Антон Краснов
Семь отмычек Всевластия
Среди всего прочего пели: «Прячьте жен: ведем мы в город лысого развратника. Деньги, занятые в Риме, проблудил ты в Галлии».
Но четыре раза раб держал над его головой высшую награду – золотой венок триумфатора, именуемый corona triumphalis. «Подумаешь, песенки, – думал раздухарившийся Цезарь, – пойте и пейте что хотите!..» При раздаче добычи не был забыт ни один житель Рима. Прожорливый плебс расселся за двадцать две тысячи столов и яростно набивал свои ненасытные желудки, улучшая пищеварение возлияниями. Жратвы было столько, что ежедневно кучу яств выкидывали, а избыток вин сливали в Тибр, отчего передохла вся рыба. Зрелища и игры, в которых участвовали пехота, конница и даже боевые слоны Цезаря, пробрали до кишок римлян, воображавших себя пресыщенными и искушенными. Что еще придумать после этого?
Его родовым именем уже назвали месяц его рождения – июль. В его честь строят храмы, его изображения ставят среди богов. Клятва именем Цезаря становится обязательной в судах. Он провел все преобразования, какие только хотел. «Я реформировал календарь, – думал он, – ведь без меня эти свиньи не знали даже, в какой день живут, и путали 7 ноября с 8 марта! А один прожорливый сенатор дошел до утверждения, что количество пятниц на неделе семь. Пьяницы они все, конечно. А в сенате все сволочи, кроме Брута и Кассия Лонгина. А что бы они без меня делали, если б я не провел реформу, пустив на самотек эти возмутительные беспорядки в календаре? Эти болваны, именующие себя римским народом, путали бы Секулярные игры с Весталиями, а Игры Аполлона скрестили бы с Луперкалиями, в результате чего все бы спились и подохли. Что еще я могу сделать после сих славных деяний?» Действительно, что еще?..
В этот момент с криком вскочил сидевший позади впавшего в задумчивость Цезаря прожорливый сенатор Люций Цедиций. Все окружение властителя переглянулось. Жирный сенатор, не радовавшийся ничему, кроме завтрака, обеда и ужина, а в процессе переваривания ужина, уже засыпая, мечтавший о грядущем завтраке, по праву считался самым ленивым и апатичным человеком Рима. Заставить Цедиция раскрыть свои заплывшие жиром глазки и оторвать от каменной скамьи, застеленной роскошным ковром, свою громоздкую задницу могло только что-то совсем поразительное.
– Что такое? – спросил Цезарь.
– Цедиций увидел что-то на арене.
– Так он еще видит?
– Двадцать лет назад он был самым зорким центурионом в испанских легионах Помпея Великого, пока не унаследовал от отца состояние в несколько миллионов сестерциев. Вот и начал жарить, жрать, жиреть, пока окончательно не превратился в бурдюк с салом. Но до сих пор его глаза видят зорче всех в этом цирке.
Цезарь чуть перегнулся вперед и посмотрел на арену Большого цирка.
А там в самом деле происходило что-то непонятное и странное.
Посреди огромной арены, на которой с одинаково звериной яростью дрались пять или шесть уцелевших гладиаторов и четыре огромных, залитых кровью от ушей до кончика хвоста льва, вдруг засверкали длинные синеватые искры. Свились спиралями крошки толченого мрамора, которыми была посыпана арена цирка, и вдруг синеватый туман клочьями заклубился по арене. И там, где клок синего тумана касался окровавленного мраморного крошева, он сгущался и чернел.
Рассвирепевшие львы, еще недавно рвавшие в клочья гладиаторов, вдруг припали к земле и, скуля, как напуганные котята, стали расползаться по краям арены. Один из львов пятился так старательно, что врезался в парапет, отделявший арену от поднимавшихся амфитеатром рядов, заполненных вопящими зрителями.
Но сейчас все они притихли.
Туман рассеивался. Вихри-буравчики, соткавшиеся из мраморной пыли, улеглись. Изумленные гладиаторы опустили мечи и смотрели то на поскуливавших львов, превратившихся в смирных кисок, то друг на друга. То на четыре силуэта, невесть откуда оказавшихся на арене, как только все затихло и улеглось.
Громадный цирк замер, затих, обеззвучел, как будто огромный великан задул свечку величиной с гору…
Вася Васягин поднялся с осыпанной толченым мрамором арены первым и, не поднимая головы, принялся отряхивать форменные брюки с лампасами. Хорошо еще фуражку не надел. Потом медленно поднял голову. Увидел здоровенных парней с мечами, трупы на окровавленной, отсвечивающей тусклым серебром арене; львов по краям огромной арены; железные решетки и шести– или семиметровый парапет, а за парапетом – несчетное количество пестро одетых римлян. У всех округлились глаза и приоткрылись рты.
– Фу-ты, – пробормотал Васягин. – Ничего себе… Лужники и то поменьше будут.
– Только тут не в футбол играют, – бросил ему через плечо Астарот Вельзевулович Добродеев, на котором откуда ни возьмись возникла пурпурно-красная фракийская туника – как на тех здоровенных парнях, что стояли или недвижно валялись на арене. – Ты, Вася, не зевай. Мы, кажется, по милости наших прекрасных кандидатов в боги, госпожи Галлены и почтенного Вотана Боровича Херьяна, угодили не в самое непыльное место. Боюсь, сейчас придется заняться дрессурой. Бери меч вот у того жмурика и…
Помимо почтенного инфернала, кандидата сатанинских наук А. В. Добродеева и сержанта Васи Васягина, на римской арене очутились Галлена и почтенный патриарх божеского цеха Вотан. Последнему пришлось вынести первый наскок чуждого мира. Один из львов, избавившись от бессмысленного страха, кинулся на старикана. Однако тот с необычайной ловкостью увернулся от прыжка зверя, окутавшись, как облаком, своим неизменным голубым, от души подранным плащом. После этого он взмахнул сучковатым посохом и огрел льва по голове с такой силой, что тот, скуля, покатился по арене.
– Вот так будет со всяким, кто посмеет покуситься на особу мою, – величаво заявил Вотан непонятно на каком языке. По крайней мере, это был точно не латинский.
Ехидный Астарот Вельзевулович погладил себя по боевому шлему, засверкавшему на его голове, и отметил:
– У гладиаторов нахватался. А они-то – фракийцы, а не римляне! Сами по-латыни ни бе, ни ме!
Рев цирка подхлестнул и львов, и замерших гладиаторов. Здоровенный боец сцепился со львом, оба, рыча, повалились и покатились по арене. Сбоку подскочила Галлена и, издав короткий гортанный выкрик, всадила меч (у мертвого гладиатора разжилась) в бок зверю.
Вася Васягин тупо смотрел на происходящее. Вне всякого сомнения, на его глазах творилось беззаконие, которое по российскому УК квалифицировалось как… в-в-в!.. умышленное убийство группы людей. Как там точно формулировалась статья, сержант Васягин, понятно, не вспомнил. Да и не до того было. В пяти метрах от него, похлестывая себя хвостом по налитым мускулистым бокам, стоял лев. До того Вася видел львов только в зоопарках, и они были сущими заморышами по сравнению с этим экземпляром. Глаза тех были как у заморенной овцы, а бока впалые, словно щеки беззубой старушенции. А ЭТОТ…
Лев зарычал. Васягин не услышал его. Рев десятков тысяч человеческих глоток заглушил одну львиную. Однако Вася видел, как сузились угольно-черные вертикальные зрачки зверя, как напряглись перед прыжком его мощные лапы. Мясо откормленного российского милиционера явно было внове для этого представителя африканской фауны, появившегося аж до Рождества Христова.
– Черррт! – пробормотал Васягин. – Сто тысяч чертей!..
До него долетел недовольный говорок Добродеева:
– Сколько еще раз просить этих людишек не проходиться по моей родне!
Краем глаза Васягин успел заметить, как старый Вотан Борович трясет своим посохом, выпучив единственный глаз… И тут лев прыгнул.
Глава десятая
АСТАРОТ ВЕЛЬЗЕВУЛОВИЧ ДЕЙСТВУЕТ
1
Вне всякого сомнения, давать красочное описание того, как неграмотный лев, не различающий милицейских погон, разорвал, а потом сожрал сержанта милиции, – было бы не совсем в духе этого повествования. Впрочем, сразу же внесем уточнение: Вася Васягин оказался не по зубам древнеримскому льву, отъевшемуся на убойном мясе гладиаторов. Васягин, на боку которого болталась милицейская дубинка, даже не стал отступать. Ополоумев от страха, он по чистой инерции, выработанной годами работы в патрульно-постовой службе, отстегнул дубинку и зарядил ею между глаз злобному хищнику.
Лев не ожидал такой теплой встречи и, оглушенный, рухнул на арену. В его вращающихся глазах возникло выражение, какое было бы, верно, у ожившего теннисного мячика, отскочившего от ракетки Жени Кафельникова. Сбоку подскочила Галлена, уже морально уничтожившая одного льва. Теперь она, неся культуру в массы, взялась за второго.
Тем временем старый Вотан, войдя в раж, вышиб почву из-под ног гладиатора, кинувшегося к нему с выражениями восторга.
Один хитрый инфернал Добродеев остался в стороне от битвы. Он стоял чуть в сторонке, принимая угрожающие позы, и время от времени испускал вопли «Наша берет!» и «Caesar, moriturte salutantnote 11.»
Особо чувствительные зрительницы пустились аплодировать, одна даже кинула на арену цветок. Бой был окончен. Остаток гладиаторов, собрав в кулак свой варварский интеллект, пытались сообразить, что же, собственно, произошло и почему они до сих пор не превратились в бифштекс в пасти у льва. Выскочившие на арену служители цирка стали крючьями стаскивать трупы людей и львов, валявшиеся вперемешку, по направлению к так называемым Воротам смерти.
– Уффф! – выдохнул Вася Васягин, выпрямляясь и пытаясь привести разъехавшиеся кренделем дрожащие ноги в какое-то единообразие. – Это хрен знает что! У нас на такие штучки даже Леха Костров, дурень из ОМОНа, не подписался бы! Хотя он однажды напился на похоронах одного типа и залез в горпарке в клетку ко льву, с которым и проспал до утра.
– А вы кто такие? – крикнул лорарий, мосластый мужик с лошадиным лицом и выпученными в вечном изумлении перед миром глазами. – И вообще, откуда вы взялись на арене перед глазами самого божественного Це-за-ря!
Почтение лорария к последнему было так велико, что он произносил слово «Цезарь» по слогам, как если бы это было три имени.
– Ты нас лучше отсюда уведи, – сказала Галлена. – Кстати, а какое нынче число, любезный труповоз?
– Завтра мартовские иды.
– Отлично! Так я и думала. Значит, сегодня четырнадцатое марта. Ну а год какой: сорок третий до рождения гражданина Христа?
– Неизвестно мне это имя, женщина. А год семьсот десятый от основания Рима. Из каких варварских мест прибыла ты, женщина, если этого не знаешь? – Галлена молниеносно высчитала что-то в уме.
– Семьсот десятый римской эры – это и есть нужныйнам год. Ага, – с явным удовлетворением констатировала она. – Значит, клиент будет готов завтра. Время передохнуть есть.
– Поесть, пока не передохли, – по-русски скаламбурил подскочивший сбоку Добродеев.
– Может, сейчас и накормят, – заметила Галлена. – Наверное, эти людишки крайне поражены тем, как я расправилась с кошками. Возможно, сам Цезарь проявит интерес к моей персоне. Впрочем, мне от него ничего не нужно. Только анализ крови с прилагающимся холодным оружием.
И она горделиво выпятила свой несомненно аппетитный бюст.
Впрочем, надежды кандидатки в богини, а равно и ее спутников были жестоко попраны. Пресыщенный город Рим не пожелал упасть к их ногам, полный изумления.
Лорарий вывели Галлену, Добродеева, старого Вотана и сержанта Васягина с арены. Лица обслуживающего персонала казались скорее недоуменными и выражающими смутное раздражение, чем удивленными. Один служитель даже пнул ни в чем не повинного Добродеева в щиколотку. А когда же за спинами путешественников захлопнулись решетки, запирающие один из многочисленных выходов из Большого цирка, все четверо молчали по меньшей мере минут пять, глядя то по сторонам, то себе под ноги. Один Один (прошу прощения за омофонию), он же Вотан Борович Херьян, оставался невозмутим. В самом деле, а что, собственно, произошло? Ну, выставили из цирка, хотя, если исходить из недовольных мин Добродеева, Васягина и особенно Галлены, их по меньшей мере должны были пригласить в ложу к самому Цезарю. Как бы не так! Цезари существуют не для того, чтобы тащить к ним всяких проходимцев, невесть откуда просочившихся на арену Большого цирка! Даже зрители, сначала изумившиеся эффектному появлению четверки из другого мира и тому, как ловко расправились они со львами, уже забыли об их существовании, подумав, что так и надо, что так повелел божественный Юлий. На арену вышла новая партия гладиаторов, и легкомысленные римляне забыли о том, что было несколько минут назад.
Недоуменное молчание прервал Васягин. Ковыряя форменным ботинком мостовую, мощенную массивным серым камнем, он проговорил:
– Это самое… я так понял, к этому… к Юлию Цезарю мы пока на прием не попадаем.
– Бюрократизмус! – пискнул Добродеев. – Наверное, запись на прием окончена на две недели вперед.
– Какие две недели? – вмешалась Галлена. – Откуда две недели? Завтра – мартовские иды, середина месяца. А его должны убить пятнадцатого, то есть – завтра! К тому же мы и сами больше двух суток тут находиться не можем. Даже если очень захочется.
Все покосились на еще не высказавшегося Вотана Боровича с тревогой и подозрением. Старикан вполне мог выдать нечто вроде мини-катаклизма… ну, типа все той же порчи климата в отдельно взятом микрорайоне Рима. Впрочем, нет, подумалось Галлене, сейчас у него не хватит на это сил. После ПЕРЕМЕЩЕНИЯ-то… Однако со своими пещерными представлениями о субординации он вполне мог потребовать аудиенции у Гая Юлия Цезаря немедленно и прямым текстом попросить у того кинжал с собственной цезаревской кровью. Гадать, как отреагирует на это сам Цезарь и особенно преторианская гвардия, личная охрана диктатора, не приходилось.
Однако если и считалось, что почтенный Вотан частично выжил из ума, то в данный момент он этого диагноза не подтвердил.
– Незнакома мне эта земля, – объявил он, – и потому должны мы узнать, на чем стоит она и какими ветрами дышат жители ее. Пойдем в харчевню. Когда приходил я на росстани к посреднику Сверру, на постоялый двор его, то становилось мне ведомо все. Многоведущие люди собирались там на отдых и ночлег.
– Оно и понятно, – пробормотал Добродеев. – Все последние новости нужно узнавать в кабаке. Кто бы спорил! Но кто же выдаст нам карту ресторанов и ночных заведений Древнего Рима? Я, если честно, и в современном не был.
Вася Васягин, чье знакомство с географией ограничивалось девятью классами образования и окрестностями родного города (две поездки в Москву не в счет), сказал уверенно:
– А я думаю, что в злачных заведениях и притонах ловить нечего. Предлагаю обратиться к правоохранительным органам. Есть же тут это… древнеримское ГУВД?
– ГУВД! – фыркнул Астарот Вельзевулович, пуская изо рта колечки дыма, хотя никакой сигареты не было у него и в помине. – Тут вместо милиции и полиции ходят всякие эдилы, еще те разбойники. К тому же в чем проблема? Будем подходить с точки зрения классической логики. Все-таки мы в Риме, надо уважить стариков-римлян. Задача: достать холодное оружие со следами крови местного правителя. Место убийства известно?
– Ага, – авторитетно подтвердила Галлена. – Помпеева курия, что в римском сенате. Упал к ногам статуи Помпея, пораженный двадцатью тремя ударами кинжала и тремя уколами совести. Местонахождение сената нам подскажет любой оборванец.
– Время убийства нам известно? Тогда никаких проблем! Что мы паримся? Для этого есть термы.
– Да, время убийства известно, – немедленно отозвалась подготовленная Галлена, перед отбытием загрузившая себе под черепную коробку содержание доброго десятка томов по истории, – согласно Гаю Светонию Транквиллу, накатавшему научно-популярный труд «Жизнь двенадцати цезарей», «божественный Юлий» вышел из дома примерно в половине одиннадцатого. То есть выйдет из дому завтра, – многозначительно добавила она. – Правда, его всячески отговаривали идти в сенат.
– Конечно, – подхватил второй эрудит, кандидат сатанинских наук А. В. Добродеев, – еще бы не отговаривали! Местный Кашпировский, экстрасенс древнеримского разлива, гадатель Спуринна советовал ему остерегаться опасности, которая ждет его не поздней, чем в иды марта. Завтра, граждане! А сегодня в Помпееву курию должна влететь или уже влетела птичка королек с лавровой веточкой в клюве, а за ней вломилась неорганизованная стая птиц из соседней рощицы. Королька порвали на британский флаг. Ну и последнее: сегодня вечером Цезарь пойдет ужинать к Марку Лепиду, покушает, выпьет хорошенько, а в ночь с четырнадцатого на пятнадцатое ему привидится во сне, что летает под облаками. Так как авиация и воздухоплавание здесь не в ходу, то летать он мог лишь в самом плачевном смысле.
– Среди прочего, – докладывал Добродеев, – ему приснилось, что сам Юпитер торжественно пожимает ему десницу.
– Юпитером в здешних краях звали моего брата Зеурса, родителя Альдаира, – проклюнулся Вотан.
– Вот и прекрасно. При случае скажете об этом Цезарю, – елейно вставил Добродеев. – Он тоже, по местным понятиям, полубог, ведет свой род от Венеры, так что, быть может, приходится вам, уважаемый Вотан Борович, каким-нибудь правнучатым четвертьплемянником.
К удивлению Галлены, реплика нахального инфернала осталась без ответа. Беда пришла, откуда ее не ждали. Заговорил единственный представитель человеческого рода в экспедиции.
– Значит, все умные, один я сержант, – с ожесточением заявил Вася Васягин. Наверное, он обиделся на комментарии к потенциальной смерти Цезаря, из которых он понял хорошо если половину. Его белесые брови сдвинулись, образовав на переносице кожный бугор. Обычно даже при жалком подобии таких метаморфоз вставали на дыбы все алкоголики поднадзорного Васягину района. Но сейчас на это никто не обратил внимания.
Как показало ближайшее будущее – если уместно говорить о ближайшем будущем, находясь в сорок четвертом году до нашей эры, – зря.
2
Несколько часов «туристы» провели, бродя по Риму. Наверное, в иной ситуации и у других людей это не вызвало бы ничего, помимо телячьего восторга перед красотами Вечного города. Однако у Вотана и Галлены способность восхищаться была притуплена от рождения, к тому же они еще не вполне отошли от Перемещения. Ехидный Добродеев не видел ничего хорошего в том что понастроили в Риме за семь веков, истекших с момента его основания. Единственное, что вызвало у него интерес, так это главный римский Форум – центральная площадь. С Форума открывался прекрасный вид на Капитолий. Портики курий Гостилия, Помпея, базилики Эмилия, Юлия, знаменитый круглый храм Весты – все то, что украшает собой знаменитую древнюю площадь Рима, – тоже не привлекли внимания Добродеева. Храм Сатурна и даже знаменитая Мамертинская тюрьма оставили его равнодушным. Из всех строений, что располагались на Форуме, практичный инфернал заинтересовался только дощатыми будками, в которых восседали жуликоватого вида типы. У них были бегающие глазки и длинные носы с дергающимися ноздрями. Как зверьки, эти типы внимательно обнюхивали всех, кто совался к ним в будку.
– Вот они-то мне и нужны, – провозгласил Добродеев, презрительно повернувшись спиной к базилике Эмилия, чей портик и колоннады считались в то время прекраснейшими в Риме, – это аргентарии.
– Они это… из Аргентины, что ли? – поинтересовался Вася Васягин. – А че они во Франции… то есть Испании… ага, Италии, это самое… че делают?
Инфернал развернул свою спину от портика Лепида к физиономии Васягина. Астарот Вельзевулович счел излишним пояснять невежественному сержанту, что аргентарии – это не жители Аргентины, к слову основанной в начале девятнадцатого века. Аргентарии были менялами, занимавшимися денежными операциями. Астарот Вельзевулович вынул из кармана увесистый слиток серебра. Кстати, из кармана своего. Как он туда попал, этот слиток, непонятно, но на то Добродеев и был инферналом. Слиток обменяли на десять золотых денариев и пригоршню мелочи, что-то около пятидесяти сестерциев.
– Это такие римские денежки, – пояснил Добродеев, бережно пряча наличность в карман. – Пригодится.
Пока Добродеев совершал обмен валюты, Васягин поймал на себе несколько недоуменных взглядов. Наверное, римлянам казалось странным, что делает в их городе существо в штанах с лампасами и чудной тунике с длинными рукавами. Васягин ловил себя на мысли, что если бы в его городе появился человек в тоге, то он был бы немедленно принят за беглеца из психиатрической клиники и препровожден куда следует. Оставалось только радоваться лояльности римских властей. После того как было выяснено примерное местонахождение сената, домов Цезаря, Брута, Лепида и иных строений, фигурирующих в некрасивой истории со смертоубийством Цезаря, решили перекусить. Добродеев, занеся всю информацию в записную книжку, заявил:
– В такой одежде, как у вас, пустят только в какую-нибудь ужасную таверну на Эсквилине или в Субуре. Эсквилин – это самый криминогенный район города, там один сброд ошивается и любители острых ощущений. Иногда даже знатные матроны и сенаторы забредают. Инкогнито и переодевшись, конечно. В Субуре живут лица нетяжелого поведения обоих полов. Что-то вроде квартала Красных фонарей в Амстердаме, только не такой дизайн, конечно.
– Ты-то откуда знаешь? – подозрительно спросил Вася Васягин.
– Да уж знаю. Наводил справки. Там мне кое-кого порекомендовали. Предлагаю не идти пешком, а воспользоваться повозкой. Тут сдают внаем повозки. А то улочки там такие кривые, что и твой «газик» ППС не проедет, сержант.
– Куда мы едем? – властно спросила Галлена.
– В Субуру. Сказал же. Есть у меня кое-какие наметки. Правда, может понадобиться все ваше, господ дионов, умение. Впрочем, – понизив голос, проговорил Добродеев, оглянувшись на Вотана Боровича, дремавшего привалившись к беломраморной колонне, – как я погляжу, от одного из бывших богов толку будет, кажется, мало. Но у него есть оправдание. Все-таки герой пенсионного возраста. И анализы, наверно, не самые здоровые. Опять-таки Асгард, где он обитал пять тыщ лет назад, – не курорт.
– Ты, черт, придержи-ка язык, – высокомерно приказала дионка. – Над кем насмехаешься? Он же тебя в порошок может стереть одним мизинцем!
– Порошок – это тоже вещь полезная, – пробормотал Добродеев, и в его глазах сверкнули злые огоньки, – молчу, молчу. Вот и батюшка ваш, бывало, великий Люцифер, как притопнет, как прихлопнет!.. Аж жуть берет. Молчу, молчу.
Васягин не отрывал от жуликоватого инфернала своего подозрительного патрульно-постового взгляда…
Наняли повозку. Погонщик, которого неуемный Добродеев титуловал игривым словечком «возница» (vectu-rarius), был криминального вида лохматый галл в потертых штанах из бычьей кожи. Таких диких персонажей было полно в Риме после того, как Цезарь с победой вернулся из Галлии. Отношение к «лицам галльской национальности» было, мягко говоря, негативное, так как львиная доля всех беспорядков, затеваемых в городе, проходила с участием этого необузданного люда.
«Убьет за два сестерция», – подумал о вознице Добродеев. «Обезьянник по нему плачет», – подумал о вознице сержант Васягин.
– Куда? – буркнул галл и, вынув откуда-то кожаную бутыль, отвратительно булькающую и еще более отвратительно пахнущую, приложился к ней.
«За один сестерций», – уточнил Добродеев. «КПЗ», – уточнил Васягин. Инфернал кивнул:
– Знаешь в Субуре таверну «Сисястая волчица»? Так нам туда.
Галл недобро ощерился, показывая зубы, от которых убежал бы самый непритязательный дантист.
– Денарий бы. И добавить.
– Вези! – прикрикнул Добродеев.
Галл, проявив полное неумение держать себя в приличном обществе, хотел было похлопать Галлену пониже спины, но сержант Васягин, четко отследив этот маневр, отбил его лохматую лапищу. Хорошо еще, что не видела дочка Люцифера… Кто знает, как отреагировала бы. Добродеев их всех побери, этих кандидатов в боги!
Астарот Вельзевулович не обманул. Субура в самом деле была мрачным местечком. Она соседствовала с Эсквилином, еще одним оазисом культуры, главной достопримечательностью которого являлось знаменитое Эсквилинское поле. Ходить туда мало охотников, а если кто и попадал на Эсквилинское поле, то брал билет в один конец: там хоронили, как сказали бы коллеги сержанта Васягина из экспертного отдела, неопознанные трупы. Субура тоже имела свои достопримечательности… Вот в такое дышащее оптимизмом место лохматый галл вез дионов, инфернала Добродеева и сержанта Васягина.
– Субура! – наконец буркнул возница. Васягин огляделся.
Тесные, кривые, извилистые улочки освещались редко-редко факелами, прикрепленными прямо к стенам домов. По мере следования к таверне «Волчица» два из них потухли, потому что сверху выплескивали помои и содержимое ночных ваз. Ментовская душа Васи Васягина кипела от праведного административного негодования. Древний Рим, столица мира!.. Одноэтажные и двухэтажные домики Субуры, крытые дряхлой черепицей, походили на окраину какого-нибудь российского текстильного городка, где на десять девчонок по статистике девять (восемь, семь, шесть, пять) ребят.
Одного из этих ребят сержант Васягин увидел на входе в искомую таверну «Сисястая волчица». Ребятенок представлял собой рыхлое существо, привалившееся к стене и апатично роняющее слюну на лысый затылок собутыльника, дремавшего на серой земле.
Над дверью виднелась косая табличка с пьяно намалеванным рисунком непонятной твари, похожей на помесь свиньи с шотландской волынкой. По мысли творца этого шедевра, картина изображала волчицу.
Васягин не выдержал. Даже самые жуткие притоны, какие приходилось ему накрывать в родном городе, казались кружком кройки и шитья на фоне данного выше безобразия.
– И какое отношение имеет этот притон к Цезарю? – воскликнул он. – Только не говори, что ему выдают флаеры на посещение этой забегаловки!
– Тут воняет, – сказала Галлена.
Зашевелился даже почтенный Вотан Борович, давно испускающий храп. Из-под драного голубого плаща вынырнула седая лохматая голова, сверкнул в свете единственной масляной лампы столь же одинокий глаз диона-пенсионера. Лампа висела на входе в таверну и пейзажа в общем-то тоже не оптимизировала.
– Ну куда еще мог привезти нас чер… инфернал, как не в ад, – ядовито выговорил Васягин.
Добродеев обиделся:
– Вот только не надо сравнивать эту вонючую дыру с местом моей работы! У нас, между прочим, очень приличные современные офисы и хорошо оборудованные рабочие места. Я же про твою ментовку не говорю, сержант! Там вместо компьютеров такие монстры стоят, что дважды два умножат – и перезагрузка! А у нас в аду четвертые «пентиумы» с жидкокристаллическими мониторами.
– Ну ладно, ладно, – буркнул Вася Васягин. – Уговорил. Извини.
Приготовившись к худшему, четверка путешественников вошла в «Волчицу». Завсегдатаи именовали это заведение Lupa Marnillanote 12, что, собственно, примерно соответствовало названию, только в более грубой форме. Названию соответствовала и хозяйка «Волчицы», толстая бабища неожиданно опрятного вида. Да и сама таверна изнутри выглядела лучше, чем можно было бы предположить, исходя из вывески у входа. Заведение состояло из двух залов, поменьше и побольше. В тот, что побольше, посетитель попадал сразу. Здесь стояли грубые дубовые столы и стулья, рассчитанные на то, что ими будут драться пьяные гладиаторы, могильщики и прочая постоянная клиентура. У дальней стены виднелось возвышение, освещаемое четырехфитильной жестяной лампой. На нем в данный момент танцевала девица, одетая в полоску ткани на бедрах. Посетители получали эстетическое удовольствие. Они рычали, хохотали и плескались в нее пивом из кружек, а особо состоятельные кидали ассы – римские медные монеты. Тут же, притулившись к возвышению, сидел какой-то тщедушный старик с острыми ушками. На его коленях стоял ящичек, и он старательно в нем рылся. За спиной старика крутился юнец лет семнадцати, с испитым личиком и блудливыми глазками, которыми он стрелял туда-сюда. Васягин сразу прочитал на его лбу потенциальные десять лет с конфискацией имущества.
В таверне вкусно пахло жареным мясом и кровяными колбасами. Они перебивали все прочие, не столь аппетитные запахи, исходящие от посетителей. Добродеев покрутил головой и направился прямо к стойке:
– Привет тебе, хозяйка. Мир в твой дом. Мы ужасно проголодались.
С этими словами Астарот Вельзевулович выложил на прилавок две или три серебряные монеты. Хозяйка захлопотала. Она крикнула рабыням, чтоб немедленно подавали на стол дорогим (очень дорогим!) гостям. Добродеев вернулся за столик, где его ждали сонный Вотан, Галлена и сержант Васягин, и сказал:
– Все на мази. Нужный нам человек здесь.
– Человек?..
Инфернал хитро улыбнулся.
– Ну или не совсем человек… Подождем, покушаем. Мы никуда не спешим. Посмотрим представление. Видите вон того остроухого старика? Это фокусник. Сейчас он нас развлечет.
И тут Васягин, закусив и выпив вина, произнес упрямо:
– В то время как мы тут справляем свои удовольствия, готовится заказное убийство. И мы, зная об этом, должны его предотвратить.
Добродеев поперхнулся на полуслове. Он оторвал свой взгляд от продолжающей вытанцовывать девицы и уставился на сержанта:
– То есть как… Предотвратить убийство Цезаря?
– Тут, судя по обстановке, много кого убивают, но оперативная информация имеется только по Цезарю.
Добродеев изумленно кашлянул. Железобетонные дионы никак не реагировали, им лишь бы пожрать да выпить, а вот тонкая инфернальная душа кандидата сатанинских наук всколыхнулась и затрепетала от таких слов! ПРЕДОТВРАТИТЬ УБИЙСТВО ЦЕЗАРЯ!!! Да в своем ли уме этот мент, который и в своем-то мире дальше сержанта пока не ускакал? К счастью, в этот момент принесли новые блюда и плодотворно развить свою мысль Вася Васягин не успел. Девица закончила номер и спорхнула в объятия какого-то пьяного гладиатора в тунике и гнутом панцире, а на возвышение вскарабкался ушастый старичок и объявил, что сейчас он покажет уважаемым римским гражданам и гостям города несколько фокусов. Фокусы в самом деле были занимательные: старичок выдыхал огонь, превращал свои сандалии в живых кроликов, а свою тросточку, явно стянутую в каком-то богатом доме, – в живых змей. (Ах, нет Жени Афанасьева!) Под конец он надел на голову шлем с глухим забралом, типа того, в чем бились сегодня в цирке гладиаторы-андабаты, а его подручный, тот самый юнец с испитым лицом, предложил любому желающему сыграть с фокусником в кости или в любую другую игру на деньги. Старик должен был играть вслепую и, так сказать, вглухую. Вызвался играть здоровенный мужичина по имени Манлий Бальб. Всем было известно, что он декурион из ночных когорт, проще говоря, представитель правоохранительных органов и древнеримский коллега Васягина. Манлий Бальб напялил на голову шлем, убедился, что в нем вообще ничего не видно и не слышно, и вернул шлем старичку. За пять минут фокусник обчистил Бальба как липку. Громко возмущаясь и картавя, Манлий Бальб бухнулся обратно на свое место и потребовал еще вина, а старичок-фокусник подошел к гражданину Добродееву и компании.
