Анастасия Филонова
Люди
– Да успокойся ты, это я, Аркадий Петрович.
Валера, как подумалось Аркаше, облегченно замолчал и расслабился, не препятствуя другу разрезать веревки.
– Ты в порядке? – спросил Аркаша, снимая его с креста.
Валера ошарашенно смотрел на него и не мог ничего выговорить.
– Ладно, потом поговорим, сейчас нужно сваливать поскорее отсюда, – и потянул Валеру в ту сторону, откуда выбежал. Но тот стоял на месте как вкопанный.
– Давай, не дури, нам нужно уходить!
И вдруг где-то в лесу раздался выстрел. Аркаша и Валера подскочили от неожиданности и посмотрели в ту сторону, откуда послышался звук.
– Валим, – вдруг ожил и прохрипел Валера.
И они, поддерживая друг друга, спешно пошли к лесу. Но не сделали и пары шагов, как ноги их запнулись за что-то, и друзья упали. У Аркаши только и успело пронестись в голове, что снова он угодил в могилу. Но, к его счастью, все оказалось намного проще. То, обо что они споткнулись, оказалось оставленными вещами сектантов. Аркаша не раздумывая подхватил их, взял Валеру за рукав и потянул его к лесу.
Наверное, только минут через десять бега по лесу они решились отдышаться. Они оставили позади злополучное кладбище и остановились на небольшой полянке, освещаемой светом луны.
– Господи, – держась за грудь и согнувшись пополам, прохрипел Валера, – так много и так быстро я еще никогда в жизни не бегал.
Аркаша тоже хрипел, упершись в колени. Отдышавшись, они решили проверить, что находилось в сумках. Их было две: в одной лежал запас еды, в другой – паспорта и телефоны.
– Вот это удача, милиция их найдет теперь и воздаст по заслугам, – обрадовался Аркаша.
– Да кто поверит алкашам? – осек его Валера. – Кто вообще нас слушать станет?
В словах его была правда, и Аркаша поник. Действительно, кто вообще слушает их? Кому они нужны? Зачем живут? Что полезного делают? Даже если и захотят сделать что-то нужное, разве кто-то воспримет их всерьез?
– Алкашам, может, и не поверят, но для моего расследования это будет хорошей помощью.
Аркаша и Валера инстинктивно схватились друг за друга и испуганно обернулись на источник звука.
– Да не бойтесь, это я, – из кустов показалась знакомая фигура.
– Олег! Валера, это он тебя спас, – весело пояснил Аркаша.
Олег беспристрастно кивнул.
– А как ты спасся? Мы слышали выстрел. Это ты стрелял?
– Нет. Я заманил их на территорию завода, там были охранники, один из них и стрелял. В воздух. Предупредительный. Дальше я сбежал.
– А как ты нас нашел?
– Подумал, что вы пойдете обратно этим же путем. Дайте хоть посмотрю, что там в этих сумках, – Олег открыл сумки, порылся и удовлетворенно хмыкнул. – Сумку с едой оставлю вам, с документами – заберу себе. Сами-то отсюда выберетесь?
– Конечно, – кивнул Аркаша.
– Ну, тогда прощайте. Спасибо за помощь, – они пожали друг другу руки. – А, знаете, вот еще что, – Олег достал откуда-то из кармана какие-то две штучки, – посвящаю вас в доблестных рыцарей! – и прицепил Аркаше и Валере на куртки по значку. – Не забывайте то, что произошло этой ночью, у вас всегда есть шанс изменить свои жизни, – Олег подмигнул, вдруг освещенный луной, и быстро, так же внезапно как и появился, исчез среди деревьев.
*
Очнулся Аркаша от того, что по нему кто-то бегал. Он открыл глаза и увидел мордочку обнюхивающей его белочки. «Вот и белочка пришла, – подумал он, – вот это я допился». И в тот момент он твердо решил завязать с алкоголем. Он поднялся, прогоняя белку. Рядом лежал Валера, подложив руки под щеку. Его тоже оккупировали белки. Лежали они на той же самой поляне, где произошло прощание с Олегом. Рядом валялись две бутылки крепленого вина и остатки какой-то закуски. Аркаша почесал голову, вспоминая события прошедшей ночи. Вдруг он спохватился, нащупал на груди значок, снял его, чтобы лучше рассмотреть. На груди Валеры красовался такой же. И вдруг как-то тепло и хорошо стало на душе Аркаши. Будто действительно он стал рыцарем. Он прикрепил значок обратно и растолкал Валеру.
– Валера, у нас теперь есть важная миссия…
Валера отбрыкивался и мямлил что-то о том, что еще раннее утро и что он может еще спать и спать.
– Ты что, забыл, что с нами сегодня ночью было?
Эти слова подействовали магическим образом, Валера резко встал, разгоняя белок и нащупывая значок на куртке.
– Так это все взаправду было! – ошарашенно произнес он. – В жизни такое не переживал. Как будто почувствовал дыхание дьявола на своем лице.
– Да ты прямо лирик, – рассмеялся Аркаша.
– Слушай, Аркадий Петрович, а кем ты был раньше? Почему мы все зовем тебя по имени-отчеству?
– Профессором был, работал в универе, доктор физико-математических наук.
– Так вот откуда ты так быстро подсчитываешь выручку за бутылки.
Аркаша кивнул. Они посмеялись, собрали мусор и двинулись к выходу из леса.
Об оставленной под деревом тележке Аркаша не вспомнил ни в тот день, ни в следующий. Только в один из дней, проходя мимо того злополучного места, где все началось, он обратил внимание, что под деревом пусто. И он ничего не почувствовал: ни жалости, ни грусти, ни сожаления, что некогда драгоценная вещь пропала. К его удивлению, внутри были спокойствие и какое-то непостижимое чувство освобождения.
*
Аркаша обвел взглядом всех собравшихся. Сюда, на привычное место пьянки, пришли почти все его более-менее близкие знакомые с района. Было человек шесть. Они расселись кто на бревне, кто на пне, кто на притащенном раскладном стульчике, кто и вовсе просто на земле. Валера подсуетился и развел костер, вскипятил в походном чайнике воду и разлил по кружкам, из которых торчали пакетики с чаем. Аркаша взобрался на самодельную кафедру.
– Друзья! Я собрал вас здесь в это нелегкое для нас время, чтобы призвать нас всех одуматься! – начал он.
Но вдруг синеносый от пьянства Вован прервал его:
– Аркадий Петрович, ты чо тут городишь? От чего одумываться-то? – в голосе слышалось какое-то недовольство.
– Да успокойся ты, Вован, дай сказать человеку, – заступилась та самая женщина, которая придумала шутку о том, что Аркаша будет в очереди за человеком. – Интересно же, не каждый день перед нами кто-то выступает! – и скрестила на груди руки, приготовившись слушать.
Валера в это время под шумок всем всунул в руки по кружке горячего чая. И это пришлось кстати: подул ветерок, принесший осеннюю прохладу.
И тут Аркадий выдал пламенную и страстную речь, рассказал обо всем, что произошло с ним и с Валерой с неделю назад, обо всех душевных терзаниях и поисках, о загубленных жизнях и судьбах, о падении в ад и дыхании дьявола на лице, о плохих делах и воздаянии. Отдельно он выделил необычную фигуру Олега, спасшего и Валеру, и в итоге Аркадия. В конце он указал на значки, украшавшие их куртки.
Он закончил говорить и с замиранием сердца ждал приговора публики. И вот раздались аплодисменты, хлопала та самая женщина, осекшая Вована. Она хлопала и плакала.
– Я и вправду загубила свою жизнь.
Валера подлил ей еще горячего чая, и она охватила ладонями чашку, греясь об нее.
А пламенная речь Аркаши произвела такое впечатление, что следом, оправившись от удивления, встали и захлопали остальные.
– Аркадий Петрович, – чувственно воскликнул Вован, – отличная речь! За это нужно выпить! – и уже полез куда-то в куртку.
– Точно, точно, – подхватил кто-то еще.
Аркадий только покачал головой, мимолетно взглянув на Валеру, у которого загорелись глаза.
– Я решил больше не пить.
– Как так? – кто-то недоверчиво воскликнул.
– Я решил, что хочу жить новой жизнью. Я устал от вечного мрака и неопределенности, я вспомнил, кем я был и кем хотел быть. Уже как неделю не употребляю, – гордо заявил Аркадий.
– И не хочется?
– Совершенно не хочется, до ужаса осточертело…
– Вот это сильный человек, уважаемый… – шепнул кто-то.
*
Олега они больше никогда в жизни не видели. А был ли тот Олег на самом деле? И на самом ли деле были все те события? Или это был только пьяный бред двух алкашей, решивших выпить вечерком в лесу?
Да и бандитов, желающих очистить район от непотребных людей, они тоже больше не встречали. Хотя, кроме Аркаши и Валеры, как оказалось, никто о них даже и не слышал.
ПУТЕШЕСТВИЕ К ИСТОКУ
– Мы должны отрезать тебе язык, – сказал кто-то мне.
«Ну, должны так должны», – подумал я и стал морально готовиться к операции.
– Вы отдаете кошку и язык.
«Какую еще кошку?» – пронеслось в голове. И в подтверждение этих слов мимо пробежала пушистая кошка. «Неужели за это животное мне отрежут язык? И как я буду жить без него? Как говорить? Как есть?»
– Вообще-то, мой язык мне еще нужен, не отдам его, – ответил я.
– Так и быть, – отозвался кто-то, и я почувствовал облегчение, – но молчи, иначе лишишься кое-чего поважнее языка.
«Хм, и что же может быть важнее моего языка?» – на этих мыслях я проснулся.
«Бред какой-то», – подумал я, выключая будильник.
Настал новый день, к девяти я должен быть на работе, и это огорчало. Я ощущал себя хомяком в колесе, которого в жизни ничего не ждет, кроме этого самого колеса. Ничего нового. Абсолютно. И мои мысли вернулись ко сну. Он был настолько реалистичным, что все действия в нем, казалось, происходили взаправду. Внутри жужжало неприятное ощущение: слова звучали слишком убедительно, чтобы не считаться с ними. А я уже не раз убеждался, что мне нужно обращать внимание на подобные знаки.
Я позавтракал, умылся, оделся и вышел на улицу.
– Молодой человек, а не подскажете, который час? – обратилась ко мне женщина среднего возраста. И вдруг в голове сами собой возникли слова «молчи, иначе лишишься кое-чего поважнее», я промолчал и побежал скорее, опустив глаза.
– Хам! – послышалось мне в ответ. – Сложно сказать было, сколько времени?!
Ее крик с каждым шагом становился все тише. А я бежал, подгоняемый ветром. «И кто же здесь хам?» – думал я, вбегая в двери офисного здания.
На все приветствия я отвечал кивком головы или взмахом руки, но рот открыть и заговорить я все еще боялся – слишком большое впечатление произвел на меня сон.
Я уселся за свой компьютер и открыл недавно начатый проект. Всего-то и нужно было написать код одной социальной программы. Займет это все не больше недели. Я размял пальцы, хрустнул каждым по очереди и принялся за дело.
Время шло к обеду.
– Эй, дружище, хочешь, вместе кофейку выпьем?
– Я за, – бросил я своему приятелю Кириллу, не отрываясь от монитора.
И вдруг что-то заклинило, коротнуло, мой и Кирин компьютеры погасли и странно зашипели. А потом из них появились струйки дыма.
– Вот черт! – закричал он. Побежал к рубильнику и отключил электричество на этаже. А после накрыл пледом свой компьютер. Я сначала опешил, но скоро пришел в себя и тоже засуетился, помогая Кириллу.
– Перепад напряжения, видимо. Очень странно, – чесал затылок мой коллега. – Ты успел все сохранить?
– Да, – кивнул я, и вдруг из потолочной лампы вылетел сноп искр. Мы присели, закрывая головы руками.
– Очень странно, – снова произнес он, – ты посторожи здесь, а я сбегаю в другие отделы. Может, нужно вызвать электриков, – и убежал.
Оно и лучше. Я хоть смогу прийти в себя. Неужели это все реакция на мои слова? Но этого же не может быть! Такого не бывает в реальной жизни!
«Бежать! Срочно бежать отсюда!» – эта мысль словно стрелой пронзила мою голову. Я схватил свои вещи и выбежал в коридор. Идти прямым путем через общий лифт нельзя! Если со мной кто-то попытается заговорить, может случиться непоправимое! И я юркнул на служебную лестницу. Пара пролетов вниз – и я оказался на заднем дворе. Я пулей выбежал с территории, чтобы меня никто не успел окликнуть. Так я оказался в парке на берегу реки, сел на лавочку, отдышался.
Надо кому-то позвонить. Я достал телефон и задумался: а кому? Кому я что скажу, а вдруг что? Но написать-то я могу! Но кто же мне поверит? А вдруг я все выдумал, а вдруг то, что произошло в офисе, просто совпадение? Наверное, я просто не выспался, и мне теперь мерещится всякое.
Я потер глаза, подсознательно надеясь, что весь негатив уйдет. Надо проверить. Огляделся по сторонам и крикнул мимо проходящему мужичку:
– Извините, а время подскажете?
Мужичок повернулся, чтобы ответить, и тут на полном ходу в него врезался велосипедист, они оба полетели кубарем. Кто-то закричал. Поднялась шумиха, прибежали люди, стали помогать. Я в шоковом состоянии поднялся посмотреть, что там происходит, видимо, дело было плохо – кто-то звонил в скорую.
– Вы видели, что там произошло? – обратилась ко мне подбежавшая женщина.
И я не задумываясь ответил «да». И тут велосипедист очень громко и злостно закричал. И я припустил с того места, только и услышав что-то о том, что велосипедисту сломали ногу.
Я нашел укромное местечко и стал набирать сообщение.
«Инна, происходит что-то странное! Я не могу говорить, каждый раз случается какая-нибудь катастрофа. Я думаю, это очень сильно может навредить всем окружающим и даже моим близким. Мне нужна помощь!» Я уселся на лавочку и стал ждать ответ. В голове не укладывалось, как такое вообще возможно…
Зазвонил телефон. Это была Инна.
Господи, я же написал, что не могу говорить, скинул. Она звонила второй раз, третий, я все скидывал и скидывал. Я так не хотел, чтобы с ней случилось что-то непоправимое. Это все тот проклятый сон, я не хочу терять что-то важнее своего языка! Раздался звук пришедшего сообщения: «Если ты хочешь меня бросить, так и скажи! А не уходи от разговора!».
Я стал писать ответ.
«Я этого не хочу! То, что я не могу разговаривать, – это правда. Я уже три раза попытался, и три раза случилась беда. Мне сегодня приснился сон о том, что я могу потерять кое-что важное, если заговорю. Я не хочу, чтобы и с тобой случилось что-то плохое».
«Какой-то бред ты несешь. Какой сон!? Меня достали твои странности! Ты просто ищешь повод порвать со мной или пытаешься сделать так, чтобы я сама тебя бросила! Так вот, с меня хватит, не разговаривай – я устала от твоих выдумок», – написала она мне в ответ.
Видимо, кто и искал повода порвать отношения, так это она. Но оно и к лучшему, теперь мне не придется перед ней оправдываться, и с ней точно ничего не случится.
Нужно успокоиться и все обдумать. Я пару раз глубоко вдохнул и шумно выдохнул. Мысли не хотели упорядочиваться и раскладываться по полочкам, такое чувство, что они существовали одновременно, скучивались, переплетались, перепрыгивали одна в другую. Их бесконечное течение и появление представлялось мне длинной змеей, кусающей себя за хвост, а оттого не имеющей ни конца, ни края.
Но на самом деле: может ли такое быть? Рассудок отчаянно твердил: нет. А раз нет, то все это роковые случайности. Просто день не задался.
Я встал и направился к своему дому. По пути спланировал, что напишу начальству, отпрошусь на пару дней, – нужно привести нервы в порядок. Щелкнул ключом в замке, открыл дверь в свою квартиру. И услышал какое-то копошение из ее глубины.
Не может быть! Вот их-то сейчас и не хватало!
– Когда Рома вернется, поговоришь с ним об этом, – раздался с кухни голос матери.
– Обязательно! – ответил голос отца.
Я тихо стал закрывать дверь, пока они не решили выйти в прихожую, – вернусь, когда их здесь точно не будет. Но я не успел.
– Ромочка, это ты уже вернулся? – из-за угла вышла невысокая женщина – моя мама. Я замер в одной позе, ни туда и ни сюда. – Чего ты так крадешься? – продолжила она.
И тут с кухни вырулил папа.
– О, Ромка, привет, я вот нашел те самые документы! – и бросился ко мне, тряся какими-то бумагами. Что за те самые документы, я в упор не мог вспомнить.
Я отрицательно повертел головой, но мама меня уже втащила внутрь, а папа за моей спиной захлопнул дверь.
– Вот, сыночек, я же говорила тебе…
– А эти документы ты просил, я все проверил, – радостно перебил ее папа.
– Сейчас не время! Оставьте меня, у меня проблема! – вдруг не выдержал я.
– Что за проблема? – схватилась за голову мама.
– Я не могу говорить! – и в страхе схватился руками за лицо, думая, что вот-вот произойдет какое-то несчастье.
Но несчастья не произошло. Я с недоверием выдохнул. Но мама не унималась и требовала у меня разъяснений.
– Да несчастья случаются, если я говорю! Вот что! Я сегодня из-за этого ушел с работы! – я перевел взгляд на отца и понял, что выдохнул с облегчением рано. Тот побледнел, оперся спиной на стену, как-то странно держась рукой за грудь, а через пару секунд нашего замешательства стал сползать на пол.
– Звони в скорую! Это опять приступ! – закричала мама. Я вытащил из кармана телефон и стал было набирать номер скорой, но одумался – ведь я не смогу им ничего сказать.
– Я не могу с ними говорить! А вдруг!.. – и телефон выскользнул из моей руки и разбился о пол.
Я схватился за голову. Мама уже набирала номер и со слезами кричала в трубку. В это время я помог отцу сесть в кресло. Мой бедный папа, не достойны вы такого сына, как я. Из комнаты вышла мама и бросилась к отцу, потом открыла свою сумку, стала искать какие-то таблетки, приговаривать что-то под нос. Я отшатнулся. Она вдруг подняла глаза на меня, наши взгляды пересеклись. Она меня ненавидела, я видел этот злой укор в ее глазах, она винила меня. Не верила, но винила. Где-то глубоко в душе она знала, что я во всем виноват. «Прочь! Прочь!» – кричал мне голос в голове. И я молниеносно выбежал из квартиры.
И мчался, мчался куда глаза глядят. Прогремел гром, у меня заложило уши, рядом стоящие машины запищали сигнализацией. Я замер от неожиданности. Выбежавшие откуда-то дворовые коты пронеслись мимо так стремительно, что чуть не сбили меня с ног. Начался ливень. И я опомнился. Опомнился, но не двинулся с места. Вода сплошной стеной лила вокруг, я промок до нитки. Сверкали молнии, гремел гром, шумела вода, улица опустела. Я был один в центре бушующей стихии. Не было ни мыслей, ни чувств, ни каких-либо желаний – все оставило меня. Я даже перестал желать разобраться с тем, что происходило со мной. Все – ерунда, ничего не имеет смысла.
– За что? – чуть слышно спросил я.
И молния ударила в большое дерево в центре двора, расщепив его на несколько частей. Части повалились на детскую площадку, погребая под собой качели, на окна дома, выбивая их, на машины, припаркованные рядом. Запахло гарью.
И вдруг, неожиданно даже для самого себя, я пошел.
И путь был мой длинный, долгий. Мне неважно было, куда идти, важно – само движение. Одежду не менял, и она превратилась в ветошь, мылся на вокзалах и в платных туалетах, попрошайничал на улицах, спал где придется, ел что найду, запивал тем же, зарос, истощал, забыл, как говорить. Притворялся немым, слепым, калекой, беженцем. Меня пинали, обзывали, выгоняли, били, проклинали. Я все потерял. Но ничто мне уже не было нужно, раз я был проклят. Проклят и богом, и матерью. Иногда вспоминал о семье. Интересно было, как их здоровье. Но тут же думал, что приму любое их состояние, лишь бы я был вдали от них. Начал молиться. О них, о других людях, о тех, кому я молчал в ответ, о тех, с кем очень хотелось заговорить, но я сдерживался. Молился как мог и как умел.
Два дня не ел. Все шел. Нашел себе удобную палку и опирался на нее своим усохшим телом. Нашел веревку и ею подвязал штаны. Нашел клеенку и прятался под ней от дождя во время пути. Машины обливали грязью, люди – бранью, и только животные были ко мне добры. Прибился ко мне пес. Небольшой, такой же худой, как я. Такой же обросший. Такой же голодный. Прибежал ко мне, когда я отдыхал от летней жары в тени деревьев и думал над своей судьбой, совершенно погрузившись в себя и свои проблемы. Я обнял его, угостил куском размоченного в луже сухаря. Он с аппетитом съел, не побрезговал. Лизнул мне руку и улегся рядом. Так мы и шли с моим верным другом. Искали вместе еду, грели друг друга ночами, купались в реках и озерах, любовались закатами, рассветами, звездами. Загорали под солнцем. Кутались в тряпки от мороза. Я ничего не говорил, и он не проронил ни звука. Никогда не слышал, чтобы он лаял. Может, он не умел? Или, может, так же был проклят небесами и родной стаей?
Так сменилась пара зим в нашем совместном пути, наступила весна. И вдруг в один день я услышал, как пес залаял. Я обернулся на лай и увидел, как он выбежал на скоростную трассу, он чем-то был напуган. Все дело происходило недалеко от заправки, и напугать его могло что угодно.
– Назад! – вдруг совершенно неожиданно для самого себя закричал я. Произнес я это слово с каким-то странным акцентом – и не удивительно, я так долго молчал. Я слышал голос, и мне казалось, что он не мой. Ну не мог я уже говорить, и с этим я смирился. И страшно сделалось до ужаса от моего крика, замерло дыхание, замерло сердце, замерли мысли. Замер весь я. Все было в один миг. И лай, и крик. И свист шин, и ужасный грохот. И больше не стало лая – он растворился в воздухе. И вдруг исчезли все неестественные звуки, оставив лишь шепот природы. Я опомнился и побежал туда, к оврагу, где лежало тело моего друга. Ужас поразил меня, сначала я отшатнулся, закрыв глаза, но после совладал с собой и упал на колени рядом с искореженным телом моего маленького глупого друга. Такого же глупого, как и я сам. Не скажи я слово, он был бы жив. И не скажи он слово, он был бы жив. В тот миг я подумал, что лучше бы умер я, а этот бедняга жил и радовался жизни. Что же я за человек такой, что радом со мной все гибнет?
И я снова шел дальше, не ел, не пил, не спал. Я шел из последних сил, я очень хотел, чтобы их совсем не стало, чтобы я замертво упал и лежал до тех пор, пока дух окончательно не изойдет из меня. И совершенно изнеможенного и больного мои ноги привели меня прямиком к простой деревянной калитке. Я уже не мог думать, с трудом дышал и еле держал глаза открытыми. Но я собрал оставшиеся силы и дернул за веревочку здесь же висящего колокольчика…
…Когда я пришел в себя, то чувствовал облегчение и радость. Я лежал в мягкой постели, на мягкой перьевой подушке, казавшейся облачком. В комнату через небольшое открытое окошко пробивался солнечный свет, слышался щебет птиц. Я повернул голову набок, желая осмотреть помещение: совершенно простое, аскетичное – кроме кровати были стол, стул и икона в углу.
Я хоть и отдохнул, но с кровати поднялся с трудом – мышцы ослабли так, что еле держали мое тело. Я сел. И заметил на себе простую, старую, но чистую одежду. Я снова порадовался – быть в чистоте и уюте казалось сейчас для меня наивысшим счастьем. Я поднялся на ноги, от чего потемнело в глазах, и я слегка пошатнулся, хватаясь за деревянную стену. С немалым трудом я вышел на улицу, толкнул дверцу, закрывающую от меня белый свет.
Я оказался во дворе, в центре которого стоял высокий стройный мужчина средних лет в свободной светлой одежде и сыпал пушистым курочкам зерно. После он наклонился и погладил каждую из них. Солнце только вставало, и я повернул голову вправо, к рассвету, и увидел, как красноватое солнце освещает силуэт маленькой церкви. С моего положения виделось, что крест на куполе необычайным образом попадал прямо на солнечный диск. Вдруг стало так ярко, что я прикрыл глаза, но все равно будто видел ослепительный свет, исходящий не то от солнца, не то от самого креста.
– О, ты уже проснулся, – услышал я мягкий сильный голос. Я открыл глаза, передо мной, сияя улыбкой, стоял тот самый мужчина, который кормил кур. – Тебе нужно поесть, пойдем, – он кивнул в сторону соседнего небольшого домика, и мы пошли. Он – легко и энергично, я – чуть волоча свое тело.
Мы зашли в светлый, вкусно пахнущий древесиной дом.
– Здесь я живу, – пояснил он, – извини, не представился, – сказал он, выставляя на стол миски с овощным супом и простыми ржаными лепешками. – Я настоятель церкви, которую ты видел, отец Константин. Для тебя можно просто Константин. А тебя как звать?
Я поднял на него глаза, покачал головой. Ну не мог я заговорить с этим человеком, не мог я доставить ему горе.
– Немой?
Я снова отрицательно покачал головой. Мы сели за стол. Я дрожащей рукой взял ложку и стал есть. Суп не лез в горло. Он был невероятно вкусный после протухших объедков, но, видимо, за бесчисленные дни голоданий мой организм отвык принимать пищу.
– Не спеши. Тебе нужно принимать пищу по чуть-чуть. Думаю, для первого раза тебе хватит и нескольких ложек. Через пару часов мы можем повторить.
Этот мужчина был так добр ко мне и так нежен был его голос, что на мои глаза навернулись слезы. Несколько из них скатилось по щекам и носу и упали прямо в суп. Он не утешал меня и не останавливал. Я съел еще одну ложку и почувствовал, что больше не могу. Поднял на него глаза, он все понял, убрал миски со стола, предложил выйти на улицу. Сам он тоже не доел.
– Давай пройдемся к церкви, покажу, как у нас там. Ты был когда-нибудь в церквях?
Я отрицательно покачал головой. Мы приблизились к простому деревянному строению, оно совершенно не было похоже на те огромные, богатые и сверкающие золотом храмы, что часто встречались в городе.
– Скромно, – будто прочитав мои мысли, сказал Константин, – но роскошь не признак присутствия бога.
Мы вошли внутрь, он перекрестился трижды, деревянный пол чуть поскрипывал. Пахло ладаном и воском, через окна пробивался яркий солнечный свет и полосами ложился на пол. Это было скромное продолговатое помещение с небольшим алтарем и парой-тройкой икон.
– Иконы принесли жители соседних деревень – отдали свои, когда церковь только построили. Потому их так мало.
Но, несмотря на скромность внутреннего интерьера, я что-то почувствовал здесь. И это было нечто такое, что вряд ли бы я ощутил среди многочисленных прихожан, среди ликов, смотрящих с икон, золота, камня, света; это что-то, что я никогда не чувствовал ни в одиночестве, ни с друзьями, ни на природе, ни в городе. Церковь молчала вместе со мной. И мы словно слились в этом молчании. И молчание одновременно и звенело какими-то неуловимо высокими нотами, и обволакивало густотой. Это молчание что-то говорило, но я не мог расслышать что.
В глубокой задумчивости я вышел из церкви во двор. Константин что-то усердно вскапывал на небольшом участке. Но он казался мне призраком, не касающимся моей жизни, я всецело был поглощен собой, своими чувствами, я плавал в своих мыслях и тщетно пытался разобраться в том, что на миг мне почудилось. Я не заметил, как он разогнулся, отер пот со лба и пристально смотрел на меня, пока я делал неуверенные шаги по двору. Он оставил свое дело и подошел ко мне.
– Вижу, не по своей воле ты молчишь.
Я поднял на него глаза. Встретив его светлый взгляд, пожал плечами.
– Мне ты можешь сказать.
Я покачал головой, собираясь уйти, но он придержал меня за руку. Я вздрогнул – давно человек не касался меня. И его прикосновение показалось мне очень сильным, быть может, оттого, что я сам был слаб. Быть может, он просто и есть сильный человек.
– Я видел и не таких, как ты, и горе у них было больше, и проклинали они себя больше, и несли большую ношу. От самопроклятий нет добра, и нет смысла, и нет пользы миру. Почему ты гонишь себя?
Я молчал, глядя ему в лицо. Оно было мягким и добрым, но голос, лившийся откуда-то из недр, звучал властно и сильно, будто не было сомнений в этом человеке, спасшем меня.
– Если ты боишься сделать мне дурно, не бойся. Я постараюсь справиться с этим с божьей помощью. Плохое липнет к тем, кто сам в себе носит плохое. Позволь нам помочь тебе.
– Я проклят молчать, я перенес много страданий, я не хотел причинять страдания близким, – сказал я тихо, боясь, что тот, кто исполняет злой рок, нависший надо мной, услышит и сотворит что-то плохое. Да и голос мой был слабым, безвольным, уставшим.
Подул сильный ветер. «Ну вот, сейчас что-то и произойдет», – подумал я. Но Константин даже в лице не изменился. Точнее, оно вдруг стало одухотвореннее, возвышеннее, я мог бы сказать безбрежнее, если бы это описание было уместно для человека.
– Вот видишь, – ответил он, когда ветер утих и ничего не произошло.
– Как? – удивился я и прижал руку к губам, ожидая, что вот после этой фразы уж точно что-то произойдет. Но было тихо.
– А ты не думал, что все, что случалось с тобой, вело тебя именно сюда?
– Тогда было слишком страшно для того, чтобы задумываться о том, что это для чего-то нужно. Я много раз думал, что все это только страшное совпадение. Совпадение таких вещей, которые странным образом подействовали на меня. Несколько лет подряд, перед тем сном, мне являлись зловещие знаки и предзнаменования, так что я как-то с легкостью поверил во все это. Если честно, я давно хотел уйти от той жизни…
Я так много слов сказал за раз, что у меня с непривычки пересохло горло. Вдруг заурчало в желудке, и я понял, что до ужаса хочу есть.
– Тебе пока нельзя твердую пищу. Я сделаю тебе овощной сок, – Константин наклонился и поднял с земли корзинку, полную зелени и каких-то мелких корнеплодов, вроде редиски. И мы пошли к его дому. Константин достал из шкафчика блендер и перехватил мой удивленный вид.
– А как ты думал, я тебе сок буду делать? – усмехнулся он. – Мы не настолько отсталые, и не такая уж у нас глухая деревня, чтобы не пользоваться техникой.
Я немного смутился, ведь и вправду подумал, что попал в глубокую глухомань. Да и по правде говоря, был уверен, что по-настоящему духовные люди техникой не пользуются, наверное, я их представлял окончательно оторванными от материального мира, слишком возвышенными, живущими в замкнутом мире религиозности.
– А у вас и смартфон есть? – спросил я.
– Есть, – радостно ответил он. – В деревне тоже есть, но мало у кого. Там в основном старики, им это не нужно. А кто помоложе, те обзавелись техникой. Телевизоры, телефоны, всякая кухонная утварь…
– И много жителей в деревне?
– Не особо. Домов шесть в ближайшей. И в той, что чуть дальше, еще домов десять. В общем, конечно, не самые маленькие, но жителей, сказал бы, что немного. Лет пять назад раза в два было больше. Старики умирают, дети уезжают в город. Учатся здесь до десятого класса и поступают в город на специальность. Возвращаются единицы. Очень редко. Да и понятно, что им тут делать?
– Здесь есть школа?
– Нет, там, еще дальше, есть деревня побольше, там специально дом под школу построили, приезжает учитель из города на учебный год. Дети со всех соседних деревень приходят, – сказал Константин и поставил передо мной на стол небольшой стакан зелено-бурой жидкости. На вид она могла показаться весьма противной, но это было лучшее, что я пил за последние пять лет.
– Не спеши, – предупредил меня мой новый друг, – твой организм только привыкает к еде. Тебе стоит еще отдохнуть. Приглашаю тебя сюда на обед к четырем часам, хочу услышать твою историю.
Я утвердительно качнул головой, поблагодарил его за все, что он сделал для меня, и отправился в ту комнатку, в которой сегодня проснулся. Усталость навалилась на меня, я плюхнулся на перину и провалился в сон.
