Ана Гратесс
Высота Стекла
Глава седьмая
Питательные трубки отсоединили от махового тела: она каждый раз приходила в состояние близкое к невесомости, когда морские волны воспаряли вверх, а потом обратно вниз. Большие и маленькие волны приводили с собой ощущение близкое к очумелой помрачительности, похожее на то, когда один влюбленный распахивает сердце другого влюбленного. Яркая краска на зубах, несомненно отменного бирюзового оттенка, свидетельствовала о принадлежности к безопасной организации под названием Лагуна.
Паршивые черточки в зубах вертелись как ужи на сковородках. Нет главных – только иерархия из молодых умельцев и окольцованных бывших преступников самых разных мастей. За делопринятием сидит грузный получеловек-полуобезьяна, он всегда с дотошностью проверяет новые поступления, чтобы ни одна заковырка не посмела учинить бумажный переворот. Или еще чего лучше: оборот вокруг оси Черного Подреберья, хотя это кажется чем-то из разряда фантастики, ведь Подреберье – это не планета и не система, а просто вытянутые ребра, которые нахватывают иллюзорность на всех, кто в нем находится.
Стоит только отлететь подальше, и в отражении взгляда плывут темные, скалящиеся реберки и протяженные же с ними подхвостки, в лицах Земляного Рва, Оранжа, Лагуны и Павильона Мяса. Сильным полом в это мире является плохая освещенность вкупе с многогранным арсеналом галлюциногенов.
Простота – искусство для искушенных жизнью. Лагуна, за всем прочим, так же занималась изготовлением малых доз противоядия против такого громового засилья сахарной иллюзии. Но деятельность морского света четко регулировалась правительством Оранжа – никуда без него!
Лакомые кусочки живого сознания, не подверженного иллюзорным током внешних кручений мировых же идей, были особенно ценными. Не думать в этом мире – нельзя, ибо придут за вами дорогие молодцы из великолепной Лагуны и поставят метку о синей звезде на левом предплечье. А теперь хотелось бы поведать о тех немногих, чья жизнь протекает под течением свежего морского ветра.
Волны общемирового великолепия образуются непомнящим ничего старцем, имеющим продолговатый вид волшебника из неназванной страны. На нем вечный шарф из синих, бардовых, белых и бирюзовых полос. Он чавкает медленно, со вкусом пережевывая длинные очереди, выплескиваемые катафалком. Вкус сего был близок к солоноватой водице. Едой для старца являлись земные слезы прощальных пожеланий.
Мир иной – не там, и не где-то в застенках замученного гроба, а во всеобщем пространстве, именующимся Космосом. Создания небес рождаются в бесплотных недрах облачного света, а потом спускаются в физический мир, облекаясь в форму. Они живут в плотных сферах из торфа и солнечного льда, набираясь опыта и понимания, а умирая, вновь возвращаются в свою нежную обитель – прозрачный, светящийся мир вечного вращательного момента, где звездные сферы кружатся в блаженных танцах. Это колыбель для умащенных радостной любовью. Чувством рассредоточенного повествования оно все блистает в невидимых нашим обычным взором пространствах. Но некоторая часть этого света доходит и до нас, в форме интуитивных прозрений и расплывающегося по сердечным мышцам ощущения счастья.
Старец собирает слезы прощающихся в сосуд из голубоватого стекла, шепчет сказки собственных недр над колыхающимися водами, а потом закрывает сё крышкой, созданной из средоточия ангельского света, чтобы все оно вызревало, тлело медленным очищающим огнем. А по прошествии немногочисленных лунных затмений данный сосуд вынимается и кладется на круглый столик из глубокого черного обсидиана. Долго старец смотрит на сосуд, а потом одним махом скидывает его и тот разбивается об пол.
А полы у старца не из обыкновенной материи, а из воздуха и пара. Так и получается, что воды льются прямо в жертвенник земной стоянки. Океан наш множится деятельным-ленным днем, а ночью выплескивает красоту из сердца своего. И будет продолжаться это движение пока не иссякнут слезы у человеческих детей. Все на благо настоящей цивилизации!
«Ты стал этим всеобщим ароматом из радости и весенней славности дней. Или воздухом, чья память так безгранична, который приносит нам веяние успокоения тех далеких любимых, которых уже нет с нами. Их нежность взглядов, их ласковые прикосновения к загрубевшей коже овевают нас восхитительной красотой прошлого, плавно перешедшего в настоящее.
Мы улыбаемся сейчас. Ты стал всем миром, расщепляясь грубой материей на простые составляющие: на достояние вечного ума-сознания и цветочную душу. Душа – та сердцевина, без которой ни одно существо на свете не может жить полноценно. Слушать ее – наша задача, дети мои. Обо всем остальном я позабочусь», – таковы слова старца, обращенные к земному созданию, которое было любимым столь многими, и которому выпала доля покинуть Черное Подреберье навсегда.
Вся Лагуна состоит из морских волн этого славного мирового океана. Вообще, любой желающий может принести свою явку, чтобы записаться на смотр и прослушивание, но нужно помнить, что организация принимает только лучших. Не достаточно выкрасить волосы в яркий цвет, нужно еще уметь красиво одеваться, знать музыкальную гармонику, а также иметь хороший нрав и умную голову – без этого никуда.
Здание морской волны находится близ низины Последнего Прыжка. Здесь люди не погибают от старости, а совершают прыжки прямо в темноты стылого Космоса. Это похоже на прыжок с Башни, но все же имеет куда меньше последующих привилегий. А все потому, что прыгать в недра Земли куда престижней, чем сигать в медленно вращающуюся звездную колыбель. Оно имеет больший вес в общественном сознании. Через прыжок с Высоты боль и просветительский экстаз приходят быстрее и мощнее, чем спокойное плытье в черной безмерности нашего Дома. Последнее больше похоже на отдых, чем на священный акт жертвенности. Вот так и повелось! Хотя реальность куда сложнее…
Здание морской волны происходит из сказки о Нептуне и Уране, которые, находясь в братской любви, умудрялись производить междоусобные кровопролитные войны двух окончаний еще древней и такой молодой Земли. Архитектура сего места говорит прямо в лоб: способные любить – любят этот мир и готовы ему помогать, но в некоторые поворотные моменты они также могут и срывать цепь тех яростных псов, которые никогда не спят и все рыщут в сердцах, чем поживиться. И когда эти страшные, мрачные монстры становятся на свободе, тогда – да прибудет со всеми нами Космос!
– В здание морской волны я бы хотела меньше всего входить, ибо слишком много воспоминаний из детства и юности, которые меня поедают долгими бессонными ночами. – Жалобно сказала Диана, распаковывая тонкий дождевик и легким движением накидывая его себе на плечи. – А еще здесь частые дожди!
– Видимо старец не только льет слезы в мировой океан, наполняя его извечным скорбным соком, но и не гнушается делать искусные атмосферные вихри с дождевыми же осадками! – Проговорил Миста С. Пальцем он указывал в сторону зачинавшегося циклона, окликая подругу:
– Смотри, Ди, а вот там закручивается сахарный рожок! Ух, чую я, веселья будет много с данной штучкой.
Девушка произнесла еле слышно пару ругательств, а другу сказала:
– Тогда нам нужно быстрее в Лагуну, пока ураган только начинает свой танец. А не то умудримся оказаться в крутящемся моменте, и тогда прощай мирное зерно! – Девушка уже расправилась с дождевой накидкой и весело шуршала тонким винилом, осторожно перешагивая острые камни морского предместья. – Несмотря на то, что я не любитель Лагуны, я понимаю, что только в тех местах есть более-менее безопасное место для укрытия.
Миста С присвистнул, с удивлением оглядываясь на Диану; он сказал:
– Ничего себе что я слышу! Ладно с твоей нелюбовью, но называть самое лучшее из известных укрытий просто «более-менее» безопасным, это уже что-то немыслимое!
– Да хватит тебе уже, – с усталостью промолвила девушка, нахлобучив на голову капюшон. – Давай поторапливаться, а не то…
– Да знаю-знаю, не лыком шит. – Со смешком промолвил парень.
Много пустынна была эта местность. Просматривались редкие деревья и множество рассыпанных по многочисленным скальным вывертам пучков зелено-желтой травы. Дорога пролегала сквозь обдуваемое всеми ветрами высокое плато; через узкие ущелья из рыжеватой породы и поливалось многомерными дождями, которые спускали с небес невесомые стразы какой-то чудной памяти, которая никому уже не принадлежала, а просто плыла над земной атмосферой, являя собой блекло-розоватое сияние. После того, как норма осадков нисходила, невидимые ниточки вновь поднимали эти блистающие капельки наверх. Миста С может и не шутил, когда говорил что дожди – это тоже дело рук великого старца.
Спускаться приходилось постоянно под уклоном вниз, где в пологой окольцовке волновых движений и находилась бирюзовая Лагуна.
– Эту землю я бы проклял на вечные эоны вперед. – С раздражением сказал зеленоволосый парень, пиная мелкий камушек. – Куда годится, чтобы нам, детям морской волны, приходилось околесицей достигать своего же Дома? Почему бы за столько столетий было не проложить тоннели со скоростными поездами, раз уж тут нельзя использовать путеводную гексаграмму, или быстроскошенные летательные аппараты?
– Хватит с нас того, что нам дозволено перемещаться до пункта остановки. А то бы шли пешком от самой Розовой Длани. – Ответила Диана.
Миста С часто раздражался этой дороге, считая ее пережитком далекого прошлого. А Диане она в некотором роде даже нравилась. Ее грубый нрав настраивал постоянным преодолением различных препятствий на особый, нужный лад. Чем-то это было похоже на инициатический путь, в котором тренировалось терпение, сила воли, физическая подготовка и находчивость.
А вообще, к модерации дождевых склонов не раз подступались, но еще никому она не удалась с успехом, поэтому было принято решение оставить сей путь в покое на некоторое время, пока не будут созданы «идеальные условия». Плюсом было и то, что, переваливаясь телом через многочисленные каменные склонения и хватаясь за реденькие деревца, лагуномолодцы тренировали свое тело и дух. Да и окружающая красота нередко захватывала в свою клеть чувственные взоры.
Океан теперь показывал собственные зубы все отчетливее, вздымаясь полными грудями волевой темноты над казавшейся такой крошечной малюткой Лагуной. Смотря на подобные громогласные размахи, создаваемые Природой, невольно начинаешь проникаться мощью ее силы и пониманием, что в этом есть своя красота. Благоговением охвачены сердца, примыкающие к подобным, преисполненным чувством дива, живописным картинам.
В небесах можно было наблюдать таинственный Костяной рожок – существо отменной породы с характерным припуском металлизированных нервов. Оно показывает всем любопытствующим острый клочок шерсти и толику космического мрака. На этом то клочке и высится голова Черного Подреберья, чья глумливая морда нависает над всем земным миром скалящейся лыбой.
Лагуномолодцам оставалось пройти еще пару километров, когда на них грянул мощный порыв ветра.
– Ну вот и попали, видимо! – Вскричал МистаС, – циклон примется нас мотать из стороны в сторону, а потом подбросит, как легкое перышко и шмякнет о камни! – Зеленоволосый теперь судорожно искал глазами обо что можно было схватиться.
– Таким кадрам, как мы, ничего не должно быть страшно! – Кричала в ответ девушка, тоже находясь в поиске какого-либо сучка или укрытия. Она продолжала говорить:
– Не будет никакого шмяка о камни. Ветер не сделает из нас глупцов-померанцев, мы же обладаем недюжинной сноровкой и силой! – Сквозь сильные порывы злого ветра голос Дианы превратился во что-то сумрачно далекое и до Мисты С почти ничего не дошло из последнего предложения.
Он махнул в сторону сухого дерева, но не успел достигнуть его веток, и оказался подхвачен ураганным течением. Диана завидев это, с трудом расстегнула прозрачный винил дождевика, отыскала нагрудный медальон и нажала на него, и тело напарника остановило движение, повиснув в десяти метрах над каменистой землей. Яростным порывам ветра словно бы это показалось наглостью, и он задул еще сильнее, надвигая на путешественников ледяные капли дождя со слизистым наполнением.
– Невероятно, Ди! – Кричал ирокез, вися в воздухе – оно сейчас начнет сыпать на нас соплями! – И парень зашелся диким хохотом.
– Да замолчи ты, зеленая морда! – Высоким голосом говорила девушка, словно бы приклеившись к земле. – Дай сообразить, что дальше делать, а не то отстегну невидимые нити и тебя унесет в туманные сны миража! – Тело Дианы тоже было подвержено силой невидимых нитей и как забавно было за тем наблюдать: пронизывающий до костей ветряной увалень пытался завалить двух маленьких столбцов.
Но лагуномолодцы оставались недвижимы до тех пор, пока ураган, видимо разочаровавшись в набеге, со всей своей мощью не унесся в другие земли. Лицо каменного присутствия напоминало собой детский визг, которым означился первый невесомый полет над долго тянущейся скальной поверхностью, которая была так близка к Лагуне. Повествования хватит на то, чтобы разбить эту грезу на тысячи мелких осколков.
Молодые люди, порядком успокоившись, и придя в норму, продолжили свой поход. То посмеиваясь, предаваясь остаточным вращениям пережитого, то молчаливо, каждый погруженный в свой мир, в собственные мысли. Не мало забавного произошло в те деньки, но что было самое главное, напарники стали еще чуть ближе друг к другу. И девушке наконец удалось избавиться от своего отягощающего неприятия к Лагуне. Нет, она ее не ненавидела, она ее любила, но ей не нравился Дом, который вмещал в себя столько всего сентиментального, участливого и нежного, что ее сердце часто не выдерживало и начинало изнывать от какой-то непонятной тоски или меланхолии.
Спустя дни тихого и веселого путешествия недалеко означился колыхающийся клочок бирюзовой волны. То парил в лазурном цвете милый островок Дома. Налились радостью щеки Дианы и Мисты С, они хотели как можно более полно рассказать о своем деле и том великолепии, что Назидатели им приоткрыли. Вдохновение – юркая пора, летнее платье на молодильном яблочке, любовь концентрированной устойчивости и тихая радость, смотрящая на Земляной Ров с первыми лучами восходящего Солнца.
Многотрудное, но красочное завершение пути вторило спокойными волнами океана. Видимо старец прекратил на какое-то время проливать слезный эликсир и все погрузилось в умиротворение, давая тем самым время для отдыха и набирания сил. Даже птички вылезли из своих укрытий и, игриво щебеча, полетели к низкорослым деревьям, чтобы поживиться созревшими плодами. Сквозь нежную пелену серовато-белых облаков проглядывала звезда немых очей. Красота певуче рассредоточивала свои великолепные косы по мягким землям и ярко-зеленой траве. Область блеклых камней оказалась позади.
Лагуна наконец дождалась своих детей. Диана и Миста С с облегчением шагали вперед. Теперь под ногами шелестел мелкий белесый песок. Лагуньи перепевы, разносимые множеством голосов хора, напоминали всем присутствующим о священности долгих лет, в чьих росах произрастали бирюзовое настроение небес и желтый шелк солнечных лучей.
Корабль из карамельного янтаря медленным торжественным шагом выходил из-за облаков; и все бросились глядеть на него, широко открыв рты. Радость о скором пришествии сказки внимает голосам тех старых мудрецов, которым и места, казалось, среди молодых нет, но они продолжали свое просвещающее движение вперед неумолимо и то была чистая благодать.
Из-за бирюзовых волнообразных штор вышла сияющая в белом дева, ее стан был словно блистающий стержень, а волосы отдавали серебром. Глаза сталью пронизывали все притихшее окружение, она прошла дальше, мимо изумленных детей, двигаясь в направлении прибывающего корабля. Теплым светом он расцвечивал Лагуну, и та в миг преобразилась и воды близкие к ней также претерпели многоликое изменение.
Это уже не темная вода бывших слез, это означенное счастьем уютное бдение Родного Дома!
Корабль заметили и лагуномолодцы: Диана с Мистой С. Они, не помня себя, воспарили к небесному чуду, действуя исключительно по исходившему изнутри интуитивному зову. Карамельные глади корабля приветливо встретили путников, и они все вместе оправились прямиком в морскую волну. Приятные воды мягко расступались, впуская в себя крепкий янтарь, издавая попутно дивную музыку той достославной гармоники, которая долгие тысячелетия радела рядом с Духом. Звездная пыль делалась звездной же драгоценностью именно на этом корабле.
Женщина в белом будучи на кромке белесого островка помахала рукой, и корабль нежным движением поплыл в сторону махавшей родительницы. Лагуна встречала своих дорогих гостей! Стук сердца сделался мерным, глубоким, приятной теплотой овевая живые тела. Молодые дети понеслись сквозь морские улыбки навстречу новоявленному чуду.
– Мы ждали вас так долго! – С торжеством воскликнула женщина и протянула обе руки в приглашающем жесте, словно желая впустить в себя всю громаду мира.
– Стоило встретить ваших лагуномолодцев чтобы всем вместе прибыть в сие достояние чарующей чувственности! – Мягко прогудел корабль цвета предрассветного неба.
Все захлопали в ладони, умягчая тем самым воды вокруг себя, означая праздничность момента. Время зашагало дружно в ряд, музыкальность осветила предварительное шествие корабля и лагуномолодцев.
«Все как раньше», – со слезами на глазах прошептала женщина, смотря на чарующее великолепие перед ней. Миста С и Диана широко улыбались, давая понять своим старым друзьям, что они счастливы вновь оказаться Дома. Диана даже укорила себя мыслью о том, что перед восхождением сюда она думала о тех умильных моментах, о слезливой памяти, связанной с Лагуной. Но как же это все мелочно и как оно быстро меркнет перед Встречей!
Домашнее присутствие куда проще объяснить на пальцах, чем пригубить ржаного сока из стеклянной трубочки. Сперва наблюдатели смотрят на одно, потом на другое. И то, что некогда было взаперти, далее превращается в открытый люк со всеми вытекающими. А то, что долгое время оставалось на свободе – по мановению калейдоскопической палочки стало похожим на нечто из мышиного дворца с грудами старого птичьего помёта. Как одновременно все просто и сложно в сём мире! Умом не постигнуть, душой не сковырнуть.
Корабль явил себя как олицетворение вечного принципа преображения: громоздящееся чудо вдруг откуда не возьмись показало свой гладкий нос, и вся окружающая действительность разом преобразилась.
Полна янтарная кровь, многотонным существом опоясывающая корабельный неф; полна ее сила, которая кроет всех смотрящих неизъяснимым, пышным счастьем. Песочный и персиково-солнечный свет так и манит под свои уютные лучи… Вот так бы вечность пробыть, в соке из негаданной сказки, чья легкая вуаль обязательно скроет все ноющие существа заботы, занозы, опилки, но:
– А вот и мои дети пожаловали! – Голос женщины в белом блеснул строгой, но такой родной материнской заботой. Она приобняла двоицу и, глядя им в лица, сказала:
– Отправляйтесь в освежающий отсек, там вас примут, и вы все подробно поведаете нашей синецветной машине!
Двое шли по чистой песчано-каменной дорожке, сквозь шеренгу своих старых друзей и приятелей, которые расположились по обе стороны хода, чтобы у каждого был хороший обзор на далеких «пришельцев». Некоторые из них, завидев Мисту С и Диану, приветливо улыбались, а некоторые глумливо улюлюкали, но в общем, никаких гневливых или неодобрительных возгласов не прозвучало. Что ж, вполне хорошее начало!
Лагуна изнутри походила на что-то между из картин старых мастеров сюрреализма и классического стиля дадаистов: тонкие стены с чудаческими панно обладали удивительной легкостью вкупе с резиновой пластикой, и выступали в роли медитативного инструмента, с помощью которого можно было достигать различных эмоциональных, экспрессивных или еще каких эффектов. Мять, рвать, есть их или просто смотреть совершенно не возбранялось, потому временами эти стены приобретали очень фантастический ландшафт, который мог вскружать, будоражить или успокаивать воображение.
Комната, в чьи недра двоица направлялась, имела в обиходе машину с авто-записью и синего часового, который вел такую же запись, но рукописным методом. Миста С часто задавал вопрос о целесообразности такого подхода. Но как им было однажды сказано их родительницей, Мадам Р: «Вашему уму не должно быть дела до бумажно-информационного оборота, для этого есть специально обученные люди. Вы занимаетесь «Доставками», вот на их философию и направляйте свой взор!» Какая мудрая женщина!
Промашка с Яном Крейцером могла им стоить очень много, но по счастливой случайности или совсем даже не случайности, а по волне закономерному ходу вещей, многое удалось разрешить без крови. Это «многое» лагуномолодцам сейчас и предстояло задокументировать.
– Этот жук, чья красота блюдет волны вне нашего Дома, такой огромный, что его хватит на пропитание в течении десяти земных лет! – Восторженно воскликал Синяк, деловито шевеля грузными конечностями, в которых находились ручка и бумага. – Такое последний раз я наблюдал, когда был маленьким ребятенком. В нашу пустынную деревню близ розового моря прибыла такая же махина. Нам сразу почуялся ее аромат. Тогда казалось, что все остальное не имеет никакого значения, ну мы и прикончили эту дарованную свыше славность.
– А как вы могли убить корабль, он же нематериальное существо, а воздушно-капельная проекция? – Спросила Диана, совершая едва заметные движения носом, пытаясь уловить аромат этого самого корабля. Девушке послышалась вполне себе парфюмерная троица: карамель, роза и соль.
– Приманили янтарное тело в свой большой сарай, в котором раньше разделывали китов, и осушили горячий воздух вокруг нашего будущего многомерного ужина. Так и получилось обездвижить Корабль, по-вашему, а по-нашему мы его называли Жук-Тараканыч солнечных кровей. – Говорил Синяк. Видно было, как он гордится тем, что участвовал в миражной бойне.
Лагуномолодцы не стали продолжать беседу, а то еще гляди, разрушили бы драгоценное воспоминание. Началась выкладка произошедшего. По ходу дела машина иногда попискивала, а синячок покрякивал.
Пока информация разливалась на электронных и бумажных носителях, Мадам Р тайно проникла в солнечный саквояж иноземца. Она рассматривала Корабль со всей любовной дотошностью, с интересом и трепетом. Проследить за ходом сего душевного «разговора» давних приятелей оказалось не под силу Лагуне, да и куда ей, раз она являлась только очень ценной игрушкой в руках достопочтенной Мадам. Светящиеся оттенки ее ментальных движений выгодно оттенялись в кружащем вокруг гомоне молодых мыслей. Красочных, но часто почти бестолковых. Она являлась эталоном слезного очарования и яркой звездой металлического блеска. Ничья красота в данных местах не могла соперничать с ее.
Войдя в каюту, отделанную натуральным золотом и перьями желтых птиц, и оказавшись в центре, женщина опустилась на колени, принимая и снаружи, и внутри вид емкой пустотности. Нет мыслям, нет продвижению идейного потока, ибо здесь нужна была концентрация. Достигнув нужного состояния Мадам откинула голову назад, на сколько ей позволяла собственная физика, и принялась шептать варварские словоблудные кручения.
Сказка о Нептуне и Уране здесь выступала как необходимый фон, потому и заиграла в каюте бесхитростная атмосферная музыка, настраивающая человеческие сферы на сверхчеловеческий полет. Данное помещение неизменно, с отличием чувствовало настроение «всяк» входящего. Хотя конечно же «всякому» сюда ход был воспрещен, ибо то была индивидуальная комната, принадлежавшая исключительно женщине в белом.
Конструкция из слов привела в материальное воплощение тонкий экран из жидкой алмазной крошки. Мадам намеревалась получить информацию о Крейцере, ведь ставки внешнего мира были так высоки. Экран имел свойство идеально сообщаться с разумом вызвавшего его оператора, поэтому на алмазной глади проступили слова приветствия и следующее за ним предупреждения об ответственности перед законом номер Пси, который гласил:
«Каждый многоуважаемый член нашего общества должен нести алтарь внимания и обладать равноудаленными привилегиями А и Б класса. В противном случае, вся полученная информация в дальнейшем будет изъята Поручиками, а оператор заточен в умиротворительную камеру на 75 галактических лет. С уважением Нимезис Крати и Фольги Крю». Так как Мадам Р обладала всеми этими атрибутами, который ей давал высший статус, то она просто пробежала вперед, пролистнув пресловутое предупреждение, намереваясь как можно скорее приступить к сути интересовавшего ее вопроса.
Перед взором женщины возникла перепончатая рассредоточенность, имевшая в себе множественные дыры разной степени свечения. Галактики стужались мерным налетом, скапливаясь в рукавах особо тяжелых черных дыр. Сеть Вселенной, которую, по обыкновению, показывали в ученических кроличьих норах на занятиях по астрономии и астроградусах, имела с реальностью не то, чтобы мало общего, но по натуре своей выступала как бы гремучей разветвленной звездой. А по-простому: реальная картина во много крат превосходила подаваемый молодняку суп.
Космическое путешествие началось не так как хотелось Мадам: темные кручи первое время не хотели показывать стороннему наблюдателю свою инакую природу. Решение нашлось быстро, нужно было дать Космосу приятный бонус в виде неведомой грани, позволяющей просачиваться между сознательным конструктом и бессознательной синусоидой. Граница познаваемого в этом случае сдвигалась на движимое Все, а именно: на пространство целой всевозможности. Самые разные стороны принимались пестреть, высвечиваясь музыкальными сполохами в голове у наблюдателя. Мадам Р желала решительно углубиться в суть вопроса, а потому приказала экрану представить область, где сейчас блуждает Ян.
Находиться в постоянном желании чего-либо не является медитативной стороной медали, а только глубже заталкивает в прелестное сновидение золотого блеска. Поклонение материальным благостям низводит сияющее естество до капельки на побегушках у своего капризного царя – океана. Но ведь алмазные экраны учили другому, прививали другое состояние реальности. Оно было не смешиваемо с разноцветными шариками из бутика мадемуазель Тюро. Да уж, славные времена подходят к очередной преобразующей границе, а там…
Непомнящая себя геометрическая форма Крейцера песцом метнулась к облаку Немезиды, где глубокий синий зачинал свое начало. Ян туманно распылял свое пространное желание «исчезнуть» среди обступавшей его ветхой справедливости. Любое начинание здесь завершает свой ход, открывая дверь окончанию.
Мерцелла была всем, он это ощущал отчетливо, насколько ему вообще позволяла его сознательная форма. Дочь рассыпалась на мельчайшую пыль, преобразившись во все многообразие вещества. А вещества этого было немерено в Космосе, что во внутреннем, что во внешнем.
Красота – это не конструкт вершителей Башни, это наивысшая благосклонность небес. Так был соткан материал общего восприятия многие эоны тому назад. Человек помнит только ошметки своей любви и нежности, которые он когда-то дарил близким существам.
Люди. Эти звездно-земные проворные стелларусы, сеющие творческий поток где-то на оконечности Млечного Пути. Дымным утром одного из многочисленных солнечных дней, вечер примкнет к чувственной стороне души и все завернется в весенний рулет из теплого ветерка и зеленой травы под ногами. Сотни прогорклых пилюль, которые в течении жизни съедает наблюдатель – ничто по сравнению с пустынным пейзажем космической наполненности.
Только одного взгляда достаточно, чтобы объявить себя королем Мира, которому выпала негаданная возможность пропустить через себя это переживание. А ведь это совершенно «обыкновенное» переживание, выполненное посредством электрохимических импульсов в мозговом веществе… Но та тонкая форма, которая именуется сознанием, эта вечная загвоздка, если бы не ее присутствие, то много ли на самом деле нужно было бы человечеству?
Есть ли душа у человека, моя дорогая Мерцелла? Если ты всюду и стан твой настолько легок, что обвивает каждую мысль, то любой ответ так же будет содержать твое присутствие. Как же чудно оно резвится перед невидящим взором, а? Все эти неизмеримые размеры, небеса с чернотой более плотной, чем сумма новоявленной звезды. Только и остается что сыпать абстракцией, потому как я не могу выразить в адекватной форме ту информацию, которая напирает на меня со всех сторон. Я превратился в решето, в сеточку из многосложного персикового неба, который стоит на страже воистину божественного Вдохновения.
Три плюс четыре плюс восемь деленное на чистую единицу – равноденствие богов. Пища для умножения и частичного разделения. Холод простым напылением пригвождает сосуд сознания к привычным формам. Но довольно. Меня просматривает некая особь с Земли и ей я передаю искренний привет. Надеюсь, не много свето-темноты навлек на вас своими думами. Никто из вас и во веки веков до достигнет моего существа, потому что я тоже, как и моя любимая дочь, постепенно растворяюсь в амальгаме вечно крутящегося момента.
Жива-мертва Башня, а с ним и Время, ибо я с ним разделался еще до того, как появился на этот свет. Вам стоит обратить внимание на Глорис, она желает помочь земному присутствию.
Здесь алмазный экран дал осечку, и трансляция прекратилась. Женщина в белом вышла из медитативного состояния, посмотрела на желтоперое свечение золотой каюты и смачно плюнула на пол.
– Есть ли в этой чертовой маре хоть что-то простое и не замысловатое этим дребезжаще-многослойным, словесным пассажем? – Вопрошала Мадам Р, разворачивая свое тело в направлении клочков внешнего света.
Ее тело остановилось в паре шагов от резного деревянного стульчика, и Мадам хлопнула себя по лбу, словно вспомнив что-то давно забытое. Она неверяще вымолвила, – другого и быть не могло, ну конечно!
Р, успокоившись, снова продолжила ход, и медленным шагом направилась к инкрустированному сапфирами иллюминатору. С ее губ слетали некие загадочные словеса и один только Космос знает, что в те мгновения слышала воздушная мара.
Перед мысленным взором Мадам все еще клокотали увиденные картины. Оно открывалось тем неимоверным чувством освобождения, которое являет собой самые возвышенные образы и чувства, а заканчивалось сё движение клетью из искрящегося вещества, что грубо заталкивал полет в обусловленность, чья форма необходима, чтобы разуметь. Женщина смотрела на лазурную спутницу своей жизни, на Лагуну. Она прильнула к иллюминатору, целуя образ дорогого Дома.
