Александр Николаевич Маханько
Пламенеющие храмы
Глава 5
Июль 1536 г.
г. Женева, Швейцарский союз
Горы, вокруг одни лишь горы. Гигантские скальные глыбы, беспорядочно нагромождённые друг на друга. Исполинские каменные волны, на заре мироздания поднятые из недр Земли вселенским ураганом, столкнувшиеся между собой и единомоментно застывшие в немом безмолвии. Недвижно упирающиеся своими заснеженными изломами в редкие облака. Покрытые зеленью лесов у подножия и слепящие друг друга солнечным светом, отраженного хрусталём ледяных пиков. Дивные громады, потрясающие своей красотой и подавляющие собой любую иную гордыню.
Глядя в небольшое оконце почтовой кареты, Жан не переставал восхищаться красотами открывающихся пейзажей. Даже усталость, накопившаяся за долгие дни и недели его вынужденного путешествия, не смогли помешать ему наслаждаться картинами природы этих мест. Выросший и все свои годы проживший среди французских равнин, он никогда не видывал подобных мест и теперь с любопытством разглядывал их. Обычно строгий и весьма сдержанный, сейчас он не скрывал своего удивления и восхищения.
Почтовая карета, в которой Жан ехал пассажиром, звонко стучала колёсами по каменистой дороге, местами почти тропе, и нещадно скрипела кожаными рессорами, переваливаясь через ухабы. Дорога змеёй то поднималась вверх по зеленому склону, то, перевалив через очередной гребень, также спускалась вниз, частенько подходя почти к самому краю обрыва. Ощущение высоты и возможность легко сорваться в бездну неизбежно повергали в ужас неопытного путешественника. Однако возница был мастером своего дела, он ловко управлял лошадьми на этих каменистых кручах, где-то пуская их в рысь, а где-то сдерживая что есть силы. Доброго малого, уроженца здешних мест подобная скачка ничуть не утомляла, а скорее наоборот веселила. Он то задорно напевал себе какой-то мотив, то зычно покрикивал на лошадей, причем одно от другого порой трудно было отличить. Карету при этом постоянно трясло и раскачивало и для неискушённого седока подобная поездка могла превратиться в сущий ад. Однако Жан принимал неизбежность таких неприятностей, а потому по своему обыкновению не обращал на это внимания. Он уже провёл в дороге Бог знает сколько времени, пересёк Пиккардию, Шампань, Бургундию. Впереди его ждал Базель. В этом городке, за границами досягаемости гнева Парижа и Рима, Жан, укрывшись от волнений и тревог, надеялся закончить своё сочинение. Его он задумал в не столь далеком прошлом, колеся по южным провинциям, избегая преследований. Что же волновало его ум всё это время? Человек, Бог, Церковь, место и роль каждого из них в этой троице. Свои мысли об этом Жан оформил и даже смог издать в виде небольшой, всего шесть глав, книжечки с лаконичным названием «Наставление в христианской вере». С момента ее написания прошёл почитай уж год, а со дня выхода первого издания из-под станка Базельской печатной мастерской и того меньше. Однако каждый новый день с его событиями, переживаниями и раздумьями давал Жану пищу к новым размышлениями. В итоге под его пером рождались новые тезисы, которые обязательно должны были быть в этом «Наставлении» и без которых оно не имело созидательной силы. Поэтому Жан стремился сейчас подальше от ненужных волнений. В спокойном Базеле он надеялся разобрать
свои новые записи, которые он сделал в прежние дни, не спеша доработать и дополнить своё «Наставление». И обязательно вновь напечатать. Оно непременно должно увидеть мир, чтобы сделать его лучше.
Однако, путь из Нуайона в Базель оказался не простым. Прямая дорога через Лотарингию оказалась недоступна для проезда. Французский король и священноримский император затеяли там очередную войну. Ну что ж, Бог им судья. Дорога теперь лежала через города Женеву, Невшатель, Берн … Изрядный крюк, но ничего не поделаешь. Из-за неутолённого тщеславия двух великих монархов Жан оказался вынужден проделывать это незапланированное путешествие среди горных пейзажей.
Скрипя и раскачиваясь, карета взобралась на очередной перевал.
– А вот и Женева, мсье! – весело пробасил возница, старательно выговаривая слова. Очевидно, что французский не был его родным языком, – до темноты будем там, уж будьте уверены.
Жан высунулся в окно. И сразу же был ослеплён. Вдобавок к сиянию ледяных вершин где-то внизу невероятных размеров озеро, заполнившее собой низину межгорья, словно огромное зеркало разбрасывало вокруг по зеленым склонам ослепительные блики, отражая лучи уже сошедшего с зенита солнца. С трудом привыкнув к яркости этой фейерии, Жан сумел разглядеть там внизу, у берега этого чудного озера желтые черепичные крыши. Сами домики отсюда с высоты перевала казались настолько малы, что напоминали рассыпавшиеся по столу хлебные крошки. Среди желтых крыш слегка выделялась серая масса, увенчанная острым шпилем, очевидно городской кафедральный собор.
В Женеве Жан не рассчитывал хоть сколько-нибудь задерживаться. Только переночевать и утром снова в путь. Отсюда до Базеля ехать еще не один день. Нужно торопиться.
Карета подъехала к городу уже с началом сумерек. Однако возница направил её не в центр как обычно, а по окраине. Совсем скоро карета через широкие ворота въехала в какой-то Двор.
– Фух! Прибыли, мсье! Здесь наш перегрузочный плац. Сюда мы приезжаем, сдаём поклажу. Отсюда же каждое утро и разъезжаемся куда будет нужда. Коли думаете ехать дальше, потолкуйте с управляющим, он вас определит. А переночуете тут же в гостинице, вот она – возница махнул рукой в сторону добротного каменного дома.
– Благодарю вас, любезный! – устало вымолвил в ответ Жан, стаскивая с кареты свой небольшой дорожный сундук с нехитрыми пожитками. «Хорошо бы завтра же отправиться дальше. Жаль, не успею посмотреть на этот городок, ну да ладно» – подумалось ему. Из дверей дома, который по всему был и почтовой конторой, и трактиром, вышел невысокий круглый старичок, очевидно, управляющий. Он по-хозяйски оглядел прибывшую карету, потом стал о чём-то расспрашивать возницу. Разговаривали они на каком-то малопонятном, вероятно местном языке. Наконец, всё обстоятельно выяснив и отдав распоряжения, старичок обратился к Жану на сносном французском.
– Добро пожаловать, мсье! Я господин Вулиц, здешний управляющий Бернской курьерской компании. Если вы прибыли в Женеву надолго, то прошу вас остановиться в моей гостинице, здесь вы найдете все, что вам нужно.
– Благодарю вас. Но мне нужно добраться до Базеля и как можно скорее …
– В Базель? Хм. Завтра я отправляю почту в Лозанну. На ваше счастье в карете найдется для вас местечко. Из Лозанны вы сможете за пару дней добраться до Берна, а от него до Базеля пути не больше трех дней.
– Хорошо, будь по-вашему. А сейчас мне нужен хороший ужин и кровать. Надеюсь она не будет так же раскачиваться, как сейчас эта земля у меня под ногами.
Старичок, усмехнувшись, что-то выкрикнул на своем языке и сейчас же, появившись словно из ниоткуда, к ним подбежал какой-то юноша, как видно слуга. Выслушав распоряжения, он знаками пригласил Жана следовать за ним, а сам, взвалив на плечи жанов сундук, проворно засеменил к дверям гостиницы. Жан, едва выйдя из кареты и слегка размяв ноги, почувствовал, как жутко он устал. Всё тело налилось свинцовой тяжестью, а ноги сами непроизвольно пружинили, словно под ними сейчас был зыбкий, раскачивающийся пол кареты, а не твердая земля. Да, путешествие в карете по горным перевалам это вовсе не вечерний моцион по цветочным аллеям. Жан, не глядя по сторонам и понурив голову, утомлённо побрел вслед за слугой. На входе в гостиницу он едва не столкнулся с каким-то человеком.
– Прошу прощения, мсье! – Жан извинился, силясь разглядеть в вечерних сумерках, кто же едва не сбил его с ног. Тот тоже от неожиданности остановился.
– Жан?! Это ты, Жан? – воскликнул вдруг он.
Его голос показался Жану уж слишком знакомым. Неужели …
– Луи! Ты ли это? Но откуда ты взялся? – в свою очередь удивился Жан. Перед ним стоял Луи дю Тиллье, тот самый ан-гулемский священник, приютивший Жана в своем доме, когда тот скрывался от преследований, а после ставший ему добрым товарищем. Разглядев наконец друг друга, друзья крепко обнялись.
– Вот уж не ожидал тебя здесь увидеть, Луи! Как ты здесь оказался? Только не говори, что намеренно приехал сюда, чтобы встретить меня!
– Ещё чего! Вообще-то я пришел к Вулицу осведомиться нет ли для меня писем, кои я ожидаю из Франции. Сегодня как раз должна прибыть карета с почтой.
– Так значит твои письма должны быть в тех сундуках, что норовили придавить меня, пока я трясся в этой самой карете как замерзший таракан в бутылке.
Друзья, рассмеявшись, вошли в двери гостиницы.
– Извини, Луи, я немного устал с дороги. Мне нужно умыться и прийти в себя. Я пока поднимусь в комнату, что обещал мне Вулиц, приведу себя в порядок. А ты подожди меня внизу. Надеюсь, ты не слишком занят, чтобы отказаться от ужина? Я угощаю.
– Подожди, Жан. Давай пойдем ко мне. В городе я снимаю комнату. Остановишься на первое время у меня, потом подыщешь себе приличное жильё. Я так понимаю, ты появился здесь неспроста и останешься надолго.
– Благодарю за приглашение, Луи, но увы. Конечная точка моего пути ещё далека отсюда. Завтра на рассвете я должен ехать дальше. Но сегодня у нас в запасе целый вечер. Давай-ка вместе поужинаем и поговорим. Уверен, тебе есть что рассказать, да и мне тоже. За столько дней пути мне так не хватало доброго собеседника. Прошу, не отказывай мне в этом.
Луи не рассчитывал на такой поворот и потому обескураженно сник.
– Будь по твоему, Жан. Хотя, признаться, мне жаль, что ты так скоро намерен уехать. Я и друзья мои полагали, что ты намеренно приехал сюда, чтобы помочь и поддержать нас словом и делом. У нас тут такое происходит…
– И что же, позволь спросить?
– Охотно расскажу. Ты сказал, что нуждаешься в собеседниках? Значит будешь не против, если я приглашу некоторых моих здешних друзей. Они тоже евангелики. Думаю, тебе будет интересно с ними поговорить. Так что приготовься к диспута-ции!
– Как скажешь! А ты пока займи стол у очага, да прикажи принести вина на всех. Я скоро.
Взбудораженный нежданной встречей и предстоящим её продолжением, Жан бодро поднялся по лестнице к назначенной ему комнате, тем более что слуга с сундуком давно ждал у её дверей.
Спустя время, освежившись и переодевшись, Жан вышел из своей комнаты наверху. Внизу было оживленно и весело, как наверное в любом другом трактире под конец дня. Было видно, что местные горожане и проезжие постояльцы по обычаю собирались здесь за столами, чтобы в своей компании за сытным ужином и чарой вина поговорить без спешки о том о сём и каждый о своём. Впрочем, и разговоры, хотя и на разных языках, везде, будь это трактир в Париже, Нераке, Ну-айоне или вот в Женеве, крутились вокруг одного и того же. Предстоящие свадьбы, крестины, похороны. Опасения за урожай, странности погоды, захромавшая лошадь. Дрязги между соседями и склоки среди родни. Скабрёзные сплетни из жизни господ. Цены, налоги, долги и нехватка для всего этого денег. Правда, в последнее время ко всему этому добавилась еще одна тема, которая не оставляла равнодушными не только завсегдатаев дешевых таверн и трактиров, но и посетителей куда более приличных мест.
Среди шумных компаний Жан приметил и своего недавнего возницу. Он с довольным видом и с кружкой в руке сидел за столом со своими приятелями, такими же добрыми малыми, по всему видно коллегами по цеху, и что-то громко рассказывал. Время от времени в трактире то тут, то там слышался хохот, где-то затягивали песни, кто-то требовал ещё вина. Среди всей этой суеты Жан наконец отыскал глазами Луи. Тот, верный уговору, занял стол рядом с очагом. Потирая руки в предвкушении хорошего вечера Жан, спустился к столу.
– Ну наконец-то! -произнес он, устраиваясь поближе к печи, – я жутко продрог, пока тащился по этим горным перевалам, и оголодал как волк. Ты уже что-то заказал?
– Да. Раклетт14 сейчас принесут. Думаю, тебе придётся по вкусу. А это – здешнее вино, – Луи, откупорив бутылку, разлил вино по кружкам.
– Рад, что ты приехал!
– За встречу, друг!
Как подобает французам, выпили не спеша, улавливая и смакуя оттенки букета.
– Неплохое. Однако на мой вкус, Луи, у тебя в Ангулеме вино было помягче.
– Пожалуй. Ну давай рассказывай, как ты здесь оказался? Вроде виделись недавно, а кажется, что целый год прошел. Всё вспоминаю, как мы с тобой едва унесли ноги из Феррары. Мало того, что там при дворе герцогини Рене мы обретались под чужими именами, так еще и сбежали оттуда как цирковые жонглеры. Шутка ли спуститься на веревке по отвесной стене.
– Да уж, теперь даже смешно вспомнить. Таковы как видно наши времена, дорогой Луи, что люди с университетским образованием и духовным саном вынуждены менять имена и одеяния, лазать на веревках по стенам, переправляться через реки вплавь и скакать верхом на украденных лошадях. Сам удивляюсь, как мы тогда оттуда выбрались.
«И ради чего все это было?», подумалось вдруг им обоим. И каждый из них знал свой ответ.
Им принесли горячий ароматный раклетт с чёрным хлебом. Луи снова наполнил кружки вином. Выпив, друзья принялись за еду. Жан с непривычки всё обжигался расплавленным сыром.
– Ты же знаешь, после Феррары я хотел отправиться к себе в Нуайон, – проговорил Жан, обмакивая мясо в горячий сыр, -но перед этим решил побывать в Париже.
– И как он там? Всё на том же месте?
– Куда ж ему деться, стоит. Король Франциск увлечён войной и ничем более. Парижем как и всей Францией управляют придворные куртизанки и их родственники, а народ вылезает из жил ради лишнего су. В остальном же мрак и безысходность. В храмах мессы ведутся по римскому канону, а всех сторонников евангельской веры, едва те посмеют что-то заявить, тут же препровождают в тюрьмы. Так что я не стал там лишний раз испытывать судьбу, отправился домой в Нуайон. А сейчас еду в Базель. Хочу хоть немного побыть в покое. Не хочу долее скрывать и скрываться. Все эти подозрения, преследования по всему свету и необходимость бегства меня несколько утомили. В Базеле думаю снять какой-нибудь домик, отдохнуть немного и снова взяться за перо. Знаешь, за это время у меня появилось столько новых мыслей. Уверен, они хорошо дополнят моё прежнее «СЬпзйапае ге1^1оп18 шзШиНо». Думаю его переделать и издать потом в обновленном варианте.
– А потом? Что думаешь делать после этого?
– Не знаю, пока еще не думал об этом. Ну да, там видно будет. Деньги на первое время есть, да и потом не пропаду. Буду служить в каком-нибудь приходе или отправлюсь к Карлу. В его землях проповедников Евангелия не отправляют на костёр. Может когда-нибудь и во Франции будет так же.
На какое-то время друзья замолчали, налегая на ужин. Ра-клетт в самом деле был хорош. Наконец и с ним, и с вином было покончено.
– Ты кажется хотел рассказать что-то интересное, Луи. Кстати, как ты сам тут оказался, ты же собирался отправиться в Страсбург?
– Собирался. Но смог добраться только до Женевы. Положение, которое я нашёл здесь, показалось мне куда более живым и интересным, чем то, что произошло с нами в Ферраре, не говоря уже о Страсбурге. Я предпочёл остаться здесь и как оказалось не напрасно.
– И что же здесь нашлось такого интересного?
– То, что мы с тобой искали в Нераке. А еще раньше ты искал это в Париже и то, чего мы так и не нашли во всей Франции. То, зачем мы отправились к герцогине Рене в Феррару, как и то, из-за чего нас там едва не схватили и мы бежали оттуда как зайцы.
– Что ты имеешь в виду?
– Отвращение целого города от прежней римской веры и провозвестие веры евангельской. Это произошло здесь в Женеве и буквально на моих глазах.
– Но как? И когда? Рассказывай же скорее! – Жан заметно оживился, несмотря на накопившуюся за дни дороги усталость. Вознаграждённая сытным ужином у теплого очага, она была готова вот-вот сморить его. Но последние фразы Луи, заставили Жана внутренне собраться. Взгляд его, блеснув, сразу заострился.
– Жители города прогнали местного римского епископа и объявили об отказе от исповедания по прежнему канону.
– Как? Вот так просто сами по себе взяли и отказали? А епископ так легко со всем этим согласился? Во Франции и за меньшие проделки живо отправляют на костёр.
– К счастью, здесь не Франция. И всё происходило не так просто, как в итоге оказалось. Я, едва прибыв сюда, совсем не мог взять в толк, что вокруг происходит. В любой день в городе постоянная суета, толкотня. Кругом разношёрстный народ со всего света, кого только нет. Приезжих и проезжих больше, чем самих граждан Женевы и все со своими нравами. Никакого единого уклада в городе тоже нет. В храм приходит не более четверти всех жителей, да и то по большим праздникам. На воскресные мессы является и того меньше. Однако все таверны, игорные притоны и бордели полны народом в любой день и в любое время. Поначалу мне даже показалось, что вопросы веры, не говоря уж о различиях в канонах церковного служения, занимают людей куда меньше, чем корысть и житейские удовольствия. Однако, разобравшись с женевской историей последних лет, могу утверждать, что жители города не столь невежественны, как это показалось мне на первый взгляд. Наоборот, их стихийное участие в событиях вокруг своего города привело Женеву к нынешнему status quo. Когда-то Женева принадлежала Савойскому герцогству, но после стала свободным городом и присоединилась к Швейцарскому союзу. Несколько лет назад савойский герцог Карл III снова попытался прибрать город к рукам. Однако женевцы быстро сообразили, что вместе со свободой потеряют не только нажитое богатство, но и все преимущества жителей свободного города. Не имея хороших солдат, но имея хорошие деньги, они живо собрали городской совет и обратились за помощью к Берну, а это, как ты знаешь, самый богатый и сильный город во всём Швейцарском союзе. Берн прислал своё войско, которое и отстояло Женеву от савойцев, получив взамен от женевского городского совета приличное количество золотых флоринов. Не взяв города силой, Карл III деньгами и посулами подкупил тогда здешнего католического епископа. Тот, отслуживая брошенную ему кость, на своих мессах стал проповедовать в пользу Карла. Через какое-то время Карл снова подступил к городу, ожидая найти более радушный приём. Но не тут-то было. Женевцы снова позвали подмогу из Берна, а своего епископа вместе со всем капитулом и прочей братией с позором выгнали из города. Представляешь? А в Берне ты же знаешь, власти давно и напрочь отказались от римско-католического исповедания в пользу евангелического. Наверное поэтому, в последний раз вместе с войском Берн отправил в Женеву на замену епископу нескольких проповедников новой евангельской веры.
Жан, слушая эту историю, время от времени то непроизвольно потирал свои руки, то оглаживал бородку. Очевидно, что всё услышанное им сейчас, восхитило и удивило его. По всему выходило, что сам того не ведая, он оказался рядом с теми событиями, которые он давно желал бы видеть в родной Франции. Там это казалось делом будущих лет. Здесь же, как видно, они происходили прямо сейчас.
– И кто же эти проповедники? Какую же доктрину они сюда принесли? Лютера или Цвингли? Что уже сделано? Рассказывай же скорее! – Жан нетерпеливо заёрзал на скамье. От былой усталости не осталось и следа.
– Извини, Жан, но по моему рассудку ничего путного они ещё не сделали. Пока всё, что я вижу здесь и что подвижники, присланные Берном, называют обновлением веры Христовой, весьма далеко от того, о чём мы с тобой мечтали и что сами проповедовали в Ангулеме и Ферраре. Главный городской собор Святого Петра и окрестные храмы поруганы. И кем? Дикими племенами варваров-язычников? Если бы! Это сделали поборники обновления веры, подстрекаемые бернскими евангеликами. Я сам видел с каким остервенением и упоением они дубинами разбивали лики святых, попирали ногами мощи и швыряли наземь иконы. Слава Богу, что еще никого не убили. Мне думается, что этим, одержимым бесами, негодяям вообще никакая вера не нужна, ни старая, ни новая. Обычные мессы давно не служатся, а на проповедях вещаются призывы к ещё большему разрушению. Страшно представить, что бернские проповедники будут делать, когда в доме Христовом уже нечего будет громить. К чему они ещё могут призвать заблудшие души?
– Неужели? Не могу в это поверить! Я, конечно, допускаю, что иногда насилие бывает необходимо. Особенно когда прежние каноны веры или даже мирского уклада излишне упорствуют в своем сопротивлении новым. Но чтобы вот так … А что же бернцы думают предпринять для утверждения нового исповедания? И кто эти люди? Ты с ними знаком?
– Еще бы! Увидав тебя сегодня, я известил одного из них о твоем приезде. Тем более, что когда-то получив в руки твоё «СЬпзйапае ге]^1оп1з шзШгйю», он весьма живо о нем отозвался и не единожды упоминал в проповедях твои тезисы.
Натура этого человека живая и деятельная, временами даже с избытком. Уверен, он явится сюда, чтобы повидать тебя. Хотя, как знать. Раз уж мы засиделись, позволь, я велю принести еще вина.
– О, нет, дорогой Луи, уж позволь это сделаю я.
Жан сделал знак хозяину. Тут же к ним подбежал давешний слуга и живо прибрал на столе. Еще через мгновение пред ними появилась новая бутылка.
– Ах, Луи, как же я рад нашей встрече!
– Да и я тоже! Давай уже выпьем что ли!
Взволнованность нечаянной встречи еще не отпустила друзей. Торопливо расплескивая по кружкам вино, они оживленно и смеясь продолжали долгожданный разговор, вспоминая свои давние и недавние приключения. Вся неожиданность и нелогичность некоторых явлений и событий, участниками и свидетелями которых они оказались, пока лишь удивляла и где-то даже забавляла их, но еще не настораживала. Пока что судьба им благоволила, но надолго ли? Никто из них не задумывался над этим вопросом. Беззаботность их молодости давала им такое право.
Увидав кого-то в дверях, Луи помахал рукой, приглашая за свой стол.
– Он все-таки пришёл. Иначе и быть не могло. Сейчас ты, Жан, воочию увидишь человека, который в Женеве деяниями своими поверг ниц католическое исповедание и обещает установить исповедание евангельское. Э, да он пришел не один. Тем более тебе будет интересно.
В темноте коридора проявились силуэты трех мужчин. Замешкавшись на входе, они уверенным шагом направились к столу, за которым сидели друзья. Жан, всегда осторожный (что поделаешь, привычка, приобретенная не от хорошей жизни), попытался внимательно разглядеть прибывших, дабы вкупе с уже услышанным составить себе какое-то представление о них. Все трое были одеты в церковные сутаны, однако видом и повадками, видимыми только зоркому глазу, сильно отличались друг от друга. Возглавлял компанию далеко не молодой уже человек, можно сказать старик с взъерошенной рыжей шевелюрой и такой же огненной бородой, клоками торчащей в разные стороны. Скудное и неопрятное одеяние свободно болталось на нем, словно перчатка на трости. Худое лицо его было изрыто глубокими морщинами. Тонкие пальцы рук, сложенные спереди, слегка подрагивали. Однако Жана удивила не несуразность деталей облика этого человека. Взгляд его больших карих глаз выражал серьезность и решительность, а стремительная поступь – уверенность и неотвратимость. Очевидно, что этот рыжебородый старик и был самым главным в этой троице. «Уж не сам ли Фарель?» – промелькнуло у Жана. Он и раньше слыхал об этом отчаянном муже, но видеть его еще не доводилось. Два спутника его, люди молодые, по возрасту ровесники Жана, по манерам и одежде выглядели более изысканно. Один подвижный, щуплый и остроносый напоминал студента, едва не вчера получившего докторскую степень. Второй чуть постарше, солидного вида и неторопливый в движениях, походил на средней руки купца. Когда все трое появились в зале, публика, до того шумно веселившаяся, узнав прибывших, как-то разом сникла, не то из почтения, не то из неприятия. Очевидно, многим они были знакомы. Между тем троица, увлекаемая огнебородым стариком, подошла к столу, за которым располагались друзья.
– Доброго вечера, мэтр Гийом! – поспешно вскочив, поприветствовал огнебородого Луи, – рад вам представить своего друга Жана Ковеня, автора так почитаемых вами «Наставлений в христианской вере». Мне по случайности удалось встретить его. Он здесь проездом по дороге в Базель.
– Ковень? – огнебородый удивленно уставился на Жана своим буравящим взглядом.
– Жан Ковень к вашим услугам! – поднявшись, представился Жан, – с кем имею честь беседовать?
– Гийом Фарель, – с легким поклоном ответил огнебородый, – а это мои друзья и содеятели в богоугодных делах. Рекомендую Пьер Вире и Антуан Фромэн.
Остроносый и тот, что был похож на купца, почтительно поклонились Жану.
– Что ж, раз уж здесь собрался весь новый женевский капитул, прошу к столу, мсье! – пригласил всех Луи, – сейчас принесут ещё вина.
Все расселись за столом. Публика в зале, до того исподволь следившая за этой встречей, понемногу успокоилась и продолжила свое шумное веселье.
– Значит вы мсье Ковень? – Фарель продолжал рассматривать Жана, – Хм. На обложке «Наставления» указано иное имя сочинителя сего труда.
– Вы правы, – Жана нисколько не смутил ни испытующий взгляд, ни настороженный тон старика, – Я француз, а во Франции, к сожалению, проповедь евангельской веры вне римских канонов дело несколько опасное. Тем более, что сие сочинение, созданное мною, предназначалось для глаз короля Франциска и ради смягчения участи французских евангеликов, безвинно брошенных в узилища. Поэтому я предпочёл подписаться иным именем, взятым мною еще в бытность мою доктором Парижского университета.
– Очень хорошо понимаю вас, мсье. Проповедь живого слова Христова, как ни страшно это звучит в нынешнем мире, действительно терниста в своём пути к людским душам. И не только во Франции. В здешних свободных городах ещё совсем недавно так же с избытком было этой нетерпимости и воинствующего нежелания принять мир так, как это завещал нам отец наш небесный. Но здесь в Женеве вы в своих убеждениях можете быть совершенно открыты. Ни католический клир, ни трибунал Вавилона15 здесь более не властны.
– Да, мой друг Луи уже рассказал мне кое-что из здешних реалий. Если вы действительно смогли преодолеть здесь господство римской курии, то примите мои поздравления. Это победа и немалая.
Строгий взгляд Фареля несколько смягчился.
– Да, пожалуй. Далось нам это нелегко, не скрою. Но всё же не это главное. Изгнать из города продажного епископа со всей его братией оказалось делом не столь трудным. Рано или поздно, возмущённые предательством, горожане сделали бы это сами. Да и это избавление от католического ярма всего лишь часть дела. Теперь нам нужно, чтобы горожане поверили нам и приняли новую веру. А это задача куда более трудная. Если мы сейчас уклонимся от её решения, то католичество снова, словно чума, вползет в Женеву и все труды наши и наших предшественников пойдут прахом.
– Что ж, уверен, мэтр Гийом, вам будет по силам справиться с вашими задачами.
– По силам? Все, кто может что-то сделать, сейчас находятся здесь, за этим столом. Женева огромный город с не одним десятком тысяч жителей и каждый из них нуждается в духовном наставничестве. А нас, как вы видите, всего четверо вместе с вашим другом.
– Наверное, вам стоит обратиться за поддержкой евангеликов из других городов. Оттуда, где новая вера уже установилась и основательно утвердилась. Из того же Страсбурга, например, или Базеля. Да и в землях Карла V найдется немало городов, давно принявших новое исповедание. Уверен, они откликнутся.
– В таком случае я обращаюсь за поддержкой к вам, мсье Кальвин.
– Ко мне?!
– Да, именно к вам. Ведь это вы создали «Наставления в христианской вере»? Я прочёл сие сочинение. Прочёл не единожды и нахожу его весьма достойным. На мой взгляд это не просто набор тезисов, составленный на злобу дня, какие печатают только ради уязвления Церкви римской и потешания собственного тщеславия. По моему взгляду сочинение ваше нечто гораздо более серьёзное и глубокое. И направлено оно не столько на подрыв исповедания католического, сколько на открытие самого пути к вере евангельской. Скажите мне, Жан, я не прав?
– Право же, вы меня смутили, мэтр Гийом. Я даже не знаю, как вам ответить. В моем сочинении я всего лишь изложил свои мысли относительно веры Христовой, какие приходили мне в голову, начиная ещё с университетской скамьи. Конечно, я обдумывал и многократно исправлял каждый тезис, прежде чем изложить его на бумаге. И печатая труд мой, я вовсе не намеревался кого-то уязвить, потешить или же к чему-то увлечь. Я только описал своё видение пути, что приведёт к Христу.
– Вот как! Честно говоря, в тайне я надеялся услышать нечто подобное, хотя и предполагал услышать другой ответ. Сам я, мсье Жан, уже более десяти лет как отринул исповедание католическое и стал проповедовать Евангелие как единственный источник истины, завещанной нам Иисусом Христом. Я прошёл множество дорог, побывал в различных селениях и городах. Проповедовал с кафедр, диспутировал и с католиками, и с евангеликами. Что могу сказать? В словесных баталиях всего проще иметь дело с католиками. Их исповедание за сотни лет существования впитало в себя столько песка и ила, что за ними стало не видно самого Христа. Их дисгармония с Евангелием настолько очевидна, что обличить её в глазах верующих уже не составляет никакого труда. Сложно лишь преодолеть людскую привычку следовать чему-то давно сложившемуся. Ещё труднее говорить со своими же братьями-евангеликами. Да, все мы, всеми силами своими и каждый на свой лад, отрицаем исповедание католическое. В этом мы тверды и непоколебимы. Но на этом наша общность и заканчивается. У нас нет главного – ясной доктрины. Сегодня такой в Женеве нет. Никто толком не знает в каком направлении следовать. Где он тот путь истинный, что завещал для нас Христос? Как его найти? Кто из живущих способен его указать? Куда повести людей, что ждут прощения и благодати свыше? И кто теперь их поведёт? Вы не задумывались над этим, мсье Жан?
– Признаться, нет. Меня более занимала идейная сущность. О такого рода практических вопросах я как-то не задумывался. Хотя сейчас после ваших слов понимаю, они важны. Да, очевидно, что, приняв новое исповедание, нужно всерьёз подумать и об устройстве новой церкви, и создании новых канонов служения, обо всём, что должно создать новый духовный уклад. Без всего этого наше новое исповедание останется бессильным и не способным к жизни.
– Я рад, что вы это поняли. Поэтому не только предлагаю, но и настойчиво прошу вас, дорогой мсье Кальвин, помочь нам создать этот, как вы сказали, новый духовный уклад здесь в Женеве.