Алексей Шипицин
Девушка 2.0

– И что?

– Примерно так будет выглядеть одна из высших ката. Я имею в виду – по количеству движений. Хейяны – они не легкие, не простые, как многие думают. Ты, наверное, тоже?

Она кивнула.

– Они такие же, как остальные ката, и требуют такого же внимания и тщательной работы. Просто они короткие, поэтому с них и начинают.

Однажды Сергей ей предложил:

– А сделаешь шидан в другую сторону?

– Как… в другую? – не поняла она.

– Зеркально. Обычно ты начинаешь поворотом налево, а сейчас сделай направо. Гэдан-барай всегда делаешь левой рукой, а сделай правой. И так далее.

Ей стало интересно. Она попробовала, но тут же запуталась. Сама рассмеялась. Попробовала еще раз. Потом еще. Не получилось. Нахмурилась, закусила губу. Медленно, обдумывая каждое движение, сделала. Повторила. Потом быстрее. И победно посмотрела на Сергея. Он рассмеялся:

– Молодец! Теперь давай вдвоем. Я делаю обычную ката, а ты зеркальную. Потом меняемся.

И в пятницу на тренировке они показали шоу!

Она всегда ждала пятницу. Тренировки проходили три раза в неделю: понедельник, среда, пятница. По понедельникам они занимались кумите, спаррингами. По средам – кихоном, отработкой техники. Тренер привозил щиты-маты, и они без устали колотили по ним, отрабатывая удары руками и ногами. А потом была пятница. Ката. Ее день.

Она наравне со всеми занималась и кумите, и кихоном – не хуже и не лучше остальных. Но ждала пятницу. Ей безумно нравилось, когда в конце тренировки вся группа, все тридцать человек одновременно и синхронно выполняли ката. Сначала медленно, фиксируя каждое движение под команды тренера:

– Ич, ни, сан, щи, го…

Потом самостоятельно. Одновременный четкий топот ног, одновременные громкие выдохи… И одновременный оглушительный «кья!»

Иван Петрович ставил Алену чуть впереди всей группы как своеобразный эталон, образец, и все остальные подстраивались под ее ритм, старались копировать ее движения. Кирьяков и радовался, и удивлялся ее успехам. И немного опасался – а сможет ли он вырастить из этой подающей надежды талантливой рыжей девчонки настоящего мастера? На его глазах она превращалась в каратистку. А Сергей в тренера.

Автобус все еще стоял у придорожного кафе. Алена вздохнула и снова закрыла глаза…

Пятница, 18.00

Денис с трудом открыл глаза. Голова была тяжелая, как с похмелья. Он сел на кровати, озираясь вокруг, и не сразу сообразил, где он.

– А, проснулся, бедолага. Иди, поешь, мы ужин тебе принесли.

Он постепенно приходил в себя. Огляделся.

Палата, четыре кровати, по две у стенок. На одной, ближе к двери, сидит он сам. Кровать напротив аккуратно заправлена – ничейная, никем не занята. На двух оставшихся сидят два мужика. На ближней к нему – худой, седоватый, аккуратно подстриженный. Напротив худого, возле балконной двери – плотный, круглолицый в тельняшке. Вспомнил, он же знакомился с ними. Ага, худой – это Олег, инвалид. У него проблема то ли с ногами, то ли с поясницей, ходит с трудом, но без палочки. Хотя палочка вон стоит, прислонилась у кровати, на всякий случай. А второй – Геннадий, бывший прапорщик из училища. Как он сам представился: «Бывших прапорщиков не бывает». И они здесь вроде как постоянные жильцы. Денис так и не понял, как такое может быть, но они оба живут здесь довольно давно, уже несколько лет, кажется.

Денис попытался ответить, но во рту все пересохло, язык не ворочался. Безумно хотелось пить. Он вытащил из пакета бутылку минералки и, судорожно открутив пробку, жадно присосался к горлышку. «Спасибо, Клозе», – вспомнил черненькую барменшу из «Снежинки». Жанну, кажется…

– Что ты воду-то хлебаешь? Вон, чайник включай. Рядом с тобой, тебе ближе.

– Ага, умоюсь только, – Денис перевел дыхание.

– Да ты включи, а потом иди умывайся. Пока умываешься, он и закипит, – распоряжался прапорщик.

«Обрадовался. Есть теперь, кем покомандовать».

– Что-то я вырубился… – словно оправдываясь, пробормотал Денис.

– А ты как хотел? – рассмеялся Геннадий. – Тебе же капельницу воткнули. Всем втыкают…

То-то медсестра, введя ему иглу капельницы в вену, привязала потом руку к кровати: «Когда уснешь, ворочаться будешь. Не уснешь? Уснешь, уснешь».

Первый же тип, которого он встретил в коридоре, вогнал его в ступор. Небритый мужик в застиранной белой футболке и вытянутых спортивках, в дырявых тапочках брел, подволакивая ноги, держась рукой за стену. Но больше всего поразили его глаза – совершенно пустые, какие-то бесцветные. И выражение лица… Денис тут же вспомнил «Обитель зла» и чуть ли не бегом проскользнул мимо, в туалет.

Но умыться спокойно не удалось.

Туалет был совмещен не только с умывальником, но и с курилкой. Несмотря на открытую форточку, сизая дымовая завеса стояла стеной. Денис, хоть и сам курил, чуть не задохнулся. Да плюс еще резкий, бьющий в нос запах хлорки. На деревянных лавках сидело несколько человек разного возраста изрядно помятой внешности, все курили. А в единственном умывальнике какой-то мужик… стирал носки.

– Что, умыться? – он повернулся к Денису. – Щас, погоди, заканчиваю.

– Ладно, я потом, – Денис хотел уже выскочить обратно в коридор.

– Да все уже, иди, умывайся.

Умываться почему-то расхотелось, Денис только наскоро ополоснул лицо, хотел было почистить зубы, но передумал.

«Курить, видимо, бросать придется».

Когда он вернулся в палату, чайник уже закипел. На стуле у двери сидел какой-то хмурый мужик в шлепанцах, смотрел телевизор.

– Чай наливай, – тут же начал командовать прапорщик. – Заварка только в пакетиках. Позвони своим, пусть нормальный чай принесут, а то эта труха ни уму, ни сердцу. Сахар там же, в шкафу. Смотри, не просыпь. А то завтра Петровна тебе выдаст. Тут строго следят, каждый день чистоту проверяют. Ужин в чашке.

На ужин была жареная рыба и картофельное пюре.

– Куда так много? – удивился Денис.

– Бери сколько надо. Вечер длинный, потом еще поедим. Хлеб-то что не взял? Бери-бери, с хлебом ешь. Без хлеба расход еды слишком большой. А ты, Пасечник, завтра готовься, – продолжил он какой-то разговор с мужиком на стуле.

– Да не полезу я. Не могу, – хриплым голосом лениво отнекивался тот.

Было сразу понятно, что полезет.

– Ага, какой ты хитрый, Бортник. Как телевизор смотреть, так это ты можешь. Каждый день сидишь, как прописался, барракуда. А как антенну поправить, так не могу? А кто может? Я? Или вот Олег полезет? Или новенького заставим?

– Ладно, Генка, не ворчи только. Сделаю завтра.

– То-то. Тогда иди у Михалыча ключи от чердака забери, пока не ушел. А то завтра суббота, его не будет.

Этот Пасечник, он же Бортник ушел.

– Денис, ты в компах разбираешься? – подал голос Олег.

– Ну-у, мал-мало. Только как юзер. Но достаточно опытный. Как-то так. На сисадмина, конечно, не потяну. А что?

– Помочь сможешь? Я тут ноутбук прикупил, надо кое-что сбросить, кое-что скачать.

– Да без проблем! Где он у тебя?

– Внизу, в сейфе.

– Тащи, позанимаемся.

Олег, тяжело поднявшись, проковылял к двери. Хотя двери как таковой не было. Дверей здесь вообще не было. Ни в одной палате.

Геннадий снял покрывало с пустующей кровати и прицепил на гвоздики, занавесив дверной проем:

– На ночь вешаем. Наркоманы всю ночь шарахаются. А они как зомби. Открыто, значит можно, обязательно вломятся. А покрывало висит, все – табу, нельзя. Как собаки…

После еды Денису, как обычно, захотелось покурить. Что ж, придется идти в курилку. Он достал сигареты, уже направился к двери-покрывалу.

– Ты куда, на балконе кури.

– А можно?

– А почему нет? Наши все там курят. Я-то сам не курю. А Олег всегда там. Ну, если хочешь, можешь в курилку к наркоманам сходить.

– Нет, уж лучше на балконе.

– Только бычки вниз не бросай. Там пепельница есть.

Балкон был очень хозяйским, обжитым. Если бы не решетка, Денис мог подумать, что попал в самый обычный жилой дом. В углу стоял старый шкаф без дверей, забитый какими-то кастрюлями, банками и прочим барахлом, тут же тумбочка, коробка с картошкой, ящик с продуктами, у двери – два стула, видимо, для комфортного курения. Не хватало только еще каких-нибудь лыж да велосипеда.

Пепельницей оказалась литровая банка, уже наполовину заполненная окурками.

«Да, крепко они тут обжились».

Денис сообразил, что эти «постоянные жильцы» больницы прячут на балконе все свое имущество на случай каких-нибудь проверок и комиссий – в палате полный порядок, а на балкон никто не заходит. А если что, то балконную дверь тумбочкой можно загородить – мол, не пользуемся, закрыта…

Напротив, во дворе жилой пятиэтажки, бригада то ли таджиков, то ли узбеков перекрывала крышу на одноэтажном пристрое. Рядом была навалена куча перлита. Один из рабочих внизу нагребал его в ведра, цеплял веревки, а трое других поднимали заполненные ведра наверх и рассыпали утеплитель по крыше.

«До темноты работать будут». От нечего делать Денис стал наблюдать за производственным процессом. Вспомнил отцовскую присказку: «Человек готов бесконечно смотреть на три вещи – как горит костер, как бежит вода и как кто-то другой работает»…

Он и покурить-то толком не успел, как на балкон заглянул Геннадий:

– Иди, тебя зовут!

– Кто? – опешил Денис.

– Иди-иди, таблетки получай.

– Таблетки? Зачем?

– Ха, ты же алкоголик, вот тебя и лечат.

Отстояв очередь к дежурной сестре среди наркоманов и настоящих алкоголиков, Денис получил целую горсть таблеток разных размеров и цветов.

«И что с ними делать?» – в задумчивости вернулся в палату.

– Ты таблетки-то не ешь, – тут же объяснил Геннадий. – Зачем тебе это, паря, надо? Организм садить. Дай-ка гляну. Вот эту маленькую – можно. Это глицин. Под язык и сосать. Вот эту коричневую тоже можно. Это карсил, печень восстанавливает. А эти все…

Он встал и выкинул их на улицу через открытую балконную дверь.

– Психотропики всякие. Будешь по стенкам ходить и языком еле ворочать.

В палате уже был и Олег.

– А ноутбук?

– Чуть позже, они таблетки сейчас выдадут, потом из сейфа заберу.

Шторка-покрывало на двери отдернулась, заглянул Пасечник со своим прокуренным голосом:

– Завтра не получится. Только в воскресенье.

– А что так? – удивился Геннадий.

– Откуда я знаю? Михалыч сказал, ключи даст только завтра вечером. Дела какие-то, – он пожал плечами и исчез за тряпичной дверью.

– Молодец, значит, антенну наконец наладим, – вдогонку крикнул Генка, но потом не удержался и все-таки ворчанул: – Еще один день с помехами смотреть, барракуда.

– А почему вы его то Пасечником, то Бортником зовете? – спросил Денис.

– Да это одно и то же. Пчеловодом он был. А бортник – это по-старорусски, – начал объяснять Олег.

Прапорщик тут же заспорил:

– Совсем не одно и то же. Бортник по деревьям лазил, по дуплам. Мед от диких пчел собирал, тогда ульев и пасек еще не было.

– Да какая разница, – отмахнулся от него Олег. – Все одно. Дикие, домашние. Мед один.

– Не скажи. У диких мед лучше.

– Пасеку он держал, – не обращая внимания на прапора, Олег снова повернулся к Денису. – Богатая была пасека, ульев много. Не помню, сколько, он как-то говорил. Но много.

– И что?

– Клещ сожрал пчел его. Американский какой-то, то ли калифорнийский, то ли колорадский. Всех сожрал, подчистую.

– И не подавился, – хмыкнул Геннадий.

– Вот он и ушел в запой, – продолжил Олег. – Потом сюда попал. С тех пор здесь.

Денис неожиданно расхохотался. Олег и Геннадий с недоумением и немного с испугом переглянулись. Они много повидали здесь. Вдруг и у этого «крышу снесло»?

– Да я, – давясь от смеха, объяснил Денис, – просто вспомнил свое первое знакомство с пчелами. Сеструха старшая замуж выходила, ну, и поехали мы с родней новой знакомиться. А там дед тоже пчел держал. Ульи в огороде стояли. Я еще пацаном был, мне же интересно – как они живут, как в улей залазят. Первый раз видел. Но слышал где-то, что они дыма боятся. А я курил уже. Ну, закуриваю сигарету и давай дымить им прямо в дырочку.

И Олег, и Геннадий дружно расхохотались, повалившись на кровати. Им уже было все понятно:

– Они ведь не переносят запах табака!

– Да и алкоголя тоже.

– А я-то откуда знал? Дым, он и есть дым. А они как озверели, все повылетали оттуда, и на меня. И давай жалить! Я ору, как дикий, и ну бежать по огороду. А они не отстают! Хорошо, бочка стояла с водой, большая такая…

– Двухсотлитровая, – уточнил прапорщик.

– Я в нее и нырнул, как был, в одежде. Голову высуну, чтоб вздохнуть, а они, гады, летают надо мной, жужжат. Родня вся выскочила из дома, и старая, и новая. Стоят, ржут. А мне-то не до смеха! Потом дед их отогнал. Как-то так…

– Это же полезно, – раздался голос Пасечника. Они обернулись. Тот снова сидел на стуле у двери и слушал рассказ Дениса, даже не улыбнувшись. – Лечение даже такое есть, пчелиными укусами. Не помню, как называется. Апитерапия какая-то. А над пчелами вы зря смеетесь.

– А кто над ними смеется, – удивился Геннадий. – Мы не над пчелами, мы над ним смеялись. С сигаретой на пасеку. Ты-то должен понимать.

– Пчелы, они целители. Мед не только для здоровья телесного, физического. А еще и для морального, душевного. Не раз испробовано, проверено. Поругался с женой, поставь чашку меда где-нибудь в комнате, тут же помиришься. Настроение плохое, съешь пару ложек меда, и танцевать готов.

– Ну, ты скажешь, – тут же затеял спор Генка. – А, может быть, ты с женой совсем не из-за меда помирился? А если б мед не поставил, что – так и не помирился бы?

Пасечник молча встал и ушел. Видимо, спорить с прапорщиком здесь не очень любили.

– А это еще не все, – продолжил Денис. Ему нравилось, как живо и непосредственно реагировали мужики, слушая его байки. Как дети. Но так ничего и не рассказал.

В палату, чуть не оторвав покрывало, ввалился какой-то красномордый здоровяк. Денис даже не успел его разглядеть как следует – тот, ни слова не говоря, завалился на свободную койку, отвернулся к стене и тут же захрапел.

– Антоха опять нажрался, скотина. Хоть ботинки бы снял, барракуда, – лениво и привычно ругнулся прапорщик.

– Он что, тоже ваш? Ну, постоянный… Тоже здесь живет? – спросил Денис.

– Иногда, – как-то неопределенно ответил Олег.

– И много тут таких? Ну, как вы…

– Было больше. Копченого дочь забрала. Мамай вот в кардиологии оказался недавно, сердечко прихватило. Может быть, вернется скоро, – начал перечислять Геннадий, поглядывая на Олега, как бы советуясь, не забыл ли кого. – Чукчу к «пограничникам» отправили. Этот уже не вернется…

– Куда отправили?

– На четвертый этаж.

– А что там?

– Там те, кто «с головой не дружит». Еще не полноценные психи, но уже и не человеки. Пограничное состояние называется. Понятно?

– Ага…

– Колян повесился месяц назад. Остались мы вдвоем. Антоха не в счет, его скоро попрут отсюда. Тут же закон простой. Живи, но не пей. А он видишь, как заливает. Так что мы да Пасечник.

– А почему он не с вами живет?

– Мы не пускаем. Характер у него тяжелый, неуживчивый.

– Ага, у тебя очень «уживчивый», – хмыкнул Олег.

Геннадий что-то пробормотал в ответ и, забрав опустевший чайник, пошел за водой.

– Не хочет Бортник на Колькину койку ложиться, – объяснил Олег. – Вот Антоху выгонят, тогда переедет. А так… Вроде раз тот повесился, то и место его «грехом» пропитано.

Денис, поняв, что сидит сейчас как раз на той самой Колькиной койке, весь напрягся и собрался уже привстать, но Олег его остановил:

– Да ты не переживай, ты ведь не первый, кого сюда селят после Кольки. Все живы остались, выписались.

«Ага, успокоил. Давай, Денис, лежи теперь и радуйся».

А уже в следующее мгновение Денис начал понимать, куда он попал…

Из-под кровати прапорщика выползло что-то темное и мохнатое. Денис подавился чаем, собрался было прокашляться, но тут же совсем задохнулся. Маленький, но невероятно страшный монстр полз медленно, с остановками, переставляя короткие когтистые лапы. Блестящая змеиная голова то появлялась, то пряталась… Денис так и сидел, не в силах двинуть ни ногой, ни рукой.

Он, конечно, не раз смотрел разные триллеры и ужастики, хотя к любителям этого жанра себя не относил. Иногда признавался себе, что бывало даже страшно. Но чтобы вот так, воочию столкнуться с чем-то подобным?! Самому становиться действующим лицом какого-то сюжета фильма ужасов ему не хотелось.

«Ну, Клозе, ну, благодетель… Куда он меня засунул? Ох, и выскажу я ему всю свою великую благодарность».

Денис тут же вспомнил мужиков-зомби в коридоре и курилке. У тех, наверное, тоже все начиналось с подобных видений. В зомби превращаться совсем не хотелось…

Он зажмурил глаза, помотал головой, пытаясь отогнать видение: «Глюки начались? Или это капельница еще действует?»

Открыл глаза, надеясь, что все пропало. Но нет – маленькое чудище не исчезло, мало того, оно направлялось прямо к нему, постукивая когтями по линолеуму и поблескивая черными глазами. Денис инстинктивно поджал ноги и с трудом прошептал:

– Что… Это?

– Где? – отозвался Олег. – А, это наша Бяка.

– Кто?!

– Бяка, – Олег взял монстра на руки и ласково погладил меховую спинку. – Черепашка наша…

– Это… черепаха?!

– Ну да. Бяка. Пока обычной черепахой была, Букой звали. Она же молчит все время, не мяукает, не гавкает. Не пищит даже. Бука букой.

– Откуда она здесь?

– Генка не может без животинки жить. Всю жизнь кошек да собак держал. А тут нельзя. Вот он и завел черепаху.

– А почему она такая… Мохнатая…

– Так ему же не просто животинка нужна. А чтоб еще и гладить можно было. Черепаху как гладить? Она же твердая и холодная, как… Как череп. Вот он и приклеил ей на панцирь остатки от старой шапки.

– Приклеил? Чем приклеил?

– Клеем, чем еще. Сначала ПВА пробовал, но «Момент» лучше держит. Теперь и гладить можно. На, погладь.

– Нет-нет, – как-то судорожно отказался Денис, все еще не пришедший в себя.

«Что я вообще здесь делаю?!»

Он почувствовал, что злость и раздражение начинают заполнять все его существо. Злость на все и на всех – на этих мужиков, на эту палату, на Клозе. На Бяку несчастную, в конце концов. И на самого себя, по дурости вляпавшегося в эту тупиковую и безвыходную ситуацию. Именно «по дурости». Точнее и не скажешь…

«Так, спокойно, это просто тильт». Тильтом игроки в покер называют вот такое состояние, когда эмоции начинают подчинять себе разум. «Ты же профессионал. Вот и справляйся».

Он лег на греховную Колькину кровать, закрыл глаза, вытянул руки вдоль тела, как по стойке «смирно». У него был проверенный способ для борьбы с тильтом – релаксация.

«Сейчас, всего несколько минут. Лишь бы никто не мешал».

Пятница, 18.30

«Лишь бы никто не мешал», – подумала Алена, представив, что вот-вот пассажиры начнут возвращаться в автобус, снова шуметь, галдеть, толкаться…

«Pink Floyd» закончился. Теперь пришла очередь не менее любимого «Deep Purple». Для начала, чтобы немного взбодриться, она выбрала «Smoke on the water» – «Дым над водой». И тут же получила заряд адреналина – легендарный жесткий рифф Блэкмора на гитаре, одновременным щипком двух пальцев… Постепенно к нему присоединяются хай-хет, электроорган, барабаны, бас-гитара. И нарастает ритм, и растет напряжение.

«Smoke on the water And fire in the sky».

«Дым над водой

И огонь в небесах».

А еще было тамешивари – разбивание досточек. В киокушинкай-карате, например, тамешивари входит даже в программу соревнований, там разбивают по пять-десять досок сразу – кулаками, локтями, ногами…

Но она занималась шотокан-карате, а в этом стиле тамешивари не очень культивировалось. Поэтому досточки они разбивали только на экзаменах. Как она боялась этих досточек перед своей первой сдачей, тогда еще на желтый пояс. За кумите, кихон и тем более за ката она не переживала – это все она знала и выполняла уверенно. А вот досточка… «Вдруг не разобью?!»

Отец попросил дядю Гришу сделать несколько досточек. Тот работал трудовиком в школе, у него были и станки, и материал.

– Размер тридцать на тридцать, толщина два сантиметра, из сосны. Но главное, чтобы доска была сухая-сухая, аж звенела. Чтоб пальцем щелкнул, и она треснула…

Дядя Гриша принес три досточки. Две она решила разбить дома, для пробы.

Она натянула на правую ногу накладку-защиту. Кирьяков еще на первых занятиях предупредил, чтобы все купили эти накладки – и на руки, и на ноги. Ножными они пользовались редко, иногда только на кумите. Они были громоздкими, неудобными, в них было жарко. Но на тамешивари они были незаменимы – защищали ногу от пальцев до колена. А вот ручные, Алена в шутку называла их «варежки», использовались постоянно. В кумите Кирьяков без них просто никого до боя не допускал. Алену же заставлял надевать их еще и в кихоне.

– Эти накладки защищают не соперника, как в боксе. Они защищают твои же руки. Видишь, костяшки в них открыты, бей пожалуйста, а все твои тонкие косточки от пальцев до запястья прикрыты. Чтобы их не сломать. Так что только в накладках! Тем более ты девчонка, у тебя кисти слабее…

Отец держал досточку перед собой в вытянутых руках, отставив ногу назад для упора. Алена приготовилась, примерилась…

Вспомнила, как наставлял ее Сергей:

– В тамешивари нет ничего страшного. Это скорее вопрос психологии, а не силы или техники. Главное, поверить в себя. Поверить, что ты это можешь. Тогда досточку и ребенок разобьет. И бей не прямо по досточке, а как будто насквозь, в точку за ней…

Ну, все. С богом… Маваши! Кья! Досточка разлетелась с первого же удара. Она и не ожидала. Вторая тоже. Оказалось, ничего страшного! Третью досточку она так же уверенно разбила на экзамене. От пояса к поясу толщина досточек увеличивалась, но дядя Гриша приносил все такие же сухие деревяшки, и проблем у нее не возникало. Потом она стала снабжать его досточками и других ребят из группы. Главное – сухое дерево!..

А пацанам нравилось тамешивари. Где еще можно показать силу и резкость? Да и досточки маленьким запрещалось руками разбивать – только ногой. А то ли дело кирпич ребром ладони расколошматить! И вот после тренировок они стали собираться за школой и разбивать кирпичи и пустые бутылки. Алена как-то присоединилась к ним – из любопытства. Но постепенно вошла в азарт:

– Дайте мне попробовать!

Мальчишки расступились, пропустили ее вперед:

– Давай!

Поставили три кирпича буквой «П», сверху положили тонкий шарфик, чтобы руку не поцарапать.

– Бей нижней частью кулака, – показал ей Семка Дудин. – Вот этой. Крепче сожми, чувствуешь, как твердо становится? Только не промахнись, если этой косточкой, рядом с кистью, попадешь… Ой как больно будет…

Она врезала со всего маха, как учил Сергей, «насквозь». Кирпич разлетелся на две половинки.

– Молодец, – похвалил ее Семка. – Я думал, ты только в ката можешь. На следующую тренировку кирпич принесешь. Ты же мой разбила. А бутылку хочешь попробовать?

Но Алена отказалась – и так руку отбила, да и страшновато.

– Ладно, смотри, – Семка обернул пустую бутылку тем же тонким шарфиком, приготовился… И…

Она сразу и не поняла, что произошло. Семка не кричал, а как-то странно хрипел, медленно поворачиваясь к ней. Она сначала увидела его полные ужаса глаза, бледное лицо, и только потом его руку. Из нее буквально хлестала кровь, заливая все вокруг – их тренировочные рюкзачки, брошенные тут же в кучу, осколки бутылки, семкины брюки и ботинки… Алене стало плохо, у нее закружилась голова, не хватало воздуха. Остальные пацаны стояли вокруг в шоке, как окаменевшие. А семкин хрип превратился в жуткий стон и вой. Вид крови и звуки, издаваемые Семкой, напомнили Алене кадры из военных фильмов – там тяжелораненные очень похоже вели себя. А их всегда спасали девушки-санитарки. Единственной девушкой сейчас была она. Так что же, придется ей?.. Была не была… Алена схватила шарф, зажмурилась, чтобы не смотреть на кровь, и туго, сколько хватило сил, перетянула Семке запястье.

– Жди здесь! – она побежала в школу. К счастью, Кирьяков еще не успел уйти. Увидев Алену, он без слов понял – что-то случилось. Страшное…

Все обошлось в конце концов. Иван Петрович остановил кровотечение, вызвал скорую. Распоротую кисть Семке зашили, месяца через два он уже снова появился на тренировке.

Кирьяков запретил кому-либо заниматься этим «подпольным тамешивари» под страхом отчисления из секции. Да он мог бы ничего и не говорить, и не запрещать – никто и не помышлял больше об этом…

Автобус снова наполнялся пассажирами – размявшимися, поевшими, покурившими, и оттого шумными и жизнерадостными. Загрузилась уже изрядно подвыпившая компания. Видимо, в кафе они продолжали свой преждевременный праздник. «И какая им теперь свадьба? Кому они теперь там нужны будут?»

Она сидела в своем углу с закрытыми глазами, все думали, что она спит, и никто не беспокоил. Пазик прочихался, подергался и снова запрыгал по раздолбанной дороге.

Теперь в наушниках был «Сhild in time», эта безумно заряжающая энергетикой композиция «Deep Purple». Но она и здесь была не согласна с привычным для всех переводом. Нет, не «Дитя во времени», правильный перевод был «Дитя, придет время». И это название ей нравилось гораздо больше. Да, она сейчас тоже надеялась, что придет время… И все выяснится, встанет на свои места…

Через год, у Алены был уже зеленый пояс, в их группе появилась вторая девчонка, Гульнара, симпатичная то ли буряточка, то ли татарочка. Она была не новичок в карате, занималась до этого несколько лет, у нее был даже коричневый пояс. Она переехала из какого-то другого города, вот и оказалась у Кирьякова.

Алена быстро с ней подружилась, у них оказалось много общих интересов, причем Гуля была так же фанатично предана карате и, как она сама говорила, «ловила кайф» на тренировках. Теперь у Алены был постоянный спарринг-партнер на кумите, их часто ставили в пару.

Гуля быстро поняла, что в ката Алена гораздо сильнее, но ей самой больше нравилось кумите. Она считала, что карате – это просто бой. И главное – победа над соперником. И сама была отчаянной, напористой и неуступчивой. Они часто спорили, но благодаря Гуле Алена быстро подтянула свое кумите. Выигрывать, конечно, не стала, но хоть какое-то удовольствие получать начала…

Мощный, бесподобный голос Яна Гиллана идеально соответствовал смыслу текста-аллегории, короткого, но емкого. Каждый из нас, живущих на земле, подобен слепцу, стреляющему в окружающий мир и ждущему рикошета… Как и все человечество, все мы – дети для вечности…

К тому времени, когда умер отец, у нее был уже черный пояс. Когда она только начинала заниматься карате, ей, наивной, казалось, что черный пояс – это вершина, предел достижений. Она еще только готовилась сдавать на желтый пояс, когда Сергей объяснил ей всю систему поясов и категорий в карате. Как же она удивилась, узнав, что черный пояс на самом деле – только начало. Если так можно выразиться, черных поясов много.

– Пояс в карате, его называют «оби», не просто полоска ткани, которой ты завязываешь кимоно. Это символ тех достижений и знаний, которые ты получила. От шага к шагу, от ступени к ступени он становится все темнее. От пота, пролитого тобой на занятиях. Есть десять ступенек ученических, они называются «кю». Самое младшее – десятое кю, белый пояс. Это ты сейчас, – Сергей улыбнулся. – Завтра сдашь на девятый кю, получишь желтый. Потом будет оранжевый. И так далее – красный, зеленый, синий… Потом старшие пояса – светло-коричневый, коричневый, темно-коричневый. И, наконец, первый кю, самый старший из ученических – это и есть черный пояс. Но потом идут мастерские ступени! Их тоже десять! Они называются даны. И это все черные пояса. Здесь порядок обратный – сначала идет первый дан. Вот у меня сейчас только второй дан. Так что есть куда расти!..

Теперь и у нее был первый дан, черный пояс. До сих пор была «начальная школа». И только сейчас началась настоящая учеба. Ката стали сложнее и намного интересней.

Сергей по-прежнему оставался ее другом, но теперь уже не был ее «сенсеем», наставником. Они давно сравнялись в своем «уровне» и частенько вставали в пару при спаррингах. Он искренне радовался ее быстрой «карьере», она чувствовала эту искренность и была ему благодарна.

Отец тоже очень радовался ее успехам. Пока она была маленькая, водил ее на тренировки, возил на соревнования. Потом, когда она подросла, все равно приходил на все соревнования. Всегда присутствовал на экзаменах, «сдачах», как они их называли, где они получали право носить новый пояс. Переживал, что у нее ничего не получается в кумите. Однажды начал «наезжать» на нее – мол, трусиха, не боец. Но она сразу ему объяснила совсем по-взрослому: «Лучше я буду хорошо делать то, что мне нравится, чем плохо то, что не хочу делать». Он ее понял и больше не поднимал этот вопрос. А она продолжала с удовольствием заниматься своими любимыми ката.

Мама сначала очень жалела несостоявшуюся танцевальную карьеру. Но, увидев, с каким нетерпением дочка ждет следующую тренировку, как у нее горят глаза и переполняют эмоции при рассказах о своем карате, с какой любовью и даже лаской она стирает и гладит кимоно, как тщательно собирает рюкзачок, мама поняла – та нашла свое дело. И даже посмеивалась: «Хорошо, что в карате босиком занимаются». Еще бы, уж сколько белых носочков пришлось ей перестирать в бытность Алены в «Звездочках». А в «Звездочках» с облегчением вздохнули – там просто не знали, что делать с этой талантливой, но безразличной к танцам девчонкой.

Но все хорошее когда-нибудь заканчивается. Она рано поняла эту истину. Четыре года длилось ее счастье, а в седьмом классе, после смерти отца, ей пришлось бросить карате. Не было денег платить за тренировки. И Кирьяков, и Сергей, даже Гуля приезжали к ним домой, уговаривали ее вернуться. Иван Петрович был согласен тренировать ее бесплатно. Но у нее не было никакого желания – она вообще ничего не хотела тогда… А через год, когда депрессия постепенно прошла, пришлось помогать маме на работе, потом, уже в девятом классе, она сама начала работать, и времени не осталось совершенно.

Тело сначала болело, требовало тренировок, нагрузок.

Но еще больше болела душа, из которой судьба вырвала самое дорогое… Как будто она потеряла крылья.

Она несколько раз приходила в зал, встретиться с друзьями, посмотреть на тренировки. Но потом поняла, что от этого становится только хуже. Нечего сыпать соль на раны… Что прошло, то прошло. И не вернешь… Собрала все свои медали, кубки, грамоты, аккуратно свернула кимоно, вложила внутрь черный пояс – и спрятала все в дальний ящик.

Иногда она еще повторяла ката вместо утренней зарядки, но потом и это бросила – не оставалось ни сил, ни времени. После школы бежала на работу, едва живая приползала домой, а еще надо было делать уроки…

В наушниках группа «Eagles» играла «Hotel Califonia». Группа одной песни. В свое время она, услышав «Калифорнию», набралась терпения и мужественно переслушала все, что еще сочинили «орлы», но только ужасно расстроилась и разочаровалась, даже разозлилась – нельзя же так обманывать! Но эта вещь – «Отель «Калифорния» – была великолепна. Для всех времен и всех народов.