Андрей Снегов
Меняла
Игра
Я вдохнул горько-приторный дым сигареты и стряхнул пепел на ровную поверхность воды. Золотые рыбки оживились и, смешно вращая глазами, устремились к серым рассыпчатым хлопьям. Они поочередно хватали их, широко разевая рты, выплевывали и бросались за новыми порциями ароматной золы.
– Твоя сущность проявляется в каждом поступке, – прозвучал низкий голос из-за спины. – Надежды, которые ты даришь человечеству – лишь пепел, а люди, как рыбы в аквариуме, таращатся на тебя, не верят, но внимают и поддаются искушению…
Я вздрогнул, но не повернул головы. Это был он. Друг мой. Враг мой. Единственный равный соперник в тоскливой и однообразной пьесе, именуемой «Жизнь».
– Я скучал по тебе! – проникновенно сказал он, растягивая окончания слов. – Как Земля? Пятьдесят лет в человеческой шкуре…
– Тебе и подольше приходилось, – ответил я, оборачиваясь.
– Помню, – седой, похожий на Энтони Хопкинса старик улыбнулся и поправил серебряное пенсне. – Здесь было здорово, но в небесах лучше, там – власть!
– Власть – это условность, ведь ты можешь вкусить ее плоды, лишь спустившись на землю.
– А я уже здесь! – он обвел взглядом полутемный зал ресторана. – Настало время ИГРЫ.
– Не боишься?
– Чего? – старик недоуменно пожал плечами. – Ты проиграешь, как и в прошлый раз!
– Пари?
– Пари! – он протянул ладонь для рукопожатия.
– Играем как обычно? – уточнил я.
– Да. На все про все – столетие. Проигравший остается на Земле, а выигравший, – старик посмотрел на меня торжествуя, – победитель обладает Небом до новой ИГРЫ.
– Согласен, но с одним условием…
– Приму любое из сотен разумных, – он потер тыльную сторону левой ладони.
– Две тысячи лет прошло, а ты все еще ощущаешь крест и гвозди распятия? – сказал я с деланным удивлением и усмехнулся. – Мне нравилось быть Пилатом!
– Ближе к делу, – старец недовольно поморщился.
– Идет! Предлагаю ИГРУ один на один, ИГРУ без помощников, последователей и прихлебателей.
– И без театральных эффектов, – добавил он. – Мне надоели восхождения на троны и сражения, в которых участвуют миллионы!
– Ба! – искренне удивился я. – Да тебе их, никак, жаль?
Я ударил в стекло аквариума, и потоки воды обрушили золотых рыбок на мраморный пол. Они судорожно бились среди камней и осколков стекла, обагряя кровью грязные лужи.
– Жизни людей – лишь декорации для нашей ИГРЫ, – я иронично улыбнулся. – Ты сам это сказал, помнишь?
– Да, но с тех пор прошли тысячи лет! – он сжал правую руку в кулак, и рыбки на полу замерли. – Я научился милосердию…
– Боже милосердный! – я смиренно склонил голову. – Напомню тебе эти слова, когда будешь просить о пощаде и швыряться человеческими жизнями как грязью в надежде оттянуть неминуемое поражение!
– Один на один! – Бог погрозил указательным пальцем. – Ты сам предложил это, так что, будь добр, соблюдай оговоренные правила!
– Бесспорно! – я развернулся на каблуках, и под ногами заскрежетало стекло. – Но воплощаться в людей все же придется. А значит, они умрут!
– Никто не совершенен, даже ты, Сатана!
– Пятьдесят лет назад выиграл ты, – я заглянул в бездну серых глаз за стеклами пенсне. – Твоя очередь моделировать сценарий.
Он согласно кивнул и с сожалением взглянул на бегущую к нам охрану ресторана. Его глаза заалели, и через секунду двухметровые громилы в фиолетовых пиджаках вспыхнули яркими факелами.
– Пойдем отсюда, не люблю крики и дым! – он ухмыльнулся, и все погрузилось во тьму…
***
День рождения был в самом разгаре. Уже настал тот момент, когда все изрядно выпили и сыпали вокруг себя золотистые искры веселья. Одни хоронили калории на танцполе, другие болтали за жизнь, и только я сидел молча, грустно уставившись в одну точку.
Мне стукнуло тридцать. Рубеж, что ни говори. А за душой – пустота. Пьяные пирушки, шальные деньги, ни кола, ни двора, и жизнь – перекати-поле. Но самое печальное, что другого-то и не хочется. Брожу одиноко по миру, будто вызвали и велели принести что-то, а я ничего не нашел, и к кому возвращаться – не знаю.
Вокруг сотни людей. Сотни поглощающих еду и выпивку индивидуумов, каждый из которых – Вселенная. Я криво улыбнулся и ткнул одноразовой вилкой в одноразовую же тарелку. Осетр был абсолютно безнадежен, как, впрочем, и салат. Рыбу вообще сложно испортить, тем более выращенную на ферме, но поварам местного заведения это удалось. Я отодвинул еду, откинулся на спинку стула и посмотрел на часы. Циферблат высвечивал «22:05», а обязательная программа предполагала веселье как минимум до полуночи. Еще два часа мучений. Я тяжко вздохнул и плеснул в фужер следующую порцию водки.
– Привет! – вкрадчиво произнес подошедший ко мне незнакомец.
Здравствуйте, – я тупо уставился на стоящего передо мной парня, пытаясь вспомнить, где видел его раньше.
Смутные догадки нехотя всплывали откуда-то из пучин памяти и, не успев обрести законченные формы, погружались обратно.
– Вас зовут? – я протянул руку для приветствия и вопросительно уставился на неожиданного визитера.
– Бог, – уверенно заявил он и крепко пожал мою ладонь.
– Бо-о-ог? – растягивая гласную спросил я и весело рассмеялся. – Бывают такие имена?
– Черт его знает! – он потер тыльную сторону левой ладони. – Бывает все…
И вдруг разболелась голова, а на лбу выступила испарина. Я в каком-то ступоре смотрел на парня и с ужасом осознавал, что вижу себя самого. Такие же серые, чуть раскосые глаза, высокий лоб, полные губы и нос с небольшой горбинкой. Только волосы не мои: у него черные как смоль, а у меня русые с проседью. Я почему-то испугался. Испугался по-настоящему, впервые за долгие годы. А он смотрел на меня пристально, с затаенной усмешкой.
– Ну, вспоминай же! – негромко сказал Бог, и бездонные колодцы памяти распахнули свои глубины.
Я видел Великую Пирамиду Хуфу. Она сверкала на солнце, а пред ней в немом восторге склонилась потрясенная толпа. Я восхищался творением рук своих и, сжимая в ладони отравленный нож, ждал, когда же появится ОН.
Моя колесница неслась по Великой Китайской стене, а я стрелял из лука по наседающим племенам варваров. Вокруг свистели горящие стрелы, летали копья и дротики, но я не обращал на них внимания, мне нужен был их предводитель, мне нужен был ОН.
Сам Хайям читал мне свои стихи, а потом шепнул на ухо: «Привет, Сатана!», и вонзил кинжал в сердце.
А я убил ЕГО, когда он звался Юлием Цезарем.
Я был Атиллой и Ганибалом, Чингиз-Ханом и Александром Великим, я собирал огромные воинства и порабощал империи лишь для того, чтобы поставить на колени ЕГО.
А ОН делал то же, и побеждал меня.
ИГРА! Как сладко звучит это слово! Оно возбуждает, оно пьянит, оно заставляет кровь быстрее бежать по венам.
Я не помню, когда она началась. Я даже не знаю, кто ее придумал. ИГРА устроена гениально. Мы двое рождаемся обычными людьми. Затем растем и взрослеем, постигаем жизнь, не догадываясь о том, кем являемся на самом деле. А потом наступает прозрение, как у меня сейчас. И начинается битва…
ИГРА может длиться не более века, чем быстрее кто-то из нас побеждает, тем дольше он властвует на Небесах. И все начинается сначала. В этом раунде тридцать лет из ста уже пролетели – осталось лишь семьдесят.
Я осознал, что последние две тысячи лет жил на земле и не возвращался на небо. Я вспомнил, что каждую ИГРУ доводил до логического завершения – дуэли или войны, а в последний момент уступал, поддавался, делая это натурально и естественно. Я заманивал Бога в ловушку, суть которой открылась мне во всем ее великолепии. И теперь она должна захлопнуться!
– Один на один, – неуверенно прошептал я. – Ресторан в центре Манхэттэна, и золотые рыбки в крови…
– Молодец, вспомнил! – Бог улыбнулся, и я ощутил его нетерпение. – Выбирай оружие!
– На этот раз сражения не будет! – твердо сказал я.
– Ты нарушаешь заведенные правила!
– Заведенные кем? – крикнул я, и несколько гостей повернулись в нашу сторону.
– Нами, – он поднял руки вверх. – Мы правим этим миром, и если не хочешь, чтобы жизнь превратилась в серый песок, незаметно сочащийся между пальцев, сражайся!
– Двадцать последних столетий ИГРА была нечестной, – уверенно сказал я, откинувшись на спинку неудобного стула. – Я сдавал ее. Сливал победу, не колеблясь ни минуты, потому что победы не может быть в принципе. ИГРА виртуальна, она – грандиозная симуляция, а мы с тобой – две стороны медали, одно существо, страдающее раздвоением личности.
– Это – лишь твои фантазии! – он с сомнением покачал головой. – Мы – разные, ты и я, мы самостоятельны в своих решениях и психически здоровы.
А ты можешь адекватно судить о собственном психическом состоянии? – дожимал я. – Ты – всего лишь половина целого, часть сознания! Ведь мы похожи, похожи до безумия, и не только внешне. Я легко могу предсказать любой твой шаг, любое действие, любой поступок, а ты всегда или почти всегда можешь понять меня. Можешь прочесть, как открытую книгу.
– Доказательства? – он начал колебаться и лихорадочно размышлял, пытаясь найти изъяны в моей тщательно проработанной версии.
– Доказательств нет, – выпалил я. – Есть только факты. А они говорят в пользу моей теории. Люди поклоняются тебе, они строят храмы и алтари, мечети и соборы, а их душами властвую я. Чувствуешь разницу между «поклоняться» и «властвовать»? Наивные людишки приписали тебе все добродетели, а мне – пороки. Смешные они! Ведь понятия «добро» и «зло» смешались, превратились в алфавитное месиво, разобраться в котором не сможет никто! Мы с тобой – две крайности, две ипостаси одного существа, понимаешь?! Каждый тянет одеяло на себя, и в результате возникает равновесие, которое периодически смещается в ту или иную сторону!
– Допустим, ты прав, – Бог хмурился и щурил глаза, – но что теперь? Каков выход из этой ситуации?
– Он есть. Мы должны объединиться и стать силой, которая сохранит статус-кво и не оставит места колебаниям, мы должны открыть новую эру, эру стабильности и процветания. – Я посмотрел на него со всей искренностью, на которую был способен. – Подойди ко мне! Мы же одно целое, и так одиноки в этом пустом и бессмысленном мире…
Бог неуверенно сделал пару шагов. Я двинулся навстречу и обнял его. Правой рукой я осторожно нащупал на столе тупой нож.
– Привет, мой друг, – сладко шепнул я и вонзил смертоносное лезвие ему в спину. Хлынула горячая кровь, и потоки тьмы затопили Вселенную.
***
Если хочешь убедить кого-то во лжи, сдобри ее изрядной долей правды. Я узнал эту истину, живя среди людей. Они, и только они научили меня всему, что я знаю. Я две тысячи лет постигал их науку лгать. Я стал опытнейшим интриганом, мой и без того развитый за тысячелетия ум обострился до предела. Я постиг человеческую душу и теперь мог править людьми не по наитию, а четко осознавая их тайные и явные желания. Но главное – я открыл природу и смысл собственного существования. Я понял, что являюсь частью сознания некоего сверхсущества, а мой визави – его вторая половина. И в этом я не врал.
Почему я убил его исподтишка? Не знаю, быть может, чтобы напомнить деньки, когда он был коварным Хайямом, а, быть может, чтобы обострить ИГРУ. К тому же, необходимо сохранять и поддерживать имидж, особенно, будучи Сатаной…
Я посмотрел на Облачный Трон и задумался. Как давно я не правил миром…
Как это здорово – быть собой и одновременно всем сущим на грешной земле. На время я могу стать любой сущностью, воплотиться в любого человека, в растение, в камень или животное. Передо мной вновь открываются безграничные возможности. И в конце концов я стану единственным властителем мира! Нужно лишь искалечить разум своей второй половины!
Я буду рядом с оставшимся на земле Богом все семьдесят лет до следующей ИГРЫ! Я стану травой у его изголовья, птицей в опрокинутом небе, посохом в его усталых руках! Все собеседники на Земле будут говорить с ним моими устами, предсказатели и гадалки – пророчествовать его скорое безумие, а дети – называть блаженным! Я внушу ему, что он повредился рассудком, я упеку его в психушку, я сведу его с ума! Я должен это сделать как можно быстрее! Ведь до следующей ИГРЫ остается всего семьдесят лет!
Испытание
Вокруг звенела весна и цвели каштаны, а навстречу шла ОНА. Тоненькая и стройная, девушка грациозно плыла по аллее, и розовые благоухающие свечи, роняя нежные лепестки, в восхищении склоняли перед ней свои соцветия. Ее модные титановые туфли оставляли в асфальте аккуратные вмятины, платье с металлическим отливом бережно облегало стройные бедра, а светящийся нимб над головой был ареной для скачек золотых чертиков в серебряных колесницах.
– Привет! – бросил я, проходя мимо.
– Привет! – она недоуменно оглянулась, и наши взгляды встретились.
– Каштаны качались, мы где-то встречались, – промолвил я, надевая дежурную улыбку номер один.
– Долго фразу сочинял? – она надменно улыбнулась. – Или знакомый поэт написал?
– Это – квинтэссенция из техники стихосложения Байрона, – я начал поедать ее глазами, и она слегка покраснела. – Его поэзия очень красива. Почти так же красива как ты!
– Думаешь, комплимент сразил наповал? – она нахмурила тонкие, изогнутые серпами брови и откинула с лица непослушную прядь каштановых волос. – Ты похож на героя из сериала про шпионов.
– Я так же неотразим, как они? – спросил я, пригрев на лице дежурную улыбку номер два.
– Ты так же банален и пафосен! – она фыркнула и, резко развернувшись на шпильках, зашагала прочь.
– Постой, красавица! – я в два прыжка догнал ее и загородил дорогу. – Быть может, я – твоя судьба?
– Еще пара минут, и ты станешь проклятием последних минут моей жизни! – она нахмурилась, и в ее серых глазах засверкали серебристые искорки гнева.
– Не умирай! – я рухнул коленями в пыльный асфальт. – Живи вечно и дари мятущимся душам полет красоты!
– Умирать? – у нее вытянулось лицо, и задрожали губы. – Ты что себе позволяешь?!
– Ты сама сказала: «…проклятием последних минут моей жизни». Из-за меня, конечно, прыгали с мостов, – я начал загибать пальцы, – выбрасывались в открытый космос, заходили в террариумы с крокодилами и в клетки со львами, но ты… Прошу, не совершай подобного!
Закончив шутовскую мольбу, и я притворно заломил руки и закатил глаза.
– Среди моих знакомых еще не было комедиантов! – она захохотала, запрокинув голову, и дождь каштановых волос окропил ее плечи. – Меня зовут Анна.
– А меня – Дар. Стану шутом, если будешь моей королевой! – я пожал изящную ладошку и пружиной подпрыгнул вверх. – Предлагаю отметить наше знакомство.
– Где?
– Мне нравится кафе «Император», – я мечтательно улыбнулся. – Оно совсем близко, и там очень вкусные чанахи. Пройдемся?
– Идем, приглашение принимается! А что такое чанахи? – она пожала плечами. – Это зверьки, запеченные в фольге или газированные напитки?
– На холмах Грузии печальных… Ты пиццу когда-нибудь ела? – с деланным любопытством осведомился я.
– Ела, – Анна посмотрела на меня сбоку, и заходящее солнце осветило точеный абрис ее лица. – Но это было очень давно, еще в детстве.
– Чанахи – это жидкая пицца, – я сложил руки чашей. – В маленький горшочек кладется вся еда, которая есть в доме…
– Всю еду в маленький горшочек! – она язвительно усмехнулась. – А поместится?
– Поместится, если сдобрить твоим сарказмом, – поджал губы я. – Так вот. Кладем в горшочек кусочки мяса, картофеля и овощей, добавляем специи, заливаем водой и ставим все это в печь, но только на живой огонь, – я сделал паузу и замедлил шаги. – Такой же, как горит в моих глазах при виде тебя.
– Это – не огонь, а лишь его отражение, интересно было бы взглянуть на очаг! – Аня улыбнулась и слегка покраснела.
– Вот и кафе, прошу Вас! – я в легком полупоклоне указал рукой на старый крейсер, стоящий в некотором удалении от аллеи.
Мы прошли несколько десятков метров по мягкой изумрудной траве и оказались у изъеденного временем и непогодой космического корабля. Его массивный, но не лишенный хищной грации корпус был подобен огромному великану, попавшему в путы темно-зеленого плюща и бирюзовых лиан. Я толкнул ногой металлическую дверь, и мы вошли.
Дизайн был прост, даже небросок, но весьма недурен. На срезах командных, смотровых и прочих палуб, которые с трудом угадывались в ломаных очертаниях зала, располагались уютные столики, в центре возвышалась слабо мерцающая в полутьме стеклянная колонна, а вокруг нее огромной аспидно-черной змеей вила свои кольца барная стойка. Официанты и бармены были раздеты со вкусом. Весь их наряд ограничивался сетками и пластинами, переливающимися ртутью и прикрывающими не более одной десятой атлетически сложенных тел. Везде был металл и стекло. Черное и серое. Прозрачное и стальное.
– Ты знала, что мы придем сюда? – я улыбнулся и оглядел ее серебристо-серый наряд. – У тебя даже глаза сталью отливают!
– Твоя ирония может превратить эту сталь в свинец!
Аня решительно направилась к ближайшему столику.
– В расплавленный пулевой свинец! – добавила она, уже садясь.
– Тогда я стану мишенью, предназначенной для этих притягательных снарядов, – сказал я, устраиваясь напротив.
– Не обольщайся, – она приблизила ко мне свое прекрасное, будто выточенное искусным скульптором, лицо. – По-моему, тебя сразят лишь серебряные пули.
– Что будете заказывать? – у столика материализовался полуголый официант и предложил электронное меню.
– Мне ничего не нужно, ангелы не едят земную пищу, – я взял в руки меню и приложил к нему большой палец. – А девушке принесите бутылку шампанского.
– Как скажете, – официант удивленно пожал плечами и понесся прочь.
– Еще два бокала и ассорти, – крикнул я вслед и ласково, как ни в чем не бывало, посмотрел во взбешенные глаза моей визави.
– Это – твой фирменный стиль общения с девушками, или я отстала от модных течений? – Аня раздраженно смяла салфетку в тонких, нервных пальцах.
– Мне нравится, когда девушки краснеют, – я скользнул взглядом по румянцу на ее щеках. – Это говорит о том, что они впитали субкультуру, близкую к традиционной земной.
– Ты всегда такой?
– Какой?
– Игриво-ироничный, но какой-то искусственный, ненастоящий…
– Разрешите? – подошедший официант разлил шампанское в высокие хрустальные бокалы.
– Я не искусственный, – мои пальцы отбивали на белой поверхности скатерти сигнал «SOS». – Просто играю не ту роль.
– А какой ты без игры?
– Я скучный. Скучный и тусклый, как неграненый алмаз. А еще я скромный. А еще вышивать могу, на машинке, крестиком…
– Скромный Нарцисс, – Аня теребила в руках сумочку и задумчиво смотрела на пузырьки, струящиеся по стенкам моего бокала. – А ты стихи писать пробовал? У тебя должно получиться.
– Пытался, конечно, – я взял в руки фужер. – Предлагаю тост за примирение и перемену места дислокации.
– И куда понесут нас бурные воды судьбы?
– К океану романтики, где навсегда утонет мой цинизм.
– А что всплывет взамен?
– Может быть, хрусталь души? Ведь стекло – это расплавленный песок, а душа, она как стекло, чтобы стать прозрачной, должна подвергнуться высокотемпераментной обработке любовью! – я посмотрел на Аню через полупрозрачное золото в бокале и начал читать.
Ударили в голову кровь и вино,
Глаза источают любовь и желанье,
И губы зовут к поцелую давно,
Так выпьем за то, чтоб мечты стали явью!
– Выпьем за мечты! – предложила она, одарив меня наэлектризованным взглядом, и в воздухе рассыпались искры хрустального звона.
Потом мы пили шампанское и говорили. Говорили много и обо всем. Мы были разными людьми. Я родился на цветущей Земле, Аня – на умирающей Хлое, ее поступление в Академию было продиктовано искренним желанием, а мое стремление в космос было привито любящими родителями из-под палки, она горела театральными страстями, а я – гладиаторскими боями. Она не любила ничего из того, чем жил я, а мои мысли витали в миллионах парсек от ее, но искра, проскочившая в перекрестье наших взглядов, привела нас к берегу океана и звала дальше, в пьянящую неизвестность.
– Давай присядем? Вон на тот камень у воды, – я обнял девушку за плечи и, вытянув руку, указал на серый валун у кромки прибоя.
Мы сели на обточенный водой кусок базальта и замолчали. Океан урчал огромной довольной кошкой, растянувшейся у наших ног. Волны лениво накатывались друг на друга, разбивались в белую пену и рождали мириады брызг, которые яркими бриллиантами сверкали в лучах заходящего солнца.
– Кстати, стихотворный тост твой? – Аня щурилась, глядя в раскрашенное закатом небо.
– Мой, – я обнял ее за талию. – Сочинил персонально для тебя.
– А кроме меня, есть кому сочинять?
– Нет. Есть только ты и ветер мыслей, рвущийся в темные закоулки твоей души. Открой мне душу?
– Дар, у меня уже есть парень! – сказала Аня с легким налетом грусти в голосе.
– Завидую ему! – я скользнул поцелуем по теплым манящим губам и весело улыбнулся. – Я вызову его на дуэль, мы будем сражаться, пуская солнечные зайчики в глаза друг другу, и умрем, задавленные сотнями тушек пушистых зверьков!
– Ты невозможен! – она прижалась ко мне и положила голову на плечо. – Мне кажется, что я знаю тебя всю жизнь!
– Ты веришь в любовь с первого взгляда? – я заглянул ей в глаза, чтобы она утонула в моих.
– До сегодняшнего дня не верила, – Аня взъерошила мне волосы на затылке, – а теперь влюбляюсь в соперника по «Охоте», представляешь? И нам с ним нужно пройти Испытание Первой Ступени [1]. И выхода нет: в Академии останется тот из нас, кто парализует другого…
– Аня, выход есть всегда! – возбужденно прокричал я и прижал указательный палец к ее губам. – Можно не стрелять! Вообще не стрелять! И тогда ты вылетишь из Академии вместе с соперником, который влюбился в тебя без памяти!
– Это невозможно! – она достала из сумочки станер и перевела его в учебный режим. – Знаешь, как зовут моего соперника?
– Догадываюсь, его зовут Дар, – я вытащил именное оружие из кармана куртки и выбросил его в океан.
Прости! Прости меня, если сможешь! – она направила на меня ствол, нажала на курок, и мир рассыпался на тысячи осколков.
***
– Так мы познакомились с вашей бабушкой, – седой подтянутый старик обвел взглядом пятерых ребятишек, зачарованно внимающих его рассказу, и налил себе красного вина.
– Деда! – возмущенно закричал семилетний мальчуган. – Ты специально поддался, а она выстрелила! Тебя из Академии выгнали, как же ты после этого на ней женился?
– Вырастешь – поймешь! – старик положил морщинистую руку на вихрастую макушку.
– Дед, а ведь бабушка не была навигатором, она учителем математики всю жизнь проработала!
– Она прошла испытание и ушла из Академии через неделю после меня. Только ей ничего не говорите! Обещаете? – старик заговорщицки подмигнул и широко улыбнулся.
– Да! – ответил нестройный хор детских голосов.
– Я есть хочу! – заплакала девочка лет пяти. – Баба Аня чанахи обещала!
– Несу, несу! – седовласая сухонькая старушка просеменила к столу с ароматно дымящимися горшочками на деревянном подносе. – Кушайте, дорогие мои!
– Бабушка, а расскажи нам про Академию…
[1] Испытание Первой Ступени – термин, характерный для периода 3210-3236 годов, обозначает слепой поединок между двумя студентами Академии Космического Флота Доминиона, в котором каждый знает лишь психологический портрет соперника и должен первым парализовать его выстрелом из учебного станера. В Академии остается победитель, проигравший студент подлежит отчислению.
