Антон Краснов
Семь отмычек Всевластия
– Очень просто, – засуетился Добродеев, – все очень просто. Тут дальше рукою самого босса было приписано: «Сложить в Сферу, которая воссияет на месте приземления первого человека, познавшего космос. Сфера та появится при приближении всех семи Ключей. И когда семь и одна…» Сфера, надо полагать, – быстро пояснил Добродеев. – «И когда семь и одна станут единым целым, то смирятся люди и власть над миром упадет в руки владыки».
– Бред, сущий бред, – сказал Афанасьев. – Какие отмычки, какая сфера, к чертям собачьим!
– А вот не надо сопрягать мой народ с собачьим племенем, – обиделся Добродеев. – Я же не скрещиваю людей ну, например, со свиньями.
– А как же, если принять на веру этот документ, можно достать все эти вещи? – поинтересовался Афанасьев. – Если, скажем, с топором Линкольна, трубкой Сталина и с волосами Наполеона еще куда ни шло – можно достать в музее или в частных коллекциях, – то кинжал в крови Цезаря и тем паче хвост кобылы хана Батыя!.. С этим как?
– Мне другое непонятно и не вызывает доверия, – произнес Эллер, – неужели люди научились летать в мировой эфир, как сказано в этом документе? В таком случае они должны уподобиться богам.
– Ну почему же, – возразил Колян Ковалев, медленно оттаивающий от явления инфернала Добродеева народу, – вот ваш козел Тангриснир прилетел же из космоса, но ведь он же не бог, верно? Бог не стал бы жрать бампер от моего джипа. Его взяли, всунули в космический корабль, или как это у вас там называется, и напутствовали: лети, мол, козел. Вот и у нас примерно то же самое сказали Гагарину, когда запихали его в «Восток».
Все дионы воззрились на Коляна Ковалева. Единственный глаз почтенного Вотана Боровича подернулся дымкой и заалел, как предутреннее зарево. Ушлый Добродеев, обнаружив паузу в общении, тотчас же вклинился в нее. Конечно, не обошлось без пространного комментария:
– Уважаемые кандидаты в боги! Конечно, они вышли в космос. Я бы даже сказал – вылетели! Они теперь туда как на прогулку ходят, даже за деньги уже начали кататься. Был у меня один знакомый человек, он, правда, на четверть черт… бабка его согрешила в свое время с инферналом почтенного рода. Так вот, фамилия его была Белкин, по кличке Белка. Так этот Белка предлагал двадцать миллионов баксов, чтобы забить на орбите стрелку с конкурентами.
Дионы, незнакомые с историей покорения космоса, смолчали. Они не оценили шутки Добродеева.
Вотан угрюмо прокашлялся и завел занудным тягучим басом:
– Я не поверил бы тебе, черный человек, если бы не сегодняшний мой сон, в коем я узрел дорогу к истине. Я прошел эту дорогу, и вот что я обрел!
Обветренная костлявая клешня старого диона вынырнула из-под его одеяния. В руке он держал лист бумаги, в котором и Афанасьев, и Ковалев без труда признали обычную бумагу для факса.
Афанасьев протянул руку и почтительно произнес:
– Вотан Борович, разрешите взглянуть.
Тот поднял на беднягу единственный глаз, и в мозгу Афанасьева грянули колокола и посыпались осколки чего-то огромного и разбитого вдребезги. Факс старик вручил только Альдаиру. Впрочем, Коляну Ковалеву удалось заглянуть через плечо. Однако ничего существенного из этой подглядки он не вынес. На бумаге стояло несколько рядов непонятных корявых значков. Они напомнили Коляну его собственный почерк, каким он в молодости писал объяснительную в вытрезвителе.
Заглянувший вслед за ним в бумагу Афанасьев сморщил лоб. В корявых «вытрезвительных» значках он с некоторым усилием признал так называемые старшие руны.
– Черт побери! – пробормотал он, забыв о присутствии обиженного кандидата сатанинских наук Добродеева. – Не думал, что среди компьютерных шрифтов можно найти старшие руны, которыми писали примерно полторы тысячи лет тому назад в древней Скандинавии!.. А тут у них к тому же какой-то странный вид. Неужели это?..
Мыслям его не дали ходу. Старый Вотан захрипел, а потом прогремел, как долго не заводившийся, но еще могучий трактор «Беларусь»:
– Истинно сказано здесь! Ибо руны не могут лгать! – Непонятно, кто мог прислать факс с рунами полуторатысячелетней давности. К тому же могло статься, что руны того образца, что стояли в факсе, гораздо древнее. Именно это пришло в голову самому умному из присутствующих в офисе людей.
Однако Женя Афанасьев промолчал. Более того, он даже думать ни о чем не хотел, зная плачевную для него способность дионов проникать в черепную коробку. Только казалось Жене, что идея «Тео-банка», зароненная так здраво и так прагматично, давшая, казалось бы, первые всходы, теперь загнется на корню. Загнется…
Он оказался совершенно прав. Вотан воздел кверху обе руки и изрек:
– Сказано, и сбудется! Если нужен кинжал с кровью, то надлежит выдернуть его из бока еще теплого Цезаря! Если нужна трубка… э-э-э… Сталина, то надлежит взять ее прямо от уст его, согретую дыханием!
Афанасьев и Ковалев смотрели на жестикулирующего Вотана Боровича и чувствовали острую зависть к знакомому Коляна, который сидел в психиатрической клинике…
Глава пятая
МИССИЯ НЕВЫПОЛНИМА, ИЛИ ЧЕРТ ЗНАЕТ ЧТО!!!
1
– Кто такой этот Моисей? – спросил Эллер.
– Моисей, – проговорил Женя Афанасьев, косясь на ухмылявшегося за его спиной Добродеева (с отрастающей пышной шевелюрой), – это легендарный иудейский пророк, выведший еврейские племена из Египта. Историки установили, что исход евреев из Египта имел место примерно в тринадцатом веке до нашей эры, при Фараоне Рамсесе Втором.
– Пророк? – нахмурился Эллер. – А был ли у него посох?
Женя смутно помнил, что библейский Моисей чем-то там иссек родник из скалы. Не исключено, что и посохом. Потому он ответил утвердительно:
– Да, должен быть. Моисей по пустыне уже старенький ходил, нужно же ему было на что-то опираться. Если этот Моисей вообще существовал. Быть может, это собирательный образ. Древность все-таки.
Он чувствовал себя как на экзамене по истории Древнего мира. Неловко, что и говорить. К тому же с такой экзаменационной комиссией, как расхристанная компания из космоса, не приходилось надеяться на шпаргалки.
Между тем экзамен по истории продолжался. Слово взял следующий экзаменатор, Альдаир:
– Значит, ты не уверен, жил ли в этом мире человек по имени Моисей. Пусть будет по-твоему. Но кто такой Цезарь?
– Цезарь – это историческое лицо, – затараторил Афанасьев, – он на самом деле жил, примерно две тысячи лет назад, и его убили. Тут написано – кинжал со свежей кровью Цезаря…
– Умолкни! – вдруг взял слово и сам председатель экзаменационной комиссии, которым являлся, как нетрудно догадаться, Вотан Борович. – Держи речь только касаемо того, о чем спрашивают тебя. Значит, тебе известны те, чьи имена начертаны в списке семи Ключей?
– Да, но…
– Известны ли?!
– Да, – пробормотал Афанасьев, – известны. – Добродеев хихикал. Женя бросил на него взгляд и подумал, что это его рук (или какие там у чертей конечности) дело. Ну, погоди, проклятый инфернал! Покажем мы тебе твою собственную бабушку!
Вотан Борович меж тем повернулся к Коляну Ковалеву, налегающему на коньяк вместе с Галленой и Анни, и рек:
– А тебе, второй червь, известны ли эти имена? Моисей, Цезарь, Наполеон, – старый дион сощурил единственный глаз и заглянул в бумажку, – Сталин, Батый, иные. Говори!!
Ковалева даже подкинуло. Он нерешительно покосился на Эллера, на храпящего Поджо, оглянулся на двух дионок, уже раздавивших его коньяк на двоих, и, помедлив, ответил:
– Я это… типа… ну в школе там учили, да. Наполеон там, Кутузов, Бородино. «Скажи-ка, дядя, ведь недаром…» Сталин – это типа террор, трубка, товарищ Берия. А Моисей… не, ну знал я одного Моисея Либерзона, он у меня в конторке бухгалтером ишачил, пока его за леваки на разбор не поставили, а потом хлопнули. Тока это типа не тот Моисей, этот посвежее. А в Египте я был, знаю. Там пирамиды. Здоровые.
Добродеев хихикнул. Вотан Борович сурово проговорил:
– Значит, и ты знаешь. И потому послужишь нам проводником по дороге Семи Ключей Всевластия.
Афанасьеву показалось, что в рот ему засунули большой и плохо отесанный чурбан, застрявший в гортани и распиравший горло. Женя никак не мог проглотить его. Он поднатужился, силясь справиться, и смотрел на дионов округлившимися глазами. Ковалев же, не поняв сути требуемого, пребывал в блаженном неведении.
– Проводником? В Египет, что ли? Не, ну я могу вам организовать тур в Египет, у меня знакомых до чертовой бабушки!
– И до родни добрались! – негромко пробормотал скорбный Добродеев.
– Да молчи ты там, котелок! Я в натуре говорю, если в Египет, так это я организую. А что насчет этого Батыева… он чечен, что ли? К «зверям» я не сунусь, что я, дурак, что ли? У меня есть один знакомый братан, который после Чечни, так он двинутый на всю голову.
– Коля, – тихо сказал Афанасьев, – они говорят не про этот Египет. Они про ДРЕВНИЙ Египет, понимаешь? Если… – Он нерешительно посмотрел на Вотана, но фразу все-таки закончил: – Если они в состоянии изменить погоду так, как это было сделано на твоей даче… то кто знает, вероятно, они могут искривлять пространственно-временной континуум.
– Я с тобой по-хорошему, – осуждающе сказал Колян, безмятежно выслушавший этот набор гремучих терминов, – а ты мне какой-то бугор зачехляешь. Какой кретинуум, ты че, Женек?
– Проникать в прошлое! – прошипел Афанасьев.
– Истину говоришь ты!! – Вотан встал со своего места, а ворон Мунин, проклятая утыканная перьями скотина, сорвался с его плеча и, описав круг по офису, вернулся к хозяину. Не хуже иного бумеранга. При этом ворон ловко сшиб настольную лампу и всплеском крыльев повалил со шкафа целую гору бумаг, оставшихся от первых хозяев. Гора упала на Добродеева, и тот, причитая что-то о дискриминации чертей и всего инфернального племени, принялся разгребать бумажный курган.
– Истину говоришь ты, о человек! – Палец Вотана завис в направлении бледного Афанасьева. – Ибо дана племени Аль Дионны сила раздвинуть темный полог времени в вашем мире! Ибо слаба сила времени здесь, под голубым небом одинокой желтой звезды!
Альдаир проговорил сумрачно, не обращаясь ни к кому:
– Если правда то, что сказано в этом пергаменте, то вы поможете нам обрести семь Ключей. А если солгал ты, – повернулся он к Добродееву, – то советую тебе прямо сейчас поведать о своей лжи.
– Когда говорит он ложь, говорит свое, ибо он лжец и отец лжиnote 3, – не удержался Афанасьев.
– Па-апрашу не выражаться!! – взвизгнул Астарот Вельзевулович и подпрыгнул.
В воздухе протянулась струйка дыма, и в следующую секунду Добродеев, истово взвыв и схватившись ладонями за задницу, выскочил из офиса и помчался в туалет. Сзади на его штанах стремительно ширилось тлеющее пятно. Вернулся он через минуту, мрачный, переодетый (откуда новую одежду взял?). Не глядя на Афанасьева, проговорил:
– Попрошу быть корректным. Я же вас призывал к порядку уже. Я же при вас не исполняю… ну, фашистского марша, например. А то, что вы упомянули, – противу моих убеждений. Насчет семи Ключей сказал я правду, и незачем мне врать. У меня у самого босс вот… Пора освежить топ-менеджмент нашей конторы!.
– Ладно, больше не буду, – едва сдерживая смех, пообещал Афанасьев. – По крайней мере, теперь знаю, как добыть огонь без спичек.
– Трением, трением!!!
– Закончим эти препирательства! – послышался голос Эллера, который все это время занимался изучением двух экземпляров документа. – Нужно приступать к делу! Мы, пришедшие с Аль Дионны, не можем обойтись без помощи обитателей этого мира, ибо мало знаем о нем. А вам известны время и место, где жили носители Ключей.
Женя Афанасьев по-прежнему не позволял себе уверовать в то, что его предположение о способности дионов перемещаться во времени – справедливо. Он хотел было озвучить его, но белокурый Альдаир, буравя человека не самым приятным взглядом, сказал:
– Чувствую я, что не разумеешь ты, человек. Скажу тебе. Да, мы способны пронизывать то, что здесь, у вас, называется временем. Но и мы не всемогущи. Каждый из нас способен попасть в любое место и в любое время, к тому же взять с собой существо, не способное делать это. Но…
Женя почувствовал, как у него нарушается кровообращение. Проще говоря, кровь застыла в жилах.
– Но, очутившись в конечной точке нашего путешествия, мы теряем силы. Настолько, что становимся не сильнее обычного земного аборигена. И только двое суток на ваше время можем пребывать мы в ТОМ месте, куда устремим свой путь. А потом сила мирового эфира выкидывает нас туда, откуда мы пришли.
– То есть, если я правильно понял, Александр Сергеевич, – пролепетал Женя, – вы можете проникнуть в Древний Египет и находиться там в течение двух суток. А потом вас выкинет обратно в наше время. В Россию, в две тысячи четвертый год. Так?
– Ты понял меня.
– Ты не все сказал, Альдаир, – подала голос Галлена, – из того времени можем уйти только мы, пронизавшие его. А человеки, если угодно судьбе, могут остаться там навсегда. Они слишком ничтожны, чтобы силы мирового эфира выбрасывали их обратно…
– В исходную точку, – договорил Афанасьев. – А что нужно, чтобы, скажем… он, – Женя кивнул на Коляна, – попал в Древний Египет?
– Он? – презрительно отозвался Вотан Борович. – Ему достаточно вложить свою руку в мою десницу. И точно так же он может вернуться.
– А если… – Афанасьев встал, не в силах удерживать сидячее положение, – а если в тот момент, когда нужно будет возвращаться, Колян не сможет вложить свою руку в вашу… гм… десницу? Что, если там, в Древнем Египте, он попадет в передрягу и… это самое… не успеет к отправлению? Ведь и к поезду опаздывают, а тут такой вид транспорта… необычный.
– Тогда останется он там на веки вечные! – прогремел Вотан Борович, а проклятый Мунин спикировал на пол и клюнул Афанасьева в ботинок, словно пеняя за непонятливость.
Женя едва удержался, чтобы не крикнуть. Ему с первого взгляда стало ясно, что ботинок придется покупать новый. Столь же ясно, как и то, что если дионы в самом деле собрались пойти по мирам, то ему от этого не отмазаться…
– Принцесса была ужасная, погода была прекрасная, – бормотал Афанасьев, блуждая по дебрям Интернета.
Его однокомнатная квартира являла собой поле боя. Одну враждующую сторону представляло невежество, и штаб-квартира этой стороны разместилась, как мыслил сам Афанасьев, в его собственной голове. Другая армия была укомплектована книгами и воплощала собой второго поединщика: эрудицию. Информационные войны велись уже третий день, и книги, как у носовского Знайки, были на столе, и под столом, и на кровати, и под кроватью, и на шкафу, и в шкафу, и даже в ванной с туалетом. И даже на кухне. Так, под разделочную доску Женя использовал особенно опостылевший ему здоровенный том «Истории Древнего Египта». Блокнот, в который Афанасьев заносил важную, по его мнению, информацию, распух от записей.
Озверев от книг, Афанасьев проник во «всемирную паутину» и теперь чувствовал, что тихо сходит с ума. Гробницы, жрецы, иероглифы, боги, папирусы, Розеттские камни, царицы Хатшепсут и фараоны Тутмосы заполонили мозг шумной и бестолковой толпой. Каждый мутузил каждого. Бритые наголо жрецы пинками гоняют по двору священного быка Аписа и священного барана Амона, священный крокодил Себек пускает слезу, проглотив мумию фараона Тутанхамона, шакал Анубис не по-детски воет, а злобный бог Сет потирает свои красные лапы, устроив в пустыне бурю.
Афанасьев откинулся на спинку стула и выругался. Из кухни раздавалось утробное чавканье. Потом оно прервалось. Вошел Эллер. Три дня этот достойный представитель расы дионов занимался тем, что опустошал Женин холодильник. По чести сказать, запасов Афанасьева хватило Эллеру только на один скромный ужин. И каждый день рыжебородый здоровяк отлучался куда-то по ночам, отсутствовал час или два, а потом являлся с целым мешком провианта. Где он его брал и как, Женя и спросить боялся. Ему оставалось только радоваться, что он не взял к себе на постой Поджо, способного поедать предметы интерьера, или грозу джипов – козла Тангриснира, который по-прежнему пасся где-то в районе дачи Ковалева, вызывая неясные домыслы и пугливые предположения…
– Ну что, человек, – сказал рыжебородый, помахивая своим молотом (которым уже успел сокрушить унитазный бачок и половину посуды), – добрал ли ты мудрости столько, чтобы могли мы отправиться в мир, именуемый вами, людьми, Древним Египтом?
– Не добрал я мудрости, не добрал, – ворчливо ответил Афанасьев. – еще неизвестно, существовал ли этот Моисей на самом деле и где он вообще жил. В Древнем Египте много городов было. Мемфис, Фивы, Саис, Гелиополь, да мало ли! Да и время нужно определить с точностью. Я уж апеллирую к самым последним источникам по этому вопросу.
– Просеивай зерна мудрости, – одобрил рыжебородый тунеядец, на котором пахать и пахать бы, – копи их для далекого нашего путешествия. Собратья твои и мои готовят меж тем второе.
– Что? – поднял голову Афанасьев. – Какое второе?
– Второе путешествие. Когда мы четверо – я, Альдаир, ты и твой собрат, Коляном именуемый, – уйдем в Египет древних, второй отряд навестит Рим. Прольет струю того самого года, когда оросились кинжалы кровью Цезаря. Один из этих кинжалов пребудет у нас.
– Кто? Кто пойдет в Рим?
– Галлена, Вотан, третий твой собрат, что зовется Васягин. И хитрый инфернал Добродеев.
– Та-ак!! – протянул Афанасьев. – Вася Васягин в Древнем Риме – это сильно! Ведь он в свое время проходил историю! По крайней мере до шестого класса у него была твердая тройка! А про Рим проходят в пятом.
– И что?
– Да то, – не в силах удержаться от нервного смеха, проговорил Афанасьев. – Он знает о гибели Цезаря! О том, что его убила толпа заговорщиков. Не дай бог, взыграет в нем ментовская кровь, захочет предотвратить заказуху, будь она хоть пять раз древнеримской, эта заказуха!
– Непонятны мне слова твои, – привычно откликнулся Эллер. – И все-таки говорю тебе, маг: поспеши с премудростью своей!
– Тамбовский волк тебе маг, – вежливо проговорил Женя и встал из-за стола. Им овладело чувство, возникающее у нерадивого студента в последний день перед экзаменом, когда одолены горы материала, а впереди, кажется, поднимаются еще большие горы. Перед смертью не надышишься! Афанасьев махнул рукой и сказал: – Да готов я, готов, черт с вами! Хотя я забыл, – смешался он под пристальным взглядом рыжебородого приживала, – черт не с нами, черт в древнеримской партии, с Васягиным и Галленой. И с Вотаном Боровичем. А что, почтенный Эдуард Тимурович, – вспомнил он новоиспеченное имя Эллера, перелопаченное на русский лад, – мы отправимся в Древний Египет прямо отсюда, да?
Эллер насмешливо огляделся по сторонам.
– Если не жалко тебе своего обиталища, – прогудел он, – то можно и отсюда. Но говорю тебе, человек, не останется тут и камня на камне от той силы, что будет яриться здесь.
– Понятно, – безнадежно резюмировал Афанасьев, – придется выехать во чисто поле. Значит, остались нюансы. С древнеегипетским языком, я так понимаю, проблем не возникнет: поймаем какого-нибудь египтянина и перекачаем весь словарный запас прямо к себе в мозги.
– Сделаем, – величаво подтвердил Эллер, садясь прямо на пульт дистанционного управления.
Что-то сработало, вспыхнул экран телевизора, который Афанасьев нарочно не включал все то время, пока дион жил у него в нахлебниках. Как назло, на экране появилась свирепая косматая морда воина из какого-то исторического фильма. Воин разинул кривой рот, но заорать не успел, потому что Эллер неуловимым движением метнул в телевизор свой молот. Продукт производства корейских электронщиков разлетелся в ошметки. Остался только оплавленный корпус.
Афанасьев тяжело вздохнул: он ожидал чего-то такого. Эллер сравнительно безболезненно ознакомился с офисной техникой, включая мониторы, но телевизоры он как-то не переваривал, считая их лазейками для проникновения коварных врагов. Одного такого врага он сейчас уничтожил и, сделав это, горделиво выкатил могучую грудь.
Женя еще раз вздохнул и вернулся к «нюансам»:
– Теперь о реквизите. Нужно ли заранее переодеться в древнеегипетскую одежду, чтобы не привлекать там внимания, или приобрести прямо на месте? У меня, правда, есть один знакомый, работающий в театре костюмером и… О, Колян приехал! – воскликнул он, услышав звонок в дверь. – Сейчас он нам посоветует. – Последняя фраза была сказана непонятно к чему. Пришедший в сопровождении Альдаира Колян Ковалев действительно ничего умного не посоветовал. Когда Афанасьев поведал ему о своих сомнениях относительно одежды, тот отмахнулся:
– Ерунда! А во что эти египтяне вообще одевались?
– Ну как тебе объяснить, – замялся журналист, – носили…
– Рубашки, брюки, ботинки у них были?
– Сандалии были. Рубашки… гм… А вот с брюками проблема. Брюк они не носили. Вот, глянь. – И Афанасьев показал Ковалеву репродукцию с изображением какого-то египетского вельможи.
– Ниче, здоровый мужик, – одобрил Колян. – И прическа такая… правильная. – На картинке был жрец, и, согласно египетским жреческим канонам, бритая его голова напоминала бильярдный шар. – Только прикинут, как пидор. Юбка какая-то, лента с бахромой, вся грудь нараспашку. Черт-те че! А это что такое?
– А это у него на плечах шкура пантеры. Свидетельство его высокого сана, – не очень уверенно ответил Афанасьев.
Дионы предпочитали высокомерно помалкивать. Колян Ковалев махнул рукой и проговорил:
– Ладно! Там отоваримся, раз такое дело.
Женя медленно сощурил один глаз, а вторым долго и любовно разглядывал Коляна, подавшего этот мудрый совет. Потом он тоскливо обернулся на Эллера, неспешно помахивавшего своим молотом, и проговорил:
– Купим? Ну хорошо… На какие шиши ты решил там отовариваться? Баксы, что ли, возьмешь?
– Нет, ты меня совсем-то за баклана не держи, – обиделся Колян, – что ж я, полный баран, что ли? Не понимаю, что баксов тогда не было? Возьму с собой монетки серебряные. Серебро – оно всегда в цене было.
– Знаю я твое серебро, – сказал Афанасьев, – снаружи да, серебро, а внутри никель. К тому же в Древнем Египте не было монеток, а расплачивались кольцами: золотыми, серебряными и медными.
– Что ж мне теперь, свое обручальное кольцо тащить, что ли? – буркнул Колян и вознамерился было плодотворно развить тему, как его прервал Альдаир, хлопнувший Ковалева по плечу и сурово проговоривший:
– Вижу, что погрязаете вы в мелких дрязгах и не щадите нашего времени драгоценного. А оно – как вода: просочится сквозь пальцы и не вернется!
«Кто бы говорил, как не ты! – подумал Женя. – Собрался на три с лишним тысячи лет в прошлое, а начинает пререкаться из-за одной минутки! Тоже мне деятель… И вообще, мне кажется, что все это не кончится добром. Как в кино: миссия невыполнима, и вообще… черт знает что такое! Черррт знает!!!»
Альдаир вдруг улыбнулся так щедро, что, казалось, вся квартира Афанасьева осветилась божественными бликами, и раскатил на всю комнату фразу:
– Ведь Добродеев просил тебя не обижать похабными словесами ни его самого, ни его племя! Вижу я, что не внял ты. Ну и ладно. Эта хитрая бестия разделит с нами тяготы долгого пути. И вижу я, что в конце нашей трудной дороги улыбнется нам удача и все окупится сполна сам-сто!
– Ну да, – согласился Женя и пошел разогревать еду. Благодаря пищеварительной прыти Эллера и собственным образовательным потугам он не ел вот уже двое суток…
– И еще! – крикнул ему вслед Альдаир. – Тот, кто ИДЕТ, должен опустить одну руку в реку. Это обязательное условие ПУТИ. Чем больше река, тем быстрее мы сможем преодолеть наш путь. Река – обязательное условие. У вас тут есть поблизости реки покрупнее?
3
Над Волгой заходило солнце. Оно уже потеряло очертания, расплывшись большим багровым пятном, разлохматившись в разноцветных облаках, блуждавших у линии горизонта. На воде самой знаменитой русской реки неподвижно, как раскинувшийся на отдыхе неописуемо громадный красный удав, лежала красная полоса, указывающая прямо на кровавый разлом заката. Рядом с этим удавом, выгнувшись всем своим огромным хребтом, высился мост, на котором в подступающих сумерках уже зажгли фонари. Они вытянулись цепью мерцающих огней и походили уже не на удава, а на остов неописуемо громадного динозавра: ящер умер, переходя через великую реку, а его скелет до сих пор лежит здесь, потому что не в силах человеческих сдвинуть эти титанические кости.
– Подойдет? – спросил Афанасьев, указывая на реку и мост. – Я думаю, что Нил, конечно, будет побольше но ненамного.
Альдаир кивнул:
– Да, это большая река.
– Наверное, в ней водится много рыбы, – вставил Эллер, который переминался с ноги на ногу, как медведь, готовившийся заломать охотника.
– Обжора!!
– На месте перетрем эту проблему с местным египетским населением, – внушительно проговорил Колян Ковалев, чьи карманы были набиты обручальными кольцами, золотыми и серебряными печатками, цепочками и браслетами.
Все перечисленное выше составляло трофеи Эллера, среди бела дня ограбившего ювелирный магазин, при этом охранник выпустил в него всю обойму, не причинив диону видимого ущерба. Эллер выкинул его в витрину, сгреб все золото и ретировался. Подробностей Женя и Колян не знали, да и не хотели знать. Подобного беспредела Ковалев не позволял себе даже в недоброй памяти девяносто первом – девяносто пятом годах, когда методы первоначального накопления мало отличались от того способа, что применил рыжебородый дион.
Альдаир окинул пристальным взглядом всех своих спутников. Из них только Женя Афанасьев приготовил себе одеяние, которое, по его предположению, можно было носить в Древнем Египте. Он переоделся прямо на берегу Волги, и при этом у него было такое лицо, словно он хотел сказать: «Да ладно вам, ребята с другой планеты! Мы и так поняли, что вы немерено круты. Так что бросайте валять ваньку и признайтесь уж, что все это шутка, рассчитанная на максимальные понты». Конечно, Афанасьев старался не произносить такого даже про себя по известным уже причинам. Но все-таки согласитесь: сложно, будучи нормальным обывателем, поверить в то, что, взявшись за руки, можно разнять их уже не на песчаном берегу Волги, а на красноватом, щедром и жирном животворном иле Большого Хапи. Гак называли великий Нил древние египтяне.
Альдаир присел на корточки и опустил левую руку в воду. Правую он протянул Афанасьеву. Мощная, но округлая кисть с длинными музыкальными пальцами, неожиданно нежной кожей на тыльной стороне ладони точеными контурами на несколько мгновений застыла в воздухе, а потом Женя, решительно выдохнув, вложил в десницу диона свою чуть подрагивающую холодную руку. Эллер присел на корточки рядом с Альдаиром и, потеребив рыжую бороду, опустил в Волгу правую руку, а левой безо всяких предупреждений вцепился в кисть Коляна Ковалева так, что тот подпрыгнул. Колян вообще выключился из ситуации: он вставил наушники и слушал CD-плеер. Длань могучего диона, что называется, воззвала его к жизни.
– Возьмитесь за руки, чтобы соединить всех нас, – скомандовал Альдаир, – изриньте из голов своих мысли обо всем сущем! Представьте, что вы – щепки, которые несет по волнам великой реки. Представьте дальний берег, упругую волну… Эллер!!!
Оба диона чуть нагнулись вперед, погружая ладони в воду; Афанасьева вдруг обдало жарким колючим дыханием… маленькие иголочки впились в спину, заставляя выгнуться, изменить положение тела. В следующую секунду ему показалось, что песок, молчаливо лежавший под ногами, начинает дыбиться, ершиться, как растрепавшаяся под ветром аккуратная сложная прическа. Ноги журналиста стали погружаться в землю, тоскливый холод спиралями вошел в жилы. Вместо сердца заворочался, заворчал, каменея, тяжелый и немой булыжник. Зажужжали, закручиваясь в веретенца, продолговатые синие сполохи. Они разрастались, уплотняясь, ширясь свиваясь в кокон. Кокон охватил Афанасьева плотно, плотнее, чем брезент, он отрезал приток воздуха. Косматое удушье распирало горло, легкие. Вслед бросились, теряясь и отставая, дальние шорохи, размазанные запахи и звуки. Взгляд Афанасьева, как намагниченный, потянуло вниз, и он увидел, как речной песок, темнея и свиваясь десятком медленных тягучих змей, судорогой обвивает ноги и тянет, тянет куда-то вниз. И что-то оборвалось. Пространство перевернулось и впустило Женю в немую пустоту. Человек, шагнувший с крыши небоскреба, наверно, смог бы воссоздать те ощущения, что подмяли под себя Афанасьева.
Под ногами, по-змеиному шипя, оседая и вминаясь, растекался жирный красноватый ил.
