Анатолий Антонович Казьмин
Здравствуй, дедушка Кощей!
– Да не суть, босс! Это же… блин, как её?.. ну как диск и Крым по-хохляцки?..
– Дискриминация? – угадал Виторамус.
– Во-во, братан, в натуре она!
– Да ты же опозоришься, Аристофан, – я попытался убедить беса, – среди детишек и такой здоровый дубина.
– В натуре, здоровый, это ты правильно сказал, босс. Ну, босс, а босс? – снова заныл Аристофан. – А я и стишок уже выучил. Из «Гамлета».
– Чего?!
– В натуре, босс, – слегка обиделся Аристофан. – Я же типа культурный теперь по самое не могу.
– Ох… Ладно, давай так сделаем – дозволяю тебе присутствовать на утреннике, только в сторонке, а как дело до конкурсов дойдёт, то выйдешь, прочитаешь свой… гм-м… стишок и всё. Только ты один, без своей банды, понял?
– У меня отряд, босс! – радостно закивал рожками бес. – Реально боевой… а, да хрен с ним! Согласен, босс, без базара!
– Внучек, – подшаркал к нам Михалыч, – я проводки твои скрутил, как ты показывал, можно проверять твою гюрл… гёрл… светильники твои, чтоб им пусто было!
– А батюшка! – в зал влетела Елька и волоча за собой совершенно ошалевшего Моришура, – а там уже народ с детишками собираетси под дверями! Запускать? А? Ну запускать же?
Я взглянул на часы:
– Ох, блин и правда, пора. Не успели мы проверить гирлянду, деда, ладно, будем надеяться, что всё в порядке будет.
– Будет-будет, – рассеянно закивал Михалыч. – Ну, всё, побежал я внучек, паразитов своих в костюмы новогодние одевать!
– Во фраки, блин, – хохотнул Аристофан и, увернувшись от подзатыльника деда, рванул занимать место поближе к ёлочке.
– Запускай, – махнул я Ельке. – Пусть лучше тут подождут немного, праздничной атмосферой пропитаются, а то сейчас нам двери в зал снесут на фиг.
Елька всунула мне в руку ладонь будущего Морского царя и юркнула в комнату за троном – готовиться к представлению.
– Э-э-э… Ну, ладно. Ну, что, Моришур, как тебе у нас?
– Зашибись в натуре, дяденька Кощей!
– Это где же ты таких слов нахватался? Ваше будущее Величество, ай-яй-яй, нельзя вам так выражаться.
– А Аристофану можно… – обиженно хлюпнул носом Моришур.
– Так он хоть и здоровый, но дурной. Ты же не дурной, дружище?
– Не-а, – замотал головой пацан, – я в натуре… ой, прошу прощения, господин Кощей. Я просто умный.
– Вот теперь я и сам вижу, что умный, – одобрил я. – А чего это у тебя повязка на глазу? Поранился уже где-то?
– Не, дяденька Кощей, это – костюм маскарадный, мне тётя Елька сделала.
Зал наполнялся детишками, родителями и просто любопытными. Мне тоже надо было идти, но вот что делать с этим мелким царём? Я закрутил головой и заметил одну из девочек Иван Палыча, держащую за руку обычную такую девчушку в нарядном розовом платье и смешными косичками.
– Эй! – махнул я рукой. Вот же, я даже имени её не знаю. – Эй, красавица!.. Нет, не ты… И не ты… То есть, вы тоже конечно красавицы… Ага, да-да, ты! Иди-ка сюда.
– Ваше Величество, – старательно попыталась сделать книксен работница нашей славной кухни.
Девочками этих четырёх необъятных дам, у нас только по привычке называют, а на самом деле от девочек там только половая принадлежность. Маленькие крылышки и могучая фигура – это же никак не признак женского пола? Хорошо, хоть дочка её выглядела самой обычной такой девчонкой.
– Скажи, принцесса, как тебя зовут? – присел я перед ней на корточки.
– Калинка, дядь Федь. Только я вовсе никакая не принцесса.
– Ну, пока не принцесса, а там еще посмотрим. Знакомься, Калинка – это наш гость, Морской царь, а зовут его Моришур.
– Самый взаправдашний царь? – протянула девочка, широко распахнув глазёнки.
– Взаправдашней не бывает, – подтвердил я. – Ваше Величество, позвольте вам представить нашу очаровательную подданную и сразу же просьба – позаботьтесь о ней, пожалуйста, ну, чтобы не обидел Калинку никто, ладно? А то мне бежать надо.
Я подмигнул девчонке, поднялся, шепнул мамаше: «Головой за мелкого отвечаешь!» и рванул к организаторам праздника. А сзади Калинка уже пытала мелкого царя:
– А чего это у тебя с глазом? Ячмень вскочил?
– Не-а, я – Гюнтер!
Надо же, а я думал, он пирата из себя разыгрывает. Популярен, однако, у нас дворецкий.
Детей, тем временем набежало много. Я даже и не представлял, что у нас во дворце столько ребятни. Преобладали маленькие монстрики самой разнообразной масти, расцветки, роста, наличия нестандартного количества голов и конечностей. Вторыми по численности были наши, простые человеческие ребятишки, а за ними шли бесята. Остальных, а их было, наверное, половина от общего числа, я определить не смог, да и неважно это – все они наши. Паразиты мелкие.
Утренник начался с разыгрывания классического интерактивного спектакля, в который по ходу действия втягивали и ребятишек. Зайчик (Елька), стащивший большой окорок у Волка (Виторамус), вначале отнекивался и вину свою не признавал категорически, но потом, под давлением улик и лёгких пыток сознался и кинулся на опережение бить рожу Волку, под радостное улюлюканье ребятни. Помирились звери после того, как пошли на суд к могучему, но справедливому Медведю (Захаров Фёдор Васильевич) и тот, содрав с каждого по червонцу золотом за услуги, дал обоим по подзатыльнику и забрал окорок себе, чтобы никому обидно не было.
Это не я писал сценарий, честное слово. Но на споры у меня не было ни времени, ни сил, поэтому я просто отыгрывал свою роль. Хотя, надо признаться – публика была в восторге. Недостатки режиссуры и сценария, сглаживали экспрессия и, не побоюсь этого слова – талант актёров. Тот же Виторамус-Волк, взлетев от мощного пинка Зайчика почти под самый потолок, сорвал такие бурные аплодисменты, скорбно маша конечностями, что даже я, человек по своей натуре скромный и не завистливый, почувствовал, как большая зелёная жаба заползает прямо в сердце. Отыгрался я во второй части спектакля, когда подружившиеся звери, в сопровождении маленьких добровольцев из зала, поймали Бабу Ягу (Гюнтер) и долго и с упоением лупили её, посмевшую украсть у нас Снегурочку (главбух).
Вот, кстати и выход Снегурочки.
Дружно, но безрезультатно покричав трижды «Снегурочка, где же ты шляешься?!», мы переключились на родное «Агриппина Падловна, можно вас на минутку?» и наша милая бухгалтерша грациозно впорхнула в зал, зацепив, правда, при этом с десяток родителей.
– Ну, шо, не ждали?! – начала она свой монолог, грозно обводя суровым взглядом попятившихся назад детей и присевших от ужаса родителей. – А я вот взяла и пришла! Ха. Три раза. Абзац.
Воистину абзац.
Потом Снегурочка водила хоровод вокруг ёлочки, слава богам, не наступив на детишек, предусмотрительно отпихивая зазевавшихся родителей могучим сапожком сорок шестого размера. Детки старательно орали «В лесу родилась ёлочка» и были просто счастливы. А потом начались конкурсы и игры. С математическо-экономическим уклоном, разумеется.
– Подь сюды! – ткнула Снегурочка толстым пальцем в стоявшего в первом ряду зеленого двухголового пацанёнка. – Давай-давай, шевелись, обед скоро.
Мальчуган обречённо, не без помощи заднего ряда, вылетел на середину, синхронно ткнувшись обеими головами в необъятный, но мягкий живот Снегурочки.
– Скажи, малой, – начала пытку бухгалтерша, – если от твоего яблока какой-нибудь мерзкий мальчишка откусит семнадцать с половиной процентов, а не менее мерзкая девчонка, откусит еще двадцать шесть и три десятых процента, то сколько надо сунуть аудитору, чтобы в итоге получилось сто процентов?
Две головы бедного мальчугана шепотом посовещались, а потом хором робко предположили:
– Бутылку самогона?
– Какой умный мальчик, – умилилась Снегурочка и, покопавшись в декольте, выудила петушка на палочке. Посмотрела на мальчугана, на петушка и выудила еще одного. – Кушай, детка, а как подрастёшь – приходи ко мне в бухгалтерию на собеседование.
И так до той поры, пока не пришло время поработать ёлочке.
– Ёлочка, гори! – оглушительно орали мелкие, под чутким руководством не менее голосистой Снегурочки. Дизель, сидя под ёлкой, сосредоточенно крутил ручку генератора, Михалыч торопливо скручивал провода и тихо матерился, а я украдкой показывал кулак и строил страшные рожи Аристофану, потянувшему из кармана бутыль ядрёного самогона и кресало.
Наконец, Михалыч соединил провода, светодиоды ярко вспыхнули на ветвях и всё восторженно заорали.
Уф-ф-ф… Теперь выход царя-батюшки.
Я метнулся в гримерную, ну ту самую комнатку за троном, где раньше был склад подарков. Дед, опередивший меня, уже протягивал Кощею стакан коньяка:
– Давай, батюшка, для храбрости! От и молодец, от и славно… Федька, тебе плеснуть?
– Не надо, спасибо. Ваше Величество, вы бы не очень, а? Какой пример детям… ой! Ну чего вы дерётесь?!
– Цыц, Федька! Без сопливых разберусь, – царь-батюшка одёрнул шубу, поправил бороду, корону и, вздохнув, кивнул Михалычу: – Готов. Начинайте.
Мы с дедом рванули обратно в зал и вовремя перебив Агриппину Падловну, по третьему разу заставлявшую всех петь песенку про ёлочку, засюсюкали перед публикой:
– А теперь, детки, надо нам позвать на наш праздник нашего Великого и Ужасного, Тёмного Властелина, Мрачного пахаря человеческих жизней, страшного, но справедливого императора нашего… А ну, хором!
– Дедушка Кощей! – завопили мелкие.
– Ни хрена не слышу, – Михалыч приложил растопыренную ладонь к уху. – Ась? А ну, паразиты, давай ишо разок, да дружно!
– Дедушка Кощей! – послушно откликнулась ребятня.
– Да не так надо! – рука Снегурочки снесла Михалыча в сторону. – А ну, мелочь пузатая, давай со мной хором!
– Дедушка Кошей! – проорали детки вместе с родителями, и со стороны трона послышалось робкое покашливание.
Кощей робко, явно смущаясь, выглянул из-за спинки трона, снова спрятался, а потом, всё-таки решившись, гордо вышел к публике. Он шёл, чеканя шаг своими коваными сапогами, постукивая любимым чёрным мечом о пол как посохом, борода развивалась на ходу, а подойдя к нам, царь-батюшка для пущего эффекта, включил на полную свою красную подсветку глаз.
В зале воцарилась тишина, только маленький розовый монстрик, в первом ряду, тихо всхлипнул от ужаса.
– Ты чего, поросёнок? – удивился Великий и Ужасный. – Не боись, не обижу. А ну, шагом марш к дедушке Кощею!
Поросёнка… Тьфу, ты – монстрика привычно выпихнули на середину и дедушка Кощей, подхватив его и усадив на локоть, ткнул бедолагу пальцем в пузо:
– Ути-пуси, какие мы храбрые! Ну, чего пригорюнился? Хочешь, дам мечом поиграться? Можешь башку кому-нибудь снести, разрешаю.
У монстрика тут же высохли слёзы, а все пять глазок восторженно засияли.
– Не, не подымешь ты еще мой меч, – с сожалением протянул Кощей. – Ладно, тогда как на духу признавайся мне любимому – как ты вёл себя в этом году, хорошо ли, плохо ли?
– Плохо, дедушка, – пропищал монстрик, стыдливо опустив глаза.
– Ай, молодец! – восхитился дедушка Кощей. – Хороший мальчик… Или девочка? Да, не важно. Держи-ка, ребятёнок за это подарок!
Царь-батюшка опустил монстрика на пол, порылся в дедовом кошеле и, выудив подарок, вручил его счастливому ребёнку.
– Ну, паршивцы, кто еще подарков хочет?
Дальше уже всё пошло по сценарию. Детишки забирались на табурет, а кто посмелее – на колени деду Кощею, пели песенки, читали стишки и радостные убегали, прижимая подарок к груди.
Конечно и Аристофан дождался своей очереди.
Забравшись, на жалобно скрипнувший табурет, он выдержал долгую паузу, вскинул голову к потолку, махнул рукой и с чувством произнёс:
Быть блин или не быть? Вот, типа где реальная засада.
В натуре ли прогнуться под наездами конкретно,
Иль засветить ответку без базара, реально замочив козлов,
Чтобы братва конкретно уважала?
– Оскара на него нет, – прошептал я деду.
– И не говори, Федь, – всхлипнул Михалыч, – ишь как душевно зараза выводит.
Шквал аплодисментов был наградой нашему бесу, а в качестве материального поощрения, он получил от дедушки Кощея петушка на палочке, которого тут же счастливо засунул в пасть.
Но настоящий фурор произвели Тишка да Гришка.
Разодетые, один – в доспехи Дарта Вейдера, а другой – в скромный плащ Оби-Вана Кеноби, бесенята разыграли перед публикой знаменитую битву на световых мечах и урвали каждый по два подарка. Ехидно показав язычки Аристофану, обиженно жующего деревянного зайчика с ёлки, они прискакали к Михалычу и повисли у него на ногах, радостно вереща. А дед, гордый и растроганный, гладил их по головам и смахивал слёзы с счастливых старческих глаз.
Потом были еще конкурсы, игра в снежки комочками ваты, пропитанных крахмалом и высушенных. Дедушка Кощей, с воплями и явным удовольствием уворачивался от летящих в него со всех сторон белых комков, носился как угорелый по тронному залу и в свою очередь старался залепить «снежком» в Снегурочку, что было вовсе и не сложно, учитывая объёмы нашей бухгалтерши. Мне тоже досталось раз от царя-батюшки и два раза от вредной Маши, трусливо прячущейся за спинами рыцарей-зомби.
А потом мы все вместе пили чай и обжирались невероятно вкусными сладостями, заботливо приготовленными для праздника Иван Палычем.
Я думаю, утренник всем понравился. Даже Кощею.
Доброму человеку всякий день праздник, или Весело, весело встретим Новый год
Календарь на компе показывал 31 декабря.
А вообще, народ тут календарями особо не пользовался, надо сказать. Попы, конечно, строго следили за православными праздниками, а вот тот же Новый год как-то и не праздновался. Точнее, праздновался, но… Ну, сами посудите. По факту тут существовало аж четыре даты Нового года: 1 января на европейский манер, 1 марта по древнему обычаю, 22 марта, в день равноденствия и еще 1 сентября. Желающим гульнуть – на радость, а простым смертным – головная боль.
Ничего, теперь будет порядок и строгие календарные даты. У нас, конечно, на Лысой горе, а все эти разгильдяи Гороха, пусть празднуют, как хотят, нам до них дела нет. Пока жива моя техника, проблем с датами не будет. Синхронизации точного времени уже конечно нет, но пара-тройка минут в год, это совсем пустяк.
Ну, короче – 31 декабря. Новый год на носу!
И нос мой, надо сказать, чутко улавливал ароматы с кухни, добиравшиеся даже до Канцелярии. Великий труженик Иван Палыч старался изо всех сил, а я всячески помогал ему тем, что удерживал себя от походов на кухню, дабы не отвлекать поваров дельными советами.
Как я и ожидал, детский утренник благосклонно подействовал на общий настрой во дворце и народ с энтузиазмом носился по коридорам в предновогодних хлопотах в предвкушении праздника. Мои хлопоты начались из-за склероза. Не моего, конечно.
Я сидел за столом и задумчиво смотрел, как Михалыч с Аристофаном складируют в углу кабинета разномастные бутылки и отчаянно спорят о пропорциях самогона и коньяка, запасенных для праздничного стола. Что-то было не то.
Маша на диванчике поверх очередного романа поглядывала на шумящих спорщиков и брезгливо морщила носик. Бесенята, как обычно скакали в моём кресле. Дизель накручивал генератор. Калымдай в связи с женитьбой у нас показывался теперь гораздо реже. Олёна пошла на конюшню поболтать с Максимилианом. А я скучал. Нет, дел было полно, только вот делать-то ничего и не хотелось, да еще эти крики. Я тоже поморщился:
– Ну чего вы так орёте-то? Было бы из-за чего спорить. Самогон у нас только Аристофан хлещет, значит, его поменьше. Коньяк почти все пьют – его побольше. Пиво совсем не надо, лучше на утро оставим. Ну, девчонки вина возможно выпьют… Машуль, вы с Олёной вином заливаться будете или коньяком?
– Олёна может и вашей ужасной водки выпить, – задумчиво протянула вампирша.
– Деда, слышал? Надо пару бутылок хорошей водки найти.
– А я, мсье Теодор, вы же знаете, практически совсем алкоголь не употребляю, продолжала Маша. – Пару-тройку бутылочек белого сухого для меня возьмите и несколько бутылок игристого и достаточно.
– Игристого, ага. Игристого? Шампанское! Блин, мы забыли про шампанское! А без шампанского это как без ёлочки или оливье!
– Кислятина, босс, – поморщился Аристофан. – И пузо потом раздувается от пузырьков конкретно.
– Согласен, – кивнул я. – Только кто же тебя заставляет его вёдрами глушить? Выпьем по бокальчику чисто символически и всё.
– Нету у нас твоего шампанского, внучек, – отмахнулся дед. – Вона, стащи у царя-батюшки мозельского али божоле какое, да и успокойси, не сбивай меня со счёту.
– Не-не, шампанское надо обязательно. Неужели во дворце никто его не пьёт? Даже Гюнтер?
– У нас народ простой, – Михалыч взболтнул жидкость в бутыли и подозрительно осмотрел очередную бутылку, – рядовым – самогон, енералам – коньяк, бабам – чай с водкой и пряник на закуску.
– В Лукошкино можно шампанское купить? – я поднялся с лавки. – Мне всё равно за Варей съездить надо.
– Я с вами, мсье Теодор, – роман полетел на пол, а Маша вскочила, торопливо дожёвывая бублик.
– Даже и не сомневался. Одевайся, поехали.
* * *
В Лукошкино было снежно, морозно, как всегда суетливо и ску-у-учно. Никаких тебе нарядных ёлок, гирлянд из разноцветной бумаги, досрочно пьяных монстриков по углам, ничего такого праздничного. Дикари.
Радовали только ребятишки, носящиеся на санках и затевающие нешуточные бои в свежепостроенных снежных крепостях. Ну, еще где-то недалеко восторженно орали мужики. Надо понимать – очередной хоккейный матч, устроенный Никитой. Я хмыкнул – каждый развлекается, как может, осуждать не буду, но и смотреть не пойду.
– Машуль, а где тут лучше шампусика прикупить? На базаре у заезжих купцов поспрашивать?
– Не забивайте голову глупостями, мсье Теодор. Идите спокойно к мадмуазель Варе, а шампанское вам я раздобуду в Немецкой слободе.
– Да? Ну и отлично. Пару бутылок, Машуль, больше не надо. Только не задерживайся у Кнута Гамсуновича, умоляю, Маш. Через часок подходи к Варе – домой отправимся, там дел еще жуть сколько.
Прорвавшись мимо бдительного дедка на воротах, я взлетел на крыльцо Вариного терема и тут же наткнулся на могучую тётку Пелагею.
– Здрасте, тёть Пелагея! С наступающим!
– На кого? – опасливо взглянула вверх тётка.
– Не-не, это я в смысле, что Новый год завтра.
– А где мой дед?
– Вообще-то, дед он мой, а ваш – Михалыч, – хмыкнул я. – Не отпустили его сегодня – дела, Новый год, сами понимаете…
– А сам всё-таки припёрси? – подозрительно глянула на меня домоправительница.
– А я на секундочку, тёть Пелагея, Варю заберу и назад, – я понизил голос. – А завтра вечерком, ждите нас в гости. Мы с дедушкой к вам с ночёвкой заявимся, посидим, Новый год отпразднуем, то, сё…
Пелагея хихикнула, но тут же насупила брови:
– А боярыню на ночь забрать хочешь, охальник?
Слава богам, вмешалась Варя, высунув нос на крыльцо:
– Ой, Федя! Пелагея, корова старая, да что ж ты гостя на улице морозишь-то?!
Варюша у меня суровая. Может и в ухо залепить, если что не так покажется. Не-не, не меня, конечно, это я про челядь.
– Варюш, здравствуй! А я за тобой. Собирайся давай, сейчас к нам отправимся Новый год встречать!
– Вот же… – начала вредная тётка, но получив тычок в спину, пошла собирать хозяйку в дальнюю дорожку, а Варя хитро улыбнувшись, поманила меня в сени.
– Даже не поцеловал, – притворно надула она губки, когда я протиснулся внутрь. – Вредный ты, Федька у меня, совсем не уважительный. Ну что стоишь, улыбаешься? Целуй, давай!
Ой, да с удовольствием!
Варюша была такая мягонькая, округлая, тёплая, что я никак не смог сдержать себя и ограничиться одними поцелуями.
– Развратник ты, Федька, – горячо шептала мне Варюша в ухо, – ну куда полез-то, а? Ну вот что с тобой таким настырным поделать?
Наши поцелуи прервали одновременно с двух сторон. Из дома к нам вломилась Пелагея, а с улицы постучала Маша. Вот так всегда.
– Завтра к вечеру стол накрой, да не жадничай, подготовься, будто как царя встречать собираешься, – наставляла Варя Пелагею.
– Так я и есть царь, – хмыкнул я тихонько.
– Сходишь в отделение к участковому, – продолжала хозяйничать Варя, – скажешь мол, милостиво просим к нам отужинать и отновогодничать. Потом в Немецкую слободу девку пошлёшь – посла ихнего так же к нам позвать…
– Да он, небось, сам припрётьси, – отмахнулась тётка. – Как пожрать на дармовщинку, так гостей сразу полон дом!
– Пошлёшь девку, – с нажимом повторила Варя. – Дура ты Пелагея неотёсанная. Там же – Европы, культура, без галантного обхождения никак.
На крыльце звякнуло, я обернулся. Маша подмигнула и еще раз демонстративно встряхнула корзинку, из которой высовывались два бутылочных горлышка.
Я показал ей большой палец и кивнул. Действительно, пора уже домой.
* * *
– За стол сядем часиков в восемь, – оглашал я регламент, сидя в обнимку с Варей на диване и старательно выдыхая сигарный дым в сторону. – Ничего, Маш, потерпишь. Если совсем невмоготу – сходи на кухню, понюхай там немножко… Посидим, покушаем, выпьем умеренно, а там уже и полночь. Надо потом на гору подняться, около центральной ёлки с народом потусить. Аристофан, тропинку удобную на гору протоптали? Спасательные команды внизу готовы? Ларьки с алкоголем и горячими закусками стоят?
– Без базара, босс, – бес отложил в сторону отполированную медную ложку и потянулся за следующей. – Только тропинка там фиговая, босс. Снег так и сыпет, её типа и заносит реально.
Дед запряг Аристофана помогать начищать посуду. Серебряные ложки бес чистить категорически отказался, а вот медные надраивал с удовольствием, увлёкшись и сосредоточенно сопя пяточком.
– Это даже хорошо, – кивнул я. – Пока долезут до верха, как раз и протрезвеют немного.
– И нам в натуре трезветь что ли?
– Мы, Аристофан, как и положено начальству через потайной ход из библиотеки подымимся.
– Ага, ништяк, босс.
– Мсье Теодор, а вы так и будете в этом… – Маша неопределённо пошевелила пальчиками, – за праздничный стол садиться?
– А что не так? – я удивленно оглядел свою майку и джинсы.
– Праздник же, – устало пояснила она. – Все порядочные люди нарядно одеваются. Хотя… кому я это говорю? Бедная Варя…
– Ты у меня бедная, Варюш? – чмокнул я в волосы свою любимую.
– Ну, не бедная, конечно, – задумалась Варя, – но и особо богатой назвать нельзя. А вот Машенька правильно говорит – на праздник надо нарядиться.
– Спелись девки, – хмыкнул Михалыч.
– Да у меня ничего другого-то и нет, – растерянно протянул я. – Генеральский мундир точно одевать не буду.
– Ишо он меня склерозником обзывает, – фыркнул дед. – А про европейскую свою одёжку забыл?
– Забыл, деда, – я с сожалением снова глянул на свою любимую одежду.
– Иди-иди, Федька, – ткнула меня кулачком Варя, – не лентяйничай. Я хочу чтобы ты у меня самый красивый на празднике был.
– А я сейчас разве не самый красивый? Слышал, деда, как царя тут обижают?
– Иди, Федька, – повторил за Варей Михалыч. – Енто ж – бабы, и ежели им в голову что придёт… Машка! А ну положь сковородку!
– Ладно, – проворчал я, – докурю и пойду. Деда, а где он этот костюмчик-то?
– Сейчас принесу, внучек.
– А сама ты, небось, наряжаться не будешь? – повернулся я к Варе. – Как других эксплуатировать, так всегда пожалуйста, а сама-то?
– А тебе моё платье не нравится? – прищурилась Варя.
– Нравится! – поспешно заверил я, вскакивая с дивана. – Ещё как нравится. Просто прелесть, что платье, что содержимое. Ну, я пошел переодеваться.
* * *
К восьми часам, под недовольные вопли бесенят, я выключил комп и кивнул Дизелю мол, хватит, за стол пора. Заранее подготовленный плейлист с лёгкой музыкой я запустил со смартфона и, пристроив его около компа, провозгласил:
– Ну, наверное, пора!
Ой, как все вдруг почему-то засмущались! А потом и засуетились. Девчонки удрали к Маше в комнату, Аристофан рванул в казарму. Дед тоже поспешно зашаркал к себе, а мы с Дизелем недоуменно переглянулись и, пожав плечами, скромно пристроились на диванчике. Я старательно отводил взгляд от стола, уже накрытого, хотя так и подмывало стащить кусочек колбаски или просто макнуть палец в салат и, смакуя облизать его. Потерплю, куда ж деваться.
Неловкую тишину удачно разбавил своим приходом Гюнтер, торжественно провозгласив:
– Кресло Его Величества!
Два скелета втащили в Канцелярию кресло, поклонились Дизелю, совершенно проигнорировав меня и смылись.
– Гюнтер, присоединишься к нам? – без особой радости вежливо предложил я.
– Увы, Государь, – развел руками дворецкий, – у меня уже запланирована маленькая, но многообещающая встреча.
«Вот и слава богам, только этой кислой рожи нам тут не хватало», – мысленно привычно ругнулся я. Хотя, честно говоря, Гюнтер в последнее время перестал вызывать такое отвращение, как в первые мои месяцы проживания тут.
– Ну, если надумаешь – забегай.
Посидели, помолчали и я взглянул на часы:
– Не, ну ты глянь, уже начало девятого, а только мы с тобой готовы.
– Клац-клац!
– Во-во! Эх, Дизель, один ты, дружище, меня понимаешь!
Первым вернулся Аристофан. В светлом костюме европейского покроя, правда, почему-то в крупную клетку, но самое главное – с позолоченными рожками.
– Я, босс, – горделиво подбоченился бес, – Олень-золотые рога в натуре! Типа костюм такой маскарадный.
– В натуре олень, – хихикнул я. – Только в клеточку.
Бес хотел было обидеться, но тут вернулся Михалыч. Тоже в европейском, только строгом таком, щеголеватом сюртуке, сапожках, с заправленными в них брюками и, что совсем непривычно – с аккуратно расчесанной бородой.
– Ну, деда… – я в восхищении развел руками, – на улицу не выходи – девки на части разорвут!
Бесенят дед переодевать не стал, только напялил каждому черные матерчатые очки и широкополые шляпы, да еще и на боку у каждого висело по крохотной шпаге.
– Зорро? – понимающе кивнул я, а бесенята отсалютовали мне шпагами.
Я думал, что меня уже больше ничем удивить не получится, но тут наступил черёд выхода девчонок.
Маша появилась, хотя и в чёрной коже, но не в привычных брючках и жилетке, а в настоящем платье, да еще со шнуровкой спереди от самого главного женского достоинства – груди и аж ниже пупка, да такой свободной, что её белоснежное тело так и ослепляло, соблазнительно показывая кусочки себя то тут, то там.
– Где мои семнадцать лет? – вздохнул Михалыч, а Аристофан только присвистнул.
Олёна не стала мудрить и нарядилась в простое европейское платье, но с та-а-аким декольте… Я стал лучше понимать Никиту.
Я ожидал нечто подобного и от моей Вари, но из Машкиной комнаты вдруг выскочила обычная такая девчонка, каких я с удовольствием провожал глазом в своём времени.
Вот скажите, как они в этом времени умудрились сшить самые настоящие джинсы? Ну, не настоящие, конечно, но с заклёпками и даже потёртые в нужных местах. А на простом сером свитере, как раз там, где грудки сильно оттопыривали его, шла надпись в две строки:
«WINDOWS
MUST DIE!».
Сказать, что я был очарован и тронут – ничего не сказать.
Теперь уже дед восторженно присвистнул, а Аристофан прохрипел тихонько:
– Везет же боссу конкретно.
Бесенята завизжали и запрыгали вокруг Вари, Дизель клацнул восхищенно и забыл вернуть челюсть на место, а я, вправив свою, закрыл наконец-то раззявленный рот и горделиво приосанился. А потом скрутил сразу две фиги, потыкал ими в коллег и побежал переодеваться обратно в джинсы и майку, оставив смущенную, но довольную Варюшу, наслаждаться произведенным эффектом. У двери в свою комнату я, правда, не удержался и оглянулся полюбоваться на её упругую попку, туго обтянутую джинсами. Какой еще Новый год?! Пора уже спать ложиться!
Царь-батюшка, заявившийся, пока я переодевался, нарядами нас не порадовал и даже дежурный кожаный плащ не накинул. Он просто сидел в кресле в длинном халате, с нацепленной в качестве маскарадного элемента, дедморозовской бородой на тесёмочках.
– Класс, Ваше Величество! – я показал ему большой палец. – Ну, милые дамы и совсем не милые господа, пора за стол, пока Государь весь оливье в одиночку не умял!
И вот только теперь наступил момент истины, то долгожданное мгновенье, к которому я готовился более полугода, то астральное осознание многогранности мира, слияние с вселенной, острое чувство своего единения с ней, глубокое погружение в бездну космоса и полное отрицание тёмной материи вкупе с тёмной же энергией, ибо сейчас для меня всё озарялось божественным белым светом великого познания: я поднёс ко рту первую ложку оливье.
Я понюхал салат раз, другой, потом запихнув его в рот, прикрыл глаза и стал медленно жевать, внимательно прислушиваясь к ощущениям.
Канцелярия затаила дыхание, только Кощей фыркнул, да бесенята тихо завыли от нетерпения. Я их понимаю. За эти полгода я умудрился всех достать этим оливье и теперь коллеги с надеждой смотрели на меня, в ожидании чуда и избавления их от постоянных рассказов о составе, вкусе, запахе и подробных отчётов о попытках неутомимого Иван Палыча, подобрать-таки нужные пропорции для майонеза.
Я тщательно пережевал, проглотил, открыл глаза, медленно обвёл взглядом присутствующих и широко улыбнулся:
– Оно самое!
И потянул к себе всю миску с оливье.
А через минуту я уже возмущенно орал, прижав миску к груди и обхватив её двумя руками:
– Да это совершенно не съедобно! Вы точно такое есть не будете!.. Убери лапы, Аристофан, не доводи до греха!.. Деда, ну вот ты куда лезешь?! Кушай свою морковку, она от склероза помогает! Не дам! Брошу всё и в Турцию эмигрирую, но не дам!.. Не трогайте салатик, гады!!!
Варя гладила меня по руке, Маша фыркала над шпинатом, Олёна утаскивала с тарелки Аристофана большой аппетитный кусок мяса, Аристофан же, вцепившись в край миски с моим салатом, орал мол, «делиться надо в натуре!», Михалыч пытался образумить меня «да вон, Федька, в углу цельное ведро с ентим салатом стоит!», Дизель в полном восторге клацал челюстью в такт «Джинг белс» на смартфоне, бесенята вопили от счастья и прыгали на коленях Кощея, а сам царь-батюшка задумчиво улыбался и разглядывал нас сквозь бокал с перекатывающимся от края к краю, коньяком. Праздник начался.
Через час к нам присоединился и Калымдай, удравший с семейного торжества у Агриппины Падловны, но, к сожалению, обещавший Тамарке вернуться еще до полуночи.
А еще через час в Канцелярию ворвался взмыленный бес из Аристофановой банды:
– Горыныч прилетел!
Мы рванули на выход. Я свистнул по пути четверке скелетов, шатающихся в коридоре без дела и они, подхватив кресло вместе с царем-батюшкой, проворно потащили его за нами.
На улице мы облепили Горыныча со всех сторон:
– Здорово, Горыныч!
– С наступающим, змеюка ты подколодная!
– Ах, какой шарман!
– Холодно, блин, – пропищала левая голова. – С наступающим, бандиты! А мы вам к праздничку апельсинов с мандаринами привёз!
– Спасибо, дружище! – обрадовался я. – Очень кстати!
– А ну-ка, пульни в натуре, Горыныч, – попросил Аристофан, – конкретно ради праздничка!
Он влил в каждую пасть по бутылке и Змей, довольно заурчав, запрокинул головы и выдал три струи пламени, закрутившиеся в высоте в мощный огненный столб. На вершине Лысой горы радостно заорали ранние гуляки.
