Алексей Бабина
Наполеон III. Триумф и трагедия
14 октября 1838 года Луи Наполеон покинул Арененберг[365] и отправился в Констанц. Многие жители Тургау, прослышав о проезде Луи, специально выходили на дорогу, чтобы поприветствовать его. Из окон домов выглядывали мужчины и женщины и криками подбадривали добровольного изгнанника. Где-то кидали цветы. Простая дорога путешественника превратилась в триумфальное шествие невинного изгнанника.
Пересекая границу между Швейцарией и Баденом, Луи в последний раз обернулся и бросил свой взгляд на швейцарские поля и видневшийся вдали лес. Это был тот же человек, который в июле 1815 года, будучи еще мальчиком, удивленно рассматривал неизвестную страну. Правда, теперь это был взгляд уже взрослого человека, навсегда прощавшегося со своей второй родиной.
Своеобразный итог всего дела подвело старейшее французское издание La Gazette de France, которое в своей передовице, обращенной к правительству, написало: «Что вы сделали? Получили принца Луи в Англии вместо Швейцарии? В конечном итоге Лондон ближе к Парижу, нежели Арененберг»[366]. А газета L’Europe Industrielle высказала сокровенную фразу, что Луи Наполеон «больше не является гражданином Швейцарии; теперь он Наполеон III»[367].
Многие в Германии также хотели посмотреть на человека, из-за кого только что в центре Европы могла начаться война. Дороги, по каким проезжал Луи Наполеон, заполнялись любопытствующими. В Мангейме и Дюссельдорфе Луи приветствовали толпы людей. Практически везде Луи Наполеон слышал слова поддержки и одобрения. Приехав в Роттердам, Луи не стал сразу переправляться на британский берег, а на несколько часов заехал в Гаагу, чтобы посмотреть на бывшую столицу королевства своих родителей.
25 октября 1838 года Луи Наполеон поселился в лондонском Fenton’s Hotel. Великобритания встретила Луи Наполеона с распростертыми объятиями. Общественное мнение страны и печать (даже те издания, которые не были расположены к бонапартизму и лично к Луи Наполеону) выражали слова сочувствия и поддержки. Практически все британские политики готовы были вести диалог и встречаться с опальным деятелем. Если ранее Луи был близок к партии вигов, то теперь и члены партии тори охотно шли на контакт с ним. Более того, желание встретиться с изгнанником выразил и знаменитый герцог Веллингтон, кто пользовался огромным авторитетом и влиянием в английском обществе[368].
Луи Наполеон сблизился с такими известными британскими политиками, как Чарльз Уильям Вен (маркиз Лондондерри) и Джеймс Ховард Харрис (лорд Малмсбери). Радушный прием был обеспечен в самых аристократических семействах Великобритании. Он познакомился с писателями, политическими и общественными деятелями: Эдуардом Бульвер-Литтоном, Бенджамином Дизраэли, Чарльзом Диккенсом. Впору было составлять распорядок дня, в котором бесконечной чередой шли завтраки, обеды, встречи, рауты, ужины и вечеринки. В конце августа 1839 года в замке Эглинтон Луи Наполеон даже принял участие в аристократическом рыцарском турнире, напоминавшем турниры времен Средневековья[369].
По правде говоря, составлять расписание дня для Луи Наполеона было кому. С ним в Лондоне были врач и доверенное лицо Анри Конно, Виктор де Персиньи, генерал Тристан де Монтолон и полковник Водре, Шарль Дени Паркен и виконт Анри де Кверель, банкир Джузеппе Орси, секретарь Альфред д’Аламбер, верный слуга Телен и другие. Вся сопровождавшая команда Луи составляла двадцать человек.
При посещении известных мест Лондона (например, лондонского Тауэра, Арсенала, резиденции лорд-мэра Лондона, Банка Англии и других) Луи Наполеон удостаивался приветствий и почестей, какие соответствовали статусу члена правящего дома. Сам себя он называл «принц Луи» или «принц Луи Бонапарт». На развернувшуюся в британском обществе и прессе дискуссию о том, кем же является Луи Наполеон, был получен ответ: статус «принца» был определен в Фонтенблоском договоре от 1814 года, который подписали все великие державы[370].
Особый интерес к Луи Наполеону, естественно, проявило французское посольство. Французы пытались получить информацию о всех его передвижениях и встречах. Однако на этот раз британская сторона наотрез отказалась сотрудничать с французами и предоставлять какие-либо сведения о принце. Правительство Франции запросило британскую сторону о перспективах пребывания Луи Наполеона на территории Великобритании[371]. Этот запрос вызвал открытое недовольство членов правительства, общества и прессы. Газеты негодовали и задавались вопросом: а не выдвинет ли Франция ультимативные требования к Англии, как это она проделала со Швейцарией?
Дело «принца Луи» наложило дополнительный негативный отпечаток на весьма непростые отношения, сложившиеся в последние годы между Великобританией и Францией. Луи Филипп был королем, кого привел к власти восставший народ, а не божественное право, что в глазах европейских аристократов уже было ересью. Снова замаячил призрак сильной Франции, включившейся в борьбу за гегемонию в Европе. Французское правительство активизировало свою внешнюю политику за пределами европейского континента, в частности, посредством продолжения экспансии в Алжире, Египте, Сирии, в Азиатско-Тихоокеанском регионе. Предпринимались шаги по укреплению своих политических и экономических интересов в Испании, Португалии, итальянских государствах. Быстрые темпы экономического развития, мощное движение по пути промышленной революции и формирование крупного фабрично-заводского сектора экономики, высокие тарифные пошлины и ограничения на импорт делали Францию весьма опасным конкурентом Великобритании. Все это привело к тому, что в британском правительстве и истеблишменте сложился круг влиятельных персон, которые занимали яростные антифранцузские позиции.
В этой связи премьер-министр Великобритании Уильям Лэм (виконт Мельбурн) в категоричной форме проинформировал французского посла, что «в соответствии с английскими законами британское правительство не обладает полномочиями предписывать человеку его место жительства»[372].
Как выглядел Луи Наполеон в Лондоне, можно судить по следующим оценкам его новых британских знакомых. Так, Уильям Фрейзер говорит, что принц «всегда носил темные цвета, его брюки были подвязаны снизу и плащ постоянно застегнут»[373].
Драматург и антиквар Джеймс Планш в первый раз, когда они встретились, подумал, что Луи Наполеон был единственным человеком в Англии, кто отваживался носить огромного алмазного орла и рубиновую застежку, которыми его черный атласный платок прикреплялся к вечернему платью[374].
Британский журналист и общественный деятель Чарльз Гревиль после одного из званых обедов в феврале 1839 года, где присутствовал Луи Наполеон, дал тому следующую характеристику: «…невысокий, толстоватый, вульгарного вида мужчина без малейшего сходства со своим имперским дядей и отсутствием всяческого интеллекта на лице»[375].
Через некоторое время Луи Наполеон арендовал дом у лорда Кардигана на Carlton Terrace с видом на Сент-Джеймсский парк. Здесь он прожил около года. В декабре 1839 года он перебрался в красивый двухэтажный угловой дом[376] на Carlton Gardens, который арендовал у Фредерика Робинсона (графа Рипона).
Луи Наполеон Бонапарт в 1839 году.
Рисунок. Художник А. Орсе, 1839
Более того, граф Рипон познакомил Луи Наполеона с представителями семейства Палмерстонов, в том числе с Генри Джоном Темплом, кто в это время был министром иностранных дел Великобритании. Человек широких взглядов, владевший несколькими языками, виконт Палмерстон был хорошо проинформирован о делах во Франции, на Апеннинском полуострове и достаточно быстро нашел общие точки соприкосновения с Луи Наполеоном. Впоследствии, во времена Второй империи, их знакомство и общие интересы нашли логическое продолжение в ходе формирования межгосударственных отношений между Францией и Великобританией.
Пикантность ситуации заключалась в том, что круг знакомств и установившиеся контакты Луи Наполеона в Англии были гораздо шире и продуктивнее, чем во Франции. Удивительно, что англичане воспринимали принца как француза и разговаривали с ним как с высокопоставленным представителем Франции.
В столице Англии Луи Наполеон пытался жить на широкую ногу. Он хотел соответствовать образу жизни представителей высшего британского общества, но с каждым днем делать это становилось все труднее. Современный американский историк Алан Cтраус-Шом о финансовой стороне жизни Луи Наполеона в этот период пишет следующее: «Перемещение домашнего хозяйства было дорогостоящим логистическим усилием для Луи Наполеона, включая выплаченные им жалованье и зарплаты, не говоря уже о проживании и питании. В последующем он сталкивался с одним финансовым кризисом за другим. Страсбургское дело потянуло на несколько сотен тысяч франков в виде взяток, пособий и судебных издержек. Гортензия оставила общего имущества на сумму три с половиной миллиона франков, но последовавшие выплаты по завещанию друзьям и персоналу, а также секретные суммы для незаконнорожденного сына Огюста де Морни привели к тому, что наследство матери быстро исчезало. И это несмотря на то, что бывший король Луи послал своему сыну еще 600 000 франков. Кроме того, принц готовился поддержать две парижские газеты, Le Commerce и Le Capitole (причем только Le Capitole должна была получить 140 000 франков напрямую из кармана Луи Наполеона). Эти издания должны были пропагандировать наполеоновские политические взгляды и создавать благоприятное общественное мнение. Издания стоят денег, редакторы стоят денег. В свете этого становится более понятным решение принца приблизить к себе банкира графа Орси»[377]. При этом Страус-Шом добавляет, что в хозяйстве у Луи Наполеона насчитывалось также «два элегантных французских ландо́ и девять лошадей»[378].
Лондонский дом Луи Наполеона на Carlton Gardens был в некотором роде отражением обстановки в Арененберге. Комнаты были увешаны портретами Гортензии, Наполеона I, Жозефины, Марии Луизы и короля Рима. В одном из залов размещался мраморный бюст Наполеона I работы Антонио Кановы, драгоценные камни императора, коронационное кольцо, трехцветный пояс, который, как предполагалось, носил генерал Бонапарт в битве у пирамид. Среди драгоценностей, как поговаривали, находился даже артефакт времен Карла Великого[379]. В доме также были дорогие книги, манускрипты, разнообразное холодное оружие.
Во всем административном блеске проявил себя в Лондоне Персиньи. Его роль, состоявшая в том, что Луи Наполеон вскоре стал одним из самых желанных гостей в салонах благородных семейств и аристократических клубов, просто огромна. Много лет спустя Дизраэли в одном из своих последних литературных произведений, романе «Эндимион», практически документально охарактеризовал быт Луи Наполеона в Лондоне, кого в романе вывел в роли принца Флорестана, а Персиньи – в роли герцога Сен-Анджело. Вот что он писал: «Герцог Сен-Анджело с большим искусством вел хозяйство в доме на Carlton Gardens. Завершенная обстановка и утонченная кухня. Обеды дважды в неделю… Для молодого человека, особенно начинающего политика, это был интересный и полезный дом… Принц поощрял разговор, хотя сам был склонен больше молчать. Однако когда он говорил, то его краткие замечания и ясно выраженный взгляд были поразительными и запоминающимися»[380].
Персиньи не только смог мастерски обставить быт Луи Наполеона, но и проделал большую работу, чтобы в самом выгодном свете представить принца в британском обществе. Создавалось впечатление, что принц изначально рожден для утонченных мероприятий и блестящего общества. Луи Наполеон, например, разъезжал по Лондону в шикарных каретах с имперскими орлами на дверцах. Его выезды всегда обставлялись с помпой. Рядом с домом постоянно толпились зеваки и газетчики, которые ловили моменты выезда или возвращения принца. Когда он направлялся в театр, то Персиньи с кем-нибудь еще из ближайшего окружения принца в элегантной униформе стоял на запятках кареты.
В то же время видимая для широкой публики сторона жизни Луи Наполеона в Англии не должна никого вводить в заблуждение. В этот период Луи не только отдавался прелестям жизни, но и работал, пытаясь почерпнуть дополнительные знания в области международных отношений, экономики, а также более глубоко изучить британскую политическую и экономическую системы и подготовиться к активной политической борьбе.
Прежде всего, особый интерес вызывали события в Европе. Так, в столице Англии в это время проходили два международных конгресса, посвященных статусу Бельгии (завершился подписанием Лондонского договора от 19 апреля 1839 года) и режиму судоходства в проливах Босфор и Дарданеллы (завершился подписанием Лондонской конвенции о проливах от 13 июля 1841 года).
Азиатский регион привлекал не меньше внимания. Война между Великобританией и Афганистаном (впоследствии вошедшая в историю как Первая англо-афганская война) была в самом разгаре. Началась война между Великобританией и Китаем (Первая опиумная война). Продолжался бесконечный обмен упреками между Великобританией и Францией по «восточному вопросу» (комплекс проблемных вопросов в Сирии, Египте и Турции). Немалый интерес вызвали сообщения об открытиях британских путешественников и мореплавателей. Англичане проявляли завидную активность во всех уголках земного шара.
Живо увлекаясь всем новым, принц приобрел и прочитал книгу Чарльза Дарвина «Путешествие натуралиста вокруг света на корабле “Бигль”», неустанно следил за научными исследованиями Майкла Фарадея в области электричества, которые нашли отражение в серии статей под названием «Экспериментальные исследования по электричеству». Луи Наполеон следил за развитием сети британских железных дорог и техническими новинками. Большое внимание привлекло сообщение о завершении постройки в ноябре 1839 года первого морского железного военного судна Nemesis, которое было оснащено как парусами, так и двумя паровыми машинами. Прорыв англичан в технологии производства морских судов привел Луи Наполеона к мысли отправиться в путешествие по промышленному району Мидленда, в том числе посетить Бирмингем, чтобы самому ознакомиться с производством паровых машин[381]. Однако из-за мощных выступлений в этом регионе чартистов и последовавших беспорядков поездку пришлось отложить.
Луи Наполеон посетил Манчестер, Ливерпуль – крупнейшие города графства Ланкашир[382]. Везде его интересовали вопросы промышленного производства и использования на практике технических нововведений.
В 1839 году в Брюсселе вышла очередная брошюра «принца Наполеона-Луи Бонапарта» под названием «Наполеоновские идеи». В ней автор изложил идеи, которыми руководствовался Наполеон I в начале века, и попытался адаптировать их для Франции и Европы в современных условиях. Самого себя в этой брошюре Луи Наполеон позиционировал как «врага всех абсолютных теорий и всех нравственных пристрастий. Я не имею никакого отношения к какой-либо партии, какой-либо секте или какому-либо правительству. Мой голос свободен, как и мои мысли. Я люблю свободу!»[383]
Красной нитью через всю работу прошла идея о том, что главным достижением Наполеона I было «примирение Порядка и Свободы, права народа и принципов власти»[384]. Император сделал это посредством создания мощного централизованного государства, воплощенного в наследственной династии, которая управлялась исключительно с согласия народа. «Основа [имперской системы] демократична, потому что вся власть исходит от народа, а организация – иерархична»[385]. Это государство было выше всех политических фракций. Оно защищало равенство и свободу, но охраняло право и порядок. Государство руководило социальным прогрессом путем активного продвижения сельского хозяйства, промышленности и торговли. Это улучшило состояние масс посредством благотворительных учреждений для бедных, реализации проектов общественных работ для безработных и общего экономического процветания.
Относительно внешней политики автор брошюры утверждал, что Наполеон I воевал исключительно ради обороны Франции, его армии были передовыми, национальными по духу, но ставили перед собой цель создать Европейскую ассоциацию народов для замены международного беспорядка[386].
Через год основные посылы брошюры «Наполеоновские идеи» легли в основу статьи «Наполеоновская идея». В этой работе Луи Наполеон писал, что один или два раза за тысячелетие история создает великого лидера, который трансформирует общество, и оно существует в таком виде в течение нескольких последующих столетий. Только следуя за таким лидером и придерживаясь его принципов после его смерти, нация может достичь своего спасения. На протяжении веков народы Иордана следовали закону Моисея; империя, созданная Магометом, все еще сохраняется на Востоке; политика Юлия Цезаря сохраняла римское единство в течение шестисот лет, а феодальная и религиозная системы, созданные Карлом Великим, управляли Европой в течение восьми столетий. Люди 1840 года знали в своей жизни лидера, кто объединил в себе все качества и величие Моисея, Магомета, Цезаря и Карла Великого[387]. «Мы ищем где угодно, – утверждал Луи Наполеон, – но только не в его указаниях, политических примерах и синтезе»[388]. Далее он говорил о том, что свобода и тирания взаимосвязаны, а между видимым и реальностью существует противоречие.
Луи Наполеон доказывал, что люди ошибаются, не обращая внимания на идеи и принципы, какими руководствовался император Наполеон I. Когда диктатура Наполеона I была свергнута, многие посчитали это триумфом либеральных институтов, но падение императора привело к победе реакции и старому режиму, тогда как его абсолютное правление только защитило завоевания Французской революции и предотвратило уничтожение ее либеральных доктрин со стороны объединившихся монархов Европы. Люди, восхищавшиеся олигархической английской системой, назывались либералами, а тех, кто поддерживал «опекунство и демократическую силу плебейского героя»[389], заклеймили как сторонников абсолютизма. Наполеон I был инструментом революции. Он спас революцию, избавившись от ее недостатков, централизовал государственное управление и распространил образование. Император стремился к миру, предлагая мир после каждой победы. «Все наши войны пришли из Англии»[390], которая хотела восстановить аристократическое правление во Франции, потому что она не понимала, что феодальная аристократия Франции не была просвещенной аристократией Англии.
Исторический прогресс, по мнению Луи Наполеона, был делом нескольких великих людей, каждый из них делал больше предыдущего. История двигалась от Александра Македонского к Цезарю, от Цезаря к Константину, от Константина к Карлу Великому, от Карла Великого к Наполеону. «В настоящее время, – писал Луи Наполеон, – только два правительства выполняют свой исторический долг, это правительства двух гигантов на противоположных концах мира – США и России»[391]. В Соединенных Штатах правительство практически не вмешивалось в жизнь своих граждан и позволило им по собственной инициативе устремиться на Запад. В России благодаря исключительно только имперской династии удалось в течение полутора веков вытащить народ из варварства. Однако Франция Генриха IV, Людовика XIV, Карно и Наполеона утратила свое предназначение настолько, что даже не выплачивала пенсии инвалидам, которые сражались в битве при Ватерлоо.
Для чего необходима наполеоновская идея? – спрашивал Луи Наполеон. Орлеанистский режим Луи Филиппа не смог улучшить условия для бедных и уменьшить налоги. Идея Наполеона I была основана на принципах вечной справедливости… Она заменяет наследственную систему старых аристократий иерархической системой, что обеспечивает равенство, вознаграждает заслуги и гарантирует порядок. Наполеоновская система находит элемент прочности и стабильности в демократии, потому что она дисциплинирует демократию. Это не подвластно ни нерешительным шагам партий, ни страстям толпы[392].
Луи Наполеон считал французов братьями, кого нужно было примирить, а различные народы Европы членами одной великой семьи. Он стремился не опрокинуть общество, а реорганизовать его. «Наполеоновская идея по своей природе представляет собой идею мира, а не войны; идею порядка и преобразований, а не потрясений»[393]. Луи Наполеон призывал к разуму, а не к силе, но при этом предупреждал, что если подвергнется преследованиям, то снова возьмет свой шлем и пику.
В 1840 году в Париже в издательстве Alphonse Levavasseur вышло сочинение Виктора де Персиньи «Письма из Лондона», в котором описывалась жизнь Луи Наполеона и его пребывание в Лондоне. Персиньи не скупился давать картины непритязательной жизни принца в детстве и молодости, а также трудовые будни в Лондоне. Типичный день Луи Наполеона в столице Великобритании в изложении Персиньи выглядел следующим образом: «С шести утра и до полудня он работает в своем кабинете, после чего делает небольшой перерыв на завтрак. Завтрак занимает не больше десяти минут, и далее он читает газеты, делает выписки и заметки самых важных новостей за день. В два часа принимает посетителей, в четыре выходит по делам, в пять делает конные прогулки (в парке), в семь обедает. Затем, как правило, он возвращается в свой кабинет, чтобы несколько часов поработать… Что касается его вкусов и привычек, то они относятся к человеку, который обращает внимание исключительно на серьезную сторону жизни. Он не приемлет роскоши для себя. Утром он одевается на целый день, причем наиболее просто среди домашнего окружения, хотя в его внешности всегда замечается определенная военная элегантность… Он расходует все свои деньги на благотворительные проекты, на создание и поддержку школ, приютов для бедных, на изучение и расширение своих знаний, а также на публикации своих политических и военных трудов»[394].
Талантливый пропагандист, Персиньи смог на страницах своего литературного труда создать образ скромного, трудолюбивого человека, стремившегося в соответствии со своим великим именем и принципами неустанно бороться с ненавистным режимом и принести благодать французскому народу. Необходимо отметить, что вышеуказанный образ Луи Наполеона создавался усилиями не только одного Персиньи. К этому приложили руку все члены его лондонской команды.
Следует особо подчеркнуть, что огромная роль в написании привлекательного портрета принца Луи Наполеона для публики принадлежит Анри Конно, который был не только семейным доктором, но и доверенным лицом, очень близким к Луи Наполеону. В это время он исполнял функции советника, личного секретаря. Луи смело доверял доктору Конно различные поручения деликатного свойства, что тот с честью выполнял.
Сочинение Персиньи широко разошлось по Парижу и всей Франции, попав на благодатную почву. Не имея твердой опоры в обществе, окруженные многочисленными оппонентами, Луи Филипп и его правительство попытались сыграть на чувстве ностальгии широких слоев населения по временам Первой империи. Для этого были свои причины. За несколько лет стало понятно, что от революции 1830 года получили выгоду, прежде всего, высокопоставленные чиновники, крупные буржуа, банкиры и биржевики. В тяжелом положении оказались многие крестьянские хозяйства (крестьянство оставалось преобладавшей частью населения Франции), рабочие и мелкая буржуазия. Несмотря на то что были созданы благоприятные условия для развития буржуазного уклада жизни и экономических свобод, лозунг «Обогащайтесь», как никакой другой, отражал это время. При этом во времена Июльской монархии произошло глубокое имущественное расслоение, образовался огромный разрыв между наиболее богатой и остальной частью населения, расширился круг бедноты и нищеты.
Время правления Луи Филиппа совпало с ростом населения, активной миграцией крестьян в поисках работы из деревень в города и их превращением в работников наемного труда. Формировались крупные районы фабричного производства (Парижский регион, Эльзас, Нормандия, Лотарингия, бассейн реки Луары, Лионский регион и др.), что приводило к чрезвычайно высокой концентрации населения. Только за 1827–1834 годы количество работников в текстильной отрасли в Верхнем Рейне увеличилось на 135 %, население городка Рубе (округ Лилль) за десять лет – с 1831 по 1841 год – возросло с 8000 до 34 000, Сент-Этьена – с 16 000 до 54 000 человек[395].
Условия труда и жизни рабочих были тяжелыми, процветала нещадная эксплуатация труда, включая женский и детский. Женщины и дети зачастую работали по 12–14 часов в сутки. Повсеместно наблюдалась бытовая неустроенность, скученность, антисанитария. Стремительно росла заболеваемость туберкулезом, тифом. Время от времени вспыхивали эпидемии холеры. Процветали аморальность, пьянство, преступность. Об огромных проблемах со здоровьем населения свидетельствует то, что «в 1840 году из каждых 10 000 молодых людей, призванных на военную службу из десяти французских департаментов, которые считались промышленными, 9000 были забракованы как физически непригодные»[396].
Заработная плата сильно отличалась по отраслям и регионам. Несмотря на то что производство сельскохозяйственной и промышленной продукции увеличилось, потребление было неравномерным, и часто доходы рабочих не поспевали за ростом стоимости жизни, а также не могли обеспечивать семьи рабочих в период болезней или кризисов в экономике. Современные исследователи подсчитали, что «семья рабочего была в бедственном положении, если ее доходы составляли менее 750 франков в год. Не говоря уже о временах экономического кризиса или эпидемий, когда множество семейств не могли достичь и этого показателя»[397].
В этих условиях рабочие становились значимой частью общества, которая начала осознавать свои интересы. Если вначале рабочие выступали с экономическими лозунгами, то в последующем они выдвигали уже политические. Рабочие стали одной из движущих сил революции 1830 года, но не получили от нее ничего, поэтому они стали искать опору в своем участии в различных политических течениях и организациях. Популярностью пользовались республиканцы и бонапартисты. С 1831 по 1834 год только брошюр с республиканской пропагандой разошлось по стране не менее 6 миллионов копий[398]. Поэтому нет ничего удивительного, что время от времени королевство сотрясали рабочие выступления. Особо среди них можно выделить восстания рабочих в городе Лионе в 1831 и 1834 годах, в Париже в 1832 и 1840 годах и др.
При этом Франция достаточно активно развивалась. Значительно укрепился фабрично-заводской сектор экономики. Шла быстрая механизация труда – сначала в легкой промышленности, а в последующем в металлургической, машиностроительной и других отраслях тяжелой промышленности. Быстро росло строительство шоссейных дорог и речных каналов. В 1827 году была открыта первая в стране железная дорога (протяженностью 23 километра) между городами Сент-Этьен и Андрезье, которая одновременно стала первой железной дорогой в континентальной Европе. Высокие темпы показывала внешняя торговля. Так, если в 1830 году ее оборот составил 13 % валового внутреннего продукта страны, то к 1850 году – 29 %[399].
Значительный прогресс наблюдался в сельском хозяйстве. В северных и северо-восточных департаментах в крупных хозяйствах получили распространение передовые способы земледелия, увеличились посевные площади и урожайность отдельных культур, ширилась капиталистическая аренда земли фермерами, применявшими наемную рабочую силу. При этом развитие сельского хозяйства и различных форм товарного производства усилило расслоение крестьянства.
В то же время период правления Луи Филиппа был отмечен и социальным прогрессом: отменены телесные наказания в учебных заведениях, начато преобразование пенитенциарной системы, заложены основы народного образования (каждая община предоставляла здание для школы и жалованье учителям) и др.
Еще одним результатом революции 1830 года стало обеспечение парламентаризма и прав личности, некоторое расширение господствующего класса. Однако характер этого класса остался прежним. Как монархия Бурбонов была господством крупной буржуазии, так им осталась и монархия Луи Филиппа. Но если в первом случае буржуазии приходилось отстаивать свои права от посягательств феодального дворянства, то во втором опасность появилась снизу, преимущественно со стороны мелкой буржуазии и рабочих, которые стали республиканской оппозицией, имевшей лишь очень слабую возможность действовать через парламент. Это не значит, что парламент был однороден; в нем были партии, сменявшиеся у кормила власти, боровшиеся друг с другом, но наиболее серьезная и опасная оппозиция находилась вне палаты. Если главным требованием оппозиции в эпоху Реставрации было соблюдение уже существовавшей Хартии 1814 года, с ее свободой слова и иными правами личности, то главные требования оппозиции сейчас сводились к изменению конституции, введению всеобщего избирательного права.
При этом наиболее дальновидные политики, как А. Тьера, Ф. Минье, К. Перье, делали определенные выводы из революции 1830 года. Они видели не только порыв масс, но и стихийность толпы, временами необузданность (кровавые эксцессы, грабежи и т. д.), наличие разнонаправленных интересов, хотя и не оформленных идеологически, которые далеко уже не совпадали друг с другом. Все это могло создавать угрозу для государственного строя, их интересам и благосостоянию, тому режиму, какой они всеми силами поддерживали. Несколько раз вспыхивали мятежи (роялистские, бонапартистские), а на короля Луи Филиппа в период с 1835 по 1846 год было совершено не менее шести покушений. Поэтому во время Июльской монархии власти старались оперативно реагировать на выступления оппозиции и жестко подавлять всякое неповиновение.
Во внешней политике сказывалась двойственность поведения Франции на европейской арене и за ее пределами. Если по отношению к великим державам Франция проводила осмотрительную и временами осторожную политику, то по отношению к другим странам она придерживалась твердой и решительной политики. Во время Июльской монархии Луи Филипп осуществлял политику брачных союзов, которая должна была создать прочную основу для дружественных отношений между странами и признания за рубежом Орлеанской династии как законной и не несущей идеи революции.
Правительство Франции продолжало неукоснительно соблюдать решения Венского конгресса и международных договоров, завершивших наполеоновские войны. Это вызвало яростную критику со стороны бонапартистов и левых, которые считали, что правительство предает национальные интересы и сдает свои позиции. Оппозиция ловко использовала этот фактор, чтобы воздействовать на народ. К этому времени в народной памяти стерлись беды и невзгоды бесконечных войн первого императора. Шрамы войны затянулись, но ностальгия по победам и имперскому величию осталась. В крестьянстве крепко сидела мысль о «народном императоре», кто гарантировал стабильность и достаток. Поэтому правительство решило использовать «имперскую память» в целях укрепления своего авторитета и консолидации общества.
