Александр Николаевич Лекомцев
Эскулап Лопатов вне закона
Внешность его, конечно же, очень изменилась.
– Чего скажешь? – спросил Тюленев. – Паспорт для тебя сгодится?
– Спасибо, Еремей Терентьевич! – поблагодарил его Лопатов. – Всё нормально. Но вот только слишком уж просто. Получается, что я – Иван Петрович Сидоров.
– А ты хотел бы, Игнаша, чтобы там было написано, что ты – граф Монтекристо или атаман Платов. Ты же раньше мне сказал, что тебе всё равно, какая у тебя там будет фамилия, пусть даже и Рабинович. Твои слова?
– Видишь ли, Ерёма, подозрительно звучит: «Иван Петрович Сидоров».
– Значит, получается, что у нас в стране, каждый третий – подозрительный тип.
– Примерно так и получается. И ещё! Ты мне такую профессию придумал – «тигролов». А если кто-нибудь ко мне придёт и скажет: «Дяденька, поймай нам тигра! Он на наших коров нападает. Не хорошо поступает».
– И ты что, не поймаешь, что ли? Ты же всё можешь, господин Лопатов. Большой учёный, доктор наук, водку можешь пить из горла и даже без закуски.
– Помню, как я в детстве бабочек сачком ловил. А вот тигров не приходилось, леопардов и разных пантер тоже.
– Гадом буду, Лопата, я тебе помогу в ловле тигров! Мы же свои ребята, и ерунды между нами быть не должно.
– Тюля, не понтуйся! Впрочем, ладно. Проехали! Продолжим обзор текущих тем. Вот в другом удостоверении чётко написано, что я член Австралийского клуба любителей природы. Хорошо, что там не написано, что я кенгуру.
– Ты и сказал, как в небо свистнул!
– Для меня, Еремей, кроме нашей параллельной России, никаких стран больше не существует. Я не уверен в том, что они есть, на самом деле. Правда, наш водный лечебный раствор – достояние всех стран и народов планеты Земля. Но вот Австралия с её пышной и неповторимой природой в моей защите не нуждается.
– Неужели я ошибся в своих предположениях?
– Это примерно то же самое, если бы я имел документ уполномоченного по сбору налогов с предпринимателей на планете Марс.
– Не горячись, Игнат! Удостоверений мы тебе ещё дюжину сделаем. Но вот паспорт – дело серьёзное, таким вот и останется. Всё! Я чищу картошку, а ты варишь суп.
Вышел в сени.
Лопатов открыл сундук и спрятал в него документы. Из шкафа достал пару кастрюль и поставил их на печь. Ковшом из бачка налил в них воду. Открыл холодильник, взял оттуда морковку, лук, укроп, из морозильника – кусок мяса. Разложил всё это на столе.
Подошёл к настенному шкафу, открыл его.
Чародейка Аральская вышла с сумкой из продовольственного магазина, загруженной покупками. Перед одноэтажным зданием торговой точки на скамейке сидел Веткин. Он вёл охоту на очередную жертву собственной эрудиции и, по его мнению, глубокого ума.
Аральская приостановилась рядом с ним, поставила сумку на скамейку. Присела.
Лицо Веткина сделалось улыбчивым. Ведь явно же, Аральская решила, всё-таки, восхититься его мудростью.
– Нет у меня в направлении тебя, Лариса, никаких обид, – миролюбиво сообщил он. – Я готов тебе прямо сейчас рассказать, о чём угодно, хотя ты женщина вредная и, возможно, капризная.
– Кто же сейчас не капризный, Артемий Парамонович? – возразила она. – Ты мне скажи!
– Твоя правда, Аральская, которая Кайлова. Мало сейчас терпеливых и культурных людей на всей планете осталось. По пальцам можно пересчитать. Но такие господа, всё же, существуют.
– Ты мне хоть одного назови или покажи! Приведи положительный пример, Парамонович. Мне приятно будет посмотреть на такого человека.
– Смотри! Положительный пример прямо перед тобой. Это я! Но хочу тебя порадовать и рассказать, почему чёрные муравьи постоянно ведут непримиримую борьбу с красными.
– До каких же пор британцы будут снабжать тех и других тяжёлым оружием?
– Я сразу понял, что это с твоей стороны… юмор. Хорошо. Я могу прочитать тебе короткую, часовую лекцию о разновидностях лягушек.
– Не надо! Я в их компании не состою и не хочу быть очень умной! Не желаю!
Встала со скамейки, взяла в руки сумку.
Но всеми силами Веткин старался удержать Аральскую рядом с собой.
– А напрасно уходишь, – саркастично порекомендовал Веткин. – Тебе, Лариска, немного бы ещё ума к твоей красоте, и можно было бы почаще выходить на улицу и даже общаться с людьми.
– Я просто у тебя, господин Веткин, хотела узнать, где Степанович. – просто сказала Аральская.,– а ты мне про муравьёв и лягушек тут… лепишь. Третий день не вижу Леонида Степановича Юмова. Не умер ли?
– Он живее всех живых. Оно ведь и правда. Многие люди покидают наш непутёвый мир раньше времени и его живописные места и перебираются в загробный. Но только не Степанович. Он – молодец! Можно сказать, заново родился.
– Короче, господи Веткин! Не слышу внятного ответа. Степанович, что, дома лежит и болеет? Надо бы Юмова навестить.
– Я тебе про Фому, а ты мне – про Ерёму, – с волнением и страхом он стал озираться по стонам.– Докладываю, но тихим голосом! Степанович сейчас во Владивостоке. Уже два раза успел стать каким-то чемпионом по бегу на длинные и короткие дистанции. Он мне звонил. Скажу по секрету, что он стал членом российской сборной по лёгкой атлетике.
– Даже так?
– Непонятные вещи творятся. Он уже давно Мастер спорта.
– Наверное, участвует в международных соревнованиях?
– Нет. Его туда не пускают.
– Почему?
– На него все международные комитеты положили, то есть наложили санкции.
– Почему они так поступили?
– Потому они совершили такую пакость, Лариса, что он обгонит всех американцев и прочих… англичан. А им такое не надо. Они все там, за бугром, хотят казаться самыми сильными, ловкими, смелыми, добрыми, культурными, умными…
– Прекращай перечислять все то положительное, что зафиксировано в словаре Ожегова!
– Как здорово, что ты меня поняла.
– Однако, резвый старичок наш Степанович. Кто бы мог подумать, что на старость лет он станет успешным легкоатлетом.
– Пока лучше его в этом плане на параллельной Земле, вроде бы, никого нет… по показателям, по спортивным результатам. Всем его возможным зарубежным конкурентам даже разрёшённые допинги не помогают.
– Но ведь, чёрт возьми, Степанович – почти древний и больной старик, причём, с костылями.
– Теперь Леонидом Юмовым гордится вся страна. За три дня он показал мощные спортивные результаты, продемонстрировал кое-какие рекорды. Видать, очень скоро станет большим депутатом. Святое дело. Денежек подкопит. Они ему не помешают.
Понятно, что Веткин гордился Степанович. Но говорил сейчас о нём, на всякий случай, шёпотом. Чаще всего, всё то, что не совсем понятно, то и страшно.
Понимающе Аральская покачала головой.
– Что ж, такие случаи внезапного омоложения и выздоровления иногда происходят, – дежурно сказала она. – Кое-что мне становится понятно. Но не до конца.
– Что тебе понятно? – прошептал Веткин. – Что?
– Ничего. Шучу! Это тебе не сплетни о войне чёрных муравьёв с красными.
– А я тебе про них принципиально ничего не стану рассказывать. Ты, Лариска, будешь мучиться и терзаться, но никто и никогда тебе об этом не расскажет.
– Ты, Веткин, жестокий мужчина. Садист, можно сказать. Невероятная жестокость с твоей стороны. Привет муравьям!
– И лягушкам?
– Им тоже.
Аральская удалилась. Веткин только и успел посмотреть ей вслед. От обиды и досады плюнул себе под ноги.
На трибунах главного стадиона краевого центра множество зрителей. Крики, шум. На беговой дорожке группа молодых и сильных спортсменов. Соревновались друг с другом. Но их, уже на втором круге, с лёгкостью обошёл морщинистый старик Степанович и, в конце концов, порвал своей впалой и худой грудью финишную ленточку.
На стадионе почти все приветствуют Степановича стоя. Сорвав с лиц марлевые повязки, машут ими. Грандиозная спортивная победа.
Обезумевшие люди выбежали прямо на стадион. Полицейские пытались сдержать их порыв. Но такую массу почитателей нового спортивного таланта остановить невозможно.
Степанович охотно налево и направо раздавал автографы. С нежностью и с некоторым интересом смотрит на молодых девиц, которые, в основном, отвечают ему взаимностью.
Можно сказать, в горнице или небольшой, но главной комнатке (одной из двух) нового купленного домике в селе Иванчаево напротив друг друга за столом сидели Лопатов и Тюленев, озабоченно вели беседу. Они пили водку и закусывают рядовой колбасой, ни в коем случае, не предназначенной для олигархов и вороватых чиновников.
Глотали спиртное верные друзья не спеша, далеко не так, как это делали бы пеликаны. Ведь давно всем известно, что эти птицы всегда торопятся, как можно быстрей и больше чего-нибудь проглотить. В общем, за столом шла почти светская беседа.
– Самое страшное, Тюля, – сказал Лопатов,– заключается в том, что мы с тобой очень добрые и отзывчивые люди. Такими уж появились на белый свет.
– Я тебя, Лопата, не понял, – признался Тюленев. – Не могу въехать в тему. Ты же сам мне говорил, что добро не должно быть с кулаками.
– Ни в коем случае, Еремей! Иначе это будет не добро, а дикая очередная установка какого-нибудь партийного клана против народа.
– Или прокисшее содержимое в тюремной параше. Так или не так?
Разлил водку по рюмкам. Оба подняли их, выпили, закусили.
Надо сказать, что собеседники и теперь уже друзья, понимали друг друга.
– Всё так, Еремей Терентьевич. – согласился с другом профессор. – А мы с тобой засветились. Причём, капитально. Я вчера вечером видел здесь, в Иванчаево, этих мерзких шпионов в белых плащах. Они практически напали на наш след.
– Я тоже их наблюдал, этих,– сообщил Тюленев, – как бы, братьев близнецов из Специальной Президентской Службы. Не бойся, Игнат Аркадьевич, прорвёмся! Правда, хрен его знает.
– Вот именно, всё знает только этот самый хрен. А мы с тобой не при делах. Мы ничего не знаем, нам не дано.
Из угла горницы выбежала крыса. С интересом посмотрела на сидящих за столом друзей. Тюленев в гневе швырнул опорожненную бутылку в её сторону. Промахнулся.
Лопатов осуждающе покачал головой.
Из здания поликлиники вышли Мурашовы. Они сразу же получили возможность наблюдать за тем, как мимо них проходят агенты Специальной Президентской Службы Первый и Второй. Их руки были глубоко погружены в карманы серых плащей. На лицах секретных сотрудников имелись медицинские коричневые марлевые повязки или, точнее, маски, отдалённо напоминающие намордники для бульдогов. Сосредоточены, молчаливы. Явно, господа находились в активном поиске, то есть в слежке.
Агенты увязались за лысым мужиком, который на плече нёс молодого поросёнка, который находился в полном спокойствии, не выражал никаких эмоций. Юный кабанчик не издавал звуков и даже, как будто, в полудрёме улыбался.
– Этих странных людей в плащах я вижу в Синих Быках уже не в первый раз, – проявила озабоченность Алевтина. – Что нужно здесь чужакам? Кто они, Филипп?
– Чего же тут не ясного, Алевтина? – тяжело вздохнул Мурашов. – Это шпионы, агенты из Специальной Службы Президента. Они из СПС, факт.
– Похоже на то, что ты прав. Мы с тобой своими добрыми действиями, Филя, капитально наследили. Похоже, что нам с тобой предстоит геройски погибнуть.
– Уверен, что не только мы наследили, но и активно старается со своим другом Игнат Аркадьевич. Но ради всего человечества стоит пострадать. Благие дела регулярно требуют жертв.
Алевтина прижалась головой к его плечу.
Мимо них прошла с синими флагами и транспарантами блуждающая толпа нищих во главе со старцем и девочкой Симой. Страшные, грязные, в обносках, обездоленные люди были счастливы и радостны не смотря на то, что среди них находилось много больных: хромых, покалеченных, с кожей, покрытой язвами. Но у всех на лицах – медицинские мазки. Брендовирус ведь.
– Зомби из голливудских фильмов, по сравнению с ними, – с горечью заметила Алевтина. – милые и внешне приятные и культурные личности. Вот кому мы должны помочь.
– Мы же несколько раз пытались., – напомнил Мурашов. – Еле ноги от них унесли.
– Жаль, что они людей не из своего круга считают шпионами и провокаторами. Жаль! Они признают только президента и его бравую, многочисленную компанию. Даже на голосование ходят с синими флагами и транспарантами.
– Они не излечимы, Аля. Здесь бессильна даже наша чудодейственная жидкость. Что ж, пойдём домой. Я вспомнил! Мы же с тобой с сегодняшнего дня в отпуске. Пообедаем и продолжим лечение людей.
– А куда же мы денемся!
Ласково прикоснулась указательным пальцем к его лбу. Мурашов обнял жену. Они направились по сельской дороге в сторону своего дома.
За столом в своём недавно приобретённом домике в селе Иванчаево за столом сидели Лопатов и Тюленев.
– Много нами сделано, Еремей, – констатировал Лопатов, – но ни одного нищего мы с тобой не излечили.
– Легче лесного ежа научить петь городские романсы,– своеобразно среагировал на слова друга Тюленев, – чем постороннему человеку вклиниться в их компанию. Такие вот пироги, Игнат. Правда, своих людей они чувствуют за версту. Тех с большим удовольствием принимают в свой сплочённый коллектив.
– Их с каждым днём и даже часом становится всё больше и больше. Значит, крепчают их ряды, обожателей долгих, нудных и диких президентских сказок. Так и подмывает меня выразиться стихами: жил на свете президент, уголовный элемент…
– Да пока… шут с ним! Придёт момент его полного падения. Сколько верёвочке не виться, конец будет. Это железно, Игнат.
– Или железобетонно, Еремей.
– Быстрей бы разные зомбики в себя пришли и въехали в то, что происходит вокруг..
– Я того же самого желаю. Но сейчас я говорю тебе, Ерёма, о нищих. Когда они поймут, что мы такие же, как они, то примут и нас в свои объятия, в свой дружный, сплочённый и неунывающий коллектив. Можешь в таком раскладе даже не сомневаться.
– Не хотелось бы мне такого, Игнат.
– От тюрьмы и сумы никогда не зарекайся.
– Схожу в магазин, – Тюленев встал из-за стола. – Куплю ещё пару пузырей водки.
– А ни много ли нам будет спиртного, Тюля?
– Продовольственный запас ещё никогда и никому не был в тягость. Лишнее оставим на завтра. Или на послезавтра.
– Не в моих правилах оставлять или переносить текущие дела на завтра. Но две семисотграммовые бутылки – это многовато.
– В самый раз. По полторы бутылки ведь не продают. Да и трезвому человеку совершенно невозможно понять того, что вокруг происходит.
Снял с вешалки хозяйственную сумку. Достал из кармана деньги, пересчитал. Надел на нижнюю часть лица частично белую медицинскую повязку.
Над дверями ветхого покосившегося барака в Синих Быках в глаза бросалась яркая вывеска «Отель высшей категории «Таёжный простор». Рядом с входом в здание собралась свора голодных бродячих собак. Бесхозные животные ожидали от постояльцев подачки, которую иногда получали.
Неподалеку был установлен огромный рекламный щит-плакат. На полотнище изображена суровая женщина с растрёпанными волосами, с медицинской повязкой на лице, закрывающей её рот и нос. Здесь же большими красными буквами обозначался риторический вопрос: «А ты вступил в активную борьбу с брендовирусом?!».
В светло-синем плаще и такого же цвета шляпе, с небольшим чемоданом в руках перед дверью стоял Валерий Трофимович Буньков. Тоскливо смотрел на пятизвёздочный отель, не решаясь в него войти. Но, всё же, извлёк из кармана медицинскую повязку приятного оранжевого цвета, прикрывающую дыхательные пути. Надел её на нижнюю часть лица.
Поправив галстук на шее, почти решительно открыл дверь гостиницы. Вошёл вовнутрь, хлопая дверью. От произведённого им действия со стен здания посыпалась штукатурка. С крыши на куске черепицы с жутким воем скатился вниз бездомный кот. Собаки в страхе разбежались.
На телеграфном столбе восторженно каркала ворона. Возможно, таким образом, она просто смеялась.
Даже в вечерние часы на центральном и единственном рынке в Синих Быках почти всегда многолюдно. За деревянными прилавками, как обычно, шла торговля не только овощами, фруктами, молочными продуктами, но и новыми и даже поношенными вещами и практически всем тем, что можно продать или, на худой конец, купить..
Торговцы, которым не досталось место за немногочисленными прилавками, сидели на деревянных и пластмассовых ящиках. А товар лежал на клеёнках и больших полиэтиленовых плёнках. Здесь желающие могли приобрести не только горсть болтов или снасть для рыбной ловли, но, например, кролика, поросёнка или котёнка.
Народ самый разношёрстный, разных возрастов и национальностей. Немало и приезжих. Половина торговцев и покупателей – с медицинскими масками на лицах.
Ходили по рынку Мурашов и Алевтина. В руках они держали брезентовые сумки, в которых лежало по паре бутылок с панацеей в жидком состоянии.
Рядом с худым и узколицым стариком в соломенной шляпе, торгующим мёдом в банках массой разной ёмкости, располагался жалкий нищий, небритый и довольно молодой человек, к тому же, безногий. Ануфрий Колпаков. На нём, можно сказать, висел серый пиджак, надетый на голое тело.
Безногий Колпаков пусть немного, но был знаком Мурашову и Алевтине. Он настойчиво и упорно смотрел на них. Требовал к себе внимания.
Он, явно, неплохо зарабатывал на своей убогости. К нему уже привыкли посетители и торговцы рынка, к всегда выпившему и нагловатому, улыбчивому и требовательному. Ануфрий сидел на стуле, за грудой пластмассовых ящиков. Перед ним стояла тарелка с мелочью. Рядом – его инвалидная коляска.
– Не будем, господа, жмотиться, – обратился он к Мурашову и Алевтине, – и быстренько подадим несчастному безногому гражданину определённую сумму на пропитание. Побольше!
Не активно, но ему подавали милостыню. Многие даже останавливались рядом с ним, здоровались за руку, хлопали по плечу.
– Ну, так что, господа врачи, долго я буду ждать? – не унимался Колпаков. – Или ваша жадность сильнее вас?
– Да, вроде бы, не сильнее, – смутился Мурашов. – господин Колпаков.
Протянул ему сторублёвую ассигнацию.
Брезгливо, двумя пальцами, Колпаков положил их в боковой карман пиджака.
– А ты хотел бы, Ануфрий, – Мурашов наклонился к нему. – чтобы у тебя выросли ноги?
У Колпакова по лицу потекли самые натуральные слёзы. Он даже от обиды стискивает зубы.
– Зачем ты издеваешься надо мной, Мурашов? – Колпаков от обиды стал кусать губы, смотреть в сторону. – Да я каждую ночь молю об этом самые высшие небесные силы. Но глухо, как в танке.
– Хотел бы или нет? – настаивал на своём Мурашов. – Ты можешь ответить на простой, элементарный вопрос врача-хирурга?
– Господь понимает, что такая просьба – полная чушь, – трезво рассудил Колпаков. – Дайте мне ещё пару сотен рублей. Вы причинили мне, инвалиду, своими грубыми словами, страдания и нанесли оскорбления.
Алевтина подобралась к Колпакову со стороны, достала из сумки бутылку с живительной влагой, откупорила её.
– Но обливаться-то всякой гадостью зачем? – возмутился Ануфрий. – Наглое издевательство над несчастным человеком получается!
– Извини, Ануфрий, я случайно, – сказала Алевтина. – От волнения такое произошло. Хотела водички попить и вот на тебя пролила немного.
Сунула ему в руку купюру в пять сотен рублей. Колпаков расплылся в улыбке. Доволен. Кивает головой и почти миролюбиво сказал:
– Ничего страшного. Всё высохнет, как на кошке.
Мурашов взял Алевтину за руку, и они быстрым шагом вышли за ворота рынка.
Когда они остановились на какой-то момент, Мурашов предупредил жену:
– Мы с тобой рискуем, Аля! Ещё пара таких неосторожных сеансов, и нас с тобой агенты Специальной Президентской Службы зароют прямо на огороде. Среди кабачков или, возможно, помидоров.
– Или среди огурцов, – согласилась она с мужем. – Кстати, не только их, но и помидоры понемногу пора уже снимать. А то ведь перезреют.
– Их пока ещё не так много. Соберём. Но на салат нам хватит.
Взявшись за руки, с чувством выполненного долга, с лучезарными улыбками они спешно покинули район рынка.
Обстановка в гостиничном номере Бунькова оказалась на редкость простой: видавший виды диван-кровать, старый холодильник, такой же телевизор, шкаф и прочее. Правда, имелась ванно-туалетная комната. Но воду для разного рода нужд нужно было носить в номер из ближайшего колодца. До него, всего-то, было около трёх километров.
Как говорится, все удобства налицо. Пожелал поплескаться, как белая лебедь, в большой жестяной ванне, всегда согреешь на печке вводу в эмалированном бачке. К счастью, запас дров в гостиничной комнате имелся солидный. Имелся и специальный ковш, предназначенный для смывание в унитазе продуктов человеческой жизнедеятельности. Полный комфорт.
В атласном халате, в кресле за журнальным столиком сидел Буньков. Он внимательно рассматривал фотографии Мурашова и Алевтины. Потеребил нос, отложил фото в сторону. Встаёт с кресла и принялся ходить по номеру, из угла в угол.
