Алла Михайловна Лебедева
Дом моей мечты

– Мать! Ну-ка, замолчи! – сверкнула глазами дочурка и Ольга Филипповна замолчала, склонившись над вязанием.

В дом молодых Кропачевых не допускались женщины моложе шестидесяти лет, дабы не направить внимание молодого мужа не в ту сторону. Иногда, забегала коллега Азалии – Лиана Старостина. Худющая, страшненькая Лиана заливисто пела дифирамбы Азалии в присутствии родственников и Анатолия.

– А кто у нас в школе умнее Азалии Артуровны? Все – дуры! Все, как на подбор! Вам бы, Азалия Артуровна директором нашим стать! Куда смотрят в районо?» – распевала Лиана своим тоненьким голоском.

– Да предлагали мне сто раз! Да я отказалась! Лина, зачем мне эта головная боль? – важно ответствовала Аза. « Ага, понятно. Не получается скинуть директриссу…Бодатой корове – бог рога не дает. Командовать Азе , страсть как хочется…» – догадывалась я, слушая диалоги коллег по цеху. Было понятно, что в коллективе Азу не любили. Чувствовали ее внутреннюю зависть и побаивались. Говорили, что « очень черный глаз» у Азы, старались спрятать своих маленьких детей, завидев ее пышную фигуру на дороге.

Все свое детство я провела среди педагогов: мама, тетки, их подруги, приятельницы – все были учителями. Интриги, подковерные перевороты, несправедливое распределение часов, сплетни, подсиживания – вот изнанка строгой и размеренной педагогической жизни. Нет, я специально ничего не подслушивала. Но, как удержаться девочке подросткового возраста и не приоткрыть маленькую щель в двери комнаты, откуда несется потрясающая информация о неуставных взаимоотношениях учителей. Режиссер популярной телепрограммы «Интриги, скандалы, расследования» полжизни отдал бы за эти невероятные истории.

В учительской всегда кипели страсти. Но не всегда они касались предметов обучения. Так, например, я услышала, что писклявая и сухонькая Лиана Старостина, краснеющая от любого неосторожного взгляда, скромница , примерная с виду, зачала своего первенца прямо в пионерской комнате. Рядом (страшно сказать!) с красным знаменем пионерской дружины, а, может, даже и на нем непосредственно. И даже наличие портрета самого Владимира Ильича, смотревшего на них с характерным прищуром, не смогло остановить, это преступление.

Отцом ребенка был Костик Старостин, девятиклассник-двоечник , 15 лет от роду. Лиане в ту пору было 20 лет. Когда по Жезловке пошли слухи, которые дошли до матери Костика – Земфиры Старостиной. Вся деревня онемела в ожидании скандала. Все сельчане радостно потирали руки: будет о чем поговорить! Это ж надо, пионервожатая соблазнила несчастного мальчика ! Шутка ли, сказать !

Но Земфира, вместо того, чтобы бежать в суд и возбудить уголовное дело по статье о растлении несовершеннолетнего, побежала в церковь и поставила свечку за благополучное родоразрешение «соблазнительницы». Когда Лиана благополучно родила Максимку, то Земфира взяла за руку своего непутевого Костика, отвела молодую пару в ЗАГС и зарегистрировала брак сына с Лианой. Назавтра вещи юного мужа, заботливо упакованные матерью в полотняную стираную сумку, стояли в общежитской комнатке Лианы. Трохина Лиана стала Лианой Старостиной, а довольная Земфира перекрестилась, и начала новую жизнь свободной женщины, полную встреч и праздников.

Оказалось, Костик своими подлыми действиями выживал мужчин, которых любвеобильная Земфира приводила к себе в дом.

– Никакого житья от него не было, подлюки ! Пускай теперь Лианка с ним мудохается! Дай бог ей терпения! – рассказывала соседке Земфира, похорошевшая в последнее время.

В то время, как Земфира распрямила плечи, Лиана согнулась под бременем, свалившимся на нее. Максимка орал по ночам, Костик пил и тоже орал песни на все общежитие. Лиана, завернув ребенка в одеяло, прибегала к Азалии поплакаться. При этом, проклинала ту минуту слабости, случившуюся с ней в тесной пионерской комнате.

В любом случае, еще с детства, я стала догадываться, что такие суровые, правильные, строго одетые женщины с серьезными лицами, стоящие у доски с указками – в другой, внешкольной жизни, могут оказаться такими, что любая девушка легкого поведения, покажется ангелочком в сравнении с ними. А уж, если в педагогический коллектив случайно залетит какой-нибудь симпатичный физрук или учитель труда, то : ого – го ! Это будет гремучая смесь , состоящая из тайных романов, случайных связей, громких разоблачений и внебрачных детей.

Когда меня в детстве, спрашивали, не хочу ли я стать учительницей, как мама, то я начинала испуганно заикаться и махать руками. Свят, свят, свят! Упаси и охрани ! Только, не, это ! Однако знание теневой стороны учительской жизни не только сделало меня несколько циничной. Оно закалило меня, и научило слышать между обычными фразами истинный смысл сказанного. Даже по нескольким фразам, я научилась понимать о чем, на самом деле, думают мои родственницы, склоняясь над школьными тетрадками.

Когда моя семья пополнилась Азалией, я решила, что надо готовиться к конфронтации между мамой и ее невесткой. Это произошло, но не сразу. У Азы, находящейся в декретном отпуске, хватило ума и терпения не затевать конфликтов со свекровью, помогающей молодым, деньгами и продуктами. В те годы мама еще работала. Каждую субботу она, нагруженная сумками с баночками, упаковками, кулечками с колбасой, приезжала в деревню к сыну. Выгружала все это богатство на стол и начинала нянчиться с внучкой Катенькой. Девочка была удивительно похожа на Анатолия, такая же скуластенькая, кареглазая и спокойная. Азалия милостиво взирала на то, как свекровь возится с ребенком.

Но через два года, когда Катюша пошла в ясли, Аза вышла на работу, ситуация изменилась. Мама, приехав к сыну, стала вытирать со стола крошки. Обычная , скажем, история. Мама любила чистоту и порядок. Когда она внимательно присмотрелась к тряпке, которой вытирала стол, то обнаружила, что это – старые трусы Азалии, нашедшие вторичное применение. Мама, являясь натурой брезгливой, стала прямо скажем, неосторожно потрясать тряпкой из трусов перед Анатолием, называя его жену, нехорошими словами. Чем вызвала недовольство Азы. Так началась череда мелких конфликтов и разборок.

С годами выяснилось, насколько похожи Азалия и Зинаида Ивановна, потому было, вполне естественным, что женщины невзлюбили друг друга. Мой бесхребетный братишка, оказался зажат между двумя властными женщинами, как мягкое зерно между жерновами. Но стара истина: ночная кукушка дневную перекукует. Непонятно, использовала, ли Азалия, в действительности, свое цыганское умение, но мой брат все реже ездил навещать маму.

– Мама, сейчас придет Аза. Я у нее отпрошусь!» – говорил Анатолий, в ответ на упреки матери. Приводя ее тем самым в страшное негодование. Тот факт, что наш отчим Дмитрий Александрович, чтобы поехать к своим родителям, должен был ждать согласия жены, мамой был забыт. «Что, можно Зевсу, нельзя – простому быку!» – древняя пословица. Теперь, мама со слезами вспоминала « красавицу Наташеньку», утверждала, что всегда любила ее и упрекала непутевого сына за то, что упустил свое настоящее счастье и женился на «проклятой цыганке».

– За что боролась – на то и напоролась! – говорила я маме, цитируя другую русскую поговорку.

***

Взглянув на часы, я выслушала длинную мамину жалобу на младшую сестру. Это был не первый звонок с подобными претензиями. Мама сама, расчувствовавшись, давала деньги Раиске. Но поссорившись с ней, начинала против нее информационную войну. Звонила мне и брату, с просьбами воздействовать на сестру и защитить старую мать. Раньше, мы верили маминым сообщениям и требовали ,чтобы сестра вернула деньги. Раиска тут же заливалась слезами и говорила, что мать сделала ей подарок, а после вдруг передумала. В результате промежуточных, перекрестных выяснений, слез и криков, выходило, что виноватыми были мы с братом, обвинившие «бедную беззащитную» Раиску в недобром деле. Все же перенесенный мамой инсульт давал о себе знать.

Потому я спокойно выслушивала мамину речь, одной рукой доставая помидоры для салата. Уверена, через пару дней мама помирится с Раиской и начнет расхваливать ее, как неликвидный товар. Про свои подозрения мгновенно забудет, а если я напомню о них, то обвинит меня же в черствости к родной матери и низком интриганстве против младшей сестры.

– Мама! Разбирайся сама со своей разлюбезной Раиской. У меня своих проблем по горло! – спокойно ответила я.

– Какие у тебя могут быть проблемы? Все неприятности от бедности и безденежья, а тебе, в сравнении с Раечкой, крупно повезло! Уж не понимаю за что! Живешь в своих хоромах, муж тебя любит, денег хватает! Вот ты и не понимаешь нас, бедных! – начала свою любимую песню мама.

– Мам, ой, извини! Кто-то звонит в дверь! – заорала я и бросила трубку, опасаясь, развития скандала. На самом деле никто не звонил. Антон не приехал и в этот раз. Я подождала еще с полчаса, потом вздохнула, налила себе в тарелку немного горячего бульона и стала есть.

За окном вечерело. Термометр показывал мороз ниже двадцати пяти градусов, ветки берез раскачивались от ветра. В доме стало прохладно. Я надела поверх флисового халата теплую рубашку Павлика, завернувшись в нее. Рубашка пахла родным запахом мужа. За эти долгие годы я разучилась существовать без него. Мы за тридцать лет не разлучались, так надолго. Но, надо было потерпеть.

Моя свекровь Анна Тимофеевна в возрасте 86 лет, сломала шейку бедра , ей потребовался уход после операции. Павел срочно выехал на родину, в Ярославль. Его не было уже два месяца. Я осталась на хозяйстве одна, совершенно неожиданно.

– У тебя сын взрослый, он приедет и поможет! – успокоил меня Павел. Я тоже так думала, но, оказалось …

Оказалось, проживать одной в доме, даже со всеми удобствами, было невыносимо, трудно. Для меня. Я не понимала значение датчиков, приборов, нагревательных элементов, маленьких и больших проводов и кабелей, аккумуляторов и насосов, населявших наш большой дом и делающих нашу жизнь комфортной. Скорее, я боялась этой непонятной мигающей системы.

Сегодня я пошла в сарай за яйцами и обнаружила, что куры от холода забрались на верхнюю перекладину. Яиц не было уже три дня. Позвонила Павлу.

– Я все рассказал Антону. Звони ему, он знает, что делать. – ответил Павел.

– Павлик, сыночек! Ты с кем разговариваешь опять! Иди сюда! Мне плохо! – раздался, вдалеке голос Анны Тимофеевны, свекрови. Она воспринимала мои звонки, как наглую попытку оторвать Павла от постели больной матери. Похожим образом рассуждала невестка Маргарита, когда я о чем-нибудь просила Антона. Лежа на кухонном диване, я думала о том, что надо встать, переодеться и подняться наверх в спальню. Но, почему-то оставалась лежать и , поджав ноги, дремать в прохладе дома.

Утром я обнаруживала себя все на том же диване. С трудом вставала с него, ступая затекшими ногами по холодному полу. Подходила к настенному календарю и срывала листок. Начинался еще один день моего ожидания. Я разогревала чайник, заваривала себе кофе. Только кофе, горячий и сладкий. Есть не хотелось совсем.

Потом шла кормить свое хозяйство: две собаки, десять кур, пятеро гусей. Температура в курятнике снижалась. Снова ни одного яйца. Куры сидят на высоком насесте, поджав лапы, и смотрят на меня с упреком. Паша устроил там теплые полы и курятник всегда, обогревался. Может, что-то с датчиками? Но я ничего не понимаю в этих переплетенных проводках разного цвета, закрепленных у входа в курятник. Скорее бы приехал Антон и устранил неполадки. Мне очень тяжело без Павла.

Тридцать лет я прожила с мужчиной, который освободил меня от тяжелой работы. Я не таскала сумки из магазина. Понятия не имела, как копать пашню, не знала, как открываются ворота в гараже. С удивлением слушала женщин, которые рассуждают на тему: где купить дешевые покрышки, как пройти техосмотр, где поменять масляные фильтры? Паша всегда делает всю мужскую работу, прихватывая часть женской. Он умеет стряпать хлеб, печь пироги, квасить капусту и варить вкуснейшие супы.

Антон приехал только к вечеру. Побежал смотреть отопление в курятнике. Быстро сообразил, что делать, забежал за инструментами. Через полчаса температура в курятнике, стала повышаться. Я с уважением смотрю на сына. Антон – моя гордость. Он деловит, самостоятелен, в его руках все спорится. Какое наслаждение – видеть своего взрослого умного сына и осознавать, что это – твое произведение!

Я усадила Антона за стол. Но тут же зазвонил его сотовый. «Любимая» – высветилось на дисплее. Антон судорожно схватил телефон.

–Ты что там столько, времени делаешь? Не знаешь, что нам надо отвезти тонометр, маме? – раздалось в трубке. Речь, конечно шла не обо мне, о моей сватье, Ритиной маме. Моя невестка Рита терпеть не может, когда Антон выходит из зоны контроля. Она делает «контрольные прозвоны» каждые полчаса. В том числе во время рабочего дня Антона. Сын злится, но он так любит Риту, что прощает ей все. Наскоро попив чаю, Антон уезжает домой. За окном быстро, сгустились сумерки, обозначив конец дня. Я снова остаюсь наедине сама с собой.

Быстро замерзнув на ветру, зашла в дом. Собаки, птицы накормлены. Обметая снег с валенок, услышала телефонный звонок. Паша! Рванулась в комнату, схватила телефон.

– Привет, Полинка! Надо поговорить! – услышала голос Татьяны, жены Степана – брата Паши.

– Ой, Таня! Что случилось? Не слышала тебя сто лет! – ответила я отчего – то, волнуясь. Татьяна, быстро начала говорить. Я, нащупав сиденье стула, тяжело опустилась на него. Что она говорит? Какая любовница? Какая Инна Осипенко?

– Давно хотела тебе позвонить и все рассказать! Удивляюсь, откуда в тебе столько терпения? Тебе, что фотографии прислать? Теперь-то, ты разведешься с Пашкой? Что ты молчишь? – спросила Таня. А я, не могла говорить. Просто, нажала на кнопку «сброс». Дышать стало тяжело, почти, невозможно.

Еле, добрела до диванчика, легла и закрыла глаза. Лежала до вечера, почти без движения. Не включала телевизор. В доме тихо. Кот Федот закричал, заставил подняться, налить ему молока. Неужели все, что сказала Таня – правда? Не может этого быть!

– Все может быть… и ты это знаешь… – тихо ответило подсознание.

***

Нестерпимо болело сердце. Я встала с кухонного диванчика, на котором последнее время сосредоточилось мое существование, накапала сердечных капель в рюмочку и развела их кипяченой водой. Выпив капли, я снова легла на диван. За окном завывал снежный вихрь, дребезжали металлические подоконники и скрипели сайдинговые пластинки, которыми, был отделан внешний фасад дома. Мороз достигал до сорока градусов, да еще сильный ветер усиливал действие мороза. Ощущение какой-то, тревоги, страха не покидало меня. В первый раз я оказалась одна в доме надолго.

Одна в квартире – это одно ощущение. Там, кругом – соседи. Наверху кричат расшалившиеся дети, в квартире слева – соседка отчитывает загулявшего мужа, а где-то, доносится вой дрели. И ты уже , вроде бы, не одна, ты вместе со всеми. А остаться одной, в доме – это совсем иное состояние. Вокруг одни заснеженные дачные домики, пустующие зимой. За забором кромешная тьма, а дом, как живой организм, все время, тихонько дышит, скрипит, ухает и гремит. Я объясняю себе, что это бревна с годами, деформируются, то высыхая, то вбирая в себя окружающую влагу. Их живая древесная сущность меняется в размере и составе каждую минуту и это порождает странные звуки, пугающие меня по ночам.

Обычно я просыпалась ночью от собачьего воя, крепче прижималась к теплому плечу спящего Павлика и засыпала дальше, вслушиваясь в шум дома или в рокот проходящих неподалеку поездов. Рядом с мужем мне не нужно было беспокоиться о внешнем мире, существующем вне дома. Следить за тем, что происходит вне дома входило в обязанности Павла. Наверное, в какой-то момент мне стало казаться это незыблемым правилом. Я не тревожилась об этом, внешнем мире. Мы уже несколько лет жили в этом пустынном месте. Я всегда мечтала о тихой загородной жизни. Наверное с самого детства.

***

Когда мне исполнилось пятнадцать лет, я жила у бабушки. Моя бабушка никогда не работала. Дед считал, что место женщины – в доме. Дедушка тоже вышел на пенсию и теперь ухаживал за коровой и овцами. Прошло много лет, а я помню все до минут. Это было сладостное время.

Я просыпалась от аромата свежевыпеченного хлеба. Вынутые из печи горбушки и калачи лежали на столе, укрытые льняными чистыми полотенцами. Теплую круглую горбушку, бабушка прижимала к груди и отрезала мне продолговатый пористый ломоть. В кружку наливала теплого парного молока. Это был самый вкусный завтрак на свете. В доме, было тепло, уютно, светло. В печке потрескивали березовые поленца. Кошка Игрунка лежала у печи на вязаном коврике. Бабушка сидела у стола, сложив руки на переднике. Настенные ходики мерно постукивали. Не хотелось покидать этот волшебный мир и выходить в темное студеное утро. Собираясь, в школу, я заявила бабушке: « Я, с удовольствием, пошла бы, на пенсию!». Бабушка рассмеялась, посчитав эти слова шуткой. Но это была правда.

Я родилась отчаянной домоседкой. Все время хотелось оставаться дома. Но жизнь в обществе требовала соблюдения определенных правил. Я должна была получить образование, потом работать, чтобы кормить себя и сына. Приходилось выходить из дома, иногда покидать его надолго. Работа в аптеке мне нравилась. Размеренный неторопливый темп аптечной жизни успокаивал меня.

Но правила жизни менялись. Менялась обстановка в стране. Аптечное дело приравняли к торговле. Государство решило, что специалист, закончивший медицинский институт, пять лет изучавший фармакологию и биохимию, ничем не отличается от специалиста, окончившего торговое училище. Что продавать утюги ничем не проще, чем продавать аспирин и парацетамол. Раньше мы отпускали лекарство, думая о здоровье больных, потом стали делать выручку, стараясь выполнить план.

Я никогда не хотела быть продавцом. Но пришлось. Сумасшедший рабочий ритм выматывал меня, не доставляя радости. Я каждый день шла на работу, чтобы быть такой, как все. Добросовестно выполняла свои обязанности , растила и учила своего сына. Одним словом, ничем не отличалась от миллионов своих ровесниц.

Но внутри меня живет некая сущность, вечно считающая мой рабочий стаж в годах, месяцах и даже, днях. Я называю ее «моей внутренней старушкой». Эта сущность, радостно потирала руки, когда заканчивался один отрывной календарь и торжественно помещался на стену следующий, новенький и пухлый. А когда я, проработав тридцать календарных лет, получила в отделе кадров красное пенсионное удостоверение с грустной пометкой , свидетельствующей о том, что пенсию, я заработала « по старости»,то моя «внутренняя старушка» веселилась от души. Кстати, заглушая, плач моей женской природы.

Настал период, когда я могла реально подумать о возможности окончания рабочего периода. Теперь я сама могла решать : продолжать мне трудиться далее или в один прекрасный день пойти на пенсию. Мои ровесницы делали все возможное и невозможное, чтобы остаться на работе, они проявляли повышенный уровень активности в предпенсионный период, давая всем окружающим понять, что они еще , якобы, «ого-го, какие молодушки!», и «рано нам трубить отбой!» .

Встретив своих бывших одноклассниц на улице, я теперь, слышала одни и те же рассказы про наглых молодых сотрудницах, днем и ночью мечтающих подсидеть их на рабочем месте, а то, и , вовсе (о, ужас!), «сплавить на пенсию». Я , молча слушала, эти вопли, раздающиеся, из-под осветленных челок и окрашенных прядок.

Мне было жаль их. Мои ровесницы отчаянно боролись со старостью, придавая своему облику «моложавость». Я делала сочувственное выражение лица, удивляясь про себя их бесполезным усилиям. Нет более бессмысленной борьбы, чем борьба с природой! У всего в этом мире есть начало и конец. Не надо отрицать конец. Конец может означать начало другой, новой жизни.

Слово «пенсия» я совсем не отождествляла со словом «старость».Напротив, пенсия представлялась мне периодом времени, когда я уже ничего не буду должна родному государству, детям, родственникам , а также прочему окружению. Это слово внутри меня означало что-то вроде желанного душевного покоя и благополучия. А еще слово «пенсия» было в моем понимании, тождественно слову «свобода». И оттого, сладким и желанным. Отчетливо понимая, что это счастье надо заслужить, я стала заранее готовиться к новой жизни.

Посоветовавшись с мужем, взяла кредит и купила маленький участок земли. Земли необработанной, болотистой, зато в тихом месте, где не развернулось интенсивное строительство. При этом, совсем недалеко от областного центра. Вокруг только дачные летние домики, весь небосклон перед тобой, солнышко светит тебе целый день, не заслоненное высокими соседскими стенами.

Через пару лет мы с мужем приехали на это место, и чуть не утонули в глубоких лужах, из которых по существу и состоял весь участок. Бывшие хозяева получили его еще в девяностые годы, по так называемому « бартеру». Колхоз, которому принадлежала земля, обанкротился и рассчитался со своими работниками делянками пахотной земли, закрыв , тем самым задолженность по заработной плате.

Долгое время новые хозяева не уделяли внимания своей недвижимости. Двадцать с лишним лет участок стоял без хозяйской заботливой руки. Соседи за эти годы навозили тонны земли и гравия на свои делянки, а этот заброшенный превратился в сплошную застойную яму, куда весенняя вода, согласно закону тяготения, устремлялась потоками. К тому же, выяснилось, что нужных документов, позволяющих составить договор купли-продажи, еще не было. На оформление ушло почти девять месяцев.

И вот мы прибыли на место нового жительства. Оставив машину на дороге, мы с мужем, долго осматривали свои нового владения. Я стояла в высоких резиновых сапогах в этом озерце болотистой жижи, и размышляла. Вот здесь у нас будет дом, а здесь поставим баньку, а , вон там выстроим курятник…

С тех пор прошло восемь лет, заполненных ежедневным кропотливым трудом. Мы с мужем забыли, про такое понятие, как «отпуск». Равнодушно проезжали мимо красивых супермаркетов, заваленных товарами, игнорировали всякие соблазны, типа « путешествий в разные страны» и «круизов на теплоходе». Одев на ноги калоши, повязав на голову ситцевый платочек, я с утра вставала к садовой тачке. Заходила в нашу, наспех, построенную времянку, только в темноте.

Спали на топчане, сколоченном из горбыля. После дождей, под полом стояла вода. Ее быстрое течение было видно через широкие расщелины между грубых половых досок. Топчан был высоко приподнят над черновым полом на случай наводнения . Утром надо было вставать с большой осторожностью, предварительно проверив, нет ли под нами, лужи.

Зимой обогревались от печки-буржуйки, ступали по полу в валенках и сидели за столом, забравшись на стул с ногами. Сильно дуло из-под, пола. Все удобства были во дворе, в дощатый туалет ходили ночью с фонарем . Матерчатые перчатки покупали пачками, они не выдерживали трудового напора и рвались через день. Руки потрескались от постоянного соприкосновения с землей. Мой маникюрный набор стоял на столике без дела и давно покрылся пылью, поскольку ногти как таковые практически отсутствовали, не успевая отрастать, тут же и ломались.

Летом осот вырастал в человеческий рост, приходилось рубить его топором. Вручную, вырвать не хватало сил. Через три года, освободив от сорняков часть участка, я вбила туда четыре деревянных колышка, слегка отступила и сказала мужу: Вот здесь, будет стоять наш новый дом! Он смотрел и верил , такой несгибаемый напор был в моих словах.

Павел всегда был готов поддержать мои начинания. Приезжали знакомые, приятели, ходили по участку, перешагивая груды стройматериалов, только качали головой. В их глазах читалась ирония. А я, уставшая за день, засыпала и видела во сне, как хожу по светлой комнате с высокими потолками, в легком домашнем халатике и босиком. На широких подоконниках стоят красивые цветы, а на мягком диване в гостиной дремлет наш старенький кот Федот…

***

И, вот, все это – есть. На месте грязной лужицы – добротный дом, отсвечивающий сайдингом цвета «розовый фламинго» и белоснежными обналичниками. Такой, который, виделся в моих давних снах. Розовый дом моей мечты. На окнах стоят керамические горшки с разноцветной геранью, на мягком диване спит кот Федот. Даже есть своя баня. Своя собственная, бревенчатая банька, построенная по проекту Павла. Я люблю, выйдя из бани, немного постоять под открытым небом. Снег поскрипывает под валенками, вечернее небо усыпано мерцающими звездами.

Туманная луна неярко и приятно светит надо мной. Снежные сугробы искрятся и сияют всеми цветами радуги, словно, кто-то рассыпал вокруг несметное число самоцветов. Дышится легко и привольно. Тишина совсем не давящая, вольная, доступная только в таких удаленных уголках, как наша деревенька. В отсутствии соседей и шумных магистральных дорог, мы находили одни только прелести.

Муж следит за нашим маленьким хозяйством, обеспечивает дом водой и теплом, а я исполняю свои женские обязанности по наведению уюта, чистоты , готовлю пищу. Наши дети давно выросли и жили в городе. У них были свои семьи и свои заботы, а мы с мужем научились жить вдвоем, размеренно и неспешно.

Один раз в неделю, в основном, по вторникам, мы выезжаем за продуктами на нашем стареньком автомобиле. Один раз в месяц, заезжаем в сбербанк за пенсией. Там же, делаем необходимые платежи. В остальное время хлопочем на своем небольшом земельном участке, окруженном металлическим забором. Наш дневной распорядок, выверен до минут и тщательно соблюдается. Состояние здоровья обязывает.

У нас с Павлом не менее полусотни диагнозов на двоих. Завтракаем мы ровно в девять часов, обедаем в два часа дня, а ужинаем в восемь вечера. К такому распорядку, я была приучена еще бабушкой в далеком детстве и привнесла это правило в свою семью. К тому моменту, когда мы садимся завтракать, муж успевает накормить сторожевых собак, несколько домашних курочек с петухом, гусей и любимого старого кота Федота. Завтракаем мы, медленно, не торопясь, посматривая на висящий в кухне, телевизор. Обсуждаем утренние новости.

Поскольку нашему браку более тридцати лет, мы давно исчерпали все темы для ссор и разборок отношений. Все это было… А у кого не было ссор за тридцать лет брака? Когда, вижу, как на камеру пожилые молодожены , прожившие тридцать лет, картинно, восклицают что, дескать, «прожили душа, в душу, слова худого, друг другу, не сказавши», это вызывает у меня скептическую улыбку. Каждая женщина, прожившая в браке, тридцать лет, поймет меня.

Недаром, тридцатилетие семейной жизни, называют жемчужной свадьбой. Сколько разных слоев должно намотаться на песчинку, чтобы в результате получилось сверкающее перламутром чудо чудесное? Великое множество разных слоев, разной толщины и качества. Но даже после этого, натуральные жемчужины нуждаются в шлифовке и доработке. То там – скол, то здесь – трещинка. Потому что все натуральное, не может быть идеальным. В том числе, человеческие взаимоотношения.

Мы с Павлом пережили наши бури и ураганы. Нашу семейную лодку носило по волнам, ни один раз мы были на грани крушения. Не все готовы повествовать об этом, потому что, говорить о тяжелых периодах своей жизни – очень непросто. Но пары, пережившие эти штормы, достойно заслужили спокойную старость. Мы заслужили этот штиль. Поэтому, теперь наши разговоры носили довольно безликий и весьма обобщенный характер. Мы так слились друг с другом, что, кажется перестали друг друга замечать. Как не замечает здоровый человек своего дыхания.

Изредка могли возникнуть, слабые разногласия, например, по поводу событий в стране. Муж горячо, переживал любые происшествия и громко комментировал телерепортажи. Я же относилась к происходящему на экране почти равнодушно. Скорее , меня раздражали, эти вопли наших политиков. Паша всему верил сразу и безоговорочно, я, же скептически слушала журналистские жаркие речи, но все подвергала сомнению. Он был холерического склада характера, а я склонна к меланхолии.

Эта разность темпераментов, на мой взгляд, помогала нам сохранять брак так долго. Кроме того, я была достаточно начитана, увлекалась поэзией и эзотерическими направлениями. В то время, как мой муж не признавал никакой литературы, исключая журнал « За рулем». После ужина мы расходились, по разным спальням. Моя сердечно – сосудистая система, слабая с детства, требовала прохлады. Я открывала форточку и убирала теплые одеяла в шкаф. Перед сном мне необходимо почитать книгу в тишине.

Павел, страдая сахарным диабетом, все время ощущал озноб, ему требовалось тепло. Мой муж терпеливо переносил испытание прохладой, кутаясь в одеяла. Он уступал мне. Но это было не справедливо.

Семья – не тюрьма, в ней каждому должно быть комфортно. Чтобы устранить возникшую климатическую несовместимость, мы отремонтировали детскую, самую теплую комнату в доме. Павел спит там, под верблюжьим одеялом, обложившись обогревателями, плотно закрыв окна. Здесь он – полноправный хозяин. Здесь он может, раздеться и кинуть носки на подоконник, стол, намотать их на люстру. Сюда он может принести часть своей автомастерской, засыпав гвоздиками, саморезами и отвертками, поверхность комода. Здесь он может с упоением смотреть любимые фильмы. Он засыпает, только, когда над его головой раздаются выстрелы и грохочут канонады, исходящие, с экрана телевизора. Павел обожает военные фильмы. Тишина его пугает. Разные спальни, убрали значительную часть причин наших перебранок.

Теперь я могла перед сном почитать в тишине или просто засыпать под шум ветра и стук дождевых капель по железной крыше. Это было мое личное время и личное пространство. Это было то, к чему я стремилась всю жизнь. Я лежала в своей спальне, любовалась зелеными трепещущими веточками березы, за моим окном, полной луной, глядящей на меня, перистыми облаками, окружающими лунный диск. В то же время, прислушивалась к звукам из соседней спальне, где Павел смотрел очередной боевик. Ощущение, что он рядом, было очень важным для меня. Я была счастлива в эти минуты. Это был мой маленький рай. Но мое счастье не могло существовать без мужа. Без ощущения его присутствия. Мой рай – когда он рядом.

***

Переехав в деревню, мы редко выезжаем куда-то в гости. На кого оставишь свою гогочущую, лающую и кукарекающую живность? В основном, гости приезжают к нам. Чаще всего, это случается, весной и летом, когда есть возможность устроить длительные, до полуночи, посиделки в деревянной беседке. Посреди беседки стоит большой самодельный стол, столешница которого была отделана разноцветными плитками в стиле деревенского «пэчвока» – мой первый опыт по работе с керамикой. По краям стола стоят две длинные скамьи со спинками.