Алексей Цибин
Марганцовая луна

Глава 11. Доктор, меценат, охотник.

Иван Алексеевич, заведующий центральной психиатрической больницей города Казань поднял трубку с запищавшего селектора.

– К вам Альберт Карлович, записан на шесть, чуть пораньше пришел, – прозвучал сквозь шипящий динамик молодой женский голос.

– Спасибо Алиночка, я сам встречу, – Иван Алексеевич поднялся со своего мягкого кожаного кресла и вышел встречать дорогого гостя. Альберт Карлович Козловский был владельцем нескольких медицинских частных центров и признанным меценатом. Далеко не самая последняя фигура в городе, с которой нужно было считаться. Иван распахнул массивную дверь кабинета, приглашая посетителя внутрь.

– Рад, что вы решили удостоить меня своим вниманием. Таких важных персон не каждый день можно увидеть в наших стенах. Выпьете с дороги, согреетесь? За окном еще не май, довольно прохладно. Есть очень хороший коньячок, от благодарного пациента, – заведующий направился антикварному лаковому секретеру.

– Буду признателен, хочется немного тепла. Действительно, холодным апрель выдался. Я ведь к вам прямо с заседания попечителей, в Пушечном дворе намерзлись.

Заведующий достал из шкафа два коньячных бокала и разлил в каждый немного янтарной жидкости. Немного подумав, налил гостю чуть больше.

– Один из лучших, что я пробовал, – Иван Алексеевич потянул носом аромат коньяка, – божественный нектар.

Гости некоторое время были заняты дегустацией напитка. Допив свой бокал, посетитель поставил его на край большого дубового стола и достал несколько файлов из принесенной с собой папки.

– Если вы не против, я приступлю сразу к делу, – Альберт Карлович выложил документы на стол. – Я на днях получил разрешение на проведение томографии. Здесь все необходимые документы. Полный комплект. Для буйных и невыездных договорился об обеспечении конвоя. Все официально, ментовская охрана, плюс мой ЧОП в полной боевой. Хотя уверен, что это лишнее. Мы же не рецидивистов обследуем.

– Ну, это с какой стороны посмотреть, – немного подумав и еще раз продегустировав оставшийся в бокале коньяк заявил Иван Алексеевич. – Мои пациенты могут такое выкинуть, мало не покажется. Некоторые прекрасно понимают, что им ничего за это не будет. Одиночка на неделю и месяц усиленной антипсихотики – вот и все рычаги. На кону репутация больницы, на минуточку.

Посетитель вздохнул и устало потер веки закрытых глаз. По его виду было понятно, что разговор пошел не по планировавшемуся сценарию.

– Вы ведь понимаете, для чего все это нужно, Иван Алексеевич? Мы в медицину с вами пришли для того, чтобы помогать людям, а не наоборот. И лучший способ – профилактика заболеваний. Вы ведь знаете, сколько своих личных средств и сил я трачу на исследования? Почему бы вам не помочь и мне, мы одно дело делаем, разве не так? От вас требуется лишь предоставить материал для исследований. Мой научный центр за свой счет проведет томографию всем пациентам. Более того, в качестве бонуса центр предоставит бесплатное обследование всем сотрудникам вашей больницы, я уверен, они будут вам премного благодарны. Вы должны быть напрямую заинтересованы в моих услугах. Заметьте – в абсолютно бесплатных услугах! – посетитель замолчал в ожидании ответа.

– Так-то оно так, но давайте посмотрим на это с другой стороны. Для большинства пациентов такое внимание к себе может вызвать обострение. Перевозка, новые люди, новые декорации. Чревато психозом, – заведующий одним глотком осушил остатки конька. – И не забывайте про родственников, которым всегда все не так и все не то, чтобы мы не делали, пусть даже из самых лучших побуждений.

– Я готов нивелировать издержки, – сухо заметил посетитель.

– А вы представляете сколько это бумажной волокиты за собой повлечет, какая нагрузка на персонал? – пропустив слова гостя продолжил заведующий. – А у нас лишних рук нет, с нашими то зарплатами в здравоохранении. Лично я не хочу еще больше увеличивать текучку.

«Ага, это у тебя то маленькая зарплата, – подумал Альберт. – Обставленный дорогой мебелью кабинет, секретарша-фитоняшка с надутой грудью. Одна дверь только три зарплаты среднего участкового врача стоит». Он прекрасно понимал, к чему клонит заведующий психбольницы, но держал паузу. Еще не время.

– И это далеко не все подводные камни, наверняка я что-то упустил, – заведующий слегка понизил голос. – Еще важный момент, это ваша репутация. По городу гуляют слухи о пропавших пациентах. Я всего лишь слышал что-то краем уха и ничего не утверждаю. Для нас самое важное, это наша репутация, ради нее мы готовы на все.

После этих слов Альберту ужасно захотелось высказать этому красномордому жирному ублюдку все что он о нем думает, но невероятным усилием воли он сдержал свой порыв. Это он то бережет свою репутацию? Больница, которой управлял Илья Алексеевич давно имела дурную славу. Внезапные смерти пациентов, о которых несколько раз писали местные СМИ. Продажность персонала, о чем он знал не понаслышке, именно так он получил данные о количестве больных и их диагнозы. Но ссориться с ним значило бы, что ему будет закрыт доступ к телам. Альберт заставил себя улыбнуться, обнажив красивый ряд белоснежных виниров.

– Я прекрасно понимаю ваши страхи. Действительно, вы идете на определенный риск, предоставляя нам возможность исследовать ваших пациентов. Как я уже говорил, мы обеспечим полную безопасность передвижения до наших центров и обратно. Кроме этого, я готов покрыть все понесенные вами расходы, – с этими словами Альберт достал из папки маленький блокнот и черную пузатую ручку фирмы «Waterman» и придвинул к заведующему. Тот вначале недоуменно замер на своем кожаном кресле, но осознав, чего от него хотят, быстро что-то написал в блокноте передвинул его обратно владельцу. Альберт посмотрел на цифры и заставил себя изобразить удивление. Он давно относился к деньгам как к средству получения благ и не боготворил их. Кроме того, цифра, записанная на листе, была меньше в три раза того, что он ожидал.

– Я добавлю еще столько же, – Альберт почувствовал уверенность в себе и произнес это максимально небрежно. Теперь пузатый у него на крючке, можно сбросить маски. – При условии, что все пройдет быстро и гладко, и мы закончим все в течении этой недели.

Заведующий закашлялся: – уже середина недели!

– Все правильно. Решайте, хотите ли вы пополнить свой фонд мотивации сотрудников, – Альберт взглянул на наручные часы и сухо продолжил. – Мне пора идти. С вами свяжется один из моих управляющих чтобы уточнить детали. Все вопросы решайте с ним, включая вопросы «мотивирования». У вас есть ко мне вопросы?

Заведующий выглядел растерянно, ведь он рассчитывал, что разговор затянется минимум на час. В итоге он получил то, чего хотел, даже больше, но нутром чувствовал, что пропустил какую-то важную деталь. И вообще, это он должен задавать в своем кабинете вопросы.

– Значит, вопросов нет. Был рад личному знакомству, – посетитель поднялся, отряхнул невидимую пыль с брюк и неспешно вышел за дверь.

Заведующий, после ухода Альберта Карловича, несколько минут просидел в кресле, рассматривая оставленную гостем ручку. Затем поднялся и наполнил коньяком сразу половину бокала, вдохнул носом дорогой аромат, а затем в два глотка осушил. Не каждый день ему предлагают два миллиона за то, что разрешит своим пациентам пройти бесплатную томографию.

Альберт вышел из ворот больницы и с удовольствием втянул в себя чистый уличный воздух. Медикаментозный, кислый запах больницы его немного пугал. В его клиниках всегда пахло цитрусовыми, даже в операционных, на создание приятных ароматов шла довольно внушительная часть годового бюджета. Он подошел к черному мерседесу, сам открыл заднюю боковую дверь и уселся на мягкую, заскрипевшую под его весом, обивку.

– Давай домой, – обратился он к водителю.

Имя человека, сидящего на заднем сиденье автомобиля было настоящим, а отчество ему пришлось переиначить, так как отца звали Кароль – в России такое отчество вызвало бы много ненужных вопросов. В свои сто двадцать четыре года он дважды менял дату рождения в паспорте. В первый раз это вышло без особых проблем, а вот во второй пришлось попотеть, ведь электронный документооборот обмануть было сложнее, чем человека. Но не так сложно, как выучить русский язык.

Родился Альберт в Польше, в семье евреев. В их традициях было наследовать профессию по отцовской линии, поэтому, как только он достиг совершеннолетия, его отдали изучать медицинское искусство в престижный германский университет. Ему ничего не оставалось, как блестяще учиться, чтобы получать стипендию. Денег у него водились изредка, семья оплачивала только обучение. На первых курсах ему пришлось даже подрабатывать помощником мясника, где платой его работы были остатки мяса с разделки. Но он был рад и этому, Германия в тот момент испытывала экономические трудности, многим платили бартером. А затем успехи Альберта в учебе заметил известный хирург Херманн Похлиш, специализирующий на операциях на мозге. Тогда это была почти нетронутая тема в хирургии, поэтому любые успехи на этом поле немедленно попадали в прессу. Херманн был старше Альберта всего на семь лет, но уже имел мировую известность как один из основателей дисциплины «хирургическая невропатология» и внесший огромный вклад в теорию локализации. Кроме всего прочего, его родители иммигрировали из Польши в Германию во время франко-прусской войны, поэтому он бегло говорил на польском, что еще больше скрепило их отношения.

Альберт крепко закрепился в исследовательском составе Гейдельбергского университета, особенно плодотворными для его деятельности вышли годы Веймарской республики, когда Гейдельберг считался оплотом демократического духа и приветствовал самые радикальные эксперименты. Поляк купил себе небольшой дом и начал грезить о мировом признании, но случилось то, чего он никак не ожидал – пришел третий рейх. Его родной университет стал первым из высших учебных заведений, приветствовавшим национал-социалистическое движение. Это привело к тому, что практически все студенты, доценты и весь профессорский состав неправильного происхождения вынужден был уволиться или был уволены. Многие эмигрировали, а несколько человек, включая двух профессоров были убиты в столкновениях с радикально настроенными массами. Альберт, благодаря покровительству Похлиша продержался дольше всех, но однажды ночью к нему пришел взволнованный профессор, вручил ему довольно внушительную сумму денег и свои золотые часы, а затем приказал немедленно уезжать. Альберт подчинился и через полтора часа отбыл на родину. Как ни странно, но у него получилось вернуться в родной дом без каких-либо происшествий, он сразу же устроился в местную больницу главным хирургом, а через два года получил место заместителя заведующего. А затем грянула вторая мировая и Польшу разодрали на две половины. Ему не повезло оказаться на стороне, которую оккупировали немцы. Он прекрасно понимал, что они делают с людьми еврейского происхождения, поэтому еще в начале вторжения попытался выехать на восток, бежав в Советы. Однако, когда до границы оставалось рукой подать, их задержал патруль, а спустя два дня их семью, включавшую в себя престарелых родителей, его самого и двух сестер с их детьми, отправили в гетто в Люблинский район. По дороге к месту назначенного проживания скончался отец, его тело немцы просто выкинули в кювет. Через две недели умерла мать, не выдержало сердце. За полтора года выживания в гетто он похудел на двадцать килограмм, поэтому, когда его доставили в Жешувский замок, где расположил свой исследовательский центр его бывший наставник Херман Похлиш, тот поначалу его не узнал.

После начала войны профессора, как видного ученого и опытного нейрохирурга, посвятили в необычное дело, которое вел сам Генрих Гиммлер, уже тогда в проявлявший немалый интерес к темам оккультизма и всему необычном. Похлишу дали полный карт-бланш, и он использовал свою власть сполна. Для начала отдал приказ разыскать Альберта, и, что было в те времена просто неслыханно для еврея, сделал его своей правой рукой. Поначалу поляк недоверчиво отнесся к работе профессора, но все сомнения отпали после первого же опыта. Всего у них было двое подопечных: огромный умственно-отсталый румын и еврейская девочка. С первым было очень сложно работать в силу его дебильности, поэтому основным объектом исследований стала девчонка. Однажды профессор, в большом зале, наклонился и что-то сказал девочке, а затем та, проведя руками в воздухе, сделала светящийся круг в другое измерение. И Херман долго не мог остановить свой хохот, потешаясь над остолбеневшим Альбертом.

Сами ученые в другое измерение предпочитали не заходить, используя для этого пленных русских солдат, которые были для них расходным материалом. Они выяснили, что люди, не обладавшие сверхспособностями, попасть на ту сторону могли, а вот выбраться назад живыми уже нет, у всех останавливалось сердце. Некоторых удавалось оживить путем компрессии грудной клетки. Однажды они запустили туда толстяка, тот вернулся назад без каких-либо последствий для себя, более того, на протяжении суток, после выхода с той стороны, он обладал невероятной заживляемостью организма. В качестве эксперимента, они отрезали ему мочку уха, и через час она уже приросла обратно. А потом случилось неожиданная ситуация, которая привела к революционному открытию. Охранники отмечали день рождения одного из своих сослуживцев, выпили по этому поводу и в качестве подарка преподнесли имениннику вечер с молодой пленницей. Толстяка и еврейку держали вместе, связанными в одной камере, других таких мест в замке попросту не было. В тот момент, когда охранник начал делать свое грязное дело, толстяк не выдержал увиденного и разбежавшись, врезался в лежащую на кровати пару, убив обоих. Во время вскрытия пленницы ученые обнаружили в ее голове необычную опухоль, а выкачав из нее жидкость, поняли в чем секрет «божественного дара». При введении небольшого количества этой жидкости, смешанного с физраствором, подопытные смогли возвращаться из параллельного мира живыми. Также, в течении суток, они обладали качествами сверхчеловека. Однако создавать портал силами такого «уберменьша» не получалось. Профессор решил, что нужно попробовать вкачать в человека полный объем железы, вот только кроме толстяка у них больше не осталось подопытных. И им снова повезло. В качестве демонстрации полученных результатов они отправились в ставку самого Гиммлера, которая тогда находилась недалеко от Москвы. Выдрессированный разрядами электричества толстяк открыл портал, куда отправили отряд «уберменьшей», на которых была израсходована почти вся жидкость. По договорённости, они открыли портал через двенадцать часов на этом же месте, и их там ждало целых трое пленников. Радости профессора не было предела, а обрадованный Гиммлер, в порыве радости пожал руку Альберту, забыв о том, кем он являлся по национальности. Им выделили еще месяц на исследования пленных, и они вернулись обратно. А затем случилось непредвиденное. План профессора по пересадки полной жидкости добровольцу провалился, тот практически взорвался, забрызгав своей кровью все вокруг. Взбешенный неудачей Херман всадил всю жидкость, полученную от второй пленницы в последнего узника. Альберт пытался протестовать, но профессор оттолкнул его и тот отлетел к лестнице, что впоследствии спасло ему жизнь.

Тощий с виду парень, в которого вкачали весь шприц изогнулся и разорвал свои путы, а затем, словно разъярённый слон, убил профессора и разгромил все вокруг. Тогда Альберт чудом выжил, в последний момент спрыгнув с винтовой лестницы. Он с ужасом представил, что произойдет с ним, когда командование узнает, что профессор мертв, и его никто уже не спасет своим протекторатом. Он освободил недоуменного толстяка, заставив того создать портал, схватил остатки жидкости и прыгнул в дыру.

Все это так давно произошло с ним, что большая часть событий практически стерлась из памяти. Сейчас он уважаемый нейрохирург с огромной базой благодарных пациентов и репутацией светила в научных кругах, Владелец исследовательского центра и множества клиник. Он получил все что можно в этой жизни. Кроме одного. Ему все время не хватало той самой жидкости. Именно поэтому он создал и воплотил план по исследованию психов. Та самая железа, если не знать, что с ней делать, приводила к множеству психических отклонений. И эта была отличная возможность пополнить свою похудевшую коллекцию стеклянных колб.

Глава 12. Новый сон.

В сотый раз Никита шел по обветшалому зданию детдома, в котором он провел все свое детство. Под ногами тихонько поскрипывал паркет, протертый ногами когда-то бегавшим по нему детей. Вот и сейчас из темноты появился коренастый мальчишка и подпрыгивая, весело пробежал мимо него. Никита узнал его. Сережа «Корнишон», так все его звали. Однажды ночью взросляки, издеваясь, измазали его зеленкой с ног до головы, а затем в одних трусах заставили бегать от них по длинному коридору. Игра заключалась в том, чтобы точно попасть набитым мокрыми опилками грязным носком ему в голову, кидая снаряд с того места, где он упал в последний раз. Выиграл Камиль, точно угодив Сережке в темечко, от чего он с размаху влетел в стену и упал, немедленно обоссавшись. Огурчик в рассоле. После этого кличка прочно закрепилась за ним, даже некоторые учителя стали за глаза его так называть. «Корнишон» исчез также быстро, как и появился, оставив за собой клубочки побеспокоенного тумана и вызвав в Никите неприятный приступ ностальгии. Когда происходила травля Сереги он с другой малышней испуганно следил за происходящей забавой из-за приоткрытых дверей. Каждый мог оказаться на его месте, ведь отбор «счастливчика» происходил посредством простой детской считалочки, слова которой он запомнил на всю жизнь.

Эни-бени,

Рики-таки, Буль-буль-буль,

Карики-шмаки,

Эни-бени-космодени,

Бац.

Если бы он сейчас встретил Камиля, разворотил бы ему все ебало. Бил бы, пока не посыпались зубы, до одури, до кровавых соплей. Но он знал, почему не встретит его и не отомстит за Серегу. После своего совершеннолетия Камиль смог въехать в двушку, которая полагалась ему после смерти отца алкоголика. На дворе стояли лихие девяностые, и такие, не привычные к социуму маргиналы, быстро растворялись в забвении той эпохи. Однажды в столовой во время общего обеда, все старшие поднялись со своих мест. Прозвучало негромкое – «за Камиля» – и они, не чокаясь выпили что-то из своих обшарпанных кружек.

Сегодня месяц за окном светился чистым, ровным светом, которого хватало чтобы почти полностью осветить коридор. Никита за все время пребывания в детдоме всего несколько раз был в женском крыле, да и то мельком. Их, мальчишек, всегда манило туда, несмотря не довольное жесткое наказание, будь они пойманы. Сейчас никто ему не мешал попасть в запретную зону. Он поддался своему порыву и побрел, разбрызгивая ногами стелющийся туман в сторону девчачьих спален. Лестница привела его на этаж выше, и он остановился в нерешительности. Нужно было выбрать куда идти. Если ему не изменяла память, справа от него были комнаты младших классов, слева спальни взрослых. Следуя неосознанному импульсу, он повернул вправо и продолжил движение вдоль знакомых деревянных дверей с облупленной, крошащейся краской. Одна из них привлекла его внимание. Эта дверь, в отличие от остальных, с виду была металлической, но в темноте было трудно сказать точнее. А еще на ней был засов, какой бывает на закрытых кузовах грузовых машин. Странно. Он подошел к двери и осторожно коснулся металла. Холодный. Он приподнял неприятно пискнувший засов, и вошел в абсолютно темную комнату.

Внутри была абсолютная, всеобъемлющая, оглушающая темнота. Сквозь открытую дверь, в комнату обязан был проникать хоть какой-то свет из огромных коридорных окон, но его не было. Он обернулся, но сзади тоже была темнота. Вокруг не было вообще ничего. Ему стало немного не по себе, он машинально выставил вперед руки пытаясь нащупать ориентир. Он коснулся чего-то пружинящего. Не было ощущения теплоты или холода, твердости или мягкости. Просто что-то странное было впереди, и это что-то его отталкивало, реагируя на полученное давление. Так отталкиваются одинаково заряженные магниты. Никита понял, что эту преграду ему не преодолеть, и развернулся. Небольшой шаг вперед. Ничего. Второй, снова ничего. Третий. Так, стоп. В этой темноте он больше не будет двигаться вперед. Сзади должна была быть дверь, он же как-то попал сюда. Он не пойдет туда, вперед, в неизвестность. Ему нужно просто немного света, да хоть от экрана телефона. Он начал шарить в карманах, пытаясь найти смартфон, но рука наткнулась на забытый фонарик. Тот самый Настин фонарик! Он был рад, что смог отстоять эту маленькую вещицу у капитана в отделе. Никита бережно извлек его, опасаясь невзначай уронить в этой кромешной тьме, а затем несколько раз с усилием нажал на курок.

Сильный, непривычно яркий луч света разрезал темноту, осветив помещение. Это не было комнатой девочек. Это помещение вообще не существовало в том детдоме, в котором он провел долгие одиннадцать лет. Скорее, это был металлический гараж, или контейнер, которые иногда ставят как будки охранникам на стоянках. В двух метрах от него лежал большой пластиковый короб, за ним стояли стеллажи, забитые, в основном, медицинским оборудованием. На стенах были приварены крючки, на которых висело множество различных инструментов и предметов обихода. Он подсознательно сравнил это место с "Икарусом", только там было намного больше хлама, здесь же пространство было не так заставлено. Свет стал гаснуть, и он еще несколько раз нажал на рычаг, а затем направил появившийся луч себе под ноги. И беззвучно вскрикнул от испуга. Под его ногами лежали маленькие человеческие кисти рук, отрезанные в районе запястья. Он отшатнулся в испуге. И в тот же самый момент пластиковый короб, на который попадало немного света от фонарика, дернулся. Затем еще раз, и еще. Внутри явно что-то было, и оно пыталось выбраться наружу.

Никиту внезапно осенило – с того момента, как он попал сюда, он как будто оглох. Он не слышал звука сработавшего фонарика, не слышал стука существа, пытавшегося вырваться из короба, не слышал своего крика. Он все еще спит или уже нет? Что это за сон посреди сна? Внезапно крышка короба открылась – один из ударов достиг своей цели, сломав пластиковую петлю, на которой держался замок. Напряжение в его голове достигло своего пика, он с остервенением жал на рычаг фонарика, боясь, что тот погаснет, и он не сможет увидеть, что же рвется наружу.

Человек лежащий в пластиковом кейсе выпрямился. Это был ребенок, не было никаких сомнений, к тому же девочка, если судить по ее одежде. Тонкое тело в серой водолазке с ярким молодежным принтом в центре. В измазанном грязном лице угадывались знакомые черты. Аня, никаких сомнений. Сердце Никиты выпрыгнуло из груди, в горле мгновенно пересохло. Он бросился к ней, намереваясь ее прижать к себе, но его тело не встретило никакой преграды, и он плюхнулся на металлическое дно контейнера. Фонарик выскочил из руки и его свет погас, погрузив пространство в кромешную тьму. Он судорожно начал шарить руками в темноте, двигаясь в сторону, где он последний раз видел свет. Секунды ускорили свой бег, разогнав за собой течение времени в его разуме. Он нащупал фонарик, радостно схватил его и зажег, направив свет туда, где должна была находиться его дочь. Она уже не сидела, а выпрямилась в полный рост, стоя в своем коробе. Ее руки были связаны веревкой в несколько узлов за спиной, чуть выше локтей. И тут он увидел то, что поразило его в самую душу, скрутив сердце колючей проволокой. У его девочки, его Анечки, была пустота там, где должны были быть кисти рук. Он направил фонарь так, чтобы тот образовал круг света на ее спине. Неровно обрезанная кожа со свисавшими белесыми лоскутами. Ему стало плохо, внезапно накатил приступ апатии, тут же сменившийся яростью к тому, кто это сделал. Он найдет и убьет всех, голыми руками.

Никита вытянул руку вперед, в попытке дотронутся до ребенка. Его рука погрузилась в ее тело, не встретив сопротивления. Ну конечно, он же спит, в этом нет ничего странного. Это всего лишь знакомые образы, которые нарисовал ему его мозг. Он почувствовал небольшое облегчение.

Неожиданно девочка повернулась в его сторону, но смотрела не на него. Он видел, что ее глаза были направлены четко в сторону огонька в его руках. Он отвел фонарик чуть в сторону, туда же сместился ее взгляд. Она явно могла видеть исходящий свет, но не видела самого Никиту. Полицейский поднялся, и не убирая луч с тела ребенка двинулся в сторону двери, в нерешительности остановившись перед ней. Одной рукой он продолжал светить на Аню, а другой попробовал найти ручку или засов. Что-то невидимое отталкивало его от металла двери. Приглядевшись, он обнаружил отсутствие каких-либо ручек или засовов на двери. Судя по всему, открывалась она только с внешней стороны. Поняв, что так им не выбраться отсюда, он сделал пару шагов в сторону дочери и попытался нарисовать светом фонарика в воздухе буквы. Девочка внимательно следила за его движениями, но в ее глазах четко читалось непонимания. «Да он же видит все зеркально, надо писать наоборот» – он мысленно обругал себя за тупость и попробовал нарисовать буквы задом наперед. Он медленно нарисовал короткое слово, делая небольшую паузу перед каждой появлявшейся буквой.

«Папа».

Девочка в изумлении захлопала глазами и кивнула головой, и что-то начала быстро говорить. Он попытался читать по ее губам, но она говорила слишком быстро. Самое главное, что она поняла. Она поняла! У Никиты вырвался беззвучный радостный возглас. Он написал в воздухе фонариком «стоп». Девочка послушно замолчала. Так, нужно написать еще что-то, но попроще, короткую фразу из коротких слов. «Где-ты». Девочка отрицательно завертела головой. Он написал слово «выход». Снова отрицательный жест от Ани.

Никита задумался, в голову ничего не лезло. Ощущения сродни тем, будто его вызвали к школьной доске, и он тут же напрочь забыл все, что знал. Он закрыл глаза, пытаясь напрячь свой мозг, в надежде найти правильный вопрос, не заметив, как фонарик в его руке погас. Нужно спросить «кто?» Вот простой и правильный вопрос, она наверняка сможет описать похитителя.

Полицейский открыл глаза и увидел, что помещение наполовину осветилось мягким бледным светом, в котором стали видны даже очертания предметов в помещении. Его взгляд уперся в лицо дочери, но ее поведение резко изменилось. Аня смотрела куда-то за его спину, но в ее взгляде был страх, который заставил невидимыми нитями проникнуть и в его разум. Он обернулся и увидел невероятных размеров мужчину в зеленом дождевике, заляпанном темными пятнами. У Никиты рефлекторно сработал отцовский инстинкт – тот самый, который заставлял отцов бросаться на оружие, направленное на их детей. Он, не задумывая кинулся всем своим телом на незнакомца, закрывая дочь, в безумной попытке сбить гороподобную тушу с ног. Но вместо этого, неожиданно и легко пролетел сквозь его грузное тело. Ударившись о землю, он машинально закрыл глаза и сжался – так делать его учили в школе милиции, сработал многолетний опыт. Открыв глаза, он увидел над собой яркую, пурпурную поверхность луны. Он однозначно был в Пустоши. И это был не сон. Это было нечто другое, эфемерное, но у него не было времени на раздумья. Он быстро поднялся на ноги, сунув драгоценный фонарик в карман штанов.

Огромный человек медленно двигался к девочке, раскинув руки. Аня беззвучно закричала и выскочила из коробки, попытавшись поднырнуть под руками толстяка, но тот проворно поймал ее за ноги и поднял, прижав к себе. Никита хотел броситься на помощь, но быстро осознал, что просто проскользнет сквозь два тела. Он остановился, понимая, что физически здесь бесполезен. Можно достать фонарик, только чем помогут его нарисованные буквы в борьбе с этим чудовищем? Он стоял и беспомощно смотрел вперед, и его собственное поведение доставляло ему дикую мысленную боль, от которой сводило мозг.

Толстяк, обняв пухлыми руками пойманного ребенка, прижал его к себе и начал что-то говорить ему на непонятном языке, будто успокаивая. Затем он подкинул Аню верх, и, демонстрируя осторожность, поймал, чуть развернув ее корпус. Такое поведение не вязалось с тем, чего ожидал увидеть полицейский. Более того, неся девушку обратно к коробу, толстяк медленно и ритмично раскачивал Аню из стороны в сторону. «Будто напевает колыбельную» – показалось Никите. Но непонятная, прерывистая речь не давала ему определиться в своем решении. Толстяк подошел к пластиковому коробу и осторожно, придерживая тонкое тело девочки, положил Аню на дно короба лицом вниз. Никита дернулся, вытянув руки в сторону дочери, но тут же осознал бесполезность своих действий, и остановился. Ребенок сопротивлялся, размахивая ногами, но толстяку удалось закрыть пластиковую коробку, будто упаковку с «Барби». Поверх крышки толстяк стал беспорядочно накидывать все, что попадалось под руку, придерживая ее огромной, бесформенной рукой. Когда поверхность короба покрылась довольно большим слоем разнообразного мусора, он поднялся, слегка пошатнувшись. Никите на секунду показалось, что у толстяка на желеобразном лице выступили слезы, но внутри контейнера было слишком темно.