Анастасия Волкомир
Король Дебрей
Дядя был полностью погружен транспортом и даже не смотрел в нашу сторону. Казалось, он сам перебирал какие-то выводы из головы, не вникая в ситуацию.
– У нас, мужчин, время идет иначе, чем у вас.
– Ах, так! Интересно, а какая возрастная разница у вас с Наташей?
– В наши отношения не лезь! Ты в них ничего не смыслишь.
– Ах, да, точно. Куда мне там до вас – взрослых.
Артур растеряно смотрел то на меня, то на дядю: – Я думаю, что вы тоже ничего не понимаете в наших отношениях. – Он пытался скрыть свои колебания, но дядя Алик был сильным противником, не то что «Мышка».
Тот в ответ хмыкнул: – Яйца курицу не учат.
– А еще неизвестно что было первым: яйцо или курица. – Встряла я, за что была награждена испепеляющим взглядом. – Ты ничего не знаешь и не понимаешь, о чем говоришь.
– И что же я должен знать?!
Проглотив стоявший в горле ком, я начала впопыхах объяснять ему и про пруд, и про забор, и про дорогу…
– Ты знаешь, он… он даже ради меня мармеладки покупает. Просто так. Его вся местная детвора любит. Королем называют… ну, почти…
Тот выслушивал меня, не скрывая раздраженный вид. Это обижало меня.
– То есть… я ради какого-то 12-летнего мальчишки клянчил те доски?
Я кивнула. У Артура перехватило дыхание. Он-то ведь не знал, откуда все взялось, а теперь картина стала проясняться.
– Прекрасно. – Продолжил он: – Прелесть просто. Между прочим, если бы не ваша халтурка, мне бы не пришлось бегать за Наташкой.
– Она-то тут причем?
– Потому что, я уже говорил, она – бухгалтер. И отчеты по стройматериалам все у нее.
Я сначала даже растерялась, но присутствие Артура добавляло мне сил, и я демонстративно стиснула зубы.
– То есть, ты еще этим потакать смеешь? Ты мог отказаться от моей просьбы и ни за кем не бегать.
– Видимо надо было!
Я громко выдохнула. Поднимался ветер. На улице стало заметно холоднее.
Дядя же завел мотоцикл.
– В следующий раз, когда что-нибудь придумаете, вы хотя бы ставьте меня в известность. Ваша самодеятельность может выходить кому-то боком, между прочим!
– Да ты же даже не посмотрел на этот забор!
– И правильно сделал!
Я застыла на месте. Губы беззвучно шевелились. Холода я уже не чувствовала. Я знала, что все это время Артур обращал внимание на меня. Мне было больно от его беспокойства, поэтому я не отводила взгляда от дяди.
– И мармеладок от меня не жди, – продолжил он: – тебе есть, кому искать эту птичку.
Я смотрела ему вслед, проглатывая слезы.
Такие выпады с его стороны – были для меня болезненными.
– Не воспринимай это близко к сердцу. – Сказал Артур, положив мне руку на плечо. – Может, у него день не задался?
– У него каждый день не задался. Просто, я поняла это только сейчас.
Он шумно вздохнул.
– Извини, я пойду домой. Да и ты тоже иди. Кажется, дождь собирается.
Я не успела ничего сказать, как уже провожала взглядом Артура.
Останавливать его, а уж тем более звать в гости, было бессмысленно. Ни у него, ни у меня не было настроения.
***
Я, как обычно, заперлась в комнате. Правда, валяться на кровати и страдать в одиночестве я не собиралась. У меня был план по примирению с Артуром. Глупая и мелкая, как выразился дядя Алик, самодеятельность, но это все, что я могла сделать. Для этого мне нужны были крючок, мотки ниток и целая ночь впереди.
Мама пришла довольно поздно, почти в полночь. Я не задавала вопрос: Почему? Она все равно не ответит…
Она стучалась ко мне, но я не вышла. Я должна осуществить задуманное.
***
Я вышла из комнаты ближе к обеду.
Приготовившись выйти из дома, я даже не успела обуться. Мать перегородила мне дорогу. Я уже даже не дрожала. Да, меня била тревога, но желание уйти отсюда как можно скорее перебивало даже чувство голода и недосыпа.
– Нам нужно поговорить.
Что ж, хорошо…
Мы сели за стол.
– Я давно хотела с тобой поговорить. – Она приняла такой обеспокоенный вид, что мое равнодушие вмиг улетучилось. Мать не смотрела мне в глаза, ее взгляд так метался из стороны в сторону. Она отчаянно пыталась найти в близ стоящих предметах подходящее слово, чтобы начать. – Это насчет твоего отца.
Теперь мое сердце стучало быстрее.
– Я… понимаешь, я ведь была совсем молодая, как ты. Совсем ничего не соображала…
Дальнейшие рассуждения я слышала довольно плохо, то ли от сонливости, то ли мое чувство самосохранения просто решило замылить весь этот словесный вихрь. Единственное что я поняла из всей этой россыпи случайных рассказов, что оказывается мой отец… воспользовался ей…
Удивительные открытия в мои, еще не созревшие, года.
Даже думать ни о чем не получалось.
Хотелось перевернуть стол, разнести всю кухню, побить посуду, и прочее содержимое шкафа. Я представляла свою истерику в голове, смаковала каждую секунду, словно замедленные сцены из кинофильма, но ни единой эмоции я так и не выказала. Я могла бы осуществить это наяву, но меня останавливала бабушка. Сейчас только она оставалась моим голосом рассудка и хладнокровия, раз уж дядя теперь отдалился от меня.
Пауза не нарушалась.
Теперь, когда она посмотрела мне в глаза, я поняла, почему так не люблю этот светлый синий оттенок, что достался мне по наследству. Было в этом цвете для кого-то и небо, и море, но для меня – холодная глыба льда.
Вечная. Непробудная. Мерзлота…
– Это самая ущербная история, которую я когда-либо слышала…
С этими словами я медленно вышла из кухни и направилась к выходу.
Она шумно дышала.
Какая жалость, я не оправдала ее надежд…
Правда, это чувство не пробирало меня.
В последний момент она загородила собой дверь. Что-то кричала, пыталась мне заново внушить свои идеи. Она что-то говорила про какого-то мальчика. Я даже сначала испугалась, но позже я поняла: под описание скорее подходил Боря, не Артур. Мама даже не пыталась узнать, кем он мне приходится. Это ей было неинтересно. Она уже сделала для себя выводы, других ей не надо. Ну и что-что, а та сама с ним на кухне любезно беседовала и кокетничала, как мне удалось узнать из всего сумбура. Главное, чтобы я не делала этого.
Я не пыталась вступать с ней в контакт. Это бесполезно. На любой аргумент у нее будет оправдание.
В дом вошла бабушка, вероятно, услышав истошные крики дочери.
Она имела испуганный вид, часто дышала, словно спешила к нам. Быстро оглядев нас с головы до ног, она спросила: – Что происходит?!
– Ты в курсе, что твоя внучка шляется с кем попало?!
Та с облегчением выдохнула и посмотрела на меня. Я кивнула ей, дав одобрение.
– Ах, ты узнала все-таки про Артура. Ну, рано или поздно ты…
– ПРО КАКОГО ЕЩЕ АРТУРА?!
Ее крик потряс стекла в окнах.
– Ну, как же… мальчик здешний. Мне Рина про него много рассказывала…
Она бегло объяснила всю ситуацию, и мне становилось легче. Если бы это все размусоливала я, стало бы только хуже, а бабушка, пусть и сомнительный, но все же авторитет для нее.
Мать медленно, не без излишнего драматизма, села на диван.
– Так… вот как… – Она тряслась, прерывисто дышала, а лицо и вовсе окрасилось синеватым оттенком. – Значит, детям голову морочишь… Значит, решила что ровесники тебе не по зубам, переключилась на что-то полегче, да?! Та-а-ак… в отца пошла, значит… ДА ЧТО Б НОГИ ТВОЕЙ В ЭТОМ ДОМЕ…
Раздался шлепок.
Вся картинка застыла в моем сознании: бабушка влепила ей пощечину.
Она часто моргала. Слеза медленно катилась по ее щеке, а сама пустым взглядом смотрела в одну точку. Очнувшись, она потрогала покрасневшее место, впрочем, ладонь быстро опустилась.
«Почему?» – такой вопрос выражало ее лицо, ранее не знавшее боли.
– Теперь мне с тобой нужно поговорить. – Твердым голосом сказала бабушка. Она была так строга и холодна, что ее чистый и светлый образ, плотно засевший в моей голове, мигом растворился. Такой жесткой я не видела ее никогда. Вот теперь беспокойство отдавалось сильным стуком в моей груди и пульсирующей болью в висках.
Она повернулась ко мне и, как ни в чем не бывало, улыбнулась: – Иди, Риночка. Погуляй, пока погода хорошая.
Эта резкая перемена удивила меня еще больше, но оставаться не хотелось. Я кивнула и ринулась прочь, наспех обув кроссовки вместо сапог, забыв о вчерашнем дожде.
Что было дальше, я узнала несколько позднее, когда мы сидели бабушкой на скамейке в одну из летних ночей, уставившись на небо. Пожалуй, я нарушу хронологию событий, чтобы кратко объяснить дальнейшие отношения между ними, да и мной тоже.
Пока меня не было, бабушка достала тот старый альбом.
Указывая на дедушку, она рассказывала, как познакомилась с ним, где гуляли, о чем разговаривали. Не упустила и тему, как ее рождения, так и остальных сестер.
– Он не виноват в том, что он умер. Никто не виноват в этом. И ты тоже.
Так она сказала…
– И знаешь, – продолжила она: – а я ведь старше его.
И это было чистой правдой. Тому суровому мужчине на фотокарточке было 20 лет, а девушке, которую уже нынче не узнать – 27…
***
Дверь открыла Марина, не скрывая удивления.
– Неужели на прием?
– Прости, но нет.
– Какая жалость! Ну, заходи.
В доме было по-прежнему темно, но сейчас это можно оправдать плохой погодой. На улице моросило, «предвещая бурю», но дальше, чем поддразнивание, дело не заходило.
В носках чувствовалась неприятная влага. «Зря дала волю эмоциям, надо было хотя бы выйти с холодной головой». Еще этот зеленый свитер. Он так неприятно «кусался», что хотелось снять его и выкинуть по дороге, но нет. Не сегодня. Сейчас он должен напоминать мне о моей ошибке.
– Артур наверху, но сначала давай познакомимся с бабушкой.
Я неосознанно вздрогнула. Сейчас я разгадаю еще одну тайну. Это взбудоражило мой разум.
Мы прошли на кухню, что находилась за лестницей. Комната также была омрачена темными красками грядущего ненастья.
Она сидела в инвалидном кресле.
Вся сухая, тоненькая, с угловатыми чертами лица и большими выразительными глазами. «Ни о каком радушном приеме не может идти и речи» – подумала я. Даже от «Мышки» худо-бедно веяло чем-то весенним, легким, свежим. Пусть только внешне. Взглянув же на бабушку Артура, я почувствовала, что никаких лестных слов в свой адрес я не услышу. Какая уж тут загадка, если ты – нежеланный гость.
– Мамуль, это – Рина, она мне помогает курсовую писать.
Та кратко сделала одобрительный жест.
Оглядев меня с голову до ног, она сделала емкий вывод: – Получается?
– Конечно, – улыбнулась Марина: – тут целый букет. Есть над чем работать.
Я вспыхнула.
Несколько позже до меня дошло, насколько они похожи внешне, даже одежды такие же темные, и насколько разные внутри.
– И много предстоит? – Ее голос был таким хриплым и резким, как у тех врановых птиц, что кружили над крышей.
Марина пожала плечами: – До конца лета, наверное. Хотя его и не так уж много осталось. Кстати, Рин, это моя мама – Аграфена Сильвестровна.
От такого имени стало еще холоднее, хоть место на кладбище заказывай. Благо, оно тут как раз неподалеку. Можно сразу вперед ногами отсюда выносить. Будто в Чеховские времена попала. Если спрошу, почему тут так темно – как пить дать, ответят, что это траур по их жизни.
Сама же Аграфена одобрительно кивнула.
– Как давно… вы тут живете, Рина? – Спросила она так медленно, что я на минуту потеряла дар речи.
Я была тверда, даже не зевнула ни разу: – Всю жизнь.
– Значит… в городе не бываете?
– Почему же? Бываю.
– И как вам… здание… местной администрации, Рина?
Она так неприятно выговаривала мое имя, что я даже на секунду пожалела об отсутствии уменьшительно-ласкательных форм. Теперь, должна признать, это раздражало не так сильно.
– Красивое. – Я решила поступить таким же методом, дабы не сказать что-то лишнее.
– И это… все? – Аграфена Сильвестровна смотрела на меня исподлобья.
Я не нашла ничего более подходящего, как пожать плечами.
– Не густо. – Нарочито грозно заключила она. – Я ожидала чего-то более выразительного.
Тут подключилась Марина: – Маман, ну перестаньте. Не каждый должен вглядываться в это пристанище. И вообще, мама, ну кто задает такие вопросы при знакомстве?
Меня удивлял ее тон. Она будто объясняет ребенку какие-то математические задачки: голос плавный, все фразы наводящие на определенную мысль, никакого колебания.
Она утихла, послушав свою дочь, но взгляда от меня не упускала.
– Что ж… удачной работы… Какая жалость, такая молодая, а столько проблем? Как же… это тебя так… угораздило.
Чувствуя, как кровь закипает в моих жилах, я неосознанно выпалила: – А кому сейчас легко? – Все бы ничего, вот только смотрела я на ее ноги. Какая проницательная семья, все то, что должно быть в тайне – обязательно заметят.
Она не успела ответить мне, Марина увела меня ближе к лестнице.
– Это было грубо?
– Это было предсказуемо. – Ответила она: – Беги наверх, пока она не видит, а я – к себе.
Я шагала так, чтобы ни одна половица не заскрипела. Не знаю почему, привычка должно быть.
Дверь в его комнату была закрыта. Все произошедшее ранее оставило на мне след. Потому в сердце таилась мелкая тревожность. Я стояла и втягивала воздух, пытаясь успокоиться.
Тук-тук-тук.
Дверь открылась.
Связанная рукавичка-зебра заглянула в комнату. Я услышала сдавленный смешок Артура.
– Добрый вечер, др-р-рузья! – Тихим криком, дабы не привлекать внимание ненужных свидетелей, проговорила зебра, будто та звезда на сцене. – Я не слышу: Добрый вечер-р-р!
– Добрый вечер! – Улыбаясь, ответил виновник торжества.
– Начинаем наш концер-р-рт!
Я не смогла вспомнить ни единой веселой песни в голове, поэтому небрежно пропела старый хит Ричарда Литтла – «Тутти-Фрутти», который часто слышала у отца в машине.
Когда Артур засмеялся, я вошла в комнату.
– Не отвлекла тебя?
– Нет, ты очень вовремя.
Он сидел за столом, листая книжки. Дома ему скучно, это очевидно, а гулять погода не позволяет.
– Как ты прошла мимо бабушки?
– Не прошла. Мне Марина открыла, а потом она нас познакомила.
Артур удивился: – И ты вышла целой и невредимой?
Я могла бы рассказать ему про неуместные замечания, но так не хотелось. Атмосфера и так наводила тоску.
– Ну, все зубы на месте… Вроде…
– А это у тебя откуда?
– От верблюда! Прямо из Африки!
– Не, серьезно?
Я сняла рукавичку. – Не знала, чем тебя порадовать. Так что, это – тебе.
Потрепав игрушку за черно-белую гриву, он перенял эстафету.
– А как меня зовут? – Спросила зебра.
– Ну, пусть она будет… просто Зёброй.
– Зебра-Зёбра? Тавтология!
Я пожала плечами: – Ну, у Волка из «Ну, погоди!» в свое время это прокатило.
– Подожди, – сказал Артур: – … получается, он будет только у меня? Тебе совсем ничего не остается. Может, он все-таки будет твоим?
Я улыбнулась и достала из кармана рукавичку-жирафа.
– Это его друг! Чтобы Зёбра никогда не был одинок!
Артур засмеялся. – А можно я его назову?
– Давай.
– Пусть он будет… Голиаф! Жираф-Голиаф!
– Мне нравится это имя! – Сказала пятнистая игрушка со смешными рожками.
Какое-то время мы поиграли с ними, разыгрывая разные сценки. Дождь за окном усилился, да и без этого домой идти совсем не хотелось.
– Мне кажется, даже если каждому человеку в лицо рассказать, что я чувствую, ничего не изменится. – Разоткровенничалась я. – Что сейчас, что через года, меня никогда не перестанут считать ребенком.
Артур задумался.
– А зачем им рассказывать об этом?
Я пожала плечами, отведя взгляд на полку. Коллекция пополнилась еще некоторыми разноцветными фигурками. Зеленого, как ни странно, не было. Может быть, птеродактиля на самом деле не существует? Его специально нарисовали во вкладыше на радость маркетинга и злобу доверчивым детишкам?
– А как иначе поступить? Что вообще нужно такое сделать, что тебя не воспринимали тем, кем ты не являешься?
– Можно поделать кучу опрометчивых поступков.
– Например?
– Дружить не с теми людьми?
– И быть несчастной?
– Палка о двух концах. Либо одно, либо другое. Двух сразу не дано. Даже в сказках всегда чем-то жертвуют. Вот хищники: ты либо добываешь еду, невзирая на ценность другой жизни, либо добывают тебя.
Я тяжело вздохнула. – Тогда, быть может, и сейчас все не так уж плохо?
– Было бы неплохо, ты бы не думала об этом.
День близился к концу. Серое небо окрасилось темно-синими красками.
Я хотела что-то сказать, но внезапно в окно прилетел небольшой камень. Стекло даже не треснуло, но звон потряс нас обоих.
– Никого. – Сказал Артур, задергивая штору: – Странно, это вряд ли было случайностью.
– Может, ребятня из той компашки балуется?
– Не думаю. Хотя, не исключаю.
На улице зажигались фонари.
– Надо идти. Дома ждут.
Артур кивнул.
Дойдя до двери, он окликнул меня: – Рин!
– М?
– Знаешь, что говорит лампочка, когда достигает своего накала?
Я невольно усмехнулась: – Ну?
– Надо как-то выкручиваться.
Глава 10
Всю неделю почти ничего не происходило.
Мать ходила по дому с непонятным для меня выражением лица. Она будто злилась на что-то (или на кого-то), но держала все в себе. Непривычно как-то, даже страшно. Я слишком привыкла ждать подвоха.
Однако выпадов в мою сторону больше не было. Даже когда приехали сестры и уселись за стол, я не слышала никаких бурных обсуждений. Все будто язык проглотили. Бабушки и вовсе не было. Она заимела привычку гулять по окраине, что меня даже радовало. Она так привыкла сидеть в четырех стенах, что от этой картины на сердце невольно скреблись кошки.
В будний день мама ушла на работу, и мне все-таки удалось пригласить Артура к себе. Несмотря на крутой поворот в наших отношениях, холодность оставалась, а потому знакомить ее с новым другом – опрометчиво.
Выходя на улицу, я услышала ругань. Это был Алисин дом.
Сначала я стояла около калитки, пытаясь хоть что-нибудь углядеть, но тщетно.
Вмешаться я тоже не могла. Во-первых, я боялась ее маму. Во-вторых, я не знаю причин конфликта. В-третьих, это ничего не изменит.
***
И вот, предвкушая торжественный момент, я внимательно следила за каждым движением Артура.
– Ну, как? – Нетерпеливо сказала я, когда тот отхлебнул чай.
Или сейчас, или никогда. Быть не может, что один и тот же напиток возымел разные эффекты.
Но Артур морщился. – Вкусно.
– Ну, какой вкусно? – Я опустила плечи. – Вижу же, что все не так. Я совсем ничего не понимаю.
Артур в ответ тяжело вздохнул.
Пока я перебирала в голове возможные ответы на сию загадку вселенной, мимо прошла бабушка.
– Что случилось?
Должно быть, она увидела мое поникшее состояние.
Я хотела сказать, что все в порядке, но Артур опередил меня: – Понимаете, у вас чай… не знаю. Он странный. Я такой никогда не пил. Не знаю, как объяснить. Я столько всего попробовал, но все не то.
Та начала размышлять, задавая наводящие вопросы: сколько заваривали, количество ложек, температура. В минуту, когда, казалось бы, все пропало, ее внезапно осенило:
– А сколько ложек сахара ты положила?
И тут мое лицо в мгновенье прояснилось. Ни одной. Я всю жизнь пила чай без сахара. Так получилось. Мать всегда отучала меня от сладкого, а папа просто не задумывался подсластить ребенку кипяток.
У Артура же все было по-другому. Его мама всегда заранее клала рафинад прямо в заварочник. Эту привычку она переняла от своего мужа, а тот от матери. Неудивительно, что в этой семье, что в моей, никогда не задумывались о праве выбора. Ну, а «Мышка» – чистое совпадение. Просто некоторые люди делают одинаковые поступки, даже не будучи знакомыми.
С моих плеч упал камень, и мы долго умилялись с этой ситуации.
Все гениальное – просто!
Артур – просто ребенок, как бы горько это не звучало в моей голове. За все это время, что он был со мной в столь трудное время, я так привязалась к нему.
Теперь, когда я поняла, что даже самый умный человек на земле не совершенен и прочие слабости ему присущи. Я перестала идеализировать его. Да, он оставался прекрасным другом, но забыть о том, что он всего-навсего 12-ти летний мальчишка – было глупо с моей стороны.
***
Все изменилось ближе к середине августа.
Меня, конечно, не покидало чувство тревожности, но в этот день ничто не предвещало беды.
Я, волоча за собой велосипед, искала с Артуром более ровную дорогу для проезда. Выбор пал на дорогу к школе.
«Рина Вагнер – позорная шлюха» – так гласила надпись на гараже, около которого я палила тех парочек.
Я стояла минуту в ступоре.
– Чья это работа?! – Ни на шутку разозлившись, спросил Артур.
Что-то беззвучно пошевелив губами, я не решилась на осмысленный ответ.
– Пойдем отсюда…
– Нет! Мы должны наказать виновника!
– Но я не знаю кто… – Тут я замешкалась.
Тут было два варианта: Алисина компания или Боря. Второй вариант подходил больше всего по одной простой причине: первые вряд ли знают мое имя. Впрочем, если и знают, то не вспомнят.
О самой Алине мысли не было. Ей не за чем вспоминать обо мне, чтобы потом снова стараться забыть.
– Рина?
Я проглотила «комок обиды», что неприятно обволакивал горло. На глазах навернулись слезы. Только-только все начало налаживаться, а жизнь все снова ставит на круги своя.
– Боря… – тихо ответила я: – … больше некому.
***
Первым делом, Артур пытался отмыть эту надпись. Поддавалась она плохо. Хоть и начерчена мелом, но оставляла после себя царапины на ржавчине.
Какое-то время спустя он попросту покрасил стенку. Не знаю где он достал краски. Быть может, учитывая его навыки коммуникации, он договорился с самим хозяином гаража.
Все это происходило без моего участия. Я узнала об этом от Марины, когда та спросила: «Куда Артур уходит в такую рань?» – я в ответ пожала плечами. Потом, ради интереса, мы вышли на эту дорогу. Клеветы не было.
– М-м-м, куртизанка значит. – Усмехнулась она: – Даже меня так не называли. Что же ты такое сделала?
– Самой бы знать. Может, у него больше не осталось мишени?
– А у него была цель?
– Наверное, но я не хочу это знать.
Та стала медленно расхаживать вокруг гаража.
– Значи-и-ит, дело не в симпатии. Уверена?
– Более чем.
– Знаешь, каждый проявляет это по-своему.
– Боря не умеет такое испытывать.
– Причины?
– Никаких. Нельзя дать то, чего нет.
Она стояла, разглядывая меня.
– Ничего удивительного. – Продолжила я: – Я знаю его родителей. Оба душные до невозможности и сына своего всю жизнь воспитывали, словно тот в скорлупе живет: один неверный шаг и бум! Нежная психика маленького мальчика пошатнется.
– Ты так много о нем знаешь.
– Маленький город – это большая деревня. Мы тут все друг о друге знаем, дистанция маловата.
– А о твоей ситуации он знает?
– Разумеется.
– И все равно достает тебя?
Я промолчала.
О личности Борьки (Борислава точнее) можно было слагать легенды. Легенды о величайшей непрошибаемости разума и несгибаемости воли.
– Знаешь, это ведь нельзя так оставлять. С этим надо по-настоящему бороться.
Я посмеялась. – А раньше мы боролись понарошку?
– В каком-то смысле – да.
Я застыла.
– Ну, да. – Продолжила она, – Языком чесать – это не гаражи исписывать. Тут много усилий не требуется.
– Слушай, а ты… точно психолог?
– Не, – вяло ответила она: – только учусь. Это в разы хуже.
В конечном итоге, я показала, где живет Боря. Дома его не оказалось.
– Видно не судьба.
Марина остановила меня: – Подожди.
Та нашарила на дороге какой-то острый не то камень, не то кусок асфальта и начала царапать что-то на гараже.
– Что ты делаешь?!
– Кровь за кровь.
Она сказала это с таким безразличием, что внутри меня что-то перевернулось.
– Разве так нельзя делать?
– Нельзя. А еще нельзя обзываться. Запрещенный прием – знаешь такое? А мы… ну, считай, используем право на месть. Разве тебе не хочется отплатить ему той же монетой.
Меня затрясло. В горле неприятно засвербело.
Я хотела что-то аргументировать, но ничего не приходило в голову. Было так неприятно осознавать правоту серой морали. В противном случае, мы только портим имущество, и это можно исправить, но ничего хорошего в поступке этом нет.
– Марин, пожалуйста, не надо.
Она всматривалась в мои глаза, но на ее лице не было, ни заинтересованности, ни отторжения. Ничего. Будто все идет своим чередом. Ожидаемый план в ее голове – выполнен.
– Ладно, не будем.
Я выдохнула.
На обратном пути я все же решилась спросить: – Ты бы правда сделала это?
Та покачала головой.
– Может быть. Меня ничего не останавливает.
«Интересно, что тогда останавливает меня?» – подумала я.
***
Весь следующий вечер я провела в этих размышлениях.
Посоветовавшись с бабушкой, я решила утром пойти к Боре и разъяснить всю ситуацию. Да, это абсурд. Я знала, что из этого ничего не получится, хоть кол человеку в грудь вбей. Тем не менее, будто по велению всевышней судьбы моему плану было не дано сбыться.
Умерла хозяйка домика на опушке…
***
Я, разгоняясь на велосипеде, спешила проводить ее в последний путь, наспех надев первое, что попалось под руку, лишь бы черного цвета.
Все длилось не так уж долго. Несколько человек, куча детворы, сколоченный деревянный гроб на деньги неравнодушных соседей и такой же надмогильный крест.
Сердце сжималось в груди, но слез не было. Все будто выплакано.
Дети тоже не плакали. Никто не выражал скорби.
Я медленно шла домой, волоча с собой велосипед. Дойдя до опушки, я внимательно рассмотрела дом. Теперь он окончательно опустел. Были слышны громкие кудахтанья квочек, но они снова предоставлены сами себе. Правда, прежнего самоуправства в них уже не было. Да, они носились, чувствуя тревогу, но в пределах дозволенной им территории. Ланселот же поникла совсем. Она, как и раньше, просто сидела в тени, но теперь преисполненная не злостью, а печалью.
«Надо будет покормить их» – подумала я.
Обернувшись, я увидела Артура.
– Я опоздал.
– Не страшно. Главное, что ты о ней помнишь.
– Тебе тоже дети сказали?
– Ага.
– Понятно…
Он стоял в растерянности. Наверное, для него эта ситуация в новинку.
– Что-то случилось?
– Ничего важного. Просто папа приезжал.
– Вот как?
Он кивнул: – Знаешь, я, наверное,… кхм… ты как?
Я пожала плечами. – Грустно.
– И мне.
– Пойдем на пруд посмотрим?
Он согласился.
С последнего похода почти ничего не изменилось, разве что наросло больше травы и вокруг лежало немного мусора. Артур собирал все это с невозмутимым лицом.
Я хотела сказать ему, что это бесполезно, но не стала. Настроение не то.
– А зачем он приезжал?
Артур с шумом выдохнул и покачал головой.
Понятно, что ничего не понятно.
– Он забирает тебя? – Это было первое, что пришло мне в голову.
Артур кивнул. – Узнал, чем я тут занимаюсь, видимо бабушка догадалась, что ты не к Марине ходишь. Говорит, что мне тут не место.
Я всхлипнула. Так и думала, что добром это не кончится.
– Эй, все в порядке?
– Да, просто… Что-то во мне надломилось.
***
В последнее время я стала делиться с бабушкой многими вещами. Она заметно помолодела в моих глазах за эти три месяца. Я даже рассказала о дяде Алике и его необоснованной обиде.
– Маленький мальчик. – Произнесла она вердикт, ни разу не усомнившись в своем мнении.
– А я – похожа на маленькую девочку?
Она задумалась: – Для меня – ты всегда маленькая девочка.
– Нет, бабуль, давай объективнее.
– Ну, внешне – похожа.
– А внутренне?
– А внутренне мы все дети.
– Какая жалость. Я так надеялась услышать что-то противоположное.
Она посмеялась. – Чего ты горюешь? Из-за дяди или из-за меня?
Я покачала головой. – Артур уезжает.
– Ох…
– Мне кажется, что когда он уедет, все встанет на круги своя. Жизнь будет такой же, как и раньше. Мать снова будет внушать мне о вреде противоположного пола. Дядя Алик приедет и не будет слушать меня. Ты… ты снова замкнешься, а о других я вообще молчу. Все плохо, ба. Ничего не меняется. Я тоже не меняюсь.
Бабушка поправила шаль.
– Ну, на мой счет, я бы не была так уверена. – С улыбкой ответила она. – Ну, а за маму твою я теперь в ответе. Так что не так уж и ничего не меняется. Что касается других – это вопрос времени. Главное, что у тебя есть ты. У многих этого не достает, поверь мне. Знаешь, что я думаю? Дядя твой вернется. Снова придет, как всякий ребенок. Может еще и прощенья попросит.
– О нет, не попросит. Он – птица гордая.
– Ежик тоже птица гордая, как говорили в моем детстве, пока не пнешь – не взлетит.
Я посмеялась.
Что-то резко перевернулось в моей голове, словно резко упало давление. Ладони вспотели, на лбу выступила испарина. Осознание предстоящей неизвестности отравляло мое существование. Я не хочу идти в школу, зная, что этот год будет таким, как и прошлый.
– Бабуль, а если мне будет плохо, я могу всегда так разговаривать с тобой?
Она отрицательно покачала головой.
– Плохо не будет. Все самое худшее уже позади.
***
Оставались последние две недели лета.
Мы просто бродили по окраине, почти ни о чем не рассуждая. Каждый день мы кормили куриц и смотрели на недотрогу. Она стреляла, но не так резво. Еще рано.
Артур выглядел не менее поникшим.
– Я тут подумала… Если я смогу починить курятник, может, мне забрать тех куриц себе?
Он оживился: – Тебе помочь?
– Не стоит. Там просто крыша обвалена, ее можно сеткой накрыть. В дедушкином сарае найдется. Да и гвозди тоже остались.
– Отлично. И каждодневные визиты не понадобятся.
Я невесело улыбнулась.
К нам навстречу шел Боря. Вот уж этого я никак не могла ожидать. С другой стороны – на ловца и зверь бежит. Когда-нибудь это должно было произойти.
Тревожность не покидала меня.
Правда, он прошел мимо нас, не забыв одарить меня презрительным взглядом.
Я подумала: «Серьезно? То есть… все вот так просто? Человек даже не пытается никак выйти на контакт? Он настолько не хочет ничего решать?»
Подло. Нет слов.
– Значит, мы только исподтишка можем действовать? – Крикнула я ему вслед.
Он не обернулся.
– Это тот, что надпись написал?
– Ага. – Ответила я Артуру, поджав губу до крови.
Ох, как бы я хотела настучать ему по голове, но знаю, что не смогу.
– Иди домой. – Негромко сказал Артур, не отводя взгляд от фигуры, что вот-вот уйдет за горизонт.
– Что ты…
– Доверься мне.
Не дождавшись моего ответа, он пошел вслед за ним.
Я же стояла столбом. «Пойти или не пойти?… Нет, больше в стороне оставаться нельзя. Я не могу помочь Алисе, так может, Артуру хотя бы помогу?»
И я уже шагнула вперед, но что-то остановило меня.
Я представила, как бабушка, что оказалась позади, крикнула мне: – Иди сюда.
Меня впечатляли ее частые прогулки, поэтому теперь я могла ее увидеть где угодно. Все-таки, факт того, что бабушка вышла в свет – имеет свои побочные эффекты.
В моей фантазии она была непоколебима, как тогда, с матерью: – Ты не можешь исправить все на свете.
– Но… но бабушка! – Говорю я ей: – Они же поубивают друг друга!
– Нет, не поубивают. У них кишка тонка.
Меня окатывает неприятным ветерком в лицо.
– Что ты такое говоришь?!
– Хорошо, иди. Но с твоим присутствием ничего не изменится.
– Но…
– Не могу понять, ты ему не доверяешь?
Я опускаю руки.
– Может, я хотя бы тут подожду?
– Может. – Она снова одаряет меня светлой улыбкой. – Дай им шанс. Если будет хуже – это их опыт, не твой.
Поднимался сильный ветер, разбрасывая по воздуху семена одуванчиков. Я уже и забыла, что почти все отцвело. Желтых цветов давно и в помине не было. Да, приближалась осень, это не остановить. Теперь наступала пора желтых листьев. На душе и без того было много тоски.
