Андрей Шопперт
Колхозное строительство 3
24
Не так страшен Ницше, как тот, кто его прочитал.
Не так страшен звук, как его запах!
Утро теперь начиналось одинаково. В восемь ноль-ноль раздавался стук в дверь, и Тамара Филипповна запускала в кабинет курьера из министерства Иностранных Дел. Хотя, кто сказал, что это был курьер. Солидный дядечка в недешёвом импортном костюме и в очках с золотой оправой. Галстук ещё броский. Широченный. Стиляга, тудыт его.
Дядечка здоровался, с наклоном головы и протягивал Петру листок, на котором товарищу министру нужно было обязательно расписаться в получении пакета. Солидно всё. Потом дядечка расстёгивал чёрный дорогой кожаный портфель и вынимал конверт с сургучными печатями. И не жалко?
Прощался опять с кивком головы и… проваливал. При этом Филипповна всё это время стояла в дверях. Дверной проём был не маленький. Но и вратарь женщина солидная. По этой причине золотым очкам приходилось протискиваться. Упираясь носом в бюст, ну не Сабонисом был дядечка. Замечательная сцена, кто понимает. И всем троим нравилась.
Петру нравилось смотреть за мучениями золотых очков. Филипповне нравилось чувствовать себя глыбой. Дядечке нравилось мучиться, протискиваясь между бюстами. Хорошо начинался день.
Обычно не подводили и конверты. В них были газеты. Когда больше, когда меньше, когда только американские, когда и пару подпевал имелось. В большинстве своём они ругали «Крылья Родины». Как Пётр узнавал? В газете красным карандашом была обведена нужная статья, и был приложен машинописный перевод. И зачем учить английский? А как тогда переводчики будут зарплату зарабатывать. У них ведь дети. У них жёны, которые хотят шубу. (Ну, загнул! Пальто с воротником из чернобурки). Да ещё у кого из продвинутых или озабоченных – любовницы. И им брюлики. (Опять анахронизм. Колечко с янтарём.) А тут все знают язык вероятного противника. Хана любовницам. А нефигь.
Красная обводка натолкнула Петра на мысль о фломастере. Вот нет под рукой википедии. Кто и когда эту полезную штуковину изобрёл? Но из стакашка с карандашами и ручками они точно не торчали. Поговорить нужно с бароном, отметил себе в блокнот Штелле.
Статьи были ругательные в основном. И если их читать будет неподготовленный человек, то по возращению на родную землю всех артистов, по его мнению, должны расстрелять. И не по одному разу. Но Громыко по телефону пару раз хмыкнул и посоветовал читать между строк. И это он попаданцу. А то не ясно. Инноагенты. Коми. Сманивают их порядочную американскую молодёжь. Куда ведут? За собой? В коммунизм с медведями на улицах городов. Ату их.
Так и выходило, нанятые, или на самом деле люто ненавидящие русских, зрители начинали свистеть и улюлюкать. В заключение концертов они пытались забросать девочек и мальчиков (Богатикова и Сирозеева) помидорами. Несколько штук даже и долетало. Но… Настоящие любители рока и хорошей музыки объясняли заблудшим овцам их неправоту. Отдирали доски от скамеек и объясняли. За «правильных» вступалась полиция. Доставалось и им. Потом громили пару магазинов и дружно шли к офису шерифа или его аналогу и требовали выдать им товарищей по борьбе за хорошие песни.
Прошло уже тридцать концертов. Приближались Чикаго, Филадельфия и Нью Йорк. Потом Анаполис и Вашингтон. Огромные города. Быстрее бы всё это кончилось. Маше удалось дозвониться три раза. Устали все говорит, но держимся. Знаем – «Надо». Помогают посольские. Кормят, обстирывают. Охраняют. Треть посольства вокруг вьётся. Ох и заварил ты кашу Пётр Миронович. Бросил детей под каток шоу бизнеса.
Ничего, если выживут – крепче будут. Кто сказал про то, что нас не убивает и делает сильнее? Господин Ницше? Точно! Он же ещё один афоризм придумал: «Большинство людей слишком глупы, чтобы быть корыстными». Целых два придумал? Силён немец.
А что вот сейчас замечательная мысль пришла. Пётр точно знал, что памятник этому товарищу расположен в Гамбурге. Был на экскурсии. Видел. Сидит себе казак усатый, а на него проститутка открыв рот смотрит. Красота!!! Ладно, бог с ней, с дивчиной. А вот Хамбург. Промышленный город, нужно подружиться. Нужно заказать у них копию памятника великого земляка для Краснотурьинска. Немецкий город. А там и землячества подтянутся. Ай, да Штелле, ай, да… Айда-айда.
25
– В СССР свобода слова: любой может рассказать о чиновнике всю правду, и ему за это ничего не будет.
– А тому, кто рассказал?
Изгнанный из рая чиновник становится народом. А народ из ада ещё никто не выгонял.
– Вы, Пётр Миронович, с перепою видно, – вежливо поинтересовался Громыко.
– Нет, я конечно не конченный трезвенник, но сейчас в здравом уме и трезвом рассудке, – Штелле пожал плечами. Сидели в кабинете у Громыко втроём. Была ещё и Екатерина Великая.
И кабинет был величественным. По сравнению с аскетизмом у Петра, так просто номер люкс. Дебильные деревянные панели из карельской берёзы. Шторы на окнах в разных рюшечках. Книжные полки вдоль стен. Он тут книжки читает? Может потому и проиграли холодную войну?
– Андрей Андреевич, вы рьяный противник Ницше, он вам что-то сделал? Или вы не любите немцев вообще? В докладной написано, что в Краснотурьинске живёт более двадцати тысяч немцев. До войны в стране была немецкая республика со столицей в городе Энгельс. Теперь все два с лишним миллиона немцев, что живут в нашей стране вам враги? Их, между прочим, больше в СССР, чем латышей, эстонцев и литовцев вместе взятых, – и брови свести, жаль, очков нет, ещё бы ими сверкнуть.
– Причём здесь немцы? На Западе ведь сразу шум во всех газетах поднимут. Так и вижу заголовки. «Нищие победители просят помощи у богатых побеждённых», – однако, «мистер нет» вот умудряется очками сверкать. Огромные в дурацкой роговой оправе. Сова эдакая. Или филин?
– А кто говорил о помощи и нищете. У меня на счету во Внешторгбанке лежит миллион долларов от продажи моей книги во Франции. И валюта на этот счёт продолжает стекаться. Вы посмотрите на эти газеты под другим углом. «Россия протягивает Германии руку дружбы. Что ответит лидер большой коалиции Курт Георг Кизингер? Мяч на стороне канцлера»! Я эти статьи проплачу.
– Нда, всё время забываю, что вы инопланетянин. А ваше мнение Екатерина Алексеевна? – Громыко подачу отбил.
Фурцева вынула из прострации взгляд и упёрлась им Петру в переносицу. Сейчас выстрелит.
– Я, Андрей Андреевич, сто раз замечала, что товарищ Тишков не ошибается. Обидно бывает. Видишь, что он чушь мелет. А потом – бах. Злость берёт. Из-за этого всё время хочется на него орать и делать вопреки. А потом снова – БАХ. Сволочь он. И на самом деле инопланетянин. Свалился на наши головы. Пётр Миронович, а менее одиозной фигуры чем Ницше в Германии нет? – и улыбается как анаконда.
– Екатерина Алексеевна, да вы гений. Если память не изменяет, то во Франкфурте родился Гёте и там ему стоит очень красивый памятник. В какой-то книге видел. Нужно и в Гамбурге памятник заказать и во Франкфурте.
– Сволочь! Я же говорила! Андрей Андреевич! Я ведь им руководить должна. Как это делать? – и гогочет. Задорно, эдак, по-крестьянски, высоко задирая подбородок.
– Не до смеха, – министра иностранных дел не проняло, – Ладно, допустим. Оплатите вы эти два памятника. И проплатите газеты. Найдутся, конечно, и те, кто шельмовать начнут. Ну, да переживём. А вот с землячествами я категорически против. Принимать помощь от немцев недопустимо.
– Давайте отойдём от лозунгов. Вот у моей приёмной дочери отец – немец. Многодетная семья. Жена умерла давненько, что-то с почками. А у отца туберкулёз. Умер и трое детей осталось. Машу я забрал. А у обоих её братьев туберкулёз. Не тащить же мне их к себе к маленьким детям. Их отдали в детский дом. Я их забрал и поместил в наш Краснотурьинский диспансер. Один, похоже, выздоровеет. А у второго сильно запущена болезнь. Врачи с большим сомнением «долгую и счастливую жизнь» ему прогнозируют. А теперь представьте, что землячества построят в Краснотурьинске современный противотуберкулёзный цент и будут снабжать медикаментами. Наши советские граждане будут не умирать, а выздоравливать и приносить пользу своей стране. Как вам такая мотивация?
– Вы же там уже строите санаторий, мне говорили.
– Не услышали вы меня, Андрей Андреевич. Я совсем про другое говорил.
– Мой ответ – нет. Помощь от немцев неприемлема.
Вот и поговорили. Пусть свои люди умирают. Зато ни в одной газетёнке на Западе не появится статейка о том, что ФРГ помогает СССР. Политика! СССуки. Разваливать страну надо. Или этих валить.
26
Мне кажется, что госнаркоконтроль уделяет мало внимания людям, которые придумывают узоры для ковров.
Жена – мужу: – Вова! Купи мне ковёр! – Пока летай на метле!
– Марк Янович, привет! Как поживаешь? – Пётр проконсультировался у знающих товарищей по одному запущенному делу. Те хмыкнули, сказали, что у кого другого бы могло и плохо закончиться, а ему можно и попробовать. Ещё подумал и плюнул на страх. Позвонил.
– Да вашими молитвами, товарищ министр. Жив, здоров, пополнения семейства ожидаю, – похвасталась чёрная трубка.
– О, как! Поздравляю. Правда, ты мне сейчас карты слегка перемешал. А что у Петра? Он уже приехать должен, а всё нет. Ни звонка, ни письма.
– Дак и у него то же счастье. В смысле то же самое. Жена на пятом месяце. Он как с соревнований приехал, в больницу загремел. Оказалось на двух рёбрах трещины. Не лёгкий видно это хлеб – классическим борцом подрабатывать.
– Не знал, а что он молчит. Забрал бы в Москву в хорошую больницу.
– Ну, и у нас не плохая. Завтра выписывают. Да, Пётр Миронович, ты про два автобуса-то не забыл? – вот, ведь, сущность вылезет.
– Не забыл Марк Янович. Будут автобусы и персонально для председателя колхоза ещё один маленький. Типа рафика нашего. Тоже «Мерседес».
– Нет, есть бог на небе, и зовут его Пётр. Или он только ключник? От погребов райских! – лесть, а приятно.
– Марк Янович, я хотел вам головной боли подкинуть. Не против?
– А навар с той боли будет? – смеётся, гад.
– Честное слово, будет. – Ну, кому-то точно.
– Тогда не томите. Готов выслушать приговор.
– Товарищ Макаревич, есть предложение забрать ковровое производство в колхоз «Крылья Родины». Станки в бывшем бомбоубежище как бы и ничьи, сами ведь делали. Я закажу на завод. Ещё пять сделают. Бомбоубежищ в городе хватает. Займём ещё одно. Все женщины пишут заявление об уходе, а потом к вам на приём. А вы подумайте и о строительстве нормального здания. Нечего по подвалам здоровье гробить. И ещё, вы поспрошайте всех узбечек, и вашу тоже, может там, в Ташкенте, ещё кого переманить можно. Пару дивчуль. Гарем себе организуете.
– Забавное предложение. Понимаю, что времени у меня на размышление – пока спичка горит. Ну, вот, догорела. Задаю ряд вопросов. Нитки? Стрижка? Реализация, не в смысле, где взять покупателей, а в смысле ОБХСС? – Ага. А мы знаем ответы. Подготовились.
– По порядку. Нитки будет сначала присылать заграница. С французским бароном я договорился. Он купит, вам продаст. Потом нужно поискать и у нас в стране. Проблема с окрашиванием. Может, придётся и красильню организовывать. Будем краски покупать опять у буржуя. Со стрижкой проще, тот же Серов и подстрижёт за денежку малую. Вы предприятие, они – предприятие, заключаете договор и всё. Ну, а если будут дёргаться, то найдём на них управу. Не на Марсе живут. Подскажем, откуда ветер дует. По реализации ещё проще. Вы – предприятие! Мёд же будете продавать? Ответил?
Трубка помолчала, помолчала, да и выдала.
– Я так понимаю, что один из первых ковров будет с портретом Брежнева?
О, как! Догадался. Почти. Вчера Пётр выпросил у Цвигуна замечательный снимок: Брежнев с ружьём стоит над поверженным лосем. Красота. А ещё – индульгенция. Нет. Не построим мы коммунизм. Но пока страна не развалилась, хоть в одном городке жить лучше станет. Чуть-чуть лучше.
Глава 7
27
Школьный педсовет:
– А давайте откроем в школе курилку? Всё равно ведь дети курят.
– Да ладно. Пусть курят в рюмочной.
«Милый дедушка, Константин Макарыч! – писал он. – И пишу тебе письмо. Поздравляю вас с Рождеством и желаю тебе всего от господа бога. Нету у меня ни отца, ни маменьки, только ты у меня один остался». – Пётр отложил книжку и непонимающе посмотрел на дочь, наклонив голову.
– И в чём проблема? Зачем ранцами кидаться?
– Ну, нам в первый же день школы вон сколько задали. И прочесть и на вопросы ответить, – Штелле глянув учебник ещё раз. Вопросы?
– Давайте охарактеризуем главного героя, составим словесный портрет Ваньки Жукова.
– Как написано письмо: соблюдает ли Ванька правила вежливости?
– Представьте, что вы можете встретиться с Ванькой. Что бы вы ему сказали?
– Как Ванька подписал конверт? Какой адрес он указал?
– Как вы думаете, получит дедушка это письмо?
Вопросы как вопросы. Всё ясно из текста.
– Таня, а ты вообще прочитала рассказ? Посмотрела? Он что в аниме?
– В чем? Мультик есть?
– Не знаю, есть, наверное. Всё давай садись, читай, а я тебе сюрприз приготовлю. Завтра точно пятёрку получишь.
– Правда?
– Ну, не к лицу взрослым дяденькам детей обманывать.
– А Машка послезавтра точно прилетит? – лишь бы не учить.
– Таня, иди, читай, а я тебе напишу продолжение этого рассказа.
– Пиши, давай быстрее, я скоро прочитаю, – унеслась.
Ну, что ж, назвался груздём.
Незаметно пролетело пару лет. Вот только ещё ходили, колядовали девки, разукрашенные, с молодыми парубками, а уже и пасха с её цветными яичками и христосованием. Манька, соседская девка, всего его обмусолила, пахнув на прощанье чуть хмельным духом и огуречным рассолом. Дурындища. И вдруг солнце выскочило из-за туч и давай забытую зимой землю обихаживать. Пригрело воробьёв на заборе и кошку деда Еремея, что наискосок от их дома, которая за теми воробьями приглядывала. Не дай бог, свалятся с забора, да под колёса брички господской попадут. Беда. Вот и сторожила непутёвых.
Почки в один день набухли и выстрелили зелёными искорками листочков молодых. А следом и вишня зацвела, а через пару дней и яблони по всему Китай Городу. Пчёлы труженицы проснулись, облетели, проверили всё и принялись за работу. Коротко лето, а мёду-то много собрать надо. И себе и человекам беспутным, они ведь не умеют.
Только вроде бегали соседские пигалицы, обрывали жёлтые звёздочки мать-и-мачехи на венки, а уже идут по улице мужики с косами. На покос. Хорошо там. Ваньке бы с ними, да ребёночек хозяйский ревёт целыми днями, первые зубки у мальца режутся. А за косарями чуть погодя и бабы с серпами тронулись. Ну, прямо, как в деревне. Одно название – город Москва. Ещё чуть и дождики зарядили осенние, смывая летнюю коричневую пыль с застеклённых окон первого этажа мастерской сапожника Аляхина.
А вот и первые белые мухи. Покров. Катание с бубенцами по улице на тройках. Красотень. Теперь и святцы не за горами. Опять девки размалёванные колядовать пойдут. И второй год, как первый.
Сапожник Аляхин заматерел. Не было бы счастья, да несчастье помогло. Представился брательник его Тихан и лавку оставил справную на вдову неразумную и девчоночку пятилетку. Семён Аляхин не оставил сирот. К себе забрал. С лавкой. Распродал всё, да и пристрой летом к своей мастерской осилил. Четверых новых подмастерий нанял. Трое-то мальцы, годов по пятнадцать, а один как бы мастерством покруче самого Семёна. Да, вишь, пожар случился на Москворечье и дом и мастерская Георгия-то и сгорели. Аляхин пригрел погорельца, божья же душа. Инструмент дал и во флигелёчке летнем пристроил, а к зиме и утеплил, чутка, печурку сложили. Можно жить. Выбор-то невелик.
Ваньку к Георгию Аляхин приставил. Тот мужик смирный и не бил почти мальца. Даст, бывало, леща, так за дело. Нож-то острый, смотри, палец отчекрыжишь себе. Учёба Ваньке не просто давалась. Усидчивости нет. Егоза. Дядька Семён Аляхин терпел долго. Ну, как терпел, порол, за ухо драл, а на второй год плюнул и приставил Ваньку к приказчику. Благо грамоте и счёту Жуков обучен был.
Ещё пять лет пронеслось, словно день малый. Закрыл глаза – осень, открыл – уже весна. Опять воробьёв караулит рыжуха деда Еремея. Плох совсем сосед. Вот выполз на завалинку, подставил солнцу лицо с блёклыми слезящимися глазами. Раскурил козью ножку. Вдохнул ядрёного самосада, заперхал. Прокашлялся, сплюнул слюну с кровью и снова вдохнул дыму. И по новой.
Ванька вытянулся в высокого и плотного парубка. Пятнадцатый год Жукову пошёл. Уже и сапоги себе приобрёл, рубаху кумачовую. Чуб отрастил. Жених. Вон девчонки с матерями заходят в лавку башмачки померять и косятся на видного помощника приказчика. И не Ванька он теперь. Крестьянское имечко. Другое себе выбрал Жуков, когда метрику справляли. Взял новое имя Георгий, в честь мастера, который батьку пацанёнку заменил.
Отчество же своего Георгий не знал. Мать-то Пелагеей кликали. А батьку? Отец Парамон посоветовал дедовское отчество взять. В честь Константина Макарыча. Так и стал Ванька Жуков. Георгием Константиновичем Жуковым. Будущим маршалом Победы.
Но это уже совсем другая история.
– Нда, – жена Лия отложила листок, – Ты не попаданец Петя, ты и правда – инопланетянин.
– Написал? – из детской выскочила Татьяна.
– Обещал ведь.
– Про Ваньку?
– И про Ваньку тоже.
28
Что надо сделать, если вам навстречу бежит окровавленный негр? Перезарядить.
Что вы скажете, увидев негра, по шею закатанного в бетон? Бетона не хватило. (Я не расист. Просто смешно.)
– Поезд Хельсинки-Ленинград прибывает к первому перрону, – ещё бы международный поезд прибывал к девятому.
– Пётр Миронович, хватит тебе метаться. Все живы, здоровы. Мне ваш Пётр Михайлович Суббота звонил, по старой памяти. Все долетели без приключений. Сели в поезд. Вот сейчас двери откроют, и сам убедишься, – успокаивала Фурцева. Кого? Себя, прежде всего.
Тишков, ещё когда соглашался на эти неподготовленные гастроли, то предчувствовал, что этот экспромт добром не кончится. Был ведь план покорения Англии и Америки. Европа не в счёт. Там в смысле музыки неандертальцы живут. Разве что французы в каменный век просочились. А тут рывок. Потом чуть успокоился. Газеты эти, будь они неладны, притупили чувство опасности. Как же, рыцари в светлых одеждах несут в массы (американские) любовь к СССР.
В Нью-Йорке уже звякнул последний звоночек. Потасовки переросли в межрасовые. Нужно было прекращать гастроли. Остановил Громыко.
– Никто ещё для пропоганды нашего строя больше не сделал. Обязательно нужно закончить в Вашингтоне.
Закончили! Нет, не правильное слово. Покончили! Ближе. Сплясали на могиле империализма. Вставили своё «ля» в Реквием.
– Екатерина Алексевна, точно пятый вагон. Какие-то бабки выходят.
– Товарищ Тишков! Успокойтесь! Говорю же, все живы здоровы.
– Бл… дь! – из двери вагона выскочила Маша-Вика с огромным синяком под глазом. Это не Пётр сматерился – Великая. Оба. Хором.
Заключительный концерт давали на стадионе «Гриффит». Бейсбольном стадионе. Новенький стадион уже отметился скандалом. Игра 1963 года между школой Сент-Джонс, преимущественно белой школой на Северо-Западе округа Колумбия, и Восточной, школой с преобладанием чернокожих, всего в нескольких кварталах от стадиона, закончилась бунтом на расовой почве всего через три дня после похорон президента Кеннеди.
Снаряд обязательно попадёт в ту же воронку. Это не про пушку «Берта». Там рассеивание, поправки на деривацию, увеличение канала ствола после каждого выстрела, да ветер порывистый, наконец. Нет. Это про жизнь.
Концерт уже подходил к концу. Вика по просьбе зрителей пела с Сирозеевым и Богатиковым нетленку группы «Ногу Свело» «Мамбуру». Вот и поклоны и овации. И тут на сцену выбегает здоровущий негр, вырывает у девочки микрофон и отталкивает её. Сто килограммов негра и пушинка Маша-Вика. Девочка летит по сцене и ударяется о стоящие высоким столбиком колонки. Те падают и хоронят под собой малявку. К придурку кидается смелый человек и очень хороший певец Богатиков, но улетает следом. Горилла чего-то орёт в микрофон, но тут на сцену забегают копы, прозевавшие его прорыв. Так-то оцепление было на уровне. Не первый концерт, и последствия органы правопорядка предчувствовали. Билетов продали с избытком, на 45 тысячный стадион набилось ни как не меньше 60 тысяч человек.
И негров было большинство. С кидателем девочек справились, вырвали микрофон, повалили на сцену и стали охаживать дубинками. Стадион замолк на мгновение. На беду полиции, микрофон упал в непосредственной близости от действа и транслировал на все 60 тысяч про чёрных… Не будем уподобляться.
Неудачный удар дубинки проломил височную кость. Дебил помер. Дебилизм продолжился.
– Майк, посмотри да он мёртв. Мы его убили. Пи. дец черно. пому!
Всё.
Восемьдесят семь трупов. Из них пятеро полицейские. Надо всё же сказать спасибо копам. Они ценой здоровья и жизни вывели артистов и отвезли их в гостиницу, а оттуда в посольство СССР.
Буквально месяц назад ведь был Дейтройт, штат Мичиган. Событие началось ранним воскресным утром 23 июля этого года. Началом для беспорядков послужил полицейский рейд и закрытие бара типа «слепая свинья», находившегося на углу 12-й улицы и Клэрмаунт-стрит. Эти беспорядки длились пять дней. Результатом беспорядков стало около 43 погибших, 467 раненых, 7200 арестованных и более чем 2000 разрушенных зданий.
А в следующем году полыхнёт. Убийство Мартина Лютера Кинга приведёт к волне беспорядков на территории всей страны, в более чем 100 городах, в том числе таких крупных, как Вашингтон, Чикаго и Балтимор. В Вашингтон и Балтимор будут введены федеральные войска. Погибнет два десятка человек, несколько тысяч будут ранены в уличных столкновениях с полицией и армией, десятки тысяч будут арестованы. Беспорядки продолжатся с 4 по 8 апреля.
Вот, а тут началось на полгода раньше. Ещё может и не отлита пуля для чернокожего правозащитника. И возможно теперь даже жив останется мистер Кинг. Дело ведь не в нём. Дело в расовой ненависти в Штатах. Ещё нет толерантности. Ещё белые и пушистые в основном и не родились. А теперь кое-кто и не родится. Полыхнуло на всю Америку. Только за первый день больше тысячи убитых. В десятки штатов вводят войска.
И апофеоз. Гимном негритянского «сопротивления» стала убийственная вещь Максима Покровского «Хару Мамбуру».
Америка пылает и стреляет, Америка в хаосе и из каждого окна, где живут чернокожие, несётся непереводимая игра звуков. Президент Columbia Records Клайв Дэвис по телефону обговорил с Петром дополнительный контракт на сингл с этой песней. Пять миллионов экземпляров и ещё два в случае быстрой распродажи. Что ж, страна пылает, но доллары ещё никто не отменял. Вы хотите песен. Их есть у меня. Миллион долларов на дороге не валяется. Пустим на что путнее. Построим в Краснотурьинске новую хорошую птицефабрику с их оборудованием.
– Маша, как ты себя чувствуешь, – бросилась к девочке Фурцева, обняла. Женщины!
Тоже слезинку смахнул и пошёл обниматься. Джанетта, Жоржета, Иветта, Лизетта, ах, Мариетта. Молодец Миронов. Надо не забыть дать ему авансом заслуженного. Хотя бы за «Берегись Автомобиля». Отлегло от сердца. Живы-здоровы, а что подожгли Америку, так и бог с ней. Нет. Так и чёрт с ней.
– Давайте в автобус, вон тот, красненький.
