Александр Николаевич Лекомцев
Эскулап Лопатов вне закона
– Что же в этом плохого, если все люди будут здоровы и счастливы? – выразила своё мнение Аральская. – У нас ведь не просто параллельная Россия, а Земля повального выздоровления и долголетия. Так считает народ, так думает и наш замечательный президент, который уже состарился на этом посту.
– Его величество президент и сейчас молод, полон энергии и сил.
– Я не стала бы этого утверждать. Всем известно, что он стал первым человеком государства почти в юношеском возрасте. Пришёл к власти пацаном практически и с улицы. Предыдущий правитель, алкаш и поддонок, помог ему с этой непыльной работой.
– Я на вашем месте постеснялся бы такое не только утверждать, но даже и предполгать. Это… замечательные господа.
– Ничего я не утверждаю, Валерий Трофимович.
– Если бы я вас не уважал, Лариса Самсоновна, на данный момент, то прямо сейчас на ваши милые запястья кинул бы «браслеты». Попросту говоря, надел бы на вас наручники. Но, к счастью, для вас предыдущего президента можно критиковать, а вот нынешнего – никак.
– Понимаю. Такая вот дозированная демократия и свобода слова.
– Даже я не скрываю, что бывший правитель параллельной России, влиятельный и богатый алкоголик, устроил нашего нынешнего его величество президента на эту ответственную должность.
– Какой вы, всё-таки, добрый и отзывчивый человек! Но жаль, что не понимаете или не желаете понимать и признавать явной пользы от целебной, можно сказать, животворящей жидкости Лопатова.
– Не желаю этого признавать! – Буньков затопал ногами. – Если каждый будет лечиться задарма и при этом выздоравливать, то наши уважаемые люди станут жить гораздо хуже. Страшно себе представить, но многие при такой ситуации сразу же обанкротятся. Наша славная рыночная экономика рухнет. А я сторонник прогрессивной современной политики и социологии!
– А как же такие понятия, как «равенство», «братство», «свобода» и «справедливость», в конце концов? Как с этим быть?
– Никаких социализмов и разных коммунизмов мы не допустим! Нам это не надо.
– Постарайтесь понять, что, кроме всех этих разбойников, чиновников, казнокрадов, олигархов, есть ещё несколько сотен миллионов неимущих обманутых людей. А если взять нашу планету, то нищих и обездоленных миллиарды.
– Я не желаю об этом задумываться! Не желаю!
Начинал топать ногами, ударять по стенкам шкафа руками. От мощных вибраций огромный кувшин, стоящий на шкафу, под самым потолком, упал вниз и разбивается вдребезги об голову Бунькова.
Осколки разлетелись по горнице. Содержимое кувшина оказалось на симпатичном лице Бунькова и его чёрном пиджаке. Его физиономии практически не было видно, оно покрылось мелким порошком серого цвета.
Сверху на него с воем упал и чёрный кот Клавдий. Возможно, что и он принимал самое непосредственное участие в том, чтобы массивный кувшин свалился на голову Бунькова.
Кот Клавдий убежал в одну из комнат.
Пришедший в себя и довольно бодрый и бородатый путешественник Кнут воседал за столом и с большим удовольствием с помощью деревянной ложки уничтожал жареную картошку с бараниной. Приятную на вкус и питательную пищу он умело доставал прямо, из сковороды. Запивал её горячим чаем.
В сторонке, на скамеечке на него с уважением смотрели Мурашов и Алевтина, слушая его схоластичные, но интересные рассказы.
– Я думал, господа мои хорошие, что не выживу, – честно признался Кнут. – Меня крепко побили дубинками господа в длинных серых плащах и шляпах. Вы меня быстро привели в порядок. Чудеса какие-то!
– Я лично всё ваше тело, Фёдор Пантелеевич, – сообщил дорогому гостю Мурашов, – тщательно смазал специальной жидкостью.
– Да, отремонтировали вы меня хорошо, – Кнут куском хлеба собирал жир со сковороды, задумчиво и сосредоточенно жевал. – Ничего не болит. Даже моя светлая душа.
– У вас, Фёдор Пантелеевич, была сломана левая рука, – Алевтина не стала скрывать от Кнута небольших подробностей его выздоровления, – правая нога, переносица, пробит череп. Непонятно, почему на вас напали хулиганы. Вы же известный путешественник по фамилии Кнут.
– Перепутали с каким-то Лопатовым, – сообразил путешественник. – Я слышал, когда они меня старательно били. Потом вспомнили, что тот господин, Лопатов, давно уже сбрил бороду. Обознались, получается. Принесли сюда, извинились и бросили под забором. Меня даже в Малайзии так не били. Чудеса!
– Ну, вы же никогда один не путешествуете, – напомнил Кнуту сельский врач Мурашов. – С вами съёмочная группа и большой и сплочённый коллектив сопровождающих.
– Точно так и сейчас всё происходило, – на мгновение Кнут перестал жевать. – Бодро шагали мы по тайге… Отошёл я от всей моей компании. По большой нужде уединиться потребность такая вот у меня возникла.
– И заблудились? – предположила Алевтина. – И потерялись, Фёдор Пантелеевмч?
– Заплутал слегка. Вот и оказался здесь, – продолжил с аппетитом кушать.– Сами видите, что это я, а не какая-нибудь другая… собака.
– Вы столько героических поступков совершили и кругосветных путешествий, Фёдор Пантелеевич. – выразила свой восторг Алевтина,– что очень удивительно. Не каждому дано.
– Не каждому, это верно, – согласился с ней путешественник. – Но я вовремя понял, что можно походить, поплавать на разных судах и полетать на воздушном шаре за чужой счёт. Богачи щедро оплачивают всякие такие дела. В общем, не бедствую. Подкармливают.
– Меценаты, – поинтересовался Мурвшов, – или просто добрые друзья?
– Тамбовский волк им товарищ, – сказал Кнут. – Если говорить просто, то богачи попиариться обожают. Зарабатывают на этом, и я не бедствую. Со стороны может показаться, что я капитально дурака валяю.
– А на самом деле, – любознательность Филиппа была безмерной, – как происходит?
– На самом деле так и есть, дурака и валяю, – признался Кнут. – А вам за всё, конечно, спасибо. Картошка не дожарена. Головой думать надо! Пора идти!
– Желаем вам, Фёдор Пантелеевич, – выразила своё мнение Алевтина, – ещё раза три пешком обойти земной шар!
– Или, может быть, вам стоит на дирижабле совершить кругосветное путешествие, – посоветовал Мурашов, – или на бревне обогнуть Землю, и ни разу ни утонуть.
– Обязательно, молодые мои спасители! – воскликнул Кнут. – Непременно! А сейчас пойду своих сопровождающих гавриков искать. Кашалоты драные! Меня, особого, гениального путешественника, потеряли в трёх соснах!
Наскоро поклонившись, направился к входной двери.
Раздетый до пояса на венском стуле восседал Буньков. На столе стояла большая железная чашка с бурой жидкостью. Смочив в ней кусок бинта, Аральская принялась бинтовать ему голову.
– Жаль, конечно, что всё так произошло, – посетовала она. – Не совсем здорово получилось.
– Ничего, – успокоил хозяйку особняка Буньков. – Ссадина на моём черепе быстро заживёт.
– Мне, честно признаться, Валерий Трофимович, не голову вашу жаль, а разбитый горшок.
– Нечего меня тогда перевязывать, Лариса Самсоновна! – Буньков обиделся, потому и вскочил с места. – Надо же! Горшок она пожалела.
– Садитесь на место и не выдрючивайтесь! – взяла чиновника за плечи и силой усадила на стул, продолжила бинтовать его голову. – Вы так и не поняли, о чём я говорю.
– Да я вам таких горшков десять штук куплю!
– Не сам горшок ценен, а его содержимое. Надо понимать. Теперь это ничем не восполнить.
Перебинтовав голову Бунькову, легонько хлопнула его по плечу.
Буньков встал, направился к шкафу, достаёт оттуда рубашку. Надел её на себя, потом – и галстук. Затем накинул на плечи пиджак с кобурой-карманом с левой стороны. Достал пистолет. Внимательно визуально осмотрел его.
– Вооружён и очень опасен, – саркастично заметила ведунья. – Так я понимаю ?
– Я задание получил ответственное и серьёзное, – пояснил Буньков, – лично от его величества президента. Без оружия никак нельзя. Эти экстремисты, которые запрещённое лекарство незаконно производят, могут быть вооружены.
– Их оружие – забота о людях.
– О каких там ёщё… людях? Лучше скажите, что у вас в разбитом горшке находилось, а потом у меня на лице, оказалось.
– Там хранилось перемолотое протухшее мясо коров. Со скотомогильника взяла. В нём покоятся животные, погибшие от всякой заразы. Такой порошок раны хорошо заживляет. Вы чего это так на меня озлобленно смотрите?
– Вы меня и козьим помётом накормили, вместе с кофе, и теперь заразной тухлятиной обсыпали. Да ещё ваш чёрный котяра на голову мне прыгнул. Оборзели! Надеюсь, бинт смачивали в ромашковом отваре?
– Не отвар, а специальный настой на подорожнике и чистотеле. Правда, всё смешано с мочой. Не переживайте. Она чистая. Я сама старалась… Она из моего организма.
Садясь теперь уже не на стул, а в кресло, Буньков обхватил голову руками.
Со стороны какой-нибудь чудак мог его принять за мыслителя.
– Как-нибудь я это переживу, – Буньков решительно махнул рукой. – Голова пока ещё, всё равно, от боли раскалывается.
– Так дело поправимое, – Аральская присела рядом с ним, в другое кресло. – Для этого существует птичья терапия.
– Какая терапия?
– Птичья. Переночуете, Валерий Трофимович, среди моих кур – и головную боль, как рукой снимет. Да и боли в суставах, если имеются, то мигом прекратятся.
– Романтично! В курятнике я ещё не спал.
– Что ж, тогда давайте поднимемся на чердак. Я покажу вам вашу удобную постель, и то место, где выключается свет. А пока посмотрите, познакомитесь с моими курами и петухами. Мне кажется, вам понравится мой красивый и бодрый петушок Весёлый.
– Я готов, Лариса Самсоновна! Лечиться – так лечиться! Будем обнулять своё здоровье!
– Вот и замечательно! Идите за мной! Вам понравится мой птичник. Там все обходительные, воспитанные, в крайнем случае, вежливые.
Они встали и направились в сени. Как раз, оттуда винтовая лестница вела не на второй этаж, а в чердачное помещение.
Большим лагерем нищие отдыхали у костров. У одного из них расположились старец и девочка Сима. Здесь же, среди других, и агенты СПС Первый и Второй. В своей нелепой одежде, главным образом в соломенной шляпе и кирзовых сапогах плясала под бой барабанов снайперша. Зрелище не для слабонервных, жутковатое, но весьма и весьма своеобразное.
Валюша ярко демонстрировала свободный танец. В нём присутствовали и плавное кружение, и стремительные прыжки, и танец живота.
Блаженная улыбка не сходила с её лица.
По большому и благоустроенному чердачному помещению, как обычно, разгуливало огромное количество кур, среди которых бродил и приободрившийся Буньков. Его радовало обилие горящих электрических ламп под потолком чердака. Вдоль стен располагались насесты, где, вполне, могли разместиться пятьсот-шестьсот кур или, в случае крайней необходимости, около сотни крепких и здоровых мужиков.
В чёрном костюме, при галстуке, с забинтованной головой Буньков смотрелся неплохо. Внешне даже походил на интеллигента, что всегда входило в его текущие планы.
На важного столичного чиновника, который осваивался в многочисленной компании пернатых, исподлобья смотрел петух Весёлый. Но Валерий Трофимович по-доброму относится и к нему. Курам, которые беспрерывно кудахтали, приветливо махал рукой.
Он без особого труда отыскал в углу чердака, у широкого окна, свою постель, которая представляла из себя довольно сносный матрас, подушку и тёплое одеяло. Простенько, но удобно и, в какой-то степени, комфортабельно. Рядом с постелью находился и выключатель. Блаженно улыбаясь, Буньков спрятал пистолет под подушкой. Снял пиджак и повесил его тут же, на гвоздь. Забрался под одеяло и погасил свет.
У одного из заборов на куче песка расположились Веткин и Кнут. При свете уличного фонаря, не трудно было заметить, что они живо беседовали, хлопали друг друга по плечам, иногда обнимались и задорно смеялись. Довольно верное утверждение заключается в том, что никто не в состоянии остановить беспричинный смех двух недоумков.
Впрочем, возможно, они по-своему мудры, и смеяться их научили многочисленные телевизионные передачи на социально-политические темы. Как паз, в них присутствует искристый юмор, замешанный на оригинальных сказках.
В дверь дома Мурашовых громко постучались. От сотрясания дверной крючок приподнялся самостоятельно и стихийно. Стремительно Аральская ворвалась в горницу. Навстречу ей выбежали, уже в ночных одеяниях, Мурашов и Алевтина. Он – в широких трусах в горошек, она – в длинной ночной рубашке.
Можно было бы ведь и потише ломиться в дверь, Лариса Самсоновна, – проворчал Мурашов, – и даже прикинуться культурным человеком!.
– Мы ведь от твоего неожиданного вторжения чуть заиками на всю жизнь ни остались, – чистосердечно призналась Алевтина. – Где-то пожар или наводнение?
– Любое стихийное бедствие – полная ерунда, – витиевато и не конкретно предупредила сельских врачей Аральская, – по сравнению с тем, что происходит на самом деле.
Без особых церемоний села на стул.
Мурашовы устроились на лавочке.
– Ну, если вы такие культурные и принципиальные господа, – сказала Аральская, – то я могу выйти за дверь и постучать в неё потише. Потом заново войду. Но это вас не спасёт от того, что стремительно надвигается..
– Бросьте ваши прикольные колдовские штучки, – не резко, но осадил соседку Мурашов. – Если уж вы вошли в дом, то мы, конечно же, рады вам. Но вы намекаете, что нам с Алевтиной грозит какая-то опасность.
– Я не собираюсь вам ничего намекать, – объявила Аральская. – Я пришла к вам не просто так, а сообщить, что на данный момент вам категорически не завидую.
– Я не поняла, – схватилась за голову Алевтина. – В Синих Быках ожидается что-то страшное? Может быть, это землетрясение?
– Не стоит говорить за всё село, – предупредила сельских врачей Аоальская. – Неприятности ждут конкретно вас, мои дорогие. Слушайте от меня последние подробности. Но потом не говорите, что не знаете, кто спит сейчас в моём курятнике.
– Только не надо, Ларса Самсоновна,– сказал Мурашов, – начинать рассказ, с прогноза погоды и желать здоровья и долгих лет жизни нашим дальним и близким родственникам. Мы не в Китае.
С некоторым волнением Мурашов и Алевтина приготовились слушать соседку.
Закатив глаза к потолку, Аральская начала свой подробный рассказ со слов «так вот».
Над спящими у костра на берегу таёжного озера Лопатовым и Тюленевым завис вертолёт. Винтокрылая машина осветила прожекторами место их расположения. Раздался громкий щёлчок. Это включился на ней аппарат оповещения, мощный мегафон. Лопатов и Тюленев вскочили на ноги. Ничего не соображая спросонья, начали схоластично бегать вокруг костра.
Воздушным потоком рюкзаки отнесло к прибрежным кустам.
– Эй, вы там, старики у костра, напоминаем вам о брендовирусе! – послышался мощный голос с борта вертолёта. – Если через тридцать секунд вы ни наденете медицинские маски на свои тупые рожи, то, именем его величества президента, мы открываем огонь на поражение!
Бегая у костра, Лопатов и Тюленев хаотично, будто молодые перелётные птицы окрепшими крыльями, размахивали руками. Они жестами объяснили представителям специализированной полиции, что их вещи далеко унесло воздушным потоком. А маски находятся в рюкзаках.
Вертолёт сделал круг над костром и открыл огонь очередями из крупнокалиберного пулемёта по нарушителям правил самоизоляции и охраны личного здоровья. Не раздумывая, Лопатов и Тюленев бросились в озеро, в заросли камыша. Нырнули в воду, прижимаясь к илистому дну. С борта вертолёта продолжалась стрельба, уже по водной глади.
Сделав круг над костром, вертолёт улетел прочь. Наверное, закончились патроны.
Покрытые грязью и тиной, с водорослями на плечах, из озера на берег медленно вышли Лопатов и Тюленев. Внешне они очень напоминали печальных водяных.
В горнице домика супружеской пары сельских врачей Аральская, сидя напротив Алевтины, продолжала свой неприятный рассказ-сообщение. Из спальной комнаты вышел Мурашов. Там он поспешно надел на себя трикотажные штаны и клетчатую рубаху, которую пока не успел застегнуть все пуговицы.
– Чем же Бунькова, заинтересовали лично вы, Лариса Самсоновна? – выпазил удивление Мурашов. – Не понятно.
– Мне тоже не совсем ясно, – призналась Алевтина. -. Ведь экстрасенсов и всяких магов сейчас в нашей стране море. Их никто не трогает особо. Они не очень-то мешают господам с большими жизненными запросами и претензиями.
– От вас у меня тайн не имеется, дорогие мои Филипп Сидорович и Алевтина, – заверила она Мурашовых. – Абсолютно никаких!
– Говори же, Лариса, прямо! – Алевтина явно нервничала. – Выкладывай всё начистоту! Что ты, как депутат, ведёшь рассказ долго и не о чём?
Аральская встала. Налила из бачка в кружку воды. Села.
Сельские медики, которым уже было не до сна, желали, как можно быстрей, познакомиться со всеми подробностями, которые вот-вот должна была выложить их соседка.
– Почему этот мерзкий тип Буньков нарисовался, именно, у вас в доме, Лариса Самсоновна? – Мурашов уже в пятый паз пытался застегнуть пуговицы на своей рубахе. – В чём причина?
– Ваш Буньков заодно интересовался и моим двоюродным братом Вячеславом Семёновичем Ивановым, – Аральская большими глотками начала пить из кружки воду. – Между делом спрашивал о нём не навязчиво, но настойчиво.
– Так ведь твой братец к панацее Лопатова не имеет никакого отношения, – справедливо заметила Алевтина. – Он тут совсем не причём.
– До президентской компании, компрадоров, воров и лакеев государственных криминальных авторитетов, наконец-то, кое-что дошло, – пояснила Аральская. – Всё то, что им мешает обогащаться, они физически устраняют.
– Что до них, конкретно, дошло? – Мурашов, наконец-то, застегнул рубаху. – Хочу от вас хоть что-нибудь услышать, но не могу.
– Не торопите! Сначала завершу ответ о своём брате, – невозмутимо сказала она. – Отвечу на поставленный вами вопрос, господа Мурашовы. Так вот, они сообразили, что мой брат Вячеслав – один из тех, кто предложил в качестве топлива использовать в различных двигателях воду. Вода, вообще, обладает колоссальной энергией.
– Но это же прекрасно! – Алевтина выразила восторг. – Это же дешево и выгодно не для миллионов, а для миллиардов людей на планете, которые едва сводят концы с концами.
– Для кого как! – уточнила Аральская. – Разжиревшее двуногое меньшинство считает совсем по-другому. А на таких умников, как мой братец Слава Иванов, всемирная мафия давно уже серьёзно обиделась и во всём мире ведёт охоту. Потому Буньков проявляет к нему интерес.
– Если из обычной воды извлекать водород и делать его основным энергетическим началом, – сказал Мурашов, – то отпадёт надобность в использовании нефти и газа. Да, кстати, и угля тоже. Я давно об этом читал.
– И что же ты, Лариса, ответила, Бунькову? – спросила у подруги Алевтина. – Ведь это тоже серьёзная проблема. Тут надо было ему отвечать умело, без запинки и чётко.
– В данном случае следует учиться врать, – Мурашов сел в кресло, – то есть фантазировать так, как это умеет делать зарубежная, да и наша славная, отечественная пресса, и даже ещё лучше.
– Я ведь, Филипп Сидорович, всё же, экстрасенс, – заверила Мурашова местная чародейка. – Я способна нарисовать перед любым человеком такую картину, какую он хотел бы видеть.
– И что ты сказала Бунькову? – Алевтина явно торопила её с ответами. – Чем ты порадовала или огорчила чиновника?
– Популярно, почти на пальцах, я объяснила Валерию Трофимовичу, – сказала Аральскеая, – что не общаюсь с покойниками. Сказала ему, что не имею на руках никаких, даже левых, копий свидетельств о смерти моего двоюродного брата Вячеслава Семёновича Иванова.
С места встал Мурашов, прошёл в спальную комнату и принёс оттуда халат. Подал его Алевтине.
Она надела его, подошла к электроплите. Набрала из бачка ковшиком воду для электросамовара. Ночные беседы за чашкой чая сближают людей, они становятся более откровенными. Если, что и соврут, то не на много – процентов на пятьдесят. Факт.
– Разумеется, я далеко послала вашего Бунькова, – продолжила Апальская. – Не послать я не могла. Я была обязана так поступить, как человек и гражданин.
– И куда же вы его послали? – проявил любознательность Мурашов. – Неужели…
– Нет, не туда, – Аральская выложила некоторые подробности. – Я его послала в мой домашний птичник, и сейчас он там блаженно спит, набирается у куриц энергии. Потому я сейчас здесь. Он спрашивал о вас. Предупреждён, значит вооружён. Сами понимаете.
– Мы тебе безмерно благодарны, Лариса, – откровенно призналась подруге Алевтина. – Ясно, что этот чиновник пока интересуется только нашим здоровьем. Но потом… Он ведёт хитрую и осторожную игру.
– Буня путь пока спит. Будить не надо, – порекомендовал Мурашрв Аральской. – Чем дольше он будет спать, тем меньше пакостей сделает для добрых людей. Хорошо бы, если бы он погрузился в летаргический сон, годков, этак, на тридцать. И ему хорошо, и всем остальным.
– Я и не собираюсь его будить, – сказала она. – Когда таким чертям хорошо, то добрым людям очень плохо. Я такое понимаю.
– Ясно. Они, эти субчики, и живут для того, – Мурашов был убеждён в своих словах, – чтобы жалкие надежды людей, их мечты о нормальной жизни, о долголетии каждого человека отменить, превратить в прах.
– Им бы отменять чужие радости, а свои подлости обнулять и обнулять, – сурово заметила Алевтина. – Для того и существуют бесы, чтобы отвергать всё, что достигнуто человечеством. Но при этом они пользуются плодами труда тех, кого они не считают за людей.
На плите начала закипать вода в электрическом самоваре. Алевтина достала из шкафа железную коробку с заваркой, засыпала часть её в фарфоровый чайничек.
Между делом Филипп Сидорович вспомнил один из мерзких случаев, автором которого был и на веки останется, именно, Буньков. Даже сам Дьявол за подобные штучки в кромешном аду за подобные проделки не погладит по головке Валерия Трофимовича. Собственно, Буньков совершил не сотни, а тысячи поступков, которые не котируются даже в сплочённых рядах самой разной нечисти.
Не в такой уж и далёкой молодости Филя Мурашов и Валера Буньков не только учились в одном классе, но и жили в одном доме. Но уже в то время, когда они были десятиклассниками, за десять лет до этого, распалось на пятнадцать отдельных княжеств или царств огромная и относительно процветающая страна. Большая её часть, где незаконно к власти пришли бандиты и бывшие партийные работники стала параллельной Россией.
Но, в целом, это длинная, мерзкая и совсем другая история о том, как на путь лжи, подлости и обмана встали не только мерзавцы, имеющие, каким-то, не понятным образом первоначальные капиталы, но и подонки всех мастей, как бы, из народа. Они тоже наглядно продемонстрировали свою поганую сущность, сумели успешно обобрать ближних и дальних. типа, предприниматели.
А что касалось Филиппа Сидоровича, то он вспомнил абсолютно конкретный случай, совершенно не связанный с резким изменением социально-политической системы в стране.
Возвращался он с Буньковым после занятий в школе домой и решили они заглянуть в старый заброшенный сквер, где собирались, то есть тусовались их сверстники из той компании, которая естественным путём пополняла колонии и зоны заключённых. С этим ничего не попишешь. Совершил преступление – присядь на определённый срок.
Но во дворе все общались друг с другом. Без этого никак не обходилось.
Предводителем «крутых пацанов» в их дворе был восемнадцатилетний Миша Мостовский, понятно, по кличке Мост, успевший уже отбыть трёхгодичный срок в колонии для несовершеннолетний, как говорится, «по малолетке». С ним крепко дружил Буньков, чем безумно гордился.
Этот самый Мост решил устроить карточный поединок между Буней и Мурашом, от которого Филипп никак не мог отказаться. Не хотел прослыть трусом среди сверстников. Играли в довольно известную игру, которое называлось в народе «Двадцать одно» или «Очко».
Показывая свой авторитет, Мост постановил, чтобы никто в это поединок не вмешивался. Кто первый признает, что проиграл, тот потом будет обязан выплатить победителю карточный долг. Святоё дело.
Как ни странно, но Филиппу везло, за короткое время он выиграл у Валеры довольно солидную сумму. Азартный Буньков, который очень жалел проигранных денег, решил поставить на кон, ни много и ни мало, а собственную жизнь. Надеялся, что он выиграет, но… проиграл.
Разумеется, добродушный и доверчивый Мурашов не собирался отнимать у своего одноклассника жизнь. Да и карточного долга, по мнению Филиппа, никакого не было. Всё ведь происходило шутку.
Самые «блатные» пацаны почти хором заявили, что игра закончена. Ведь когда проиграна жизнь, то «мертвец» уже ничего не может поставить на кон. С этими словами они покинули «поле битвы». За ними потянулись и другие.
Остались они втроём: Мостовский, Буньков и Мурашов. Озадаченный Мост заверил, что игру можно продолжить, что он не будет вмешиваться, а только иногда подсказывать Буне правильные решения.
– Но ведь я выиграл у него жизнь, – возразил Мурашов. – Он теперь ничего не может поставить. Как это говорится, не по понятиям.
– Что ты об этом знаешь, Мураш? – озлобился Мост. – Ты должен дать возможность человеку отыграться. Он сейчас, например, поставит на кон свой половой член, и ты будешь играть. Никуда не денешься.
– Мне такое не понятно, – сказал Филипп. – Я могу Буне простить проигрыш, но ему сейчас нечего поставить. Пусть вернёт мои кеды, которые взял на время – и мы в расчёте.
– Обойдёшься, – нагло заявил Буньков. – Было ваше, стало наше. Я в них спортом занимаюсь.
Но ни драться же с Буньковым из-за этого. Короче говоря, всё же, они вынудили Мурашова продолжить игру. В две руки, с перемигиваниями, оставили Филиппа в дураках. Не только вернули всё, но и вогнали Мурашова в долг. Не такая уж и большая сумма, как бы, проигрыша произошла, но для школьника… солидная. Но, конечно же, Мурашов не сомневался в том, что всё это просто шутка. На том и расстались.
Всё равно, осадок в душе у Филиппа остался. Нечестно они с ним поступили, наглым образом мухлевали. Да ведь игра такая должна была прекратиться… Он сидел в сквере в одиночестве и думал, обещая себе то, что никогда не будет играть в карты, даже в шутку.
Но тут к нему подсел старый и пожилой человек Геннадий Алексеевич Волков и сказал, что он уже в курсе того, что произошло.
– Вроде, играли не всерьёз, – сказал ему Филипп, – а настроение испорчено.
– Всё у них, у беспредельщиков, всерьёз, – возразил Волков. – Завтра же утром эта шестёрка Буньков потребует у тебя долг, который нельзя назвать законным. Ведь жизнь он тебе проиграл.
– Где же я возьму такие деньги?
– Да это и не так много. Чепуха, – он протянул Мурашрву несколько ассигнаций. – Отдашь, чтобы не поднимать шума вокруг своего имени. Пусть они подавятся. Всё равно, оба… скоро зажмурятся. Один скоро, другой – в перспективе.
– Так за что, Геннадий Алексеевич?
Не стал скрывать Волков от Филиппа, что в своё время отмотал на зоне четыре срока и кличка у него – Волк. Давно уже завязал он с уголовными делами, но продолжает жит строго по понятиям и считается до их пор авторитетом, в смотрящие не выбился. Да и особо не стремился.
А Мостовский, мелкий хлыщ, постоянно докладывает своему старшему товарищу Гному, то есть Владимиру Короткову, ныне слесарю-сантехнику, и одновременно действующему вору обо всех своих делишках. Неделю тому назад Мост убил старика в городском парке ударом ножа в спину и обобрал до нитки. А дед-то оказался не простой, а золотой. В прошлом, авторитетный вор
Мнига, то есть Степан Степанович Мнигов. За него Мише Мостовскому придётся на днях жизнью заплатить. Никуда не денешься.
Между делом Волков рассказал, что Мост часто действовал в паре с Буней. Что делали? Насиловали в парке малолетних девочек, избивали и грабили немощных старух и стариков, да и пьяниц, обчистили несколько частных киосков…
– Но помни одно, Филипп, – уходя, сказал Волков. – Ты выиграл у своего поганого дружка жизнь, которая принадлежит тебе. А всякая игра после этого – полная шняга и залепуха.
– Не смогу я его и никого, вообще, убить.
– Не зарекайся! Ты не можешь знать, что тебя и всех нас ждёт впереди. Человек, что река, не просто течёт, но постоянно меняется.
А Буня, не откладывая текущие дела в долгий ящик, в школе, на перемене, после окончания второго урока подошёл к Мурашову и потребовал карточный долг. Филипп вернул его в присутствии Моста, тело которого нашли в реке. Полиция решила, что мальчик пошёл купаться и… утонул. Такой вот длинный, но довольно поучительный рассказ получился у Мурашова.
У забора приусадебного участка Мурашовых, на земле, сидел бродячий пьяница. Рядом с ним стояла бутылка с водкой. Лохматый, грязный. В рваных шортах, майке, в резиновых сапогах, с гармошкой в руках.
Играл на ней и пел, вернее, почти что гнусно и заунывно выл:
– Вот умру я, умру, похоронят меня. И никто не узнает, где могилка моя.
С грустным видом, за чашками с чаем, за столом сидели Аральская, Мурашов и Алевтина и внимательно слушали задушевную песню. Наверное, сейчас больше, чем многие другие, давние друзья и соседи душой понимали её глубокий смысл и не считали фантастикой или чем-то несбыточным.
Чашки с чаем застыли в их руках.
