Андрей Егорович Киселев
Росток любви
– Сегодня особый день! – начал произносить тост папа: – Я хочу поздравить Филата и всех нас с его днём рождения! На его долю в прошедшем году выпало столько страданий, что лучшим подарком для него стала любовь Ирмы и всех нас. Я поздравляю тебя, Филат, с настоящей любовью. Дай, Бог, тебе, чтобы она не угасала никогда, а лишь крепла день ото дня.
– Спасибо, пап! Это вам всем огромное спасибо, вы меня просто спасли. А без Ирмы я бы не смог выжить просто-напросто!
Мне дарили подарки, говорили чудесные слова, мы танцевали, пили, ели, веселились, но я помнил об одной немаловажной проблеме, оставшейся нерешённой.
***
Шло время. Хотя ещё лежал снег на улице, но чувствовалось весеннее тепло. Зима кончилась, остались лишь её не совсем растаявшие следы.
Ирме надо было ежедневно гулять на свежем воздухе как можно больше. Мы выбирали для прогулок лишь тихие спальные районы со свежим воздухом или парки. Много разговаривали, но шутить я почему-то не мог. Куда-то исчез мой прежний юмор. Хотя он вроде бы и не требовался особо, но перемены в собственном сознании предостерегали меня о чём-то, напоминающем возрастную утрату. Это не так, возможно, но мне очень хотелось помочь Ирме находиться в приподнятом настроении, а это получалось слабо и как-то заметно для неё.
– Да брось, Филат, мне с тобой и так хорошо!
– Что бросить?
– Ну, ты пытаешься меня развеселить, а получается наоборот. Понимаешь, беременным женщинам всё кажется иным. Тебе хорошо со мной?
– Очень!
– Ну и замечательно, отдыхай рядом со мной душой и телом. Всё будет хорошо и так, если ты будешь естественным.
– Ты не устала, может, присядем на скамейку?
– Я то в шубе, а ты в куртке, не замёрзнешь?
– Да тепло на улице, весна катит в глаза.
– Тогда присядем.
Мы любим посидеть на скамейке в парке. Идут прохожие самые разные, гуляющие с детьми, влюблённые, одинокие, пожилые и молодые, воркуют голуби, чирикают воробьи, а мы разговариваем о чём-нибудь своём и как-то спокойно на душе.
– Эй, а я тебя помню, – раздался скрипучий женский голос прямо перед нами.
Мы не заметили, как к нам подошла цыганка. Я удивился сходству её лица с тем, что я видел в той своей темноте. Она обращалась к Ирме.
– Здравствуйте! А я Вас тоже помню, – ответила Ирма.
– Вспоминала меня?
– Да, ведь всё получилось, как Вы сказали!
– Ты не дослушала меня, родненькая, ускакала, спешила ехать, вот и не узнала всю правду. Эх, что прошло, то прошло. А вот родишь, не неси ребёнка в дом, где живёшь, а то худо будет ещё больше.
– А что такое? – встрепенулась Ирма, и её настроение явно пошло на спад.
– Там давно при Сталине жил главный расстрельщик, много душ положил, сам плохо кончил. Все, кто после него вселялись, недолго жили. Один только избежал участи, когда мужу твоему продал. Видно непростой человек, чувствует скверну. Сделано там очень сильно. Продать надо плохому человеку квартиру, на кого Бог укажет. Очень срочно. За любые деньги. Но не менять, а продать. Иначе мужу твоему и дитя не суждено жить, а ты сама жить потом не захочешь. Замолить уже не успеете. Раньше надо было, хотя священник и освятил, тут долго молиться надо, пока скверна выйдет. Вот теперь всё. Делай, как говорю, счастье обретёшь без страданий. Вопросов не задавай, он тоже понимает, просто сделать ничего пока не может, но пусть борется за счастье ваше. Да храни вас, Господь! – закончила свой монолог цыганка, показывая на меня, и быстрыми шагами удалилась, как испарилась.
Мы молча сидели, словно заколдованные.
– Интересно, конечно, но где взять плохого человека? Хотя можно найти, – осенило меня.
– Ты веришь ей? – серьёзно спросила Ирма.
– Верю! Она тоже под Богом ходит, на аферистку не похожа. Про замужество она тебе тогда сказала, а остальное не успела. Надо действовать! Поехали?
– У тебя есть план?
– Почти! Плохого человека найти легче в нынешнее время, чем хорошего.
– Ты хочешь таким образом убить пусть плохого человека?
– А ты что предлагаешь? Может, подарить квартиру церкви, чтобы священники умерли?
– А вдруг тут нечисто что?
– Вряд ли. Чувствую, что так и есть. Видел я эту цыганку в видениях своих. Может, в церковь съездить для совета? Например, в Сергиев Посад.
– Хорошо бы.
– Вот завтра и съездим с утра, а я пока вечером в компьютере полажу.
Мы вернулись домой со странным чувством. Разумеется, было не по себе после новости, услышанной из уст цыганки, находиться в помещении, где присутствовал угнетающий дух.
Казавшаяся ранее уютной и красивой квартира стала напоминать холодный склеп, в котором надо было продолжать жить какое-то время. Вот именно, какое-то время жить. А потом не жить вовсе?
Ирма занялась приготовлением ужина. Я сразу же засел за компьютер. У меня не было внятной цели, но что-то говорило мне, что рациональнее всего искать там, где мне доводилось быть. Какая-то незримая сила толкала моё воображение на поиск ранее виденной страницы с чем-то вроде объявления на покупку квартиры в моём районе фирмой с очень знакомым названием. Хотя можно было найти массу других вариантов, но мне требовался именно тот, отмеченный в мозге, как когда-то связанный со мной и с моими проблемами.
Зазвонил телефон. Я взял трубку:
– Алло!
В ответ слышится хриплое дыхание, но речи нет.
– Вы глухонемой? – спросил я.
На том конце провода снова лишь вздохи. Мне пришлось положить трубку. « Всё ясно. Дошла очередь до решения этой проблемы. Но здесь ещё сложнее, – задумался я. – Это новая война!»
Почему так немилосердно устроена жизнь? Кто знает? Если вдруг стало чуть-чуть веселее, то обязательно найдётся тот, кто всё испортит. Живут ведь на свете люди, родившиеся будто бы исключительно с одной целью, как отравлять существование окружающим. Самое страшное, что они могут служить в милиции, юстиции, армии, органах власти, медицине и на тех самых важных постах, от которых зависят судьбы. Тут ещё за убивающего меня подонка я должен отвечать жизнью. Ведь он хотел нас убить! Но таким «людям» не важно это, главное выполнить законы гор, отомстить за гибель родственника, при жизни погрязшего в крови наверняка не злодеев, а лишь мешавших какому-то Бородовскому. Как последняя шавка из-за куска кровавого хлеба он кинулся убивать нас. Что ты? Теперь, поскольку я выжил, надо отомстить мне, защищавшему свою беременную жену и себя. Таким людям, главное, что объяснять бесполезно. Они прут напролом, чтобы смыть позор со своего оскорблённого рода. Странно, почему этот род не был оскорблён, что один из его членов был убийцей и работал, как ничтожество, на непотребное существо. Хотя в Дагестане очень красивые горы, много добрых и честных жителей, почему даже там есть нелюди? Почему они есть всюду? Зачем они? Неужели нельзя прожить свою жизнь, не причиняя зла окружающим? Почему кругом обман? Неужели деньги, добытые грязным путём, приносят кому-то счастье? Почему нельзя быть добрыми, что мешает? Если кто захочет сказать вору, что красть нехорошо, тот не просто не поймёт, а станет насмехаться и считать идиотом его осуждающего. Зачем люди бьют друг друга? С ранних лет побои у мальчишек. С возрастом каждый синяк под глазом отразится на зрении. Становятся инвалидами после дискотек или простых прогулок с девушкой, причём просто так, без причины. Почему не уважают собственных граждан, а перед иностранцами стелятся? Почему Интернет забит фотографиями девушек, предлагающих себя заграничным женихам? Это ли не предательство? Почему наши парни такие, что девчата предпочитают иностранцев? До коих пор? Разве наша страна не может прекратить издеваться над собой? Мы друг друга загоняем в инвалидное кресло, на панель, на нищенство, в могилу с детства. Это нормально? Чиновник должен быть для народа, а не против народа, не над народом. Архитектор должен думать в первую очередь не о том, как красочен его проект на ватмане, а как удобен для человеческой красивой жизни. Мэр не имеет права заставлять строить заборы от машин, а обязан предоставить землю для организации удобной бесплатной парковки. Банку просто необходимо помочь человеку, с которым случилась беда, возможно, оттого, что он взял кредит, а не лишать последнего имущества. Столько всего можно перечислять! Почему всё наоборот? Почему злых людей хватает везде, а хороших всегда не хватает? Скорее всего, потому, что их убивают чаще, издеваются над ними больше, чтобы долго не жили. Сожалею, но это вошло в повсеместность и в будничную повседневность. А могло быть всё иначе.
Вновь раздался звонок.
– Алло, – ответил я нервным голосом.
– Ты Филат? – спросил хриплый голос с акцентом.
– Да, а что?
– Мне не разрешили тебя убивать за Ахмеда, но ты должен заплатить. Нашим людям нужна твоя квартира. Она стоит того, чтобы обеспечить семью моего брата. Но мне запретили оставлять тебя на улице с беременной женой, бери полтора миллиона и кати куда хочешь.
– Долларов или евро?
– Долларов. Завтра ты отдаёшь квартиру вместе с мебелью, кроме тапочек, забираешь деньги и живи. Я бы тебя лучше убил, но ты защищался как мужчина. Старейшины дали деньги, запретили тебя трогать, если согласишься. Если нет – убью. Больше разговоров не будет. Забирай своё барахло, мебель оставь, она нужна на первое время, потом можешь забрать.
– Хорошо, я согласен. Когда?
– Завтра в десять в госрегистратуре я сам к тебе подойду.
Послышались короткие гудки, но мне стало весело от их писка у моего уха. Мне захотелось поделиться своей радостью с Ирмой.
– Ты знаешь, любимая, завтра мы должны убить двух зайцев в десять часов утра.
– Ты что-то раскопал в компьютере?
– Пока нет, но теперь мне нужно искать не покупателя, а продавца.
– Расскажи толком.
– Как только меня выпустили из заключения, я не находил себе места из-за кровной мести за смерть Ахмеда, которого я застрелил.
– Да ты что? – вскрикнула Ирма. – И ты молчал всё это время?!
– Ты послушай, – взмолился я, – что ж я должен был напугать тебя, чтобы ты умирала каждый день, боясь выйти из дома, трясясь на каждом переулке? А консультацию посещать, а жить?
– Не обижайся, родной мой, рассказывай про зайцев, – взяла себя в руки Ирма.
– Они забирают у меня квартиру вместе с мебелью, но дают миллион пятьсот тысяч долларов, чтобы мы купили другую, тогда кровной мести не будет. Я не сожалею о потере в деньгах, хотя она стоит минимум в три раза дороже, но меня такой вариант устраивает. И второй немаловажный аспект заключается в том, родная, что я уверен в их отрицательном облике на сто процентов. Вот и два зайца получились в одной упряжке, причём они сами нам позвонили! – радостно закончил я.
– А если они тебя убьют в десять утра, как только ты отдашь квартиру, то они убьют двух зайцев?
– В госрегистратуре они вряд ли посмеют. А потом сделку можно признать недействительной, если родственники подадут в суд. Здесь нет подвоха, я так думаю. Он ссылался на старейшин.
– Это могло быть уловкой.
– У меня, честно говоря, нет другого выхода. Если б я отказался, то, возможно, уже некому было бы с тобой разговаривать, да и свидетели им не нужны.
– А милиция?
– Заберут одного, приедет другой, но уже вариантов не будет вовсе, да и вряд ли станут забирать-то.
– Резонно. Думаешь, его нам Бог послал?
– Надеюсь, по крайней мере, пока больше покупателей нет.
– Давай ужинать и переезжать. Я боюсь здесь оставаться, жутковато в этих стенах находиться. Можно пока к моим родителям, они только рады будут.
– Ирма, неудобно как-то. Да ещё и с вещами.
– Заберём одежду, а остального даже касаться не хочу.
– Чего хочет женщина, в особенности на последнем месяце беременности, того хочет Бог, – на шутливой ноте резюмировал я, обнимая и целуя в прелестные губки свою мудрую жену.
Мы наскоро перекусили, собрали наиболее необходимые вещи, документы и уехали с огромным баулом в родительский дом Ирмы, где нас словно ждали с минуты на минуту, хотя они не были никак предупреждены. Я сначала расстраивался из-за компьютера, но успокоился, когда увидел в их доме новенький ноутбук со встроенной видеокамерой, сканером, принтером, полным бумаги.
По завтрашнему дню не был решён немаловажный вопрос о дальнейшем нашем совместном проживании. У меня был некий опыт по подбору жилья, хотя, возможно, плачевный, но приведший к встрече с Ирмой. Правда, мы могли встретиться в Селюково на свадьбе, но тогда, скорее всего, я не ехал бы с ней вместе в автобусе и в «Жигулёнке». Сошлись бы наши пути дорожки или нет? Кто знает? И свадьбы с ней бы не было, если мы б не встретились из-за разных рейсов. Короче, судьбу не обманешь!
С разрешения Георгия Николаевича и Екатерины Ивановны, полученного в ответ на мой взгляд:
– Да что ты спрашиваешь, будь как дома! – почти обидевшись, сказал тесть.
– Филатик, я прямо вообще тебя не понимаю даже, – плескала волнообразной речью тёща.
Чтобы понять, как можно плескать волнообразно, издавая текст, надо быть не москвичом, который даже не слышит собственного аканья, а хотя бы жителем за сто километров от столицы России на восток, где окают. В противном случае, москвичу надо пару лет пожить за сотым километром. Хотя в последнее время столичный говорок больше напоминает американскую бессловесность, в которой смысл надо додумывать самому по мере действий, с протяжкой, словно удлиняя окончание. Однажды, после года работы на севере, где мне доводилось общаться с ханты и манси, встретившаяся мне одноклассница, удивлялась моему прибалтийскому акценту. В данной ситуации Екатерина Ивановна сказала настолько по-московски, что это смогли бы заметить, улыбаясь, даже коренные жители столицы.
Обрадованный щедростью тёщи, я, не откладывая на потом, занялся в Интернете поиском базы данных продаваемого жилья в спальных районах города.
– Ирма, выбирай район, только не центр, пожалуйста, – обратился я к своей супруге.
– Выбирай сам, мне с тобой везде хорошо, надеюсь на твой вкус.
– За нашу сумму можно взять в хорошем районе вполне приличную площадь с евроремонтом и прочими наворотами.
– Мне важны не изыски, а нормальное жильё в спокойном месте и желательно не такие хоромы, в которых мы только что жили.
– Вот, например, жилой комплекс на Якиманке, а вот на Чистых прудах, в Сокольниках или вот Полянка, а? По деньгам как раз, ещё и останется. А вот по двадцать две тысячи условных единиц за квадрат, а тут по четыре тысячи пятьсот. Ну и разброс. Вот здесь хочу! Четырнадцать тысяч за квадрат. Ты как?
– Это же снова почти самый центр.
– Почти, но не совсем? Зато к твоим родителям близко.
– Ты надеешься, что получишь всё-таки деньги?
– А я продумал завтрашний вариант, приглашу с инкассаторами кассира банка. Я так делал уже не раз. Проверят деньги, заберут на мой счёт мне на пластиковую карточку. А потом подписываю куплю-продажу.
– Прямо в регистрационной палате?
– Конечно!
– Что-то верится с трудом!
– Ирма, за девять месяцев, как мы с тобой встретились, столько было невероятного, уму непостижимого, как в сказке, что я уже ничему не удивляюсь.
– Это уж точно, скажи кому, ни за что не поверят!
– Кто там был, где я, поверит! Раньше я сам посмеялся бы над этим, как над бурной фантазией.
– Но история с банком не придуманная?
– Что ты? Это явь. Тем более что этот вариант у меня проходил неоднократно. Не буду же я с такой суммой по Москве гулять, проще инкассаторов вызвать. С утра закажу.
– У тебя замашки бизнесмена!
– Да, свой первый миллион я заработал на продаже автомашин, второй – на лесе взамен одежды из Европы, третий на ещё какой-то ерунде. Короче, всё не упомню.
– А почему бросил?
– Царёв к себе позвал. За перспективой.
– Филат, а что с Царёвым, интересно, где он?
– Был в больнице, сейчас не знаю.
Наш разговор прервала Екатерина Ивановна:
– Сейчас по телевизору передавали, что бывший руководитель какого-то контрольного управления найден мёртвым в Яузе. Когда это кончится, всё тонут и тонут! А, может, утопили? Узнай, поди, теперь. Чай будете?
– А фамилии не сказали? – заинтересовался я.
– Царьков какой-то или Царёв.
– Сергей Михайлович?
– Да, кажется, я особо не прислушивалась. Сказали, что давно утонул. Лёд растаял, вот и выплыл.
– Лёгок на помине, Царствие ему Небесное, – с сожалением выдохнул я.
Жаль человека, попавшего в сети гнусного мира, опоясавшего страну со всех сторон. Не будет его бравад, командного голоса, обещанной им перспективы, забудут, и всё. Очень жаль хорошего человека.
– Так что с чаем-то? Нести?
– Хороша перспектива!? – загадочно произнесла Ирма.
– Вы тут что? С ума посходили? Я им про чай, а они мне перспективы какие-то рисуют!
– Чай – это хорошо, а два чая лучше! С удовольствием, Екатерина Ивановна! – опомнившись, дал я ей ответ.
– Пока от вас дождёшься какого-то решения, любой чай остынет. Сейчас принесу.
Почему-то я до сих пор не начал её называть мамой. Несколько раз пытался, но без выражения как бы, что это осталось по сути незамеченным. Ругая себя за несправедливое отношение к ней, в той же мере и к Георгию Николаевичу, столько сделавших для меня и натерпевшихся, не мог ничего с собой поделать. Они, вроде бы, не обижались, но поглядывали иногда с каким-то маленьким упрёком, дескать, пора бы уже. А я, обещая себе, в который раз забывался. Но сейчас мне захотелось исправить свою ошибку:
– Спасибо, мама! – сказал я Екатерине Ивановне, пришедшей к нам с чайными приборами и печеньем на подносе.
– Ой, Филатик, дорогой, пей на здоровье, – и, счастливая тёща, чуть не до слёз, вышла от нас с гордо поднятой головой, не обратив внимания на спасибо от родной дочери.
– Ну, ты и подлиза! – засмеялась Ирма.
– Любимая, я не подлиза, а победивший свою скромность мужчина.
– Да, только скромный мужчина может в первый день знакомства сделать предложение выйти замуж.
– На второй.
– Это когда?
– А с балкона я тебя видел с цыганкой!
– Долго же ты ждал! Целых два дня!
– Это из-за скромности.
– Особенно ты был скромен у ручья в Селюково! – смеялась Ирма.
– И не говори, аж сам не понял, почему ты с той поры беременная? Наверное, ребёнок будет скромным, как я, – обняв свою жену, я понял, что юмор начинает проявляться в моём амплуа, за что я с удовольствием и любовью поцеловал её, забыв о квартирном вопросе до самого утра.
Хотя, возможно, в этом было что-то нервное. Такое бывает, когда умирает человек, то вместо слёз и уныния знавших его людей начинает распирать смех.
***
Ранним утром у Ирмы начались схватки. Роддом был недалеко, поэтому вскоре она была в приёмном покое родильного отделения, где перед нами, провожавшими её, резко закрыли двери, приняв от нас лишь разрешённые вещи. Я чуть успел поцеловать жену.
– С Богом, дочка! – лишь успела выкрикнуть Екатерина Ивановна.
Постояв немного в оцепенении возле входа, оказавшегося для нас так быстро выходом, мы отправились пешком по тающему под ногами снегу обратно в родные пенаты родителей Ирмы. Уже светало, воздух был свеж, хотелось петь и бежать, но почему-то тряслись коленки. Счастье и напряжение, кураж и волнение переполняли нас. Предстояло томительное ожидание праздника с огромным чувством обеспокоенности за Ирму и ребёнка. «Дай, Бог, чтобы всё прошло хорошо!»– думали мы втроём одновременно.
Спать, естественно, никому не хотелось.
– Вы посидите тут немного, я сейчас, – указав на скамейку, сказал Георгий Николаевич и скрылся за поворотом.
– Куда это он? – спросила меня мама-тёща.
– Не знаю.
Мы сидели на мокрой скамейке и молча ждали, пока не появился тесть с пухлым пакетом в руке. Подойдя к нам, он достал из него одноразовые стаканы и бутылку коньяка.
– Я иначе просто не выдержу! – сказал он, судорожно наливая по стаканам булькающий эликсир.
– Эх, ты, Жора-Жора!
– А что я? – начал оправдываться перед женой тесть.
– С утра, на скамейке, на троих, из одноразовых стаканов, коньяк, без закуски…
– Ай, забыл, вот ведь закуска, вот охотничьи колбаски, вот бутерброды с сыром, вот шоколадка, вот сок.
– Эх, не до закуски сейчас, – сказала Екатерина Ивановна, беззвучно чокнувшись с нашими стаканами, махнув свободной рукой, сказала и выпила до дна свой коньяк.
Мы последовали её примеру.
– Ещё по одной и в школу не пойдём, – предложил Георгий Николаевич.
– Давай, – без сопротивления сдалась тёща.
– Мне нельзя, к десяти в госрегистратуре быть, – отказался я.
– Потом наверстаем, – поддержал тесть и вновь чокнулся с женой очередной порцией.
Сложив в пакет поклажу, мы двинулись дальше. Стало теплее и спокойнее в теле и на душе. Было радостно смотреть на супружеские нежные отношения друг к другу родителей Ирмы, начавшиеся особенно проявляться после коньяка. Тесть, обнимая на ходу за талию свою жену, успокаивал её, что в их семье всегда все роды проходили прекрасно, поэтому и у их старшей дочери должно быть также.
– Надо же, Инга до сих пор не приехала сюда, а у неё срок ведь тоже вот-вот, – вспомнила Екатерина Ивановна.
– Да не волнуйся ты, они обещали со дня на день приехать, – пытаясь унять её панику, убеждал тесть.
– А вдруг они приехали в мою квартиру? – осенило меня, и я начал набирать на сотовом телефоне номер Прохора.
– Алло, Филат? – спросил он.
– Да, привет! Вы где?
– Едем в роддом, у Инги схватки. Боюсь, не успею довезти.
– Далеко от роддома?
– Минут пять езды, но она кричит, что уже ребёнок того гляди выйдет.
– Мы бежим к роддому!
– Встречайте.
Мы уже и в самом деле бежали обратно на всех парах. Георгий Николаевич, поддерживая Екатерину Ивановну, казалось, тянул её по воздуху, не обращая внимания на лужи.
Забежав во двор роддома, мы увидели въезжающую через главные ворота машину Прохора, подаренную к свадьбе и к выпускному. Через закрытые окна «Жигулей» были слышны крики Инги. Тесть побежал в приёмный покой, чтобы предупредить сотрудников, Екатерина Николаевна подбежала к дочери, которую уже выносил на руках Прохор, я распахнул двери входа, откуда нас только что выгоняли.
– Да, да вторая дочь! Рожает! – кричал в глубине помещения Георгий Николаевич персоналу.
– Всё, идут! – крикнул я.
– Филат, из машины вещи забери скорее! – вспомнил брат.
– Ох, ох! – вскрикивала Инга.
– Дочка, чуть-чуть потерпи ещё, сейчас примут! – держа за руку младшую дочь, успокаивала Екатерина Ивановна.
Я принёс вещи Инги. Прохор целовал её, объясняя, что любит её, поэтому будет всё хорошо.
– С Богом! – перекрестила её мама.
– Держись, дочь! – напутствовал папа.
– Ирма там уже! – вставил я.
– Да вы что?! – удивился Прохор.
Инге было, похоже, уже всё равно. Она ничего не слышала, лишь охала в каталке, увозящей её к лифту.
Нас снова попросили удалиться за компанию с Прохором. Вскоре мы очутились на той же скамейке, с тем же пакетом, коньяком и одноразовыми стаканчиками, куда нас привёз брат по заказу Георгия Николаевича. Я лишь для приличия, какое могло быть в этом месте, пригубил живительной влаги, Прохор сделал то же самое из-за того, что был за рулём, поэтому родителям пришлось утихомиривать стресс вдвоём.
– Ну, и денёк сегодня! – сокрушалась наша тёща.
– Дай, Бог, им хорошо родить! – провозгласил тесть.
– Да уж, – подтвердил любимой фразой Инги Прохор.
Я позвонил на сотовый телефон Ирме.
– Филат, в церковь-то не успели. Ты пока больше не звони, всё хорошо, меня готовят уже, привезли в родильную, тут кто-то рожает, кричит сильно.
– Инга там же с тобой, может, она и кричит. Еле успели в роддом.
– Инга? Вот это да! Ой, ой, всё, ох, не могу, ох! – в трубке послышались короткие гудки, и телефон отключился.
***
В девять часов я позвонил в банк, где с прежних времён моего бизнеса работал мой давний приятель Алексей.
– Привет, дружище! – поздоровался я.
– О, привет! Сколько зим! Ты где пропадал?
– Да в одной госструктуре.
– Понятно, зазнался, значит.
– Да тут зазнаешься. Дело есть.
– Слушаю, Филат.
– Я продаю квартиру, хочу, чтобы инкассаторы в госрегистратуру подъехали. А деньги мне надо на пластиковую карточку зачислить.
– Приезжай, напиши заявление, мы всегда идём навстречу клиентам, тем более тебе.
– Времени нет, в десять сделка. Надо на месте по акту передачи оформить, договор об оплате захвати с собой тоже и всё.
– Для тебя, Филат, конечно. Как раз сейчас инкассаторы свободны после заправок. Где в десять-то?
– В госрегистратуре.
– В нашей?
– Да.
– Сумма большая?
– Семизначная.
– Понятно, буду, но пока я не приеду, сделку не начинай. Не подписывай. Тяни, если что. Я на связи.
– Людей возьми, чтобы деньги и меня охранять.
– Не учи учёного, давай, до встречи в десять.
– Договорились.
Хорошо, когда в банке работает приятель. Мы с ним почудили в девяностых годах, когда проценты за кредиты до трёхсот процентов годовых доходили. Он меня никогда не подводил. Если появлялись проблемы, то я ему честно объяснял ситуацию, и он мог спокойно вместо претензий ссудить новую крупную сумму. Большинство банкиров за полгода работы превращались в вальяжных «князьков», а Алексей, каким был хорошим парнем, таким и остался. Столько лет прошло с начала его работы, но, казалось, что он внешне не менялся совсем. Галстук игнорировал, джинсы, джемпер, футболка, спортивная машина, но не дорогая, юмор, хорошее настроение, здоровый образ жизни с утренними пробежками, где мы с ним зачастую встречались – это его состояние души и жизненного уклада. Если он видел, что какое-то дело требовало нервного напряжения, то просто прекращал им заниматься в зародыше. «Всех денег не заработать!» – его девиз.
Приближалось десять часов. Я стоял с документами на квартиру возле входа в госрегистратуру. Здесь собралось много народа. У каждого окошка к регистраторам выстроились длинные очереди, которые, похоже, соревновались между собой в масштабности. Люди в верхней, хотя и в весенней одежде, выглядели побывавшими в парилке, пот стекал по их лицам. Очень похоже на регистрационные отделения ГАИ или очереди в ликёроводочные магазины во времена перестройки.
Я позвонил дежурной родильного отделения:
– Дежурный пост родильного отделения слушает! – ответил тоненький голосок.
– Здравствуйте, скажите, пожалуйста, как самочувствие Семёновых Ирмы и Инги?
– Ещё не родили, но скоро, позвоните через полчасика. От вас уже пять раз звонили!
– Спасибо, девушка.
– Пожалуйста! – было слышно соприкосновение трубки с аппаратом, после чего возникли короткие гудки.
Подъехал инкассаторский микроавтобус «УАЗ», из которого вышел мой банкир.
– Привет ещё раз! Ну что? – спросил он, глядя на часы.
– Жду клиента.
В этот момент к нам вплотную приблизился чёрный массивный джип, заднее окно которого приоткрылось, показав лицо сидящего в нём человека, очень похожего на того самого Ахмеда.
– Филат? – спросил он.
– Да!
Передняя дверь открылась, вышел мужчина в строгом костюме, явно охранного типа со звериным лицом и телом «качка». Он отворил заднюю дверь. Перед нами предстали трое незнакомых людей, один из которых держал в руке крупный кейс. Рядом с джипом припарковался ещё один с такими же тонированными стёклами, как и первый.
– Пошли, – сказал мне похожий на Ахмеда человек хриплым голосом.
– За мной! – сказал в рацию банкир и направился вместе с нами.
Из «Уазика» выскочили пятеро инкассаторов и последовали за нами. Окна джипа опустились и из них на нас начали смотреть стволы автоматов Калашникова.
– Это кто? – хмуро спросил дагестанец.
– Инкассаторы, они со мной, – спокойно ответил я.
Тот махнул рукой своим вооружённым людям, и окна джипа вернулись в исходное положение.
Мы вошли в зал к дежурному. Брат Ахмеда, в чём я уже не сомневался, что-то ему сказал и получил утвердительный кивок в ответ. Через минуту дверь с надписью «служебный вход» открыла очаровательная девушка, приглашая пройти за ней. Приведя нас в просторный кабинет на третьем этаже, она предложила снять верхнюю одежду и присаживаться:
– Хотите чай, кофе?
Брат Ахмеда на своём языке поговорил со своими спутниками и после чего объявил:
– Чай.
– А мы бы от кофе не отказались, – кокетливо заявил мой банкир.
– Хорошо, – сказала она и вышла.
Через минуту на журнальном столике перед чёрным кожаным диваном и креслами стоял красочно сервированный чайно-кофейный натюрморт, украшенный печеньем и нарезанным лимоном, только не нарисованный, а живой.
В кабинет, наконец, вошёл его владелец:
– Здравствуйте, уважаемые, – сказал он и поздоровался с зачинщиками сделки, игнорируя меня с приятелем и инкассаторов.
– Ты что? Меня не узнаёшь? – удивился банкир.
– Ой, это ты? Извини, не заметил, закрутился совсем. Какими судьбами? – протягивая ему руку, расшаркался он.
– Инкассаторов привёз для моего друга, познакомься с Филатом.
– Очень приятно, – не представившись, протянул руку мне чиновник.
Было понятно, что я ему казался тем же быдлом, кем он считал людей, стоявших в его очередях, случайно удостоенных чести видеться с его персоной.
– Документы! – спросил у меня брат Ахмеда.
– Деньги с собой? – нагло ответил за меня банкир, а то я пока бы начал считать.
– Покажи! – приказал он державшему кейс.
Просмотр завершился. Я предоставил свидетельство на право собственности своей квартиры.
– На кого будем оформлять? – потирая руки, поинтересовался регистратор, присев за компьютер.
– По генеральной доверенности, – и брат Ахмеда протянул лист бумаги чиновнику.
– Ага, хорошо. Деньги будете сейчас передавать?
– Да!
– Тогда можете пересчитывать, пока я договор забиваю, – обратился к банкиру начавший хлопать по клавишам регистратор.
Пока пересчитывали наличие кейса, проверяя заодно подлинность купюр, мой приятель оформил со мной все необходимые бумаги. Поскольку пластиковая карточка мною была получена в его банке, проблем не было ни в чём.
– Всё нормально! – доложил нам инкассатор, сложив пачки в банковские мешки.
– Хорошо, – ответил мой приятель.
Регистратор, дойдя до чего-то в доверенности, откуда брал данные для договора, удивился, спросив брата Ахмеда:
– Он же в Лондоне?
– Уже здесь. Фонд открыл. Старую квартиру продал тогда, вот новую берёт.
– А проблемы у него что? Кончились? Там вроде уголовное дело было?
– Уже нет. Он нам много сделал, мы ему сделали.
– Понятно, – успокоился чиновник, стуча по клавиатуре.
Несколькими минутами позже из принтера вышел договор купли продажи, затем был вставлен бланк нового свидетельства, который тут же был распечатан.
Я читал договор и глазам своим не верил. Моим покупателем был Волков Николай Сергеевич. Тот самый!?
С великим удовольствием я поставил свои подписи, после чего, регистратор, удостоверившись в их наличии, выдал свидетельство брату Ахмеда, который в ответ положил ему запечатанную пачку зелёных купюр и сказал:
– Я позвоню, когда надо будет!
– До свидания, – прощался в спину удаляющимся из кабинета дагестанцам чиновник, несколько смущённый неожиданностью расставания.
– Ну, что? Мы поехали? – спросил меня банкир.
