Ан Ци
Коллекция королевы
– Как ты сказал – парнички? Я начинаю понимать! – откликнулся Кирилл.
– Зато я не понимаю ничего. Какие парнички? – спросила Лиза.
– По дороге был ещё один фокус. Пришла весна. Но полярная! И вот на обтаявших склонах – чуть-чуть зеленеет. А вокруг по долинам белым бело, лежит толстым слоем снег. Но однажды Тима случайно проломил плотнющую корку. А под ней – цветник! Маки расцвели, представляешь? Мы его сейчас вспоминаем. И парник – удачное слово, – объяснил дочке Бисер.
– Правильно, там под снегом возник именно своеобразный парник. Корка фирна защищает растения сверху. Снизу должны быть рыхлые минеральные отложения и какое-нибудь удобрение – птичий помёт, например. А в Арктике через атмосферу и снежный покров передаётся на землю огромное количество солнечного тепла. Температура стоит ниже нуля, но всё равно остров служит этаким аккумулятором. Когда все эти факторы складываются вместе, получается, как в теплице. То есть нагретая подкладка – скажем, базальты – вызывает быстрое таяние снега снизу, а фирн работает как стекло. Ну что Пётр, я ответил?
Петя кивнул. Лиза молчала. Её оживление погасло. Все остальные тоже как-то притихли. Надо было возвращаться к тревожной реальности. Думать о том, что им всем грозит.
– Кира, – первым нарушил молчание Решевский, – расскажи нам, что мы не знаем.
– Да, Кирилл Игнатьевич! Когда вы нашли скалу, то сказали – все приметы здесь сошлись! Но ничего не объяснили.
– Правда. Ну, приготовтесь, я буду читать стихи, – Кирилл улыбнулся, увидев недоумевающие физиономиии слушателей, и добавил. – В последнем конверте кроме карты вот что ещё лежало. Он откашлялся и произнёс:
Я синица. Гнезда не вью,
Но пою – не чета соловью,
А ключ тебе отдаю.
Ищи скалу на белом молу,
И белый знак на полу.
Скала как птица!
Ищи синицу! Ищи стрелу!
– А затем так примерно: «Видишь, можем, если захотим, не хуже Катьки». Впрочем, это уже не важно, – оборвал он себя.
– Папа, ты мне только про скалу сказал. Остальное слышу впервые. А вы, ребята?
– Они тоже. Я в то время старался быть осторожным. Текст выучил и сжёг сам листок. Но подожди, это не всё. Андрей Катю попросил написать песню. Он сказал – это очень важно. И велел включить несколько слов. Я сейчас вам тоже… а позже эти слова отдельно… уже потом… – Кирилл заговорил сбивчиво, заметно волнуясь. Лиза встала, подошла к нему и взяла его за руку.
– Папа?
– Да, девочка… ничего. Ну слушайте.
Зелёный и розовый снег.
Нет, зелень под северным снегом!
Как сон, как борьба оберегов, Как век.
Ищи на снегу, что в крови,
Под снегом ищи, среди маков.
И он не всегда одинаков!
Но больше меня не зови.
Меж розовых чаек, что встретить не чаешь,
Ты вспомнишь о прежней любви.
Прости и меня не зови!
– Я думаю, вы все поняли. Эти слова…
– Зелёный и розовый снег… на снегу, что в крови… – повторил Петя.
– Зелень под снегом, маки под снегом? – прошептала Лиза.
– Меж розовых чаек, – бормотал, между тем, Решевский. – Это невероятно! Тех, что встретить не чаешь… розовых чаек! Как это она угадала?
– Вот и я говорю, как? Я тогда сказал – всё сошлось. Тут многое, ребята сошлось. Мы все увидим ещё…
Собаки уже заливались вовсю. Из визгливого лая выделялось басовитое буханье Пирата и хриплый рык пристяжного Кузьмы. Кирилл сделал движение к окну. Он был рад отвернуться, чтобы унять дрожь. Но в это время обросшая инеем изнутри дверь отворилась, и на пороге показался…
– Толька, – не веря своим глазам вскрикнул Бисер. – Ты?
– Нет, мой призрак! – расхохотался, обнимая его Мордвин. Вслед за полковником в помещение станции вошли двое высоких мужчен, и комната сразу сделалась тесной.
– Ты что, на метле? Вот почему собаки… Ах как я рад, херр оберст! Поохотиться никак прибыл?
– Поохотиться? Можно и так сказать. Мы с коллегами… познакомтесь, кстати, ребята! Родик Костенко – указал он на соседа повыше с усами. А это Виктор Вагнер.
Коротко стриженный рыжеватый, усыпанный веснушками блондин протянул сначала руку Кириллу, а затем и остальным.
– Мы в погоне за крупной… мухой. Следы ведут в Приполярное, – закончил тем временем фразу Анатолий Мордвин.
Глава 58
– Толя, он всё забрал. Мы даже не подозревали, куда он скрылся. Никто его не преследовал. Так почему он так хотел нас убить?
– Вы все знали его в лицо, могли опознать, – пожал плечами Мордвин, – если бы дело до этого дошло.
– Охотником назвался, – усмехнулся Решевский.
– А он, вправду, охотник. И стреляет отлично из всего, чего хочешь от рогатки до… арбалета! Профессионал высокого класса. Всё, что делал, делал прекрасно, – горько усмехнулся Анатолий Мордвин. – Я его знаю очень давно. Он был отличный парень – добросовестный, честный, способный и всегда готовый учиться.
Слушая эту характеристику, Петя мало-помалу, закипавший от возмущения, наконец не стерпев, взорвался.
– Анатолий Александрович, Вы о нём, как о лучшем друге говорите! А этот гад нас только случайно не спалил живьём и…
– Да ладно, Петь, – остановил его спокойно Кирилл, заметив, как потемнело лицо Мордвина. – Люди меняются, к несчастью, а мы… не всегда эти изменения успеваем заметить и, тем более, понять.
– Парень прав, Кира. Я с себя вины не снимаю. Я ему полностью доверял и «поручил» ему вас. Он всё… всё! знал от меня. Я оплошал, мужики!
– Толя, брось ты! Иисус, и тот с Иудой, сидел за одним столом. Ты вот что мне лучше скажи, – желая отвлечь друга от мрачных мыслей, сказал Кирилл. – Почему он нас не перестрелял по одиночке? Всё какие-то сложные манипуляции…
– Это я как раз могу понять. Знаешь, одно дело команду подать или создать условия, а другое – самому. Своими руками. Ничего тебе плохого не сделавших людей! Кстати, он у Пироговой организовал, чтобы тебя поджидали. В этой вот деревне «Лукашки». Он отдал приказ по всей форме, а потом следы уничтожил – на бумаге и среди смертных. Двое офицеров погибли.
При этой страшной новости все замолкли и обменялись растерянными взглядами.
– Ладно, к делу, – решительно продолжил Мордвин. – Мы его обложили. Теперь ему некуда деться. Это для нас всё тут на Севере на одно лицо – просторы и лёд, и снег. А местные звероловы замечают каждую мелочь. И потому они его засекли. Я от них узнал, что он прячется на острове «Гусиный», и пограничникам сообщил. И пограничники по нашей просьбе на вертолёте это перепроверили и подтвердили. Я тут же собрался к вам. Мне надо знать, что вы все в порядке, и не пытаетесь на свой страх и риск его отловить. Полковник испытующе оглядел друзей. Они молчали. Чувствовалось, однако, что перспектива сидеть в сторонке не радует никого.
– Нет, как же так? – наконец начал Тимофей. – Стервец мою собаку убил, моих друзей…
– Ага, сначала, всё-таки, собака, потом друзья! – попробовал обратить всё в шутку Анатолий Александрович.
– А я? Толь, я в армии служил. И у меня свой собственный счёт – я только чудом… – Кирилл осёкся, взглянув на дочь, а Мордвин сразу воспользовался представившейся возможностью.
– Кира, вы собираетесь начать военные действия, а кто останется тут? Или детёныш тоже, как амазонка? – и он кивнул головой в сторону Лизы.
– Нет, дядя Толя, – неожиданно твёрдо и спокойно ответила она. – Я хочу быть врачом, сколько я себя помню. Я уже в гимназии два последних года помогала в госпиталях, а на втором курсе ездила в Африку проводить вакцинацию против полиомиелита. Я вас всех буду лечить, бинтовать и зашивать, если надо, а вот ловить и наказывать – нет. Стрелять умею тоже, но не хочу!
В конце концов было решено, чтот на «Гусиный» на пограничном катере поплывут все, кроме Лизы. Но задержание проведут лишь те, кто должны. И сейчас группа захвата, в белых маскхалатах двигалась рассеяной цепью к тому месту, где по данным разведки в пещере схоронился Еремей. Они спустились на морской лёд и пробирались к высокому торосу, чтобы с его вершины высмотреть наиболее удобный пыть до нее. Перед ними простиралось сплошное гладкое снежное поле, на котором, разве что, в нескольких местах виднелось несколько небольших бугорков.
– Всё, ребята, мы на месте. Весь остров просматривается, мне сейчас сообщили. Он может быть только в пещере. Второго выхода нет. Родик, давай: ты я и Вальтер. Внимание, пошли! – скомандывал полковник. Трое ловко подползли к входу, затем прозвучали громкие голоса, выстрелы вхолостую, дымовая шашка просвистела в тёмную пасть пещеры и, наконец, всё смолкло.
– Нет там никого, товарищ полковник, – матерясь, вытирая слёзы и чихая, доложил Родик, вылезший на свет божий. – Вещи есть, даже вот это! – он выложил перед Мордвиным тёмно-коричневый деревянный, окантованный затейливыми медными скобками сундучок. – Пустой, конечно. Ну а птичка, то бишь… этого… «муха» улетела!
Изумлению и ярости Мордвина не было предела. Он повернулся, махнул рукой и побрёл в сопровождении своих ребят назад.
Примерно в трёхстах метрах от ледяного поля перед пещерой проходили с обеих сторон гряды торосов. Люди смотрели под ноги. Понурые, вымотанные ожиданием схватки и опустошённые неудачей, они не смотрели по сторонам, как вдруг Вальтер споткнулся. Он потерял равновесие, замахал руками и пошатнулся. Взгляд его при этом невольно упал между торосов.
– Гляньте, полынья, а рядом тюлень! – удивился он. Действительно, животное расположилось почти у самого края.
– Это морской заяц, – заметил Тимофей, и все остановились поглядеть на него.
– Любимая добыча местных. Лежит, как будто дремлет. А чуть что, уходит под лёд. Охотник к нему против ветра должен ползти, чтоб не спугнуть. Они даже за солнцем следят – тюлень не любит ярких лучей.
– Мужики, а вот и «охотник»! – пограничник указал рукой на торосы.
Медведь ходил взад и вперёд под самой грядой, желтовато-белый словно гора старого снега. Выделялся только его чёрный нос. Он сильно вытягивал шею, качал головой и то ложился на живот, то снова вставал. Наконец, он взобрался на вершину гряды, пошёл по ней, нюхая воздух, остановился, и вытянувшись всем телом вперёд, заскользил вниз.
На несколько секунд они потеряли его из виду. Распластавшись на бугристой поверхности, зверь совершенно слился со льдом. Различить медведя, быстро скользившего на животе среди заструг, было бы нелегко, но чёрный нос им снова помог. Он мелькнул на минуту, и тут же исчез, но люди уже заметили хищника. Медведь передвигался, отталкиваясь задними лапами, а голова его была плотно зажата между передними!
Это что же он, нос свой прячет? – прошептал Родик, – смотрите, метров пятнадцать осталось. Заяц спит, и зверя не видит!
В эту минуту медведь очутился рядом с тюленем и тяжело опустил огромные лапы на голову зайца. Воздух прорезал истошный вопль, что-то взметнулось вверх, а две тёмные тени полетели вниз в полынью. Через несколько секунд медведь вынырнул далеко впереди из другого разводья и вместе со своей добычей скрылся во льдах.
Люди не сразу поняли, что произошло. Они с запозданием принялись стрелять, что-то кричали, побежали, скользя и падая, к полынье и остановились, не добежалв нескольких шагов до воды, потрясенные ужасной догадкой.
На льду среди пятен крови лежала хорошо выделанная шкура тюленя с вырванным боком. Рядом валялась оторванная кисть левой мужской руки.
– Часы «Сейко», – пробурчал Кирилл Бисер, – ну и дела!
Глава 59
Прямо с улицы к ним было попасть нельзя. Следовало сначала нажать на кнопку, назваться, объяснить цель своего визита и подождать. Оттилия, быстро представившись, нервно проговорила:
– Мне назначено на десять тридцать. Я вам вчера звонила. Два часа назад мне опять подтвердили. Городской этнографический музей, отдел костюма и интерьера.
– Пожалуйста, фрау Любке. Главный криминалькомиссар Ленц вас ожидает, – ответил ей вежливый женский голос.
Бледно-желтая дверь в металлической раме с жужанием открылась и, поднявшись на один марш вверх, взволнованная женщина вошла в большую светлую комнату с окнами, наполовину прикрытыми вертикальными серыми жалюзи. Солнце тут не било в глаза, но бросало яркие блики. Оттилия прищурилась. Письменные столы с плоскими экранами компьютеров, ряды книжных полок с разноцветными папками, чёрно-серебристые стулья на колёсиках – бюро как бюро. Она обогнула группу сотрудников в форме и без, что-то оживлённо обсуждавших между собой, едва не споткнулась о громоздкое устройство для уничтожения актов, стрекотавшее, словно кузнечик, измельчая бумагу, и совсем уж собралась обратиться с вопросом, когда услышала за своей сприной:
– Фрау Любке? Здравствуйте, сюда, пожалуйста.
Навстречу ей из-за большого г-образного стола поднялся невысокий стриженный ёжиком плотный мужчина, уже заметно начавший седеть. Он пожал руку Оттилии, посмотрел на неё внимательно и приветливо улыбнулся.
– Я думаю, мы лучше сразу пройдём в мой кабинет и там спокойно поговорим. Я сейчас попрощу нам сварить кофе, не возражаете?
– Я? Да… с удовольствием. Хотя, знаете, господин Ленц, я уже вторую неделю толком ни есть, ни спать, ни пить не могу.
Он в ответ снова улыбнулся, показав ряд крепких желтоватых зубов, и заметил:
– Я по вашему голосу сразу почувствовал, что вы нервничаете. Но теперь самое страшное уже позади!
– Этот ещё почему? Так вы уже знаете… а что? – изумилась Оттилия.
– Только предполагаю. Просто жизненный и служебный опыт.
Он слегка заговаривал ей зубы, чтобы успокоить и дать время собраться с мыслями. Однако делал это доброжелательно и спокойно, не уводя далеко от сути дела.
– Ох, пожалуйста, господин Ленц, если вам известно и без меня… – она запнулась и замолчала.
– Да нет, я просто навёл справки и сделал выводы, – снова пришёл он ей на помощь. – Вы ведь вчера говорили с моей секретаршей?
– Да, конечно. Она спросила, готовы ли вы коротко рассказать о сути дела. И я ответила: «Нет!»
– Но вы назвали своё имя, место службы и род занятий. И когда вас Габи спросила…
Во время беседы Оттилия Любке слегка порозовела и оживилась. Она стала с интересом следить за мыслью собеседника, перестав судорожно сжимать в руках папку с надписью «Business Partner Bavaria» и судорожно вздыхать.
– Она спросила меня, приватный это вопрос или служебный, и я объяснила, вернее…
– Вы сразу дали понять, что дело касается музея. Дальше не сложно. Хранитель музея обращается в криминальную полицию. Хочет говорить только лично со мной. Мой секретарь должен такой визит для меня подготовить. И вот, что случилось, я не знаю, конечно. Однако самые простые вещи…
– Что я до сих пор «не привлекалась»?
Дверь кабинета с тоненьким скрипом отворилась, и миловидная девушка внесла поднос с двумя чашками кофе, английским овсяным печением, молочником и сахарницей.
– Спасибо, Габи. Поставь, пожалуйста. Я сам поухаживаю за нашей гостьей. Фрау Любке, вам с молоком и сахаром?
– Спасибо, да, – Оттилия посмотрела на чашки и перевела взгляд на столешницу. Войдя, она совсем не обратила внимание на кабинет. А он без сомнения того заслуживал. Хозяин кабинета сидел за объёмистым письменным столом тёмного дуба, покрытым зелёным сукном. Ножки его, выполненные в виде львиных лап, были из начищеной бронзы. Простой, бронзовый же, подсвечник стоял в правом углу, и его три свечи пахли так, что сомневаться не приходилось – они из настоящего воска. Несколько хороших цветных гравюр были развешены по стенам.
«Вот этот сверху – Дюрер. А слева – совсем интересно. Хольбайн старший. Я-то его люблю. Только мало кто из неспециалистов его знает,» – пронеслось в голове фрау Любке.
Господин Ленц молча пил кофе и терпеливо ожидал, когда она вернётся к нити беседы.
– Как вы находите мои гравюры? – наконец спросил он.
– Я очень люблю наших стариков. А то, что вы не забыли Хольбайна -папу, просто сюрприз, – охотно отозвалась Оттилия, тоже приступив к кофе.
– Видите, как приятно. Посетителям моим, обычно, не до искусства. Ну, оно и понятно. Но я вот что хотел сказать, госпожа Любке. Из музея к нам до сих пор не обращался никто. Нет заявлений о взломе, об ограблениях или пропажах. Все ваши сотрудники, по моим сведениям, живы-здоровы, значит…
– Значит? – привстала со своего стула Оттилия и вся обратилась в слух.
– Я пока думаю так: мышка живёт в шкафу, – прозвучал ответ.
Фрау Любке как раз хотела деликатно откусить кусочек большого круглого печения. Услышав риторическую фигуру комиссара, она отвлеклась и… сунула его невольно в рот целиком. Поэтому бедняга сразу отреагировать не смогла. Она плотно сомкнула губы и, словно глазастый хомячок, попробовала быстренько проглотить помеху. Наконец это ей удалось.
– Может быть, Вы хотели сказать, кошка, господин Ленц? Вы удивительно хорошо информированы. Их у нас две. Пёстрые крысоловы. Мы их за солидные деньги купили, и уборщице даже отдельно платим, чтобы она…
– Извините, что перебиваю. Это отличная идея – ваши кошки. Чтобы экспонаты от грызунов защитить? И никакого яда не нужно! Но, фрау Любке, кошки отдельно, мышки отдельно. Именно мышка! Мышка, а может, крыс!
– Господин комиссар, я безобидный старый музейный червь! Вы меня так заинтриговали…
– Вот ещё, старый! – не удержался начальник криминального отдела, одобрительно оглядев свою симпатичную посетительницу. – Заметьте, Вы мне ещё ничего не рассказали. Он вопросительно посмотрел на госпожу Любке и сделал паузу.
– Ну пожалуйста, ещё два слова, господин комиссар! Только про мышку! – совсем по-детски попросила Оттилия.
– Ладно, не буду Вас больше мучить. Всё это, естественно, лишь предположения, – сжалился над ней начальник. – Просто профессиональный подход. Смотрите сами – ответственный работник музея, очень волнуясь, обращается к нам. Официально ничего не случилось. Вероятно, произошло нечто такое, что заметили только вы. Может, это только вам и доступно. Или только вы одна компетентны. Например… – он снова сделал паузу, выжидательно поглядев на Оттилию, с нетерпением ожидавшую продолжения. И она сказала негромко:
– Скажем, похитили подлинник, заменив его копией. Если это сделали «профи», то тогда только классный эксперт смог бы установить подделку.
– Так и было? – спросил начальник.
– Нет, вовсе не так!
– Да, я отвлёкся. Но вот видите, вы уже рассуждаете вместе со мной. Мне осталось очень немного. Я подумал – это одна из неприятнейших ситуаций. Так называемое «внутреннее дело», когда стараются, по возможности, не выносить сор из избы. Когда самое трудное – решиться сказать обо всём открыто. Кому? Не знаю. В зависимости от происшествия. Коллегам. начальству, полиции, наконец. И вот вы пришли!
– А вы сказали: «Самое страшное уже позади». Теперь я понимаю! Постойте, а как же мышка?
Невинный простенький эвфемизм. Кто-то из своих! Они проговорили ещё полчаса, и Оттилия вернулась на работу с чувством человека, с плеч которого свалилась огромная тяжесть. Господи, сколько ерунды болтают порой о полиции! Начальник КРИПО – грамотный, образованный человек. Зря она себя так долго терзала. Пусть теперь этим занимаются специалисты! Schluss! Aus! Как он, однако, сказал? «Шкаф» и потом вот это… «Мышка, а, может, крыс…»
– У коллекционеров – таких действительно трёкнутых, которые всё могут отдать за свою страсть и у которых есть, что за неё дать… У них есть такой «Красный листок». Там они пишут под строжайшим секретом, только для своих, для самого узкого, теснейшего круга. «Листок» выходит в одном экземпляре один раз в году на Рождество. Ни за что не угадаешь, на каком языке написан! По-английски? Холодно!
– Тогда что-то экзотическое – эсперанто, например.
– Тоже холодно, но ты гадай сразу по двум направлениям – как пишут и на чём. Или сказать?
– Подождите, шеф, может догадаюсь. Постойте, а кто может прочитать этот один «Листок»? «Теснейший круг» – всё-таки не один человек, но один листок нельзя разослать.
– Нет, дело в том, что у коллекционеров есть международный клуб «Чудаки». Он находится в богатом предместье Лондона, где у них проходит годовое собрание. Вот там-то в обстановке строжайшей секретности правление клуба может – я подчёркиваю, именно «может», так как они не обязаны это делать – прочитать и принять к сведению информацию «Листка».
– И они пишут на санскрите и используют папирус или пергамен.
– Ага, пергамен, выделанный из телячьих кож? Вот теперь теплее. Они пишут на глиняных табличках
– Неужто клинописью?
– Почти. На древнегреческом по сырой глине!
– Я даже почти не удивился. Каждый сходит с ума по своему. Главный вопрос, конечно, зачем?
– Что касается табличек и прочего антуража – чудаки и есть чудаки. Однако, секретность там совершенно всерьёз. Иначе эти пожелания и мечты набобов спровоцируют лавину фальшивок, а также воровства и разбоя, понятно?
– Ничего не понятно! Мы всё обсуждаем – как и на чём, а вот «о чём» там пишут, Вы мне сказать забыли.
– Верно, брат, извини. У «Листка» есть ещё название «dream», то есть, мечта – на этот раз по-английски. Действительные члены клуба – а это надо заслужить, там ещё и очень высокий имущественный ценз требуется – пишут, что они хотели, о-о-о-чччень хотели б иметь и что готовы за это дать. Самое удивительное, объект может более в природе не существовать или находиться в Британском музее – это никого не интересует. Расчёт на чудо, счастливую случайность… Или на то, что кто-то этот случай организует! И да, и нет. Никто их этих людей ничего общего с криминальными делами иметь не хочет.
– В обстановке строжайшей секретности, Вы сказали… И откуда же мы об этом знаем, глубокоуважаемый шеф?
– Странный вопрос для сотрудника нашего ведомства в чине майора. У нас есть всюду свои источники. Слушай Рэм, такие курьёзные штуки бывают… Я тебе обязательно расскажу. Что-нибудь по нашей линии? Всенепременно. Эх, я должен бежать. Ты мне напомни, ведь о твоей группе, ну… «Кузнецы» тоже есть кое-что в этом вот «dream». Ну бывай, до скорого, Рэм. Пока!
Глава 60
– Курт, мы можем совершенно спокойно поговорить. Жена с детьми уехала в горы. Мне начальство поручило тебя в курс дела ввести. Вот мы сейчас приятное с полезным и соединим. Погляди, эта бутылочка Бордо отличного урожая. Давай попробуем, я её специально припрятал.
– Спасибо, с удовольствием. Ёзеф, я с нетерпением жду, что ты скажешь. Меня включили в группу «Наследство» сразу по приезде из командировки и сказали – подробности потом.
– Ты что, знаешь, откуда мне начинать? – Ёзеф отпил глаток вина и поставил бокал на стол.
– Очень мало. Я в последнее время всё в Америке сидел из-за дела о двух украденных работах Миро. А потом в Нидерландах. Там стащили этюд Ван Гога. Только что прибыл, – вздохнул Курт.
– А, теперь понятно, почему они тебя сразу на «Наследство» определили. Ты меня после информационного совещания спросил, что мы ищем?
– Вот-вот, – воодушевился тот. – Музеи – это понятно. Беэндешники наши связями гебистов и ШТАЗИ заинтересовались – тоже понятно. А теперь что за фаза?
– Смотри, дело было так. Звонит это однажды их человек, я его знаю, Линде такой, шефу и говорит. Вы ищите «Золотого Генриха» или я ошибаюсь? Не моя, говорит, епархия, но слухом земля полнится.
– Линде? Слышал, как же, он у них в БНД зав. отделом. Ну-ну…?
– Этот Линде в отпуске на Искии был и случайно натолкнулся на сообщение. Он и спрашивает: у вашего Генриха такое-то и такое-то, мол, клеймо? Дальше ты знаешь. Про этого Siniza, то что было в докладе.
– Верно, теперь слушай. Парня самого ухлопали, местные детективы упустили – это раз. Следствие ещё идёт, не всё ясно. Мало того, потом при задержании по горячим следам на этой Искии местные дебилы снова одного угробили. Они там русского подозреваемого по кличке Ден расстреляли просто, ты представляешь? Померещилось какому-то дилетанту, новоиспечённому борцу с гангстеризмом, что он за карман схватился и сейчас будет стрелять. Так он на опережение сработал. Дружок этого Дена тем временем спокойно утёк. А наши горе – борцы с преступностью – не зря говорят: везёт дуракам – обнаружили у этого бедолаги изумруды! Крупные изумруды и старинную трубку. Самое смешное, в трубке-то всё и дело.
– Я про изумруды только всего и знаю, что они зелёные. Лягушки тоже зелёные! – пожал плечами Курт. – Бриллианты как-то понятней.
– Изумруды дороже, потому что реже встречаются, а эти ещё чистейшей воды и великолепной огранки.
– Но ты говоришь, дело не в этом?
– В том-то и фокус. Перед погибшим в ресторане трубка лежала, а на ней скромненько так, медью по дереву «Большой Гольдшмидт» или…
– «Золотой Генрих» – кому что нравиться – изображён! Что началось! Да, я забыл тебе сказать, в группе захвата один из наших был. Итальянец?
– Да, но наш гражданин, офицер, всё как надо. Он из себя красную девицу строил и никуда не лез. Но тут уж мы все сведения вполне грамотно получили, и я могу тебе внятно сказать, какая теперь у нас фаза. Я собрал всю информацию по делу, и пришло время анализа. Мы подведём итоги в ближайшие дни, и тогда ты отправишься в Россию. А пока все это должно отлежаться, созреть как зреет сыр! Знаешь, мой дед был сыроваром. У нас до сих пор в Альгое есть сыроварня. Там дядька работает с сыновьями. И я тебе так скажу, молодой сыр вкусная штука, но зрелый! Тут и аромат, и ореховый привкус, и цвет, и острота… эй, ты чего хохочешь?
– Я, понимаешь, подумал, надо было группу так назвать – «Зрелый сыр» или «Сыр в мышеловке» – поди плохо? А то – «Наследство». Совершенно банально.
– Хорошая мысль. Надо будет предложить. Кстати, знаешь как в Москве группу назвали?
– Только не говори, что именно «Сыр», всё равно не поверю.
– На такую наивность коллеги трудно рассчитывать, дорогой! Группу назвали тоже незатейливо, но многозначительно: «Кузнецы». Вот скажи, а ты помнишь, откуда есть пошли кузнецы вообще и кто был первый кузнец?
– С плохой памятью у нас было бы трудно работать, хотя до тебя мне далеко, ты у нас гибрид компьютера с энциклопедией.
– Гибрид, говоришь? Тогда слушай анекдот:
«Дети двух биологов хвалятся друг перед другом. Один говорит. Мой папа скрестил почтовый ящик с поросёнком, и получилась свинья-копилка! Это что, – отвечает другой, – а мой папа скрестил солитёра с ежом и получилась колючая проволока!»
– Один ноль в твою пользу, Езеф. Теперь моя очередь. Слушай про компьютер.
«Дядя, почему компьютер на любой вопрос отвечает? – спросил ребёнок лет десяти. Потому, что это такой аппарат, который прямо-таки всё знает. Правда, если его правильно кормят. Ой, – опечалился школьник, – значит папа и мама меня ну совсем неправильно кормят!» Смейся давай теперь. Кстати, на чём это мы остановились? Да, на кузнецах.
Курт с видом первого ученика, натянувшего нос самому учителю, прищурился.
– Первым кузнецом был, конечно, Гефест – хромоногий сын Зевса и Геры и супруг богини любви Афродиты. На острове Лемнос долго был действующий вулкан. Греки считали, что в нём-то и находится кузница этого бога огня и кузнечного дела. А он всё умел! Он ковал молнии отцу – громовержцу, чинил колесницу солнцу. И золотые украшения богиням делал тоже Гефест. Ах вот оно что… вот куда ты клонишь?
– Я тебя немножко дополню. В Афинах в октябре отмечались ХалкЕи -праздник кузнецов. А в честь Гефеста совершались ЛампадофОрии -бег с факелами пеших и конных. Они ещё и жертвы приносили, само собой, но жертвы богу огня сжигались полностью.
– Значит, октябрь, золотых дел мастер, огонь… Не назвать ли нам…
– «Кошку – кошкой?» – очень серьёзно с расстановкой спросил Ёзеф.
Глава 61
Дамы и господа, мы собрались здесь, чтобы поговорить об открывшейся для нашей национальной баварской сокровищницы перспективе пополнить своё собрание коллекцией ювелирных изделий знаменитогой аугсбургской династии ювелиров, основатель который был учеником и последователем великого Телотта. Глубокоуважаемым членам художественого совета хранилища, доверенным лицам и члену Городского совета был два дня назад предоставлен текст завещания последнего прямого наследника германской ветви семьи Гольдшмидт. Мы рады приветствовать здесь корреспондентов газет и журналов, проявивших к нам интерес, и готовы ответить на Ваши вопросы.
– Простите, но не могли бы Вы мне эти слова пояснить. Как это – «германской ветви»? Разве есть и какие-то иные? – немедленно раздался первый вопрос. Худой высокий председатель в очках без оправы откашлялся:
– Существовала ещё российская ветвь семьи. Дядя Отто Гольдшмидта, старший брат его отца Вильям был приглашён в Россию в 1839 году ко двору ради бракосочетания принца Максимилиана Лейхтенбергского и великой княжны Марии Николаевны чтобы принять участия в изготовлении украшений с свадьбе. Ему было в это время сорок восемь лет. Он приехал «с чадами и домочадцами» и остался навсегда в Питербурге. Мы мало знаем о том, что случилось с этой семьёй после Октябрьского переворота. Насколько мне известно, они все погибли. Выяснить, так это или не так – одна из наших задач.
С вашего разрешения – несколько слов о завещателе, пока наш глубокоуважаемый господин нотариус Ротенбург не приступит к своим обязанностям. Господин Отто Гольдшмидт дожил до девяноста трёх лет и скончался в Мюнхене. Он прожил всю жизнь один, начинал, как ювелир, но затем счёл себя недостаточно талантливым для поддержания фамильной славы, оставил ремесло и больше никогда к нему не возвращался. Зато Отто начал собирать и приумножать семейную коллекцию работ своих предшественников и преуспел. Судьбе было угодно, чтобы он пережил всех своих родных, за исключением российских. Его старший брат видел дядю в 1906 году в последний раз, а потом после семнадцатого года потерял с его семьёй связь.
Отто Гольдшмидт был очень состоятельный и предусмотрительный человек. Он составил завещание задолго до кончины и почти не вносил в него изменений последние четверь века. Присутствующие тут юристы знают, насколько редко простые смертные поступают так в обыденной жизни, а уж если речь идёт о нескольких миллионах…
Слушатели, до сих пор сидевшие затаив дыхани, зашевелились, задвигались и по рядам пробежал смешок.
– Я вижу, мы понимаем друг друга, – улыбнулся докладчик. – Не хочу Вас утомлять. Сейчас услышите текст из первоисточника. Я должен только сказать, что Отто поместил свою часть коллекции в банк. Он велел выждать ровно пятьдесят лет и затем открыть завещание. Это замечательное событие как раз сейчас и произошло. И вот что мы узнали. Первое, что следует сделать согласно его воле, это убедиться в существовании или отсутствии законных наследников. Если таковые не обнаружаться, он распорядился передать свою коллекцию в Мюнхенскую национальную сокровищницу «Резиденц» и – внимание! – отыскать и отдать туда же часть фамильной коллекции, находящуюся в России. На это ассигнованы очень большие деньги и предусмотрены специальные премии.
– А известно, что он имел в виду? Фамильная коллекция – очень расплывчатая формулировка.
