Кости Азазеля
Психофора
Глава 11
Психофора улетает
Облака и яркие, разноцветные полосы – швы на изорванной атмосфере, и даже звезды тянулись за улетающей к горизонту Психофоре. Возможно, если идти вдоль этой небесной тропы, получится добраться до башни в самом центре мироздания, где сегодняшний день еще даже не начался, а то и вовсе успешно прожит не одну сотню лет назад. В той башне можно начать свой путь заново, и неплохо было бы воспользоваться данной возможностью, если новый день окажется хуже уходящего.
Город постепенно погружался в сумеречную синеву. Уставшие от лавиноподобного безумия случайного февральского дня жители ныряли в нее, как в прохладный оазис ныряет пустынный бродяга. Краски кислотного сумасшествия стремительно гасли. По стенам, по асфальту, по одиноким деревьям и плотно засаженным паркам расползались черно-синие тени. В них, если приглядеться, можно было заметить потоки сменяющих друг друга цветов: темно-фиолетовый, темно-зеленый, темно-синий, черный – круговорот одних темных оттенков. Метаморфозы выдохлись. Фантасмагории вернулись на периферию зрения, где их привычный мир. Шизофренические галлюцинации расползлись по своим хозяевам. Рельсы солипсического поезда вновь зациклились – трансцендентность вернулась в руки субъекта, оставив общественность тихо вариться в рутинной заурядности.
Мир возвращался в «нормальность» на глазах. Лишние здания неуместных стиля, дизайна или геометрии схлопывались в пространстве, сливались друг с другом, уходили под землю или развевались по ветру. Лишние люди, заблудившиеся во времени и пространстве, исчезали, растворялись в стенах и асфальте – стоило лишь моргнуть, как целые группки мирно гуляющих пропадали, словно их и не было, точно наваждение, точно фантомы.
Пространство все еще трещало от всевозможных звуков. Потусторонний треск, вселенский хохот, фотонная трель, хтонический грохот. Мир возвращался в некое подобие кем-то принятой нормы, поэтому одни дыры затягивались, другие открывались. Тектонические плиты метафизического слоя реальности начали свой путь: в одной месте надлом, в другом расщелина, в третьем – настоящее нагромождение иррациональных погрешностей программы мира. Их уже не остановить. Будет новый рассвет, и миллионы закатов впереди, но волны преображения продолжат свой путь, ведь они затрагивают каждый уровень бытия – от эфира до глюонов.
А пока…
Пока ангелы покидают планету, возвращаются в свои норы за Юпитером, и боги засыпают до следующего раза.
Сбежавшие с бойни свинюшки брели в полном молчании по опустевшей дороге. Ни машин, ни прохожих. Они разъехались по своим делам, по своим мирам, по своим пространствам. Молодые люди шагали по середине проезжей части, будто пытаясь вновь проверить судьбу на прочность, как Евгений десяток часов назад.
Их тела – управляемые мозгом, передвигаемые при помощи мышц скелеты. Их тела – перистальтирующие волокна внутренностей, питаемые кислородом и глюкозой. Их тела – набор генов, молекул, атомов. Их тела – неидеальный материал, который следует доработать.
Мысли – бесполезные электрические импульсы в планетарном биополе. Желания – сгустки псевдоважных смыслов. Им бы вернуться назад, в магазин. Отдаться на растерзание, продать свою нервную ткань по выгодному курсу, молить о прощении, самим рвать себя в доказательство раскаяния. Ведь только так у них есть шанс стать частью чего-то большего.
Возможно, будущее уже предстало перед ними. Но троица, будучи во власти пороков – эгоизма и кристаллизованного эгоцентризма – решила, что имеют право распоряжаться тем, что им было подарено на время – собственными телами. Вдруг Психофора дала четкий ответ на все их вопросы, пусть и звучали они совершенно иначе. Комета предложила им путь – истинный. Путь в светлое будущее через тернистое настоящее. А они, проклятые раздутым самомнением, решили, что сами смогут распорядиться своей жизнью.
Участие в эволюции – процесс отнюдь не приятный. Кто-то станет субстратом, кто-то материалом, а кто-то итоговым творением. Эволюционный ход не предопределен, но закономерен. И противиться своему месту, пытаться вырваться из рамок – проявление токсичной инфантильности.
Им было предложено отдать себя во имя прогресса. Они могли отдать свои ткани и органы самостоятельно, безвозмездно и продолжить существовать в совершенно иной ипостаси. Разумеется, в этом случае не было бы и шанса оценить и ощутить хоть толику от целой гаммы, квинтэссенции биологических и метафизических процессов, протекающих в новой субстанции. Однако это единственный шанс на подобное. И он не был утерян. Ведь будущее вполне способно взять все, в чем нуждается. Вопрос лишь в степени насилия.
В подобных мыслях варились они втроем. Справиться с нигилизмом непросто, когда кто-то попытался разобрать тебя на запчасти, чтобы сделать лишнюю детальку для себя.
Глядя на рябящую в последних красках абсурдного дня синеву грядущей ночи, Диана позволила в последний раз усомниться себе в реальности, ведь завтрашний день будет в любой случае другим. Лучше, хуже, «безумнее», «нормальнее» – уже, пожалуй, не так важно. Другой, и это главное.
Рецепторы всячески помогали девушке усомниться. Она будто бы плыла в густой атмосфере сна, в котором даже твердой земле нельзя доверять. В голове легкий гул то ли от не до конца затихших метаморфоз, то ли из-за перегретого мозга. И картинка в глазах предательски потускнела, подчеркивая несостоятельность швов действительности.
Так или иначе, с какой бы степенью достоверности Диана ни согласилась, вполне обыденные переживания мучили ее.
Она не могла избавиться от мысли, что в конечном итоге оказалась одна перед иррациональной опасностью. Нет опоры нигде.
Рядом шагал Евгений – человек, с которым она знакома половину своей жизни. Но в нем она так и не смогла увидеть кого-то внятного. Друг, любовник, груша для битья или источник всех проблем? Для первого Евгений слишком нестабильный, слишком мутный, слишком опасный. Любовник? Ему откровенно наплевать на Диану, как на женщину. Хочет ли он вообще кого-то в сексуальном плане? Черт его знает. Да и наплевать. Грушу для битья из него не сделать: непредсказуемость Евгения играет ему на руку. Да и скорее он что-то подобное сделает из Дианы. А вот что касается источника всех проблем… Идея, конечно, неплохая. Можно свалить на него если не все, то многое. Если не сейчас, то будущем.
Что же можно сказать про Дмитрия? Что же можно сказать про что-то придумавшего себе дурочка Дмитрия? Она-то всего лишь хотела поразвлечься. Понаблюдать за растерянностью того, кто несколько лет бегал за ней, почти получил желаемое, но упустил в последний момент. Жестоко, но забавно.
Но как же все могло пойти настолько не так! Почему рядом в этот день оказался именно он? Явно решил, что заслужил что-нибудь за прожитый из-за нее буквально на фронте день. И возможно, заслужил бы, не будь он Дмитрием. Таким смешным, неловким Дмитрием со скучными целями и мечтами.
Диана дала волю одной выворачивающей на изнанку мысли. Лиза ушла. Единственный по-настоящему близкий человек. Точнее ее забрали.
Но…
Девушка боялась, что запомнит Лизу разорванной, изуродованной. Боялась, что ее голос из глотки пожравшего и впитавшего ее монстра будет звучать громогласно в самых диких кошмарах. Но нет. Диана словила себя на мысли, что знакома с ней не больше суток. Даже меньше: с момента звонка, когда она позвонила с мольбами о помощи.
Лицо, фигура, голос. Они, такие знакомые, но в то же время чужие, еще пока держатся в памяти, но вряд ли надолго. Видимо, Лизу сожрали не только физически. Судя по всему, переработана даже сама концепция Лизы, как нечто существовавшее когда-либо.
Эти твари не видят в людях ничего, кроме деталей. И если Лиза – кладовая деталей, значит, она не имеет смысла. В принципе. Ни как человек, ни тем более как личность.
И некому хотя бы высказаться. Потому что никто не поймет. Потому что каждому уходящий день принес собственные кошмары.
Никому не будет дела до чужого горя.
Мысли и воспоминания перемешивались в единый коктейль в голове Евгения. Что он помнил, что он знал, что думал, что планировал – теперь это все однородная субстанция, равномерно заполняющая череп.
Какое-то невнятное наваждение утром убедило его, что он способен контролировать фантастические силы, льющиеся с небес. Будто именно сегодня он наконец-то сможет крепко взять судьбу за вертлявую задницу и хорошенько прочистить ей энергетические каналы, перенастроить чакры. Но день подходит к концу, а в руках он держит еще меньше чего-то существенного, чем утром. Конкретика жизни, крайне успешно утекающая жидким песком сквозь пальцы, начала еще и испаряться. Абсолютная внутренняя уверенность, что он герой сегодняшнего дня, куда-то исчезла. И Евгений даже особо и не понял, когда пересек ментальный рубикон.
Шныряющий то тут, то там, в поисках неведанных даже ему смыслов, потерявшийся меж трех метафизических сосен – настоящим, прошлым, будущим. Откуда вышел, куда направляется? Это совсем неважно, когда в мозгах ожило осознание, что ушедшие дни особо-то и не нужны для формирования картинок так называемой действительности.
Сам ли или неосознанно Евгений отказывается от того, что принято называть личностью: воспоминаний о себе прошлом. И пусть ключ к счастливому будущему лежит через распутывание клубков давно ушедших дней, к этому делу следует приступить с холодной головой стороннего наблюдателя.
Вероятно, именно это и есть то, ради чего прилетела Психофора конкретно в его случае. Наверное, именно это имел ввиду отец, наставляя ожидать прилет кометы, о которой мало кто слышал, которую не каждый заметил. А сам он – отец – будучи таким же призраком, как и Психофора, вершит судьбу и всплывает в самые неожиданные моменты, обладает властью над жизнью Евгения куда большей, чем сам Евгений.
Такие выводы совершенно не радовали Евгения, но других никто предложить не мог. Он одинок на своем пути. И не сказать, ему так уж необходим спутник, но задавать вопросы в пустоту, не получая ответа, плохо для психики. Куда лучше, когда не отвечает кто-то конкретный, мыслящий и разумный, чем мертвый вселенский вакуум.
Совершенно сумасшедший день подходил к концу, а лучшее его завершение – горячий душ, плотный ужин и крепкий сон. К этому списку Дмитрий с радостью бы добавил бутылочку пива.
Слишком много он, пожалуй, узнал за сегодня о мире, о себе, о людях вокруг. Желания лгут, чувства созданы для манипуляций. Возможно, будь он другим человеком, Дмитрий ударился бы в религию, мистицизм или в мифологию для начала. Но нет.
Это все лишнее.
Дмитрий решил, что сам закончит проект. Тут он вспомнил, что сегодняшние наработки остались на компьютере Дианы вместе с флешкой. Но это совсем не страшно. Написали они вдвоем все равно пару строчек, прежде чем она начала свои непонятные игры…
Молодой человек отмахнулся от неприятных воспоминаний. Увы, он хотел бы пребывать в спасительном заблуждении, что все события уходящего дня – неприятный сон, массовое помешательство, один огромный розыгрыш или самая масштабная АРГ. Но нет. Дмитрий не мог позволить себе подобное. Он обязан смотреть на мир с широко открытыми глазами. Он обязан видеть его нутро, дабы замечать все уловки и выпады.
Сможет ли Дмитрий дальше спокойно жить, зная, что мир полон всякой нечисти, способен рассыпаться и собираться на глазах, да и в принципе объективность в привычном понимании этого слова под большим вопросом? Ответ он знал. Сможет, еще как сможет. И спать по ночам будет спокойно. И диплом он получит. И на работу устроиться. И семью заведет. А потом состарится и умрет. Его похоронят, отпоют, и будут поминки на девять дней, на сорок, а потом спустя полгода и год. Все как надо, все как положено, все как у нормальных людей.
Как же это возможно? А очень просто. Легко ли жить с мыслями о том, что в век изобилия от голода каждый год погибает почти десять миллионов? А что делать с фактом, что рабство никуда не пропало, и до сих пор является очень и очень прибыльным делом? А как же детское порно? Разве куда-то делись религиозный терроризм, расизм и семейное насилие? Что делать с зарвавшимися олигархами, совершенно оторванными от своих избирателей политиками, и священниками, благословляющих свою паству на тотальную войну ради мира, жизни и во имя всепрощающего и вселюбящего Бога? Как жить спокойно в мире, где есть плотоядные бактерии, пожирающие глаза черви и прионы, от которых даже минимальной защиты нет?
Дмитрий не знал ответа на эти и еще с десяток сотней подобных вопросов. А он родился, когда о них уже все знали и делали вид, что активно решают. Он не знал на них ответ, потому что никто не узнал. И все как-то жили и живут. И зачинщики, и жертвы, и наблюдатели, и спасатели.
Как какая разница? Цыганка с пьяным до полусмерти младенцем на руках настойчиво просит лишнюю монетку или инфернальный демон пытается вырвать кусок печени, дабы сделать его частью себя. Бомбы, ядерные боеголовки, разносящие города в пух и прах, или огромные исполины из параллельных реальностей, уничтожающие эти же города одной лишь ударной волной, поднявшейся от его шага. Запугивание адскими муками целую вечность или постоянное перерождение в моменте мучительной смерти здесь и сейчас. Мучиться от бесполезности полученного образования или страдать от осознания, что из всех возможных вариантов непостижимых в своем величии созданий, судьбой было выбрана участь стать маленьким, умершим не успев родиться в рамках вечности, существом, состоящим из сплошных рудиментов и парадоксов.
Мир как был несправедлив до трансцендентной перестройки, так и остался таковым. Тяжело будет только первые пару месяцев. Может быть, лет.
Дмитрий же выбирает спокойный быт. Ему нет дела до метаморфоз и оживших галлюцинаций, сорвавшихся с поводков солипсистов. Место ангелов в высших сферах, место богов над куполом мироздания, место древних, бесформенных и бестелесных сущностей в центре бурлящего хаоса. У всех есть свое место. Место Дмитрия на стуле в тихом офисе, где он делает свою работу и получает за это законную плату. Ни больше, ни меньше.
Но у него на душе все равно было гадко. Он чувствовал себя брошенным, преданным. День в пустую, а по ощущениям будто вся жизнь. Пустые знакомства, пустые события. Весь этот риск ни к чему не приведший, пустые надежды и сомнительные выводы. Ну, может быть, с Кариной что-то получится. Кстати, где ее номер.
Дмитрий начал крайне увлеченно рыться в карманах в поисках телефона. Но не нашел его.
– Блядь! – не выдержал Дмитрий. От его крика вспорхнули птицы где-то в парке, напротив которого они проходили.
Диана и Евгений остановились и уставились на парня.
– Нервы тоже ни к черту? – поинтересовалась Диана.
– Не твое дело, – ответил Дмитрий.
– Да мне в общем-то и плевать, – пожала девушка плечами.
– Зови такси, Димон, – скомандовал Евгений. – Дома поплачешь.
– А не пошел бы ты, – отмахнулся Дмитрий.
– Куда? – едко ухмыльнулся Евгений.
– Сам реши, – отмахнулся молодой человек.
– Нет уж, договаривай, – не успокаивался Евгений.
– Иди туда, где я о тебе больше никогда не услышу, – вздохнул устало Дмитрий.
– Поплачь, поплачь, – язвил Евгений. – А как закончишь, то зови такси.
– Слушай, вот чего ты засунул свой язык в жопу на складе? – спрашивал Дмитрий.
– Решил уступить такому невъебенному оратору, как ты, – улыбнулся Евгений. – Твои речи тронули всех нас до слез. Но спасла нас моя культяпка, – он похлопал обрубок правой руки, и резкая боль внезапно пронзила культю. Евгений чуть отшатнулся и вмиг покрылся холодным потом.
– И как мне тебя отблагодарить? – спрашивал Дмитрий. – Ноги целовать?
– Можешь просто отсосать, – прохрипел Евгений, пытаясь справиться с болью, и получил тут же в зубы.
Евгений упал, распластавшись на асфальте. Левая рука удачно подвернулась под затылок, чем спасла его от участи стать овощем. Дмитрий продолжал избивать Евгения. Удар по спине, удар по голове. Евгений особо не защищался, он что-то искал в кармане плаща, усиленно истекая кровью. И вдруг уже Дмитрий ощутил резкую боль в голени.
В руках Евгения блестело маленькое лезвие раскладного ножа, обагренное кровью. Эта же кровь окрасила в темный штанину Дмитрия и щедро вытекала из раны, пропитывая носок и обувь. Дмитрий уронил челюсть в беззвучном крике, и глаза его ошарашенно распахнулись. Он резво отпрыгнул, когда Евгений начал подниматься, держа нож перед собой.
Евгений сплюнул кровь, ядовито улыбнулся и сделал резкий выпад, старясь скорее испугать, чем ранить. И это у него получилось.
– Псих! – крикнул Дмитрий, прихрамывая, убегая.
– А ты что? – спросил Евгений у Дианы, пряча нож, вытерев его плащом.
– Ничего, – пожала плечами Диана и села на бордюр. – Посижу немного, отдохну.
– Ну ладно, давай, – сказал Евгений. – А я немного прогуляюсь по парку.
– До встречи, – сказала Диана.
Евгений ничего не ответил.
Глава 12
Зомби туда, зомби обратно
Виталий не помнил, как разбился, не помнил, как ожил. Он сидел в грязи возле перевернутого автомобиля. Протрезвевший и потерянный.
Он не помнил, как далеко отъехал от города и сколько оставалось до дачи. Так или иначе ни вперед, ни назад пути нет. День подходит к концу. День может жарить сколько угодно, ночь есть ночь. Виталий был уверен, что после заката ему совсем не поздоровится. Он глянул на небо – половина почернела, вторая медленно дотлевала. Время заканчивается. Но Виталию не хотелось куда-то уходить.
Он впервые за день сидит в полном блаженстве. Нет суеты, нет тревожащих мыслей. Их отголоски слышатся где-то на затворках разума, но до руководящего телом Я им не добраться. Виталия не пугала перспектива замерзнуть. Возможно, даже насмерть. Разумеется, он давал себе отчет, что пожалеет об этом, когда придет полноценная ночь. Ему не удастся развести костер, ему не согреться в машине и не дойти до дома. Возможно, природа закончит то, что он начал.
– Эй! Ты чего там расселся?
– А? – Виталий обернулся. Кто-то звал его со стороны дороги.
– Спрашиваю, чего ты расселся там? – с ним разговаривал высокий, худой старик, одетый в дорожный непромокаемый плащ. Накинутый капюшон подчеркивал острый овал бледного лица. Его фигура – практически идеальный темный прямоугольник – словно нарисована. Не видно рук, не различить ноги. И тот самый бледный овал словно парит в облаке осязаемой тьмы.
Глядя на незнакомца, Виталий не смог сдержать вздох полный печали:
– Разбился я, судя по всему, – честно ответил он.
– Понятно, – задумчиво ответил старик. – Ты там и собираешься так сидеть?
– А что вы еще предлагаете? – удивился Виталий.
– Поедем со мной, – предложил старик.
– Куда? – смутился Виталий.
– Подброшу тебя до города, – сказал старик.
– До города? – растерялся мужчина.
– Ну да. Тебе ведь уже пора домой?
Виталий неуверенно кивнул.
Старик помог ему выбраться из оврага, немного очистил от грязи одежду, утверждая, что всего-навсего не хочет чистить салон после Виталия, а потом пригласил его на переднее сиденье своего жигуля, украшенного абсурдными и дурацки пестрыми, блестящими наклейками: толстый кот, плотоядный цветок, летающая тарелка, хоккейная маска – и целая куча другой всякой ерунды.
– Классные наклейки, – усмехнулся Виталий.
– Внуки постарались, – ответил старик.
Жигули завелись и лениво двинулись с места. Полувековая тарахтелка довольно бодро неслась по пустой дороге. Мягкое, дрожащее сиденье, качающая головой собачка на бортовой панели и приятный, насыщенный запах от ароматической елки на зеркале усыпляли Виталия. За рулем старик держался, как примерный ученик автошколы. Он всем своим видом показывал случайному попутчику, как нужно водить.
Виталий поддался сонливости. Он закрыл глаза.
– Что случилось-то? – старик точно ждал этого момента.
– День говно, – сквозь дремоту ответил Виталий.
– Смерть должна была его сделать лучше? Или это закономерное продолжение?
Сон как рукой сняло. Виталий понял, что старик не отстанет, а его вопрос ударил в больную точку.
– Я умирать не планировал, – отвечал мужчина. – Само как-то получилось.
– А оно всегда так, – понимающе кивал старик.
Виталий на секунду призадумался, а потом спросил:
– Я действительно мертв?
– С какой стороны посмотреть, – пожал плечами водитель.
– Не думаю, что здесь много точек зрения, – проворчал Виталий.
– С юридической точки зрения, думаю, ты пока что живой, – пояснял старик.
– А с чисто человеческой? – поинтересовался Виталий.
– Кто знает, кто знает, – вздохнул старик. – Время покажет.
– Жутковато как-то, – съежился Виталий в сидении.
– Ничего, привыкнешь. Теперь и не к такому привыкать придется. Как звать-то?
– Виталий.
– Я Харитон.
В собирающихся сумерках они увидели бредущую по обочине фигуру. Длинные темные волосы развивались в порывах редкого ветра. Спортивная, грязная одежда, чем-то груженый рюкзак. Она шла так быстро, как могла. Почти бежала, но было очевидно, что сил осталось не так и много. Девушка хотела добраться до дома раньше, чем придет ночь. Этому сбыться не суждено. Если только…
Старик остановился около девушки. Виталий опустил стекло.
– Садись, дочка, подвезу, – сказал Харитон.
Заплаканная девушка глянула на мужчин. Тушь текла по ее белому лицу черными полосами. Рука, впившаяся в шлейку рюкзака, дрожала от обиды и напряжения. Вся ее фигура олицетворяла потерянность и отчаяние.
– Отвалите, – шикнула она и пошла дальше.
Харитон медленно двинулся следом.
– Скоро ночь, дочка. Как бы быстро ты ни шла, тебе не успеть.
– Не знаю. И вы тоже не знаете, куда мне нужно.
– Куда бы ты ни шла, скоро потемнеет, – сказал Виталий. – Мы довезем, куда тебе нужно.
– Двое старперов в задрипанной машине? – фыркнула девушка. – Я еще пожить хочу.
Харитон резко остановился. Он задумчиво потирал лоб. Девушка останавливаться не собиралась. Тогда старик тяжело вздохнул и поехал дальше
– Ты ее так и оставишь?! – воскликнул Виталий. – Она же совсем ребенок! Ее явно кто-то обидел! Блять, Харитон, быстро разворачивайся.
– И не подумаю, – сказал старик. – Она сделала свой выбор.
– Выбор?! Какой, сука, выбор?! Она в беде! – кричал Виталий.
– Я знаю, не ори, – устало отвечал Харитон. – Я не подбираю тех, кому со мной не по пути. Я бы хотел ее увезти, правда, – вздохнул старик. – Но, увы. На этой дороге выбор делается единожды.
– Она даже не знает, куда идет, – потерянно проговорил Виталий. Ему показалось, что он понял сказанное стариком. И мужчина подыграл самому себе. Чтоб хотя бы успокоить сердце.
– Молодость такова, – пожал плечами старик. – Не всех она заведет в хорошие места. Хотя порой в нашем возрасте не хватает подобного безрассудства.
– Это точно, – согласился Виталий, глядя в зеркало на девушку.
Она остановилась ненадолго. Уставшая, запуганная. Рюкзак упал с ее плеч, она села на землю и спрятала лицо в ладонях. «Сделала свой выбор», – повторял про себя Виталий. Сознательно ли? Вряд ли можно сделать выбор, если не знаешь, между чем приходится выбирать. Хотя она могла знать. Однако точно нельзя куда-нибудь дойти, если не знаешь, куда идешь. И абсолютно точно невозможно сбежать от рока, если он уже нагрянул.
– Ты веришь в судьбу, Харитон? – спросил Виталий, когда девушка скрылась из виду.
– В судьбу? – задумчиво повторил старик. – Судьба – это цепочка закономерностей. Просто ты не все видишь. Но сегодня с этим многие могут поспорить, – сказал он, глянув на небо.
– Красиво, – проговорил Виталий, проследовал за его взглядом. Он увидел огромную, сверкающую всеми возможными и невозможными цветами, комету, разрезавшую небо пополам. Она неслась на всех порах с горизонту, догоняя уходящее солнце. И казалось, что ночь придет после ее ухода, а не царствующей на небе долгие миллионы лет звезды. – Она там весь день была?
– С добрым утром, – усмехнулся старик. – Хочешь еще раз задаться вопросом, жив ли ты?
– Я спрашивал, мертв ли я, – поправил Виталий Харитона.
– Так каков ответ?
– Мне нужно с кем-то посоветоваться, – вздохнул мужчина.
Харитон ухмыльнулся и включил радио.
– О, ну, конечно. Кто ж, если не он, – покачал головой Виталий.
– Соглашусь, меланхолия была излишней, – говорил диктор, – но что ж поделать. Все мы люди. Вот и я поддался. Но да ладно, забудем. Меня сейчас волнует другой вопрос. Комета сразу прилетела на нашу половину шара или она прилетела с другой стороны? Я про то, что она куда дальше? Будет продолжать кружить вокруг или уже направляется в далекий космос? Это вопросы куда важнее, чем вам кажется. Если кажется, конечно, – диджей отпил чай и продолжил: – Я говорю об неопределенности. Можно даже вспомнить того зловредного кота Шредингера. Уверен, многие из вас сейчас сидят в томительном ожидании утра. Кто-то не сможет заснуть, кому-то будет просто-напросто не до сна. Но каждый из нас, друзья, думаю, задумался, а что если завтра утром это все не прекратится. И ведь для кого-то этот день стал лучшим в жизни, а для другого – сущим кошмаром. Одни из нас боятся, что завтра не вернется все на круги своя, другие молятся на это. И сейчас совсем не понятно, кто прав. Уверен, лучше всех тем, с кем вообще ничего не случилось. Да… порой рутина – настоящий спасительный круг.
Когда-нибудь Виталий вспомнит этот день с грустной улыбкой. «Да, было, – скажет он себе, – Это был отвратительный день. По-настоящему говеный». Сегодня определенно точно стало судьбоносным, но куда в итоге приведет дорога, которую Виталий в жизни бы не искал, разумеется, сейчас сказать невозможно.
Пока что можно сказать, что жизнь уничтожена. Либо дотлевает, либо уже превратилась в чистый прах. К тому же у Виталия есть все причины считать, что он мертв и едет сейчас в последний путь. Что ж. Не самая простая вещь, с которой можно свыкнуться.
Слишком много навалилось за один раз.
Виталий глянул на сосредоточенного старика. А знает ли он, куда держит путь, согласившись поехать с ним? Мужчина вдруг понял бредущую по дороге девушку. Причем в ней куда больше смелости признаться самой себе, что она не знает, куда двигаться дальше.
Виталий хотел бы расспросить ее о недалеком прошлом. Что случилось с ней перед тем, как она очутилась на дороге. Если он и она в похожей ситуации, если они зависли где-то на перепутье, если одной ногой у Аида за пазухой, то еще большой вопрос, кто из них сделал правильный выбор. Виталий вполне себе мог взять прямой билет в места, откуда не возвращаются. Или это незнакомка упустила последний шанс доделать что-нибудь важное. Покормить кота, скажем.
Неопределенность… Сплошная неопределенность.
– Видишь его? – Харитон подал голос.
– Кого? – Виталий выпал из своих мыслей и пригляделся к дороге.
У дороги сидел мужчина и грустил. Его белая рубашка пропиталась кровью, сидел он в луже крови, и кровь капала с лица. Голова его была сильно сдавлена обычным кожаным ремнем, а сам держался за голову так, будто она готова отвалиться и укатиться.
– Садись, – сказал Харитон, остановившись. – Подвезу.
– Что? Так сразу? – удивился незнакомец.
Его левый глаз западал и косил. Волосы висели липкими комками, по круглым очкам пробежали трещины, и бледным он был настолько, что понемногу начинал растворяться.
– Что стряслось расскажешь по пути, – брякнул старик.
– Ладно, – пожал плечами мужчина.
Он кое-как поднялся, шатаясь, спотыкаясь и падая, шел к машине два метра. С третьей попытки он открыл дверь. Со второй попал всем телом в дверной проем. Усевшись, тут же завалился на бок, а потом некоторое время упорно поднимался, чтобы закрыть дверь. Руки не слушались его. Голова ходила ходуном. Мужчина старательно прицеливался, чтобы схватиться за ручку двери и захлопнуть ее. Вскоре у него это вышло.
Незнакомец тяжело выдохнул и откинулся на сидении, закрыв глаза.
– Что стряслось? – спросил старик.
– Я, видать, умер, – пробубнил мужчина.
– С чего такие выводы? – поинтересовался Виталий.
– Мой череп лопнул, – невозмутимо отвечал мужчина. – Мой мозг вываливается. Я кое-как запихал его назад в черепную коробку. Наверное, часть оставил в кустах. Мозг запихал и стянул ремнем череп. Как-то держится, не знаю.
– Нихера себе, – проговорил ошарашенный Виталий.
– Ага. Друзья кинули меня, сволочи, – обиженно отвечал мужчина. – Договорились на путешествие в машине. Ну… точнее они собрались, а я напросился. Едем спокойно. Тут в какой-то момент один из них говорит, что они не путешествуют, а собираются улететь на Психофору. А потом дальше с ней бродить по космосу. Настойчиво начали мне предлагать выйти из машины. Я, конечно же, отказался. Меня предупредили, что я не выдержу перегрузки, что моя голова может лопнуть. Бред какой-то, – вздохнул мужчина. – Тогда один из этих мудаков предложил забить на меня. Лопнет, так лопнет. Второй начал ругаться, что я ему весь салон мозгами заляпаю.
– И в итоге что? – спросил Харитон.
– Они решили, что на комете им машина будет не нужна. Решили улетать! Дальше помню обрывками. Мы, кажется, начали взлетать. Резко заболела голова, и вот я уже лежу на земле, собираю мозги и череп. Очень странно…
– Что именно странно? – спросил Виталий.
– Мне действительно нужно пояснять? – удивился незнакомец.
– Куда тебя подкинуть? Что собираешься делать? – спросил старик за рулем.
– Мне б телефон зарядить, – задумчиво отвечал мужчина. – Высадите где-нибудь, где есть розетка.
– Я могу вызвать тебе скорую, – предложил Виталий.
– Я сам могу себе все вызвать, – покачал головой мужчина. – Когда заряжу телефон.
– Ты можешь позвонить с моего, – не унимался Виталий, пихая новому попутчику мобильный.
– Я смогу позвонить со своего, когда его заряжу, – мужчина оттолкнул руку Виталия.
– Ладно, – пожал плечами Виталий и отвернулся.
– Если я правильно помню, скоро должна быть заправка, – сказал новый попутчик.
– Так и есть, – подтвердил Харитон. – Не жалеете, что напросились к ним?
Виталий глянул на мужчину через зеркало заднего вида. Он лежал полусгнившим овощем на потрескавшемся кожаном сидении, тяжело дыша и беззвучно шевеля губами в параллельной беседе с Богом. Он время от времени кривился от боли, и обломки скрепленного ремнем черепа приходили в движение с еле слышимым характерным скрежетом. Он этого он кривился еще сильнее и слегка дергал головой, усиливая движение костей. Из такого патологического цикла мужчина выбирался на грани обморока. Но проходило не так много времени, и боль вновь сковывала его.
– Мне сейчас думать больно, – тихим голосом отвечал мужчина. – О переживаниях я вообще молчу. Знаете, какую боль напоминают мысли? Они напоминают зубную боль. Словно кариес есть сразу тридцать два зуба, только внутри башки.
– А на что похожи эмоции? – спросил Виталий.