Андрей Анатольевич Рябов
Полудёнка
Баба-Яга с баронским титулом сидела на краешке массивной лавки, застеленной пестреньким домотканым половичком, сноровисто чистила картошку, а в чугунке на горячей печи булькало какое-то варево, распространяя аппетитный аромат. На коврике у двери виднелись нерастаявшие хлопья снега, только что занесенного кем-то снаружи, а на кованом гвоздике у входа среди вороха разнообразной одежды висел знакомый полушубок и бело-голубой «павловский» платок.
Софронов поздоровался:
– Доброе утро, бабушка. Скажи, а что это за девушка сейчас зашла в дом?
Старушка залилась своим мелким противным смехом:
– Девушка? Хе-хе-хе, насмешил… Да последняя девушка переступала порог этого дома, почитай, полсотни лет назад. Поди, сон какой неприличный приснился, потому тебе, охальнику, теперь и старые валенки персями покажутся!
Оторопело вылупив глаза на хозяйку, Софронов все же поинтересовался:
– А кто же тогда сейчас вошел?
Магда отложила на столешницу ножик, вытерла сучковатые руки о застиранный фартук и с иронией воззрилась на него:
– Однако, надо мяту с валерианой заварить, чтобы ты малость нервишки успокоил. Говорю же русским языком: нету тут никого окромя меня, нету! Я вон щас ходила в амбар за рыбой.
– Но я же видел в окно…
Перебив его, Магда властно указала на дверь:
– Так, я вижу, что тебя переполняют скопившиеся за ночь, хе-хе-хе, чувства. Иди уже, избавься от них, уборная во дворе, за углом. Да смотри, целься лучше, а то знаю я вас, стрелков липовых! Давай-давай, чего встал!
Софронов покраснел, накинул на плечи куртку и вышел наружу. Сощурившись от яркого солнца, игравшего мириадами снежинок, подумал трезво: может, и вправду почудилось? Надо все-таки будет бросить в чай пару листочков мяты…
Когда вернулся в избу, бабка тут же сунула ему в руки два ножа и кивнула на стоявшую в углу большую замороженную нельму:
– Делом займись, дамский угодник. Умеешь хоть патанку-то делать?
Сточенной до размеров скальпеля финкой Софронов умело взрезал кожу вокруг головы рыбы, по хребту и вдоль брюха. Потом подцепил ее край острием и с усилием принялся сдирать, наматывая шкуру вместе с чешуей на лезвие. Когда нельма освободилась от своего покрова, он упер ее головой в пол и широким тесаком принялся стругать на белоснежные полосы.
Внимательно наблюдавшая за ним бабка одобрительно покивала головой:
– Ловко, однако. Ничо, может, ты еще и не совсем пропащий. Походишь подольше с Ульяном, глядишь, и толк из тебя выйдет. Ладно, садись за стол, а я пойду старика будить…
Пока хозяйка отсутствовала, ее помощник подхватил со стола самую аппетитную полоску строганины, макнул в соль и отправил в рот, аж прикрыв глаза от удовольствия. Вкуснятина! Конечно, нельма да стерлядь – первосортное лакомство, но и другие обитатели сибирских вод при правильном приготовлении годились если не на царский, то уж на боярский стол – точно. На что, казалось бы, непрезентабельна на первый взгляд рыбка – чебак. Но именно с него, а отнюдь не с муксуна, хариуса или осетра чаще всего начинается рыбацкая стезя северянина.
Нетрудно поймать чебака практически в любое время года и на любом водоеме. Достаточно привязать к хворостине леску с крючком и гаечкой, насадить червяка, паута, кусочек хлеба или горошину, потом закинуть снасть в воду. Через несколько минут наверняка последует уверенная поклевка, и вот уже ладная серебристая рыбка запляшет на прибрежном песке…
Конечно, «растопорщенные» маститые «профи», что браконьерскими плавными сетями черпают «красную» рыбу, относятся к чебаку с известным презрением. Чего, мол, с него возьмешь – мал, сух, костляв, то ли дело щокур да сырок! Только подобный снобизм здесь абсолютно не уместен. Вы возьмите «правильного» вяленого чебачка, желательно пойманного в Назыме, да полежавшего неделю в крепком тузлуке, да потом повисевшего на ветерке, подальше от лучей жаркого майского солнышка. Того самого чебачка, у которого янтарная спинка на просвет прозрачна, который в руках легко сгибается (а не ломается, как прутик), а нежное мясо буквально тает на языке… М-м-м…
В прежние времена сибирские пацаны понятия не имели, что такое чипсы да «сникерсы», их любимым лакомством были именно вяленые чебаки. Чуть проголодался – бегом на «вышку» (как всегда в Сибири называли чердак), где на веревках стройными шеренгами висел чешуйчатый деликатес. Набьют рыбешками полные карманы – и айда во двор, угощать ими друзей-приятелей. Правда, потом приходилось то и дело бегать на водокачку, ведь «рыба посуху не ходит»…
Да, костляв жареный чебачок – но это с точки зрения «европейской» хозяйки, привыкшей готовить исключительно хека с минтаем. А сибирячка знает, что сначала надо чешую смахнуть, выпотрошить, потом пройтись вострым ножичком по чебачьим бокам. Не полениться, сделать частую насечку, чтоб поглубже, до хребта. А уж затем – в муку и на раскаленную сковородку, да прожарить подольше, до сухой твердой корочки. В результате, во-первых, вы обезопасите себя от любых глистов-паразитов, а во-вторых, после обстоятельной термической обработки все мелкие косточки свернутся, и едок их попросту не почувствует.
…После обильной и продолжительной трапезы Ульян велел собираться. Баба-Яга пыталась отговорить старика, ссылаясь на его слабость, но шаман был непреклонен:
– Спим до обеда, а пеняем на соседа – сосед дрова рубит, а нас не будит. Ты же знаешь, что я должен в два дня дойти до Белых гор и совершить обряд упокоения, а не то все окажется зряшным. Да я понимаю, каково тебе тут одной приходится, но нам сейчас задерживаться никак нельзя.
Он подумал секунду и предложил:
– Слушай, Магда, а может и ты – с нами? Сколько можно тут одной куковать! Пора признать, что ковена больше нет, перевернуть котел и оставить прах праху. Ты подумай!
Баба-Яга, укладывавшая какую-то снедь в софроновский рюкзак, серьезно кивнула:
– Я подумаю. Сама вижу, что дальше оставаться здесь бессмысленно, но… Это ведь был мой дом! Очень-очень много лет был. Вон там, под соснами, лежат мои старшие сестры, с которыми мы когда-то сюда пришли…
При этом ее голос заметно дрогнул. Вскоре старушка снова заговорила:
– Я тоже уйду, но чуть попозже. Надо все тут прибрать, приготовить, дом зачаровать. За пару дней управлюсь.
Ульян внимательно посмотрел на хозяйку:
– Чем займешься-то? Будешь помогать девкам парней привораживать, а мужикам – чужих жен отбивать? Или начнешь казино обчищать – с твоими-то способностями! Ну, и о личной жизни подумать надо, ты же у нас старушка еще хоть куда! – и чуть заметно усмехнулся краешком губ.
Заметно повеселевшая бабка с кряхтеньем разогнулась и улыбнулась беззубым ртом:
– Ну да, в богадельне у меня отбою от женихов не будет… Никак, все собрали? Давайте тогда присядем на дорожку.
Уселись втроем на лавку, вздохнули, помолчали. Ведьма сунула руку за пазуху своей старенькой плюшевой кацавейки, достала что-то, завернутое в кусок чистой холстины, и протянула Софронову, при этом проговорив медленно, со значением:
– Это тебе, на память о бабушке Магде.
Он размотал тряпицу и с недоумением уставился на тяжелый, несомненно золотой, крест со скрещенными шашками, выложенный переливчатым малахитом, посредине – цифры «1918». И тут вдруг до него дошло…
– Это что, тот самый?! Так он действительно существовал?! Как он к тебе попал? Расскажи, пожалуйста! – Софронов сыпал вопросами и просительно заглядывал в лицо хозяйки.
Получается, все сходилось: он держал в руках один из легендарных и вроде бы навеки исчезнувших орденов Белого движения – «Освобождение Сибири». Еще в 1918 году Временное Сибирское правительство учредило его вместе с другой наградой – «Возрождением России», белые вроде бы даже изготовили партию наград, но вручить никому не успели. А когда к Тобольску стала стремительно приближаться 51-я стрелковая дивизия Блюхера, колчаковцы начали эвакуацию.
По данным историков, всю партию орденов, множество церковных ценностей, в том числе, например, серебряную вызолоченную раку из-под мощей Иоанна Тобольского весом в 35 пудов, спешно погрузили на пароходы «Ростислав» и «Пермяк», и отправили вниз по Тоболу и Иртышу. У села Тундрино близ Сургута экспедицию застала ранняя зима, поэтому драгоценный груз пришлось снять на берег, где он… исчез. Как ни искали его потом бесчисленные «археологи» в погонах и археологи без таковых, поиски оказались безрезультатными. И вот теперь Софронов держал в руке раритет, который не видел никто из ныне живущих…
Старушенция непреклонно помотала головой:
– Не спрашивай, ничего не отвечу. Это не моя тайна. Все, идите уже, скатертью дорожка, – и добавила персонально для Софронова, – Глядишь, еще и перевидимся…
По пушистому хрусткому снегу они спустились с крыльца, помахали руками загадочной лесной баронессе, лицо которой маячило в окошке, и тут же скрылись под пологом тайги. Какое-то время шли молча, потом Софронов, которого снедало любопытство, попросил:
– Ты хоть расскажи, как там все у вас с Мануйлой прошло! Как обычно шаманы дерутся – на кулачках или утюгах? Или вы друг в дружку файерболами швырялись?
Дед усмехнулся:
– Файер – огонь, бол – шар. По-русски то не судьба спросить? Я ведь тебе не Гэндальф, у меня и Тенегрива нету. Хотя я бы сейчас даже от услуг Билла не отказался, ноги-то, чай, не казенные… Чего так смотришь, удивляешься, откуда лесной дедок «Властелина колец» знает? Врать не буду, кино не смотрел, хотя слышал о нем. Зато книгу читал. Ты будешь удивлен, но я и Дюма читал, и Блаватскую, и Сапковского, и Гумилева. Скажу по секрету: даже «Эммануэль» ради интереса пролистал. Не понравилась – автор слишком примитивно описывает внутренний мир женской души. Ты слушай дедушку, слушай, старый ворон мимо не каркнет.
И ускорил шаг, улыбаясь во весь рот…
Придя в себя от широты литературных познаний старика, Софронов догнал его и деланно возмутился:
– Знаешь, мне уже стали надоедать твои бесконечные прибауточки! Когда их запас кончится?
Казалось, Ульян ждал этого вопроса, потому что ответил незамедлительно:
– На твою спесь пословица есть! – и захихикал.
Софронов решил зайти с другой стороны:
– А ты помнишь, что кое-что мне должен? Или с возрастом память начала слабеть, а маразм крепчать? – заметив нахмуренные брови старика и почувствовав, что ляпнул лишнее, поторопился закончить мысль. – У тебя есть невыполненное обещание!
Ульян несказанно удивился и потребовал:
– Вот как? Я стояла возле бани, а сказали – возле Вани… Ну-ка, мил человек, напомни мне суть вопроса!
И Софронов тут же выдал, даже не пытаясь скрыть мстительные нотки в голосе:
– А кто публично-самолично пообещал мне попрыгать с бубном, если мы разделаемся с сиртя и останемся живы?
Шаман хмыкнул, сдвинул шапку на затылок и озадаченно почесал голову:
– Отвяжись, худая жизь, привяжись хорошая… Действительно, был такой разговор. Ляпнул, не подумав… Честно говоря, я вообще не верил, что нам удастся сиртя удержать. И что мне теперь прикажешь делать? Бубен специально для тебя искать?
Софронов подхватил немного снега и отправил его в рот. Лакомясь патанкой, он не скупился на соль с перцем, отчего теперь нестерпимо хотелось пить. Потом ответил напарнику:
– Давай договоримся: ты мне расскажешь о том, как у вас с Мануйлой все происходило, и мы зачтем это как сольное выступление с бубном. Идет?
Похоже, у старика сегодня было хорошее настроение, а потому он не стал сопротивляться или заставлять себя уговаривать.
– А чего там рассказывать? В общем, когда Магда открыла Дверь, я оказался… – Ульян сокрушенно покачал головой. – Трудно даже попытаться обрисовать тебе То место, где я оказался. Пожалуй, больше всего оно напоминало бескрайний и унылый осенний сор. Знаешь, когда поутру все вокруг затягивает такой плотный туман, что в десяти шагах уже ничего не видно?
Софронов знал. Однажды на утренней зорьке он попал именно в такую ситуацию. Туман был везде – стеной стоял над головой и вокруг, дымком курился под ногами. Там, за этой мягкой шевелящейся завесой, совсем рядом, кто-то шуршал в траве, слышались чьи-то осторожные крадущиеся шаги, странные вскрики… Софронов стоял с ружьем наперевес, то и дело рывками перебрасывая стволы в разные стороны. Казалось, что еще мгновение – и из тумана высунется чье-нибудь гнусное ухмыляющееся мурло…
– Я долго искал его за той мутной пеленой, наконец, нашел. Мануйла ждал меня и ударил первый, но промахнулся, потому что в Том месте, где мы находились, нет солнца, значит, нет и тени. А у кого нет тени, того не видно. Шамана очень трудно убить, если не видно его тени, именно поэтому Мануйла и укрылся Там, где нет ни солнца, ни пламени костра. Но он слишком давно не бывал в нашем мире и не знал, что свет можно получить по-другому, одним нажатием пальца на кнопку фонарика.
Дед нехорошо ухмыльнулся и принялся доставать свою «Приму»-вонючку. Его напарник не выдержал и потребовал продолжения.
– А что было дальше-то?
– А дальше все было просто. Я включил фонарик, увидел его тень и смог по ней ударить. Тень зверя всегда похожа на самого зверя, тень человека – на своего хозяина. А тень Мануйлы оказалась больше всего похожей на паута. Короче говоря, недолго погостил он в нашем мире. И не нагостил, а напакостил…
Ульян докурил, тщательно затоптал в снегу бычок и скупо улыбнулся.
– А остальное и описывать не стоит. Я нашел его череп, расколол на мелкие куски, немножко пообщался с духами и вернулся обратно, оставив на входе в То место свой старый нож. Жалко его, привык…
Софронов несказанно удивился:
– Кого жалко? Мануйлу?
Старик сожалеючи покачал головой, обернулся к напарнику и ловко дернул того за редкую бороденку, появившуюся за время таежных скитаний:
– Балбес ты, Софрон. С бороды похож на апостола, а по уму хуже кобеля пестрого… Нож мне свой жалко, уж больно я к нему привык. Бывало, соболью шкурку успевал им снять за то время, пока на печке закипал чайник. Теперь уже таких не делают. Ну да ладно, зато с его помощью дверь в То место навечно закрыта. На всякий случай. Ты как, не заколел еще? Давай-ка шибче шагай, а то мороз прижимат!
…К вечеру они вышли на плотно набитую снегоходами колею. Софронов хотел было идти дальше, но старик остановил.
– Садись вон на дерево, отдыхай. Сейчас за нами приедут.
И действительно, вскоре послышался рев мощного мотора и из-за деревьев вынырнул хищный силуэт импортного снегохода. Он лихо тормознул рядом с путниками, водитель в теплой шерстяной маске приглашающе махнул рукой. Подобрав пожитки и оружие, приятели уселись в нарту, где были предусмотрительно уложены два тулупа. Софронов завернулся в один из них, закрыл глаза и тут же задремал, несмотря на то, что их немилосердно подбрасывало на бесчисленных кочках. Последнее, что он услышал, была очередная присказка, которую дед проорал ему в ухо:
– Два воеводы на одной подводе!
Проснулся от того, что его осторожно трясли за плечи. Сел, с трудом разогнув онемевшие ноги, огляделся. Снегоход с заглушенным мотором стоял на обочине пустой асфальтированной трассы в окружении десятка разнокалиберных автомобилей, уставившихся слепящими фарами в ночную тьму. Какие-то люди помогли Софронову подняться, стащили с плеч тяжелый тулуп, отвели в салон огромного черного внедорожника и сунули в руки кружку.
Он сидел на теплом уютном заднем сидении, прихлебывал ароматный горячий кофе, запах которого успел позабыть, краем уха слушал мурлыкающее радио и мысленно перебирал события последних дней. Где-то на задворках души плескался мутный и горький осадок: пока они в тайге своими шкурами рисковали, другие продолжали наслаждаться жизнью. Другим невдомек, что именно он, Софронов, спас тысячи людей от смерти. Никому до этого нет дела, никто не поблагодарит, не оценит, в прессе не напишет, медаль не даст. Нет, конечно, «делай, что должен…» и все такое, но ведь обидно же, пся крев…
Софронов водил загрубевшими пальцами по дорогущей обивке салона и мысленно накручивал себя. И вдруг, поддавшись какому-то мальчишескому желанию, достал из ножен финку и острием нацарапал на мягкой коже спинки переднего сидения сакраментальное неприличное слово из трех букв… «Так вам, буржуям, и надо» – подумал мстительно, ни к кому особо не обращаясь.
Но долго размышлять и копить обиды ему не дали. Салон машины озарился мягким рассеянным светом и рядом появился Ульян. Он оглядел небритого, грязного и помятого напарника, дико смотревшегося в космическом интерьере «британца» и негромко рассмеялся:
– Подлецу все к лицу… Не обижайся, братец, просто одичали мы с тобой за последнее время… Ну, да ничего, отогреемся, отмоемся, царапины залечим.
Он замолчал и как-то по-особому пристально начал вглядываться в лицо Софронова. Покачал головой:
– Сказал бы кто мне раньше – не поверил… Казалось бы – абсолютно рафинированный представитель офисного планктона, и вот надо же, в критических обстоятельствах вдруг показал себя настоящим человеком… Ладно, Софрон, мы с тобой – мужики, поэтому давай воздержимся от неуместных пафосных слов. У меня еще есть одно неотложное дело, поэтому сейчас простимся, но через пару дней я найду тебя в городе. Тебя отвезут домой, отдыхай.
Софронов вспомнил о своем брошенном в тайге верном «горбунке» и попросил:
– У меня на Крестах «Нива» осталась, может, кто-нибудь поможет ее забрать? Надеюсь, медведи еще там ее не раскурочили…
Старик тепло улыбнулся:
– Хозяйственный ты мужичок… Не беспокойся, не раскурочили, «Нива» твоя стоит у гаража в целости и сохранности. Ты ее не продавай, на рыбалку – лучше нету. А по городу отныне будешь вот на этом скакуне ездить, – и он похлопал по спинке сиденья.
– В смысле? – удивился Софронов.
– В прямом. Завтра утром его переоформят на твое имя. Это маленький подарок за все, что ты сделал. Спасибо! А мне пора. До скорого!
Старик крепко пожал ему руку и открыл дверцу. Софронов торопливо спросил:
– Ульян, скажи, а как там Ротару? Я смогу еще с ней повстречаться?
Дед обернулся:
– С ней все в порядке, нога заживает хорошо. А насчет встречи… Поживем – увидим! Была бы трава, будут и грабли!
Он ловко выскочил наружу, фальшиво насвистывая знаменитую таривердиевскую тему «Двое в кафе» из «Семнадцати мгновений весны». Послышался сладкий чавк автомобильной дверцы и внедорожный монстр мягко тронулся с места.
Софронов потрогал царапины, оставленные ножом на обшивке сидения, и засмеялся: похоже, эта гадская чуйка в нужный момент опять промолчала и вовремя не остановила его руку.
Действительно, не стоило этого делать…