Анна Арис
Пока заходит солнце. Сборник рассказов
Конец романа
– Ваш роман просто прелесть! Я не смогла оторваться, пока не прочла последнюю страницу! Я влюбилась в каждое слово! В каждый знак препинания! – вещала пухлощекая блондинка, намертво вцепившись в рукав свитера вожделенного писателя.
Писатель победоносно и рассеяно улыбался, от волнения опрокидывая в себя содержимое уже пятого стакана. Чем по сути являлось это содержимое, он даже не подозревал до того момента, пока не начал падать на восторженную поклонницу.
– Ну-ну, Вячеслав Сергеевич! Эка вы, батенька, набрались. От восторга-то.
Главный редактор, которого Слава боялся до дрожи в коленках, аккуратно подхватил новоиспеченного писателя под локоть.
– Я, мэ-эм…– проблеял Слава, пытаясь внятно сформулировать мысль.
– Понимаю-понимаю! – редактор озорно подмигнул. – Вы никогда ни-ни, а сейчас такое дело, – он обвел рукой гудящий, словно осиный рой, презентационный зал. – Такой момент! Исторический, можно сказать!
…Остальные события в Славиной памяти слились в бесконечный, разноцветный калейдоскоп улыбающихся лиц и поздравительных слов.
Последним, что он запомнил, были слова редактора:
– Надеюсь на долговременное сотрудничество!
Слава хотел ответить, но язык заплетался и никак не хотел издавать ни одного членораздельного слова. Тогда он попросту энергично закивал.
Редактор свернул стеклами модных позолоченных очков и похлопал начинающего писателя по плечу:
– Ну, ничего-ничего! Главное чтобы вы писали лучше, чем разговариваете.
С тех пор, Слава взял себе за негласное правило напиваться вдрызг после каждой презентации.
Вячеслав перевернулся, громко чихнул от попавшей в нос ворсинки, и даже не успев сообразить, откуда рядом с его носом взялась шерсть, услышал высокий голос:
– Ну-у, ма-ася, девушку надо будить нежным поцелуем, тостик там с джемом принести, цветочек в постельку… а не издавать эти ужасные звуки… в самое ухо…
Вячеслав приостыл один глаз и лениво оглядел комнату. Обычный гостиничный люкс. Не президентский, конечно, но тоже ничего: тяжелые фиолетовые портьеры, поддерживаемые золоченными кистями, хрустальные люстры, бесформенный мягкий диван, высоченный облицованный белым мрамором камин… У витой решетки – имитирующий медвежью шкуру мягкий ковер. Его длинные шерстинки и послужили Вячеславу своеобразным «будильником».
Слава попытался сфокусироваться на лице лежащей рядом девушки, но не смог. Голова раскалывалась, во рту пересохло, перед глазами то и дело вспыхивали круги, перебирая по очереди все цвета спектра.
Он видел то оранжевых бабочек, то пурпурные георгины, то синих причудливо изгибающихся змеек. Красиво!
В детстве Вячеслав хотел быть художником. Природа его родной деревеньки была богата красками. Не сложилось… Но писателем быть тоже очень даже хорошо!
Если б только голова так не раскалывалась.
Вячеслав в изнеможении уткнулся носом в медвежью шерсть и застонал.
Впервые он подумал, что пора со всем этим заканчивать. Не с писательством, естественно, и не с презентациями, а с похмельным синдромом. Который вот уже десять лет подряд приходит за руку с очередной блондинкой.
«Интересно, это мой номер или ее?» – лениво подумал Владислав, пытаясь собрать в кучку расползающиеся, словно тараканы при ярком свете, мысли.
На столике в прихожей раздалась пронзительная трель. Владислав посмотрел на блондинку, та лишь поерзала и закуталась в шкуру.
Вздохнув, Слава пополз в прихожую. Сил подняться на ноги не было.
– Алло, – выдохнул он в трубку.
– Владислав Сергеевич, – укоризненный голос редактора проскрипел по нервам писателя, словно пенопласт по стеклу.
Владислав поморщился.
– Надеюсь, вы не забыли о нашей сегодняшней встрече? – поинтересовался редактор.
– Нет, что вы! – быстро соврал Вячеслав.
– Через час, в моем офисе, – бодро закончил редактор.
– Я… – начал Вячеслав, но в ухо уже впивались короткие гудки.
«Через час, через час, через час», – повторял вслух писатель, пробираясь в ванную.
Там он слегка пришел в себя. Голова по-прежнему болела, но при каждом движении в ней уже не взрывался праздничный фейерверк.
– Холодная вода – наша вся еда, – неудачно попытался срифмовать Вячеслав, но во время спохватился, что писать стихи – не его призвание.
– Будешь уходить, ключи – портье, – выйдя из ванной, Вячеслав толкнул в бок блондинку, немотивированно решив, что номер все-таки его.
На улице светило солнце.
Щурясь, Вячеслав остановился на пороге отеля.
– Такси? – поинтересовался услужливый швейцар.
Писатель дернул плечом.
– Так дойду.
Швейцар мигом потерял к Вячеславу интерес.
Проходя мимо книжного магазина, в котором вчера состоялась презентация его двадцатой по счету книги, Вячеслав с удовольствием отметил: выставочная витрина уже опустела. Значит, экземпляры романа перенесли в основной зал. Есть спрос – будет и предложение. Дела идут как нельзя лучше!
Слава задержался около зеркальной витрины. Широко улыбнулся своему отражению.
Мог ли еще каких-то десять лет назад мальчик из глухого таежного поселка представить себя в роли успешного писателя? Мог ли надеяться, что роман, написанный за три месяца буквально на коленке, в перерывах между работой у отца на кузнице и помощи матери по хозяйству, взлетит в рейтингах самых уважаемых изданий? Мог ли?! Да ни боже мой! Но вот он смотрит в глаза своему отражению и ему кажется – весь мир радуется его очередной победе!
– Негодяй! – взвизгнул звонкий голос и уже через секунду кто-то треснул Вячеслава тростью по спине.
Писатель охнул и обернулся.
Щуплый мужчина в сером то ли от пыли, то ли от частых стирок пальто яростно замахивался на Вячеслава.
– Негодяй! – верещал он. – Плагиатчик! Как ты посмел украсть мой бессмертный труд?! Сейчас же верни…
Что он должен вернуть и что украл, Вячеслав так и недослушал. Выпрямился, нырнул в первую подворотню и, перепрыгивая мусорные кучи, выбежал на параллельную улицу.
Спина ныла, желудок неприятно пульсировал. Но более всего, болело писательское самолюбие. Быть обвиненным в плагиате, это все равно, что быть обвиненным в убийстве. Даже если ты не виновен, доказывать, что «ты не верблюд» придется. Это один из тех негласных случаев, в которых слова «презумпция невиновности» всего лишь пустое сотрясание воздуха.
Вячеслав поборол в себе желание бежать обратно и как следует потрясти нахала, но его пыл быстро угас вместе с нарастающей тошнотой.
В офисе главного редактора было сумрачно и прохладно, приятно пахло коньяком и шоколадом.
Вячеслав опустился в высокое кожаное кресло, отказался от предложенного секретарем кофе и только сейчас понял, что не знает причины, по которой здесь находится.
На секунду это взволновало Вячеслава, но он тут же расслабился: прошло время, когда каждый звонок из издательства он воспринимал как приговор и ужасно боялся отказа.
Главный, наверное, хочет обсудить сумму очередного гонорара или концепцию серии. Да мало ли что еще!
– Вячеслав Сергеевич, рад вашему визиту! – редактор вплыл в кабинет лучезарно улыбаясь. – Мне нужно обсудить с вами подробности нашего расставания…
– Что? – голос писателя предательски дрогнул. – Условия чего?
– Расставания, – все так же светясь радостью кивнул главный.
– Но почему? Ведь мои книги продаются великолепно?!
Редактор хмыкнул.
– К тому же на следующей неделе я начинаю новый роман, – продолжил Вячеслав.
У него в голове не укладывалось, что можно добровольно отказаться от перспективного и коммерчески успешного автора.
– А вот это вряд ли, вряд ли… – отозвался главный. – Вы внимательно читали условия нашего с вами контракта? А слова «Комитет по печати и контролю литературной самореализации» слышали?
– Что? – опешил Вячеслав.
Контракт он, четно признаться, подмахнул не читая – очень уж хотелось получить гонорар и вырваться, наконец, из богом забытой деревушки. Он даже не помнил, куда подевал свой экземпляр: то ли колбасу на нем порезал и выкинул, то ли просто потерял.
– Что за к-к-комитет? – заикаясь, спросил Вячеслав.
Главный погрустнел.
– Ну что же вы? А еще писатель! – укорил он Вячеслава. – Как можно такое не знать? Все тексты, прежде чем попасть к широкому читателю проходят строжайшую проверку, редактируются, корректируются, просчитывается уровень их привлекательности для потенциального читателя. Так же просчитывается уровень потенциала автора, на основании которого мы и заключаем контракт.
– Уровень чего? – не понял Вячеслав.
– Потенциала автора, – повторил редактор. – Иными словами, вычисляется временной период, в течение которого автор будет писать качественно, то есть – не повторится, не съедет на пошлость и банальность. Не будет пережевывать то, что уже было проглочено.
Вячеслав сглотнул.
– И каков мой период?
– Десять лет.
– Десять?! – Вячеслав задохнулся.
– Вот поэтому я вас и пригласил, Вячеслав Сергеевич. Вы должны подписать документы о том, что не имеете к издательству претензий по оплате, что мы добросовестно выполнили перед вами все возложенные на нас контактом обязательства.
– А… но…
– Выполнили-выполнили, – редактор правильно понял Вячеслава. – С сегодняшнего дня все ваши книги снимаются с продажи, печатные и электронные копии уничтожаются.
– Но зачем?! – ужаснулся Вячеслав.
Редактор посмотрел на писателя как не неразумного ребенка, который не понимает, почему от пяти мороженных съеденных подряд может заболеть живот.
– Все, что вы заработали – вы получили. Срок авторских прав истек.
– Но у меня еще есть потенциал! Всего две книги в год – я могу писать быстрее! Я могу лучше! Я могу!
– Специалисты Комитета считают, что нет, – грустно улыбнулся редактор.
– Но книги то зачем уничтожать? – снова спросил Вячеслав.
Редактор поерзал, снял очки, близоруко уставился на писателя.
– Понимаете, Слава, – произнес он доверительно. – Так уж вышло, что в литературе у нас поседение лет сто десять царит кризис… Вот вы знаете сколько у издательства публикующихся авторов?
Вячеслав задумался.
– Вроде бы двадцать.
– Вот! – редактор поднял большой палец вверх. – Понимаете? У самого крупного издательского дома в нашей стране всего двадцать авторов. Вы не находите это странным?
– Ну…
– Ясно, – покачал головой редактор. – Вы об этом не задумывались. Так вот, как я уже говорил, так уж вышло, что лет сто десять назад количество однотипных книжек заполонило рынок. Иногда доходило до курьезов: сюжеты и даже имена главных героев у разных авторов до того были похожи, что даже не верилось – авторы никогда друг друга не видели. Естественно, читателями покупались в первую очередь книги с известными именами. Остальные оседали на складах мертвым грузом.
Вскоре, специалисты тогда только созданного «Комитета по печати и контролю литературной самореализации» выяснили, что все сюжеты, литературные приемы… В общем, ничто не ново под луной.
Тогда же и было принято решение отбирать наиболее ярких представителей различных жанров и публиковать только их. Но тут таилась тоже большая сложность – через определенный период автор «исписывался», начинал толочь воду в ступе, становился неинтересным читателю. Поэтому для каждого писателя специалисты Комитета определяют период деятельности, в который автор индивидуален, свеж и нов.
– Со сроком я понял, – хрипло сказал Вячеслав. – Я не понял, зачем уничтожать уже существующие книги?
– А как же? – всплеснул руками редактор. – Вы меня вообще слушали?! Все! Абсолютно все книги уже были созданы, современные писатели только излагают старые идеи новым языком.
– Но я никогда не читал ничего подобного! – возмутился Вячеслав.
– Конечно, не читали! – довольно кивнул главный. – Все архивы ранее написанных книг не доступны для сегодняшнего читателя. Зачем им покупать книгу Дариной «Туман и снег», если уже пятьдесят лет назад выходила книга Ланина «Снег и смог» с аналогичным сюжетом?
Вячеслав открыл рот.
– При поступлении каждой новой рукописи, – продолжал редактор, – специалисты Комитета находят ее аналог среди когда-то уже выпущенных книг, оценивают объемы продаж того времени и принимают решение публиковать автора или нет.
– Вы же сказали, что все старые книги уничтожены?
– Книги – да. Но вы ни на одном прилавке не найдете экземпляр датируемый позднее 2098 года. Сам же базис трудов не уничтожен. Надо же нам убедиться, что подобный текст уже был кем-то когда-то написан. К примеру, о чем вам говорит фамилия Пушкин?
– Ни о чем, – пожал плечами Вячеслав. – Но у меня плохая память на фамилии.
– Я так и думал, – покачал головой редактор и продолжил: – Вот и выходит, что книжный рынок постоянно самообновляется. На место выбывших, исчерпавших свой творческий потенциал, тут же стают молодые авторы, пишущие в аналогичном жанре.
– Но читатели-то меня помнят! – воскликнул Вячеслав.
– Сегодня? Возможно. Но завтра, когда мы презентуем новый увлекательный роман талантливого Панарина, кто вас вспомнит?! – парировал редактор. – Информационное поле современного человека так забито, что он имя троюродной тетки не всегда вспомнит.
Редактор замолчал.
– Значит?… – несмело начал Вячеслав.
– Дело в том, – перебил его редактор, – что в мире все, что можно было написать – уже написано. Теперь вся литература строго ограничена…
…Как вернулся в номер, Вячеслав не помнил. Залпом осушил стакан ледяного томатного сока. Как жить дальше он не представлял. А главное – на что?
– Я не умею больше ничего делать, – грустно сказал Вячеслав своему отражению в зеркальной поверхности холодильника.
Пакет сока вдруг выскользнул из пальцев уже бывшего писателя.
Кроваво красные разводы на белой кухонной плитке. Изгибаются причудливо и пылают, словно ярко-алые маки. Красиво!
Вячеслав минуту стоял, смотря на пол, затем бросился из номера, в уме прикидывая сколько и каких красок ему нужно купить, куда поставить мольберт и какие кисточки лучше: беличьи или куничьи.
– Главное, – внезапно остановился Вячеслав, – не забыть просмотреть работы художников начала столетия. На всякий случай!
