Александр Николаевич Маханько
Пламенеющие храмы
М-да, прочитанное, пожалуй, можно назвать богохульством, но стоило ли ради этого поднимать такой шум? За всё время, что Морель состоял при Кальвине и даже до того, к нему в руки попадало множество книжонок подобного толка, но все они как правило не представляли из себя чего-то стоящего. Странно, что Кальвина она настолько задела.
В канцелярию с ворохом книг ввалился Анатоль.
– Вот, что сумел найти в кабинетах. Сейчас принесу ещё.
– Погоди-ка, позволь я взгляну.
Из принесенной стопки Морель взял в руки первую попавшуюся книгу. Венецианская альдина. Обложка из выделанной кожи с золотым тиснением, гладкая бумага, безупречная печать. Великолепный образчик книгопечатания. Его издатель вряд ли опустится до выпуска того непотребства, что получил вчера Кальвин.
– Вот что, Анатоль. Издания Альда, Гаррамона, Этьеннов, Фробена, Опорина, фландрийской гильдии Святого Луки и тому подобное прибереги на потом. В первую очередь неси мне книги мелких малоизвестных издателей. Тех, что появились в последний год-два.
– Как скажете, мэтр!
Весь день Морель провел в изучении книг. Очень возможно, что среди всего этого сборища изданий найдется нечто похожее на то, что сегодня передал ему Кальвин. Определив же издателя, выйти на автора не составит особого труда. Анатоль, притащив в канцелярию несколько книжных развалов, принялся за прочие свои обязанности по канцелярии, то и дело вскакивая при звуке кальвинова колокольчика. Сам мэтр весь день почти безотлучно провел у себя. Даже обед, как это и раньше нередко случалось, Анатоль принёс ему прямо в кабинет. До конца дня было ещё далеко, как в канцелярию под охраной солдата городской стражи вошли двое. В одном из них Морель узнал слугу-министранта из Собора Св.Петра.
– Мсье Морель, – склонивши голову, обратился к Морелю министрант, – патер Авель вверяет сего достопочтенного господина вашему попечению и считает вашу просьбу, переданную всем нам сегодня утром, исполненной.
– Хорошо, Жилль, ты можешь быть свободен. Передай патеру Авелю мою признательность. И пусть он сам известит всех членов Консистории.
Министрант, склонившись в ещё более глубоком поклоне, неслышно, как тень, удалился.
– Вас, рядовой, я попрошу пока постоять за дверью. Вы можете понадобиться!
Отослав солдата, Морель, не глядя на стоящего перед ним господина, будто бы того вовсе не было, продолжил заниматься книгами. Но между тем краем глаза зорко следил за ним. Невысокий, зрелых лет, круглый как бочонок. Одет по моде, но без изысканности. Держится уверенно и пока спокойно. Фигура крепкая, кряжистая, кисти рук крупные, задубелые.
– Прошу прощения, мсье! – первым нарушил паузу круглый господин, – я вижу, вы здесь самый главный. Прошу объяснить мне, почему сегодня задержали мой отъезд и для чего привели сюда? Мои дела, знаете ли, не терпят простоя. Завтра я надеялся быть в Лозанне, но как видно уже не успею, а для меня любая задержка – убыток.
Обращаясь к Морелю, господин продолжал стоять, переминаясь с ноги на ногу. «Засуетился, не выдержал, – отметил про себя Морель, – судя по выговору, скорее бургундец. Речь правильная, обращение вежливое. Люди низшего сословия так не говорят, а стоят, опустив голову. А будь он из более изнеженного круга, первым делом уселся бы в кресло. Похоже, действительно мелкий торговец. Или может быть недавний ремесленник, начавший сам продвигать свой товар».
– Мсье Анатоль, прошу вас вести протокол нашей беседы. А вы, мсье, подойдите сюда, – Морель наконец обратил своё внимание на стоящего посреди канцелярии господина, – откуда вы? Как вас зовут?
– Перье, мсье. Сам я из Лиона, там у меня небольшая шёлковая мануфактура.
– А для чего вы приехали в Женеву?
– Привез на продажу свой товар. Шёлк у меня отличный, доложу я вам. Здешние лавки Грюмо и Лемье берут его весьма охотно. Так же, как и лавка Бомона в Лозанне и Шелье в Берне, куда я должен был сегодня отправиться. Все полагающиеся в вашем городе пошлины исправно мною уплачены, но вот …
– Взгляните сюда, мсье Перье? Это ваша книга?
– Книга? Нет, что вы, упаси Бог. Я продаю не книги, а шёлк.
– А этот пакет узнаёте?
– Этот? – Перье пригляделся, взял пакет в руки и погладил рукой бумагу, – пожалуй да. Этот пакет я отдал вчера вашему офицеру, чтобы он передал его досточтимому мсье Кальвину. Да, вот тут так и написано. А что? Что-то не так?
– В этом пакете оказалась вот эта книга. И мсье Кальвину очень хотелось бы знать, кто же ему её отправил. Имени отправителя, как вы видите, здесь не указано.
– Да, мне очень нужно это знать! – голос Кальвина прозвучал внезапно как гром. Похоже, он только что неслышно вышел из своего кабинета и невольно оказался свидетелем разговора. Перье от неожиданности встряхнул головой и в изумлении выпучил на Кальвина глаза.
– Мсье Кальвин? Это вы? – после долгой паузы наконец выдавил из себя Перье, – вот никак не думал, что доведётся вас увидеть вживую. О вас судачат и в Бургундии, и в Дофине, да что там, вся Франция гудит вашим именем. Правда, наш архиепископ вас не особо жалует, всё шипит да проклинает. А народ всё больше уважает. Это ж подумать только, самого римского папу в угол задвинул. В жизни не думал, что увижу самого Кальвина, а вот поди ж ты как вышло!
Перье говорил радостно и сбивчиво, удивленно хлопая глазами, не в силах поверить, кто же перед ним сейчас стоит.
– Не думали? Даже когда взялись передать мне это послание?
– А, вы об этом? Это вам просил передать мой друг Коли-ньи. Не то чтобы совсем уж друг, так встречаемся иногда за бутылочкой вина после удачного дельца. Сам он торгует скотом, да мясом, вечно ездит по ярмаркам. А тут недели три как тому назад сидели так же в «Веселом гусе», это таверна наша лионская, ох и добрая я вам скажу таверна, какое отменное вино там подают, ух! Так вот он мне и говорит, раз уж будешь в Женеве, так будь любезен по старой дружбе, передай главному их епископу, мсье Кальвину, этот вот пакет. Это, говорит, подарок ему от одного его старого приятеля мсье Вильнёва.
– Как вы сказали? Вильнёв?
– Да, то ли Вильнёв, то ли Вилланов, уж не знаю, как верно. Только прошу заметить это не я сказал, а Колиньи.
И вновь в канцелярии повисла напряженная пауза, не первая уже за этот день. Кальвин замолчал, застыв на месте, словно пораженный молнией. Глядя в упор на Периньи, но не видя его, он казалось, вспомнил что-то такое, что его до глубины потрясло. Перье же, испуганный произведённым его словами эффектом, замолк и недоумённо смотрел то на Кальвина, то на Мореля. Морель да и Анатоль тоже, почуяв напряженность момента, предпочли не нарушать безмолвия.
– А вы сами, мсье Перье, знакомы с этим Вильнёвым? – заговорил вновь Кальвин, – кто он таков? Чем занимается?
– Что вы, мсье Кальвин, я этого Вильнёва видел всего раз. В прошлом году, когда Колиньи вернулся с ярмарки, сидели мы с ним в «Веселом гусе» опять же. Ну Вильнёв этот тоже подсел к нам осушить стаканчик. Весь черный, глаза блестят, как у чёрта, спаси меня Бог! Но, видать, так же, как и вы, страсть какой умный. Из того, что он наговорил, я и половины не понял. С того раза больше его и не встречал. Да и зачем мне? Это вы люди умные, вам и думать о великом. А моё дело небольшое, себе, да людишкам своим хлеб зарабатывать. Вот и в Лозанну я опоздал, стало быть убыток понесу. А за что, спрашивается? …
Перье по-прежнему стоял посреди канцелярии, предложить стул ему никто не догадался, и всё сетовал на свою долю. Морель продолжал за ним наблюдать, но ничего опасного в нем определено не ходил. За всё время, что Морель состоял на своей должности, он повидал много разных типов людей. Повидал и каждый изучил. Еретики, вельможи, купцы, разбойники, шпионы, честные трудяги, моты, пьяницы и все прочие. У каждого есть свой интерес и своя цель, которые как ни скрывай, а опытному глазу всё равно заметны. Разглядывая Перье, Морель не увидел и не почувствовал у того каких-то скрываемых замыслов. По одежде, по речи и по манерам было видно, что Перье никакой не еретик и не шпион. Свой интерес, конечно, не упустит. Но интерес его ни Церкви, ни Женеве никак не угрожает, скорее наоборот. Упомянул в разговоре о чёрте? Для гражданина города это три дня тюрьмы. По-хорошему надо бы его выдворить. Но тогда Грюмо и Лемье могут остаться без прибыли. Если так поступать с каждым заезжим торговцем, то сколько недополучит Женева? Но что же решит мэтр? Что он углядел во всей этой ситуации? Из-за чего он вообще поднял тревогу? В любом случае Перье, похоже, здесь ни при чём, хотя как знать.
– Ну что ж, довольно! – раздался наконец голос Кальвина, – мсье Морель, вы, кажется, хотели ещё о чем-то расспросить мсье Перье?
– Да, кое о чём. Самую малость.
– В таком случае мсье Перье может быть свободен. От моего имени напишите записку казначею, пусть выдаст мсье Перье пять флоринов для возмещения его убытков. Моё поручение, данное вам сегодня утром, можете считать исполненным. Как закончите прочие дела, зайдите ко мне.
С этими словами Кальвин снова скрылся за дверями своего кабинета. Неужели это всё?
– Мсье Перье, прошу вас присядьте вот сюда. Я пока напишу записку казначею.
– Благодарю вас. Дай Бог здоровья мсье Кальвину. Никогда не забуду его доброту. И всем буду рассказывать о доброте его и великодушии.
– Мсье Кальвина в Женеве принято называть мэтром. Это вам на будущее. И вот ещё что. Вам обещано пять флоринов. Я готов добавить вам ещё два, если вы согласитесь сделать кое-что для меня в Берне.
– С превеликим удовольствием, мсье …
– Вот вам бумага, перо. Пишите. Я, тут запишите полное свое имя и род занятий, проживающий в городе Лионе на такой-то улице согласен за вознаграждение выполнять поручения, даваемые мне мэтром Морелем, главой канцелярии Святой Духовной Консистории свободного города Женева. О сей сделке обязуюсь никому иному не сообщать. В противном случае да постигнут меня кары земные и небесные.
Перье под диктовку, старательно скрипя пером, написал всё, что было нужно. Как-никак два золотых флорина, а точнее недельный доход его мануфактуры, на дороге не валяются. Морель, после того как Перье поставил точку, поговорил с ним о его делах в предстоящей поездке. Подробно растолковал, что и как нужно сделать в Берне, после чего выдал записку о пяти флоринах. Остальные два Перье должен был получить, когда на обратном пути снова окажется в Женеве.
Закончив с этим делом, Морель не мешкая написал и отправил капитану городской стражи распоряжение открыть город. Всё-таки запертые ворота не прибавляли золота ни в карманы горожан, ни в городскую казну. Наконец, собравшись с мыслями, Морель позвонил в колокольчик. Ответа не послышалось, значит входить было нельзя. Отлучиться теперь тоже никак было невозможно. В ожидании вызова Морель наскоро пообедал или вернее уже поужинал. Для таких случаев в канцелярии за отдельной ширмой находился буфет с запасом закусок и питья. Буфет этот появился в кабинете уже давно и не от хорошей жизни, прижился и часто приходился весьма кстати. Не помирать же с голоду в самом деле, если день и ночь приходится находиться в канцелярии, словно часовой на городской башне. Часовых, правда, сменяют четыре раза на дню, как полагается уставом. Мореля и Анатоля сменить было некем. Кстати, в канцелярии также никогда не было дивана или хоть какого-то удобного места для сна.
Быстро покончив с едой, Морель вернулся к книгам. В город уже проникли вечерние сумерки, пора было зажигать свечи. Наконец из-за дверей кабинета послышался колокольчик.
– К вашим услугам, мэтр!
Кальвин встретил Мореля, недвижно сидя в своем кресле, утомлённо откинув назад голову и опустив веки. Руки его недвижно лежали на столе, бледные худые пальцы белели в полутьме кабинета.
– Я зажгу свечи, мэтр, – по обыкновению произнес Морель и принялся хлопотать, разжигая огонь. У Мореля не было привычки торопить события, иногда вернее было выдержать паузу. Вот и сейчас, ощущая необычность момента, он не стал спешить. В кабинете, наконец, стало заметно светлее.
– Присядьте, Люсьен, – устало произнёс Кальвин, подняв голову, – мне нужно с вами кое о чём поговорить.
Морель опустился на стул. Итак?
– Вы прочли книгу, что я дал вам сегодня утром?
– Из-за которой сегодня на весь день такой переполох? Прочёл всего несколько страниц.
– Отчего только несколько страниц? Вы не нашли её увлекательной?
– Прочитанного оказалось вполне достаточно, чтобы изучить особенности печати. Вы повелели мне сегодня до вечера узнать об этой книге всё, что только можно. Этим я и занимался.
– И что же вам удалось узнать? Каково ваше мнение обо всём этом деле?
– Что тут сказать? Сам экземпляр набран, напечатан и переплетён крайне небрежно и безалаберно. Очевидно, что ни один уважающий себя издатель не выпустил бы её в свет. Я сличил его особенности со множеством достойных издательских марок, но не нашел между ними никакого сходства. Предполагаю, что эта книга дело рук какого-то начинающего ремесленника, который, соперничая с другими за заказ, взялся задёшево это напечатать. Некоторые особенности экземпляра говорят, что он скорее всего пришел к нам из Лиона. Последние годы там расплодилось огромное множество дельцов, желающих получать прибыль от печатания книг. Они даже скучковались в так называемую Большую компанию. Половина всех книг, что оттуда приходит, печатается в городах Швейцарского союза. Так для лионцев выходит дешевле. На привезённые книги они только ставят свою марку и продают их по всей Франции по цене вдвое дороже. Но этот экземпляр очевидно не из швейцарских, значит напечатан в самом Лионе. Книга на вид совсем новая, почти ни разу не открывалась. И к Перье она попала в Лионе. Сам он к ней отношение вряд ли имеет, отправитель использовал его как бесплатного курьера. Я думаю, с помощью Перье можно будет найти и Колиньи, и Вильнёва, и так по цепочке, какой бы длинной она не оказалась, добраться до самого автора, пусть из хитрости он и не указал своего имени, а ограничился только триграммой М.8.У. Всё это дело по розыску автора можно осуществить за месяц-другой. Если вам, мэтр, это будет угодно.
Кальвин выслушал Мореля внимательно, не перебивая. Однако по едва уловимым изменениям на лице его, как всегда спокойного и бесстрастного, Морель догадался, что в словах его Кальвин нашел подтверждение каким-то своим собственным выводам, плоду своих размышлений.
– Вот что, дорогой Люсьен! Не нужно никого искать. Я всё больше убеждаюсь, что знаю этого автора. За этой глупой триграммой скрывается никто иной, как Мишель Сервэ Вилланов. Или, если угодно, Мигель Сервет. Слышали это имя?
– Погодите, дайте припомнить …
– Извольте. Сочинения «Об ошибках троичности» и «Диалоги о троице». Были напечатаны двадцать лет назад.
– Да, что-то припоминаю …
– Припоминаете? Неужели и вы их прочли? Все экземпляры, что удалось найти, ещё тогда пришлось сжечь. А у меня их строки до сих пор стоят перед глазами. Ужасающие своей дерзостью и чудовищные по сути измышления, порушающие Символ веры и все устои христианства. Не Церкви, не какого-то исповедания, будь оно из нынешних или старое католическое, а именно сами основы учения Христа, из которого все мы выросли. В сравнении с тезисами этого Сервэ любые ереси, какие только проявлялись за все прошедшие века от рождества Христова, выглядят детскими шалостями. Признаться, прочитав эти сочинения, я сперва подумал, что их написал какой-то глупый схолар из тех, что, перепив вина в таверне, горланят невесть что на потеху девицам. Или умалишённый. Но нет же, этот Сервэ на самом деле талантлив и умён, причем ужасающе умён, да простит меня Господь. Чего стоят его логические построения и изощрённая аргументация. Его словесные обороты способны одурманить любого, даже образованного человека, не говоря уже о безграмотных людях из низов. Достаточно принять на веру хоть одну его посылку и водоворот его красноречия унесет вас в такие дебри мрака, из которых не выпутаться. Причем вам самому будет казаться, что в его словах вы видите свет и истину. На самом же деле вы всё глубже будете погружаться в пучину тьмы. Мерзость же его хитросплетений способен разоблачить далеко не каждый университетский профессор. Поверьте мне, Люсьен, я знаю, что говорю. Этого Сервэ я знаю давно, хотя и никогда не был с ним знаком. Встреться мы с ним в честном диспуте, я не без труда, но смог бы доказать и ему самому, и всему миру всю ошибочность его воззрений, которые губят душу его самого, как и души всех несчастных, кто ему поверил. Однако Бог пока не удостоил нас встречей. Первый раз этот Сервэ обратился ко мне с письмом лет десять тому назад, а то и больше, ещё когда я жил в Страсбурге. Тогда он показался мне интересным человеком, которого живо интересуют многие вопросы мироустройства, и я с удовольствием вступил с ним в переписку. Мы оба одинаково не любили римскую Церковь и оба желали найти истину, скрываемую от нас католическими теологами. В письмах мы обсуждали едва ли не всё, начиная от идей Платона, Августина и Савонаролы и заканчивая тезисами Лютера и Коперника. Уже тогда меня стали удивлять некоторые его рассуждения и заключения. Я сперва исподволь пытался поправить и вразумить его. Но он, похоже, этого не замечал и порой измышления его доходили до абсурда. На его письма мне приходилось давать всё более твердые и резкие отповеди, однако его это никак не смущало. Потом на какое-то время наша переписка прекратилась и возобновилась уже после того, как я вернулся в Женеву. Я полагал, что за прошедшее время он во многом одумался и изменил свои взгляды, однако ничуть. Его выдумки о мироустройстве стали ещё более невообразимы, а выпады в сторону Библии и христианства ещё более чудовищны. Видно, шёпот тьмы овладел его разумом. На все мои выражения неприятия и предостережения о пагубности его умственных устремлений он отвечал усмешкой. Он оказался неисправим, этот Сервэ, и я перестал отвечать на его письма. Пару месяцев назад он прислал мне из Лиона письмо, в котором помимо прочего уведомил, что скоро представит миру нечто новое, что откроет людям глаза и укажет путь к истинному
Христу. Своё сочинение он обещал разослать во все церкви. Буллингеру, Меланхтону и даже папе Юлию III. И, как видно, он сдержал обещание. Эта книга, что попала к нам, бесспорно принадлежит его перу. Я понял это по стилю, что присущ только ему. Чего только стоит одно это название «Christianismi Restitutio» – «Восстановление христианства»! И весь дальнейший текст свидетельствует об авторстве этого Сервэ. И неповторимая живость риторики, и его логика обращения аргументов, и метод выстраивания системы доказательств, и сами идеи. Безумные, хочу я вам сказать, идеи. Из них следует, что догмат Троицы лжив и придуман только для того, чтобы разбить прямую связь Бога с человеком. Христос не Сын Божий, а всего лишь пророк, посланный на Землю. Евангелие неполно и многие куски из него намеренно вырваны и сокрыты. Апостол Павел был заточён в темницу задолго до своей смерти, а его именем проповедовал некто, кого мы не знаем. И этот некто отвратил своё вероучение от истинных заветов Христа. Каково? И после всего этого он ещё заявляет, что этой своею книгой призван восстановить истинное христианство. На мой же взгляд его призвание – это геенна, в которую он стремится. И, если он не одумается, то рано или поздно обязательно в неё попадёт.
Кальвин замолчал. Бледные пальцы его сжались в кулаки. Жёсткий взгляд из-под нахмуренных бровей не обещал ничего доброго.
– Что же вы планируете со всем этим делать, мэтр? – решился нарушить затянувшуюся паузу Морель.
– Мы с вами, Люсьен, обязаны помешать этому Сервэ. Нужно спасти от него нашу веру и нашу Церковь. Это наш долг.
Мэтр внимательно посмотрел Морелю в глаза. Поймав этот взгляд, Морель понял, что Кальвин уже всё решил.
– Вы знаете, мэтр, я, как и вся Женева, готов исполнить любое ваше распоряжение. Однако, нам не стоит забывать, что Лион находится под властью французской короны, равно как и под властью папской тиары Юлия III. Мишеля Сервэ мы, конечно, сможем найти, но что прикажете с ним сделать? Доходчиво объяснить ему, что поступать так, как он поступал всё это время, недопустимо? Но внемлет ли он такой просьбе? Купить его молчание? Возможно, он согласится. А если нет? Призвать его в Женеву? Но захочет ли он отправиться сюда по доброй воле? Не думаю. Привезти его силой? Даже с нашими возможностями это невыполнимо. Остается одно. Заставить его замолчать навсегда …
– Убить без суда и покаяния?! Нет и ещё раз нет! Мы не можем быть убийцами, Люсьен. Это грех, который Бог никому и никогда не прощает. Мы лишь служители Его и наш удел в том, чтобы приложить все силы и вырвать несчастного из когтей лукавого. Нашими трудами и помощью Сервэ должен признать ложность своих измышлений и раскаяться перед Всевышним. Только суд Церкви Его сможет дать несчастному эту возможность. И суд же волею Бога сможет даровать ему прощение, либо наказание. Жаль, что это будет суд не нашей Церкви, а суд наших заклятых противников – католиков.
– То есть? Не понимаю вас, мэтр.
– Призвать Сервэ в Женеву или в какой-то другой город для диспута и суда уже, увы, не получится. В последних своих письмах он дошёл до богохульства. В ответ, не сдержавшись, я пообещал, что посажу его в застенок и буду держать его там, пока он не одумается. Более того, я пообещал ему, что сообщу о нём в евангелические церкви других городов. Поэтому сейчас вряд ли он откликнется на чьи-то приглашения. Но вот псы Вавилона или как там они называются? Трибунал папской Святой конгрегации, так кажется? Эти точно будут рады и прочесть его тезисы, и выслушать аргументы от него самого, и вынести своё решение.
– Вы хотите сообщить о Сервэ нашим противникам? И их руками …
– Я хочу остановить ересь и богохульство и раздавить этих червей, истачивающих веру во Христа. Да, я не в силах сделать это сам, находясь здесь в Женеве. Но и безучастно наблюдать, как зараза прямо на глазах расползается по свету, я тоже не могу и не стану.
– Но, мэтр! Весь католический клир Европы, Вавилон, как вы его нарекаете, видит в вас злейшего врага человечества. И сообщение от вашей персоны о каком-то Сервэ будет сочтено в лучшем случае нелепым наветом. А в худшем – будет обёрнуто против вас же, а вместе с вами и против всех евангелических церквей.
– Вот чтобы этого не случилось, я поручаю это дело вам, Люсьен. Только вы сможете провести всё дело искусно и деликатно. Во-первых, вот это письмо, – Кальвин выложил на стол аккуратно сложенный лист, – от моего имени отправьте в Лион Жану Фреллону. Когда-то он был дружен с Сервэ и может знать где сейчас его найти. Во-вторых, если Сервэ находится в Лионе, а это мы узнаем из ответа Фреллона, вот это письмо, – Кальвин положил перед Морелем еще один исписанный лист, – должно быть переписано чужой рукой и доставлено в канцелярию архиепископа Лиона или того диоцеза, где будет находиться Сервэ. Вместе с письмом отправьте и книгу. Хотя нет, книгу оставьте. Если нужно, возьмите из неё несколько страниц. Доставлено всё должно быть не обычной почтой, а как-то иначе. Е1олучатель никоим образом не должен заподозрить нашего участия. Здесь, Люсьен, я надеюсь на ваш ум и сноровку.
– Задумано великолепно, мэтр. Можете мне довериться. Думаю, я смогу всё сделать так, как надо. И поможет мне в этом наш новый друг мсье Перье, если вы не против.
– Книгу эту перепишите и отдайте мне список. Никто другой не должен её прочесть. И даже знать о её существовании. Хотя, боюсь, уже поздно. И всё же нам не нужны лишние потрясения, особенно сейчас, когда зашевелились либертины.
– Могу я просить у вас разрешения привлечь к этому делу Анатоля? Он парень толковый и не болтливый. Не то мне одному трудновато будет со всем управиться.
– Анатоля? Хорошо. Но более никого. И вот ещё что. Эти письма, – Кальвин указал на кипу сложенных на столе исписанных листов, – нужно завтра же отправить в церкви Цюриха, Лозанны, Невшателя и прочим. Необходимо их предупредить об этой книге. Уверен, я не единственный, кому Сервэ мог преподнести такой подарок.
– Всё будет исполнено, мэтр!
– С Богом, Люсьен! Обо всём, что будет касаться этого дела, сообщайте мне немедленно. И оставьте вы свои моральные угрызения. Цель оправдывает средства, если цель – спасение души. Так, кажется, поговаривает генерал Лойола. Нам же с вами предстоит спасти не одну лишь душу, а всю веру христову. Ступайте.
Вот и всё. Морель вышел из кабинета, удерживая в руках груду писем, придавленную сверху злополучной книгой. Ф ух! Ещё вчера он и подумать не мог, что найденный в бюро пакет может доставить столько беспокойства. Но то было вчера, а день сегодняшний уже многое что изменил. То, о чём Морель вчера не мог даже помыслить, сегодня проявилось как реальная угроза всему. Если идеи этого Сервэ расползутся по умам, то мир неизбежно ждут жуткие потрясения. Содрогнется не Церковь, нет. Рухнет вся человеческая вера во Христа, а за ней и всё мироустройство, устоявшееся за века и тысячелетия. Морель уловил это шестым чувством сегодня после прочтения первых страниц серветовой книги. И это же он ясно осознал, дочитав книгу почти до середины. Он не стал признаваться Кальвину в своих открытиях. Тот, прочитав эту книгу, едва она попала к нему в руки, сам всё понял. Понял и сразу решил действовать. Морель в очередной раз убедился в проницательности и смелости своего патрона. Могучая личность этот Кальвин, что ни говори. Неприступная громада. Не зря более десяти лет назад Женева вернула его, когда-то изгнанного, обратно и с тех пор уж ни за что не отпускала. Только он теперь, как и всегда, силой своего ума и отвагой духа может спасти и город, и души горожан, и веру во Христа.
Весь вечер Морель занимался письмами. Нужно было успеть подготовить и доставить их в контору Вулица, чтобы уже завтра на рассвете их смогли увезти почтовые экипажи. Ко множеству писем Кальвина Морель приложил и одно своё. Это его письмо аккуратно зашифрованное должно было отправиться в Аугсбург по адресу, который знал только он, Морель. Колесо событий, кое как вращавшееся до сего дня, закрутилось с новой силой.