалось, было невозможно ползти по этим зарослям, и не наткнуться на один из них.
– Если тебе удалось увидеть один куст, то можешь увидеть и другие, тут нет ничего удивительного, – заметил Володя.
Вблизи стало видно, что лоскут – это просто клочок тумана, зацепившийся за ветки куста.
– Так это просто туман!
– А ты присмотрись внимательнее, – сказал Володя, – это самое важное из того, что тебе или кому-то другому приходилось видеть.
Я снова приблизил глаза к клочку тумана на расстояние в несколько сантиметров. Да, это был не туман. Это было скопление мельчайших частичек, каждая из которых, в свою очередь, безгранично делилась на субчастицы. Я видел одновременно бесчисленное множество необычайно мелких и, в то же время, безгранично подробных образований, которые мягко переливались белесо-голубоватыми тонами. Чем больше я вглядывался в этот туманный объект, тем подробнее я его мог рассмотреть. Наконец, я почувствовал, что этот туман втянул меня внутрь себя и теперь вокруг, сколько хватало взора, клубились мельчайшие частицы светящегося тумана. Я растерянно обернулся: пустыня и Володя исчезли и утонули в этом тумане. Я протянул руки, ощупывая пространство вокруг себя, в надежде натолкнуться хотя бы на куст, но тщетно – нигде не было ничего, кроме тумана. Более того, внезапно я осознал, что внизу тоже нет ничего, кроме тумана.
– Володя, – крикнул я, – как мне отсюда выбраться?
– Никак. Ты всегда был и будешь там. Это твоя Вселенная, а капли тумана – это галактики, или то, что называется галактиками. Присмотрись еще, попробуй увидеть то, из чего состоят капли.
– Мне кажется, что если я еще раз попробую что-либо разглядеть, то мне конец. Я и так не знаю, жив я или нет, и стоит мне войти вглубь капли, то это определенно прикончит меня, – в отчаянии ответил я.
– Напротив, чем больше ты будешь входить в эту каплю, тем живее ты будешь. Сейчас ты бесплотный дух и все, что относится к плоти, материи, пространству и времени для тебя просто туман. Ты сейчас узнаешь ответ на вопрос – что такое жизнь.
– А вдруг я не пойму или не попаду туда, куда нужно? Вдруг в капле, которую я буду рассматривать, нет моей звезды, или она есть, но это не Солнце?
– Все они одинаковые, и ты обязательно попадешь куда нужно.
– Нет, подожди! Как это – я дух?
– Ты человеческий шаблон с пустым классом координат и времени.
– Что это за шаблон? Кастанедовский? А кто стер мои координаты?
– Пусть кастанедовский. Это просто слово, которое двигает твое осознание в нужном направлении. Класс временных и пространственных координат автоматически опустошается при смерти. Иначе говоря, смерть случается, когда он опустошается. Это одно и то же.
– А моя память? Ведь я ясно помню, как ходил в школу, отца и мать, Володю и тебя, поездку в пустыню. Все помню, кроме пожара. Как это совместить с тем, что меня нет?
Володя отрешенно смотрел мимо меня. В его глазах мне почудилась печаль. Кроме того, его образ стал медленно растворяться в окружающем тумане.
– Пожар? – как бы нехотя сказал он, – это ты его зажег, атомную бомбу над Хиросимой тоже ты взорвал. Все, что ты помнишь, и даже все, что не помнишь, вплоть до зарождения Вселенной и начала жизни на Земле, – все произошло от тебя. Скажу больше, сейчас это случится заново. Ты снова создашь Вселенную, как только пристальнее станешь всматриваться в туман.
– Как это я? А кто же были люди, которых я знал и которые жили до моего рождения?
Мне показалось, что призрак Володи толкнул меня в спину своей бесплотной рукой и я кувырком полетел внутрь капли тумана. Как это описать? Просто я увидел, что туман состоит из множества идеально круглых светящихся шариков и меня стремительно несет в один из них. Затем – ощущаемый, как разрыв целлофановой пленки, всесокрушающий хлопок, и я оказался внутри какого-то пустого пространства, ограниченного сферой, подобной звездному небу. При этом я уже не чувствовал тела и был просто какой-то точкой, обладающей способностью быстро перемещаться в произвольном направлении. Если я точка, то почему мое поле не сферично, а подобно полю зрения человека. А что это за точки в пустоте? Звезды? С этим вопросом я оказался вблизи одной из них и увидел, наконец, что-то знакомое. Привычная картинка спиральной туманности. В сознании всплыла сценка из школьного урока: наш учитель спросил, что бы мы увидели, если бы поднялись высоко над диском нашей галактики? После некоторой паузы учитель сам ответил на свой вопрос: мы увидели то же самое звездное небо, только вместо звезд были бы галактики. «А если бы мы поднялись невысоко над нашей галактикой, то что бы мы увидели?» – спросил один одноклассник. «Почти то же самое, просто с одной из сторон неба звезд было бы больше», – ответил учитель… Да, учитель был прав – мое поле зрения мгновенно изменилось. Слева, сколько хватало поля зрения, была видна огромная светящаяся равнина, состоящая из мириадов звезд в обрамлении клубов слабосветящихся газо-пылевых облаков. Мои желания исполнялись с необыкновенной легкостью, как будто я был в гигантском планетарии зрителем и лектором одновременно. «Теперь на Землю, где тут Млечный путь?» – подумал я. Картина звездного неба совершила головокружительный вираж, и я полетел в горизонту звездной равнины. Сейчас появятся рукава галактики, если только она спиральная, мой путь – между рукавами. Рукава действительно появились в виде нескольких звездных рек, вытекающих из звездной равнины, над которой я летел.
«Как это происходит? Стоит о чем-то подумать и это мгновенно происходит? Но ведь это не может происходить наяву, для этого понадобилась бы скорость, в миллионы раз превышающая световую», – думал я, пролетая между двумя звездными рукавами, которые воспринимались как два берега широкой реки, покрытые светящимся туманом. Слава, наверно, бы сказал, что никаких расстояний и скоростей на самом деле нет – просто меняются координаты точки восприятия. Это сон, и я рано или поздно проснусь. Только где? В пустыне, в Доме Профсоюзов или, может быть, в этом звездном рукаве? Последняя перспектива показалась мне самой пугающей. Между тем, я незаметно вошел внутрь относительно малоосвещенного пространства. Насколько хватало поля зрения, меня окружало обычное звездное небо. «Если я увижу созвездия Большой Медведицы и Ориона, то я уже у цели», – подумал я, оглядываясь по сторонам. Знакомых очертаний созвездий я не нашел, зато я увидел нечто странное – какой-то объект, напоминающий двухстворчатую раковину моллюска, скрытую под дырявым покрывалом из светоотражающего тканного материала. Сквозь многочисленные дыры в этом покрывале угадывались контуры створок раковины неопределенно-коричневатого цвета. Этот объект мгновенно притянул мое внимание и точка моего восприятия расположилась на расстоянии в несколько метров от его поверхности. Приближение к раковине сопровождалось двумя феноменами: оглушительно резким звуком и исчезновением звездного неба. «Что это за новая напасть? – я испугано озирался по сторонам, но видел только кромешную темень. – И что это за звук в безвоздушном пространстве?» Внезапно я вспомнил, что уже слышал похожий звук и видел исчезновение предметов во время памятного путешествия со Славой у подножья временной волны. Только тогда этот звук был слабым, а мрак не таким густым как сейчас.
– Значит, я в будущем и судя по силе звука, в отдаленном будущем. Будущем, вот только будущем чего? И как из этого будущего выбраться? – напряженно думал я, рассматривая раковину, которую можно было бы назвать летающей тарелкой, учитывая контекст происходящих событий, если бы не особенности ее конструкции, которая была явно рукотворной и даже в чем-то кустарной.
Диаметр обода раковины был более десяти метров. Продолжением обода были две рифленые крышки, образующие внешнюю поверхность «тарелки». Каждая крышка состояла из огромного плоского правильного многоугольника, соединенного по сторонам с равнобедренными трапецеидальными боковыми стенками, так, что малые основания трапеций соединялись со сторонами многоугольника, а их боковые стороны – друг с другом. В свою очередь, большие стороны трапеций одной из крышек соединялись с большими сторонами трапеций другой крышки, образуя правильный многоугольник со сторонами около двух метров. Устойчивость конструкции каждой крышки, вероятно, обеспечивалась тремя, радиально расположенными и соединенными в центре многоугольника, арочными фермами, возвышающимися над многоугольными крышками и, опирающимися по краям на шесть наклонных двухтавровых колонн. Между двумя смежными колоннами располагалось три трапециевидных боковых стенки. Поражала какая-то примитивность исполнения конструкции этого объекта. Вероятнее всего, изделие было собрано путем сваривания специально выкроенных листов малоуглеродистой стали. Именно кустарность конструкции этого загадочного объекта, немного успокоила меня. «Чушь, – подумал я, – это просто проекция мысленных образов, причем нелепая настолько, что видны следы неаккуратных и небрежно зачищенных сварочных швов. Однако, что же эта проекция означает?» Этот вопрос сдвинул точку восприятия и она двинулась по периметру конструкции в поисках объяснения. Наконец, на одной из трапециидальных стенок, обнаружился полуметровый иллюминатор». Ого! – подумал я, – да это просто битловская желтая подводная лодка, севшая на межзвездную мель». Иллюминатор был вмонтирован в задраенный изнутри люк. Внутри раковины был абсолютный мрак. Неодолимое любопытство приковывало мое внимание к этому объекту. Точка внимания обогнула периметр конструкции еще раз, осмотрела крышки раковины с обеих сторон и, ничего не обнаружив, кроме еще одного люка и иллюминатора в другой половине раковины, вернулась обратно к первому иллюминатору. Света из иллюминатора было недостаточно, чтобы рассмотреть что-либо внутри. «Стоп, – подумала моя точка внимания. – А какой, собственно, свет может проникнуть через иллюминатор? Ведь вокруг полный мрак! Ну конечно, ведь это всего лишь образ, а раз так, то я могу его подсветить, как в управляемом сновидении!» Действительно, объект вдруг стал самосветящимся, как снаружи, так и внутри. Более того, моя точка внимания проникла внутрь раковины и зависла в верхней части одной из ее половинок. Внутренность раковины была разделена поверхностью, представляющую собой ее экваториальное сечение и являющуюся, как бы полом помещения, которое представляла собой половинка раковины. На этом полу лежала, взявшись за руки и образуя правильное кольцо, группа людей. Группа располагалась так, что их ноги были обращены внутрь и к центру кольца. Тела были пристегнуты к поверхности широкими ремнями типа автомобильных поясов безопасности. На поверхности пола, рядом с каждым членом этой группы тянулись какие-то провода и гофрированные шланги. Внутри раковины не было ничего, что бы объясняло то, как она оказалась в космосе или как эти люди оказались в ней. Это было похоже на какую-то схему, а не на реальный объект. В то же время люди, находящиеся в ней, выглядели совершенно реальными. Я стал двигаться вдоль обода, рассматривая их лица. Круг составляли мужчины и женщины, лежащие попарно. Лицо одного из мужчин, лежащих в этом круге, показалось мне знакомым. Я приблизился к нему и оторопел. В круге лежал я или мой двойник. Его глаза были закрыты, а лицо и руки покрывала легкая изморозь.
– Что же это значит? Значит ли это, что это конечная точка моего путешествия? Но что я должен делать здесь? Бесконечно находиться в этом безвременьи, наблюдая за этой гротескной «летающей тарелкой», или она отправится в путешествие, а я должен буду ее сопровождать? Может быть, я должен обрести тело, слившись со своим двойником в «тарелке», – эти и подобные вопросы беспокойным роем вились на периферии сознания, в то время, как я не мог оторваться от лица своего двойника. Что, если попытаться как-то проникнуть в это тело? Внезапно желание получить тело охватило меня с необыкновенной силой. Это состояние было новым. Кажется, еще недавно тяготы телесной жизни были невыносимыми для меня. Однако, бестелесное существование оказалось неизмеримо хуже. Какое счастье обладать телом, пусть даже старым и больным или телом в страдании! Я сосредоточился на желании воплотиться в теле моего двойника. Вначале я увидел слабый, как бы призрачный, свет. Этот свет вдохновил меня на новые усилия. Я как бы втискивался в это тело и чувствовал, что понемногу охватываю его, подобно плющу, обвивающему дерево. От тела исходил пронизывающий холод, но это только придавало дополнительный азарт моим попыткам овладеть тем, что после моих скитаний в раскаленной пустыне, представлялось мне сокровищем отдохновения и забвения. Есть ли бессознательное у точки восприятия? Если есть, то я бессознательно стремился к смерти, как синониму прекращения переживаний. Мне хотелось, чтобы это зеркало, в котором постоянно и бесконечно что-то отражалось, манило, возмущало, распадалось, вызывало надежды, гасило их, – наконец, покрылось инеем, замерзло и разбилось. Казалось, что вот-вот я проникну в тело двойника, но оно оставалось неприступным. «Легче слепой черепахе попасть головой в ярмо, что носится по водам океана, чем духу стать животным. Стать человеком еще труднее». Впрочем, что значит стать чем-то или кем-то? Ощущения и действия в этом теле! Ощущений не может быть, потому что тело погружено в межзвездный холод. Действия? Я попробовал коснуться ногами соседей. Вдруг в центре кольца возник столп света, пришедший из бесконечности над «тарелкой» и уходящий в бесконечность под ней. В его призрачном свете я увидел, как ноги всех обитателей «тарелки» пришли в движение, дополняя кольцо соединенных рук кольцом соединенных ног. «Господи помилуй!» – невольно вскрикнул я, потрясенный зрелищем синхронного движения конечностей замороженных существ.