Андрей Снегов
Меняла
Имярек
– Обними меня, – сказала она, и полные чувственные губы коснулись моих, унося в мир грез и фантазий.
– Я не успею побриться, – ответил я, и ее нежная мягкая ладошка легла мне на живот, – опоздаю на работу, – ладошка сдвинулась вниз, – меня лишат годовой премии, – сквозь поцелуй пытался отбиться я, – и мы не увидим курортов Ибицы, – ладошка дошла до цели.
Да к чертовой матери эту Ибицу!
И ветер пел в оконных щелях и завывал в такт движениям наших разгоряченных тел. Он жил своей собственной, независимой жизнью, но потоки сквозняка, его малого детища, нежно ласкали бархатную кожу того единого существа, которым мы на миг стали. И призрачный полет – пульсирующее продвижение к блаженству, и всепоглощающая страсть – танец на кончике иглы, и губы к губам, и глаза в глаза, и мы – единое целое, мерцаем светлячком в ночи, летим на смертоносный огонь, все ближе, и, наконец, сгораем в немилосердном пламени.
Все закончилось, форточка со звоном ударилась о стену, и стекло ледяными брызгами рассыпалось по полу вместе с переливчатым смехом Кристины. Она улыбнулась и нежно поцеловала меня, накрыв облаком густых каштановых волос. Потом подняла голову и мечтательно посмотрела в окно.
– Может ли сон длиться вечно?
– Может, если этот сон летаргический.
– А если он романтически-ирреальный, неземной, неправедный? Если я со вчерашнего вечера, с того самого момента, когда с тобой познакомилась, боюсь спугнуть появившееся у меня ощущение полноты жизни, боюсь моргнуть, открыть глаза и оказаться на этой постели одна, в окружении привычных пуховых подушек и мягких игрушек? Стихами с тобой заговорила…
Она прижала свои маленькие ладошки к вискам, пытаясь незаметно унять непослушные слезы.
– Я пойду в ванную – наведу марафет, иначе ученики все поймут по темным кругам под глазами, да и по самим глазам, счастливым и непоседливым. У меня плохое предчувствие, – она обняла меня за шею и приникла к небритой щеке, – ты вернешься?
– Кристина, я всегда возвращаюсь, – привычно соврал я, прячась от грустного взгляда карих с золотыми искорками глаз, – я никогда тебя не обманывал.
– Мы с тобой знакомы меньше суток, ты и успеть-то не мог! – она засмеялась и, накинув легкий халатик, вышла из спальни.
Я стоял перед старинным темным зеркалом в резной раме и уже пять минут завязывал галстук, отбиваясь от грустных мыслей, которые преследовали роем назойливых мух. Что-то не отпускало меня, питало робкими надеждами и пугливыми мечтами, держало в маленькой квартирке обычной школьной учительницы.
Даже узел галстука не хотел завязываться, он топорщился из-под воротника, и тусклое зеркало смеялось надо мной всеми своими трещинками. Я рывком развязал цветастую шелковую удавку и уставился в отражение. Только оно знает, сколько жизней я прожил, сколько смертей повидал.
И лица. Мозаика, калейдоскоп, фейерверк образов. Вечная жизнь, состоящая из тысяч коротких фрагментов. Какой я сегодня? Красивое лицо: скуластое, юное, наглые мальчишеские глаза, легкая небритость. А каким был два года назад? Память услужливо извлекла лишь фрагменты и осколки меня прежнего, обломки былых настроений и ускользающие в сером настоящем обмылки прошлых образов.
Я сосредоточился и начал трансформацию. Зеркало послушно отразило меняющийся цвет глаз – пусть будут синими. Губы создам полными, слегка припухлыми, тонкие изящно изогнутые пепельные брови превращу в густые черные щетки, а пепельные же волосы окрашу в темно-русый цвет. Ресницы сделаю длиннее, разрез глаз – выразительнее, уши – с высокими немного заостренными кончиками, (буду похожим на эльфа), нос – римским. Определенно, римский нос смотрится лучше рязанского. Кожу оставлю смуглую, мне всегда нравились смуглолицые люди, в них больше жизни и сексуальности. Вроде, все.
Я набросил плащ и почти бегом помчался к входной двери – в ванной перестала литься вода. Английский замок чуть слышно щелкнул, и я оказался в парадной. Затем, стараясь не шуметь, спустился на этаж и прижался к стене. Еще один щелчок – вверху заскрипела дверь. Кристина не бросилась вслед за мной, не закричала пронзительно, а тихо спросила: «Как тебя зовут?» и беззвучно заплакала, не дождавшись ответа. Черт, я даже имя себе не выдумал, утешитель хренов!
Я молча спускался по лестнице, стараясь попасть каблуками на уцелевшие цветные плитки, что проступали сквозь серую грязь на таком же сером бетоне. Навстречу мне поднимались двое. У одного из них в кармане потертой кожаной куртки лежал старый револьвер. Что натворила Кристина, кого обидела, я не знаю, но скоро ее обнаружат мертвой на пороге собственной квартиры. Шесть пулевых ранений в голову, каждое из которых смертельно.
И жизнь моя серая, и смерть. Хотя нет, как раз смерть мне не грозит, лишь вечность, каждый фрагмент которой сладок и цветаст, порой даже приторен. А в общем – серость. Серость, тоска и усталость. И еще обыденность. Что там у нас дальше по плану?
Старушка – божий одуванчик. Мечтает увидеть потерявшегося двадцать лет назад внука. Внучка зовут Алексей, пропал в пять лет на Казанском вокзале. «Кто он сейчас и где?» – спросил я у вечности, но она не ответила. Меня снабжали лишь той информацией, которая была нужна для выполнения основной миссии.
Что ж, стану на сутки внучком любящей бабушки и подарю ей те минуты счастья, о которых она мечтала всю жизнь. А потом бабуля тихо умрет в теплой постели с выражением удовлетворенности на морщинистом лице: ей будет сниться неожиданно нашедшийся внук.
После древней старушки загляну к старому профессору. У него рак легких, но он продолжает дело всей жизни – превозмогая боль, ищет эликсир молодости. Я подскажу формулу, и он покинет этот мир счастливым.
Как меня зовут? Я горько усмехнулся. Имярек, хотя, наверное, меня можно назвать «Исполнитель Желаний». Я всегда прихожу перед смертью. К кому-то ангелом небесным, к кому-то дьяволом из преисподней, а к кому-то сказочным принцем на белом коне. И старуха с косой – тоже я. Все зависит от человека и коктейля из неудовлетворенных стремлений, комплексов и страхов, плещущегося в его мозгу. На сутки я становлюсь овеществленной мечтой для обреченного счастливца и выполняю все его осознанные и неосознанные желания.
Я – последний глоток воды в пустыне, мгновение, которого ждут вечность, ослепительная вспышка, что разгоняет мрак вокруг тлеющего фитилька жизни перед самым его угасанием.
Я вышел из подъезда и, запахнув полы плаща, зашагал к ближайшей станции метро. Старушка – божий одуванчик жила в Автово, на другом конце Петербурга.
Из окон третьего этажа раздались звуки выстрелов. Их было шесть…
Маленький принц
Она ушла, бросив в лицо прощание, как приговор, а я, сидя за столиком тихого уютного кафе, наблюдал за официантами, снующими будто рыбы в гигантском аквариуме, и медленно погружался в алкогольный анабиоз. Сигаретный дым туманил разум и рвал глаза серыми клочьями. Нетронутое ею мороженое в изящной пиале плакало вместе со мной, орошая стол каплями зарождающейся в глубине души ненависти.
– А ты видел, как падают звезды? – голос возник ниоткуда, будто из другой вселенной, тонкий ломающийся голосок юности и непосредственности.
– Я в это время пишу, – я обернулся на звук и, узрев за соседним столиком тринадцатилетнего мальчишку, откинулся на спинку стула и глубоко затянулся приторно-сладким дымом.
– А я не люблю время, оно скользкое и неправильное, – мальчишка пересел за мой столик. – И всегда обыгрывает меня в прятки.
– И какой счет? – уныло спросил я, доливая в стакан остатки водки из бутылки.
– Время должно мне мороженое и сказало, что расплатишься ты! – такие же зеленые и озорные, как у нее глаза вызывающе смотрели на меня из-под шапки не стриженных выгоревших волос. – Ведь тебя зовут Вит?
– Ага, Виталий.
Удивление мелькнуло где-то на горизонте и тут же исчезло, не успев обрести законченную форму.
– Сегодняшний спор доктору-время проигран, ешь, – я передвинул мороженое поближе к пареньку. – А как зовут тебя?
– Меня – Принц, – он деловито вылавливал пластмассовой ложкой орехи и шоколад, внимательно меня разглядывая, – только не египетский…
– Маленький принц? – уточнил я и обжег пищевод последней порцией водки. – Сент-Экзюпери?
– Нет, другой, но с ним встречался! Я был тогда лисом, рыжим таким, с пушистым хвостом, но он меня не приручил, – серьезно ответил Принц, уплетая следующую порцию мороженого. – Бросил и улетел домой!
– А ты откуда, и что ищешь? – я снова затянулся сигарным дымом и с бОльшим интересом посмотрел в зеленые глаза.
– Я – человек неба, – с шоколадной улыбкой на устах заявил он. – А ты умеешь бегать по облакам?
– Только ночью, а ночью облаков не видно, они становятся тучами и прячут за серыми щеками луну, – я надул щеки и выпустил вверх струю дыма.
– Хочешь тоже стать Человеком неба?
Не дожидаясь ответа, Принц бросил недоеденное мороженое, схватил меня за руку и потащил из кафе. Спустя минуту я понял, что забыл расплатиться, но со мной была королевская особа, а им, принцам и королям, можно все.
Летний солнечный вечер сиял во всем великолепии и дарил краски июля бледно-синему питерскому небу. Вокруг, насупленные и надушенные, во все стороны неслись озабоченные проблемами люди, не замечая красоты такого короткого и такого непрочного, звонкого и хрустального лета. Белые на голубом облака плыли в синей пастели неба и в огромных чистых лужах под ногами.
– Вит, смотри! – Принц на одной ножке прыгнул в лужу. – Выбираем облако и становимся на него, потом на следующее. Прыгай!
– О-о-п! – я прыгнул вслед королевскому отпрыску, обдав брызгами чертыхающуюся старушку.
– Нет, это неправильно, нужно прыгать на одной ноге, ведь ты же гуляешь по облакам, как по ступеням. А по ступеням ты ходишь одноного!
– Миного-одноного! – меня обуяло пьяное веселье, и мы прыгали по лужам, стараясь попасть именно на облака, а потом ждали, пока круги на воде разойдутся, и снова тонули в колышущихся отражениях белой ваты.
– А за облаками живут небесные миноги, они ждут пока, усталые путники неба промахнутся и упадут с облака, – Принц возбужденно кричал, и его зеленые глаза горели яркими изумрудами, – а потом серебристыми змеями бросаются на них и кусают!
Мальчишка толкнул меня, громко смеясь, и мы, мокрые, орущие и счастливые свалились на мягкий, пушистый газон.
– Вит, гляди, на небе луна и солнце одновременно! – Принц широко раскрытыми глазами удивленно смотрел в синюю глубину неба. – Я знаю их тайну, – заговорщицки прошептал он и повернулся ко мне, – рассказать?
– Конечно, Ваше высочество!
– Я знал их, того Фонарщика и Звездочета. Это было давно, тогда еще не было дня и ночи, были только небо и облака. Фонарщик все время зажигал и гасил звезды, а Звездочет их считал. Но Звездочет постоянно сбивался со счета, а Фонарщик зажигал и гасил маленькие огоньки в разное время. И, хотя они были соседями, ругань их не давала уснуть никому в округе. И возмутились тогда жители, и Главный Волшебник превратил Фонарщика в Солнце, а Звездочета – в Луну. Теперь они ходят по небу порознь. Фонарщик уже давно научился вовремя зажигать и гасить звезды, а Звездочет их сосчитал. Но чтобы им не было скучно, Волшебник подарил им время, когда они бродят по небу вместе, и так же, как прежде ругаются себе под нос и не дают нам спать. И назвал он это время – Белая ночь…
Я лежал на траве, и она несла меня куда-то вдаль над качающимся подо мной куполом неба. Неприятности и невзгоды казались маленькими и незначительными, как медленно загорающиеся в июньском питерском небе звезды. Я летел в белую ночь под убаюкивающий аккомпанемент сказочных трелей моего юного друга, и не заметил, как провалился в сон.
Утром, проснувшись на газоне, я с трудом ворочал тяжелые вагонетки мыслей и не мог понять, приснился мне Принц или все было на самом деле. И только позже, грустно бродя по спящим и еще пустынным городским улицам, заметил на своей груди грязную неровную надпись «Человек неба». Она была выведена на белом нейлоне майки тонким мальчишеским пальцем.
Еще долго, стоя перед собственным отражением в мутной витрине, я размышлял о том, почему в двадцать семь лет для того, чтобы прыгать по облакам и верить сказкам о Звездочетах, нужно, не закусывая, выпить бутылку водки.
Принц был прав: время, скользкое и неправильное, обыграло меня…
Автор обложки – Андрей Снегов & нейросеть Midjourney (обложка доработана в программе Adobe Photoshop)
