Александр Харников
Канцлер Мальтийского ордена: Вежливые люди императора. Северный Сфинкс. К морю марш вперед!
Но когда гости вошли в Общую залу, где уже были накрыты столы, мама́ и Мария были несколько озадачены. Гости наши совершенно не были похожи ни на кого из тех, кто когда-либо присутствовал на нашей семейной трапезе. Они были высокого роста и одеты весьма непривычно. Мужчины, увы, были уже не молоды, но держались они с большим достоинством и не робели при виде нашего папа́, которого, честно говоря, многие изрядно побаиваются. А они разговаривали с ним, хотя и вежливо, но без какого-либо подобострастия.
А меня больше всего удивила девушка, которая пришла вместе с мужчинами. Во-первых, она была одета так, что баронесса фон Ливен, увидев ее, наверняка упала бы в обморок. На ней было не платье, а кофта, под которой я не заметила корсета, и обтягивающие ее стройные ноги панталоны. О ужас, такие же, какие носят мужчины!
Ее густые каштановые волосы не были уложены в прическу, как это принято у взрослых дам, а свободно рассыпались по плечам. Лет ей было, наверное, двадцать с небольшим, но держалась она в разговоре с моими родителями на равных, хотя и нельзя было сказать, что вела она себя неприлично. С ней была большая черная собака, каких я раньше не видала. Наш бедный шпиц, увидев это черное чудовище, испугался и забился под диван… Но пес со странным именем Джексон не обратил внимания на маминого любимца, а по команде хозяйки лег на пол и стал с интересом разглядывать нас.
Вот такой, как эта девушка, мне бы хотелось стать, когда вырасту! Свободной, живой и, если мне придется выйти замуж – а все принцессы делают это, – то не за скучного принца из какой-нибудь крохотной немецкой державы, а за человека храброго, веселого, с которым мы будем понимать друг друга с полуслова. Я подмигнула девушке, когда папа́ представлял гостей мама́ и, как мне казалось, никто не смотрел ни на меня, ни на нее. Она в ответ тоже подмигнула мне и показала на секунду свой розовый язычок. Я не смогла удержаться от смеха, и Маша, заметив наши перемигивания, посмотрела на меня с осуждением.
Папа́ также сообщил нам, что наши гости могут знать будущее, и Маша сразу начала задавать им вопросы про суженых-ряженых. Но они отвечали очень осторожно, сразу же заявив, что все в руце Божией, который может карать и миловать. Но Он же дал человеку волю делать добро и зло, и что мы сами – творцы своего будущего. Но если она выйдет замуж за герцога Веймарского, то брак ее будет счастливым, и она прославится в Тюрингии добрыми делами. А вот мне они сказали, что и я тоже смогу сделать много хорошего, но счастье в дальних краях мне будет найти намного сложнее.
Несмотря на эти слова, у меня сложилось впечатление, что Машеньке гости не слишком понравились – все-таки их манеры великосветскими назвать было трудно, а ее любопытства они так и не удовлетворили. А вот Константин внимательно слушал рассказы одного из них, одетого в странный пятнистый мундир, столь непохожий на мундиры и треуголки наших военных. Рассказывал он про какие-то крутые горы «недалеко от Анд», в далекой стране, откуда они прибыли, про немирных горцев и битвы с ними… Слушали мы его, затаив дыхание – в отличие от наших «героев», он свои приключения живописал весело, то и дело подтрунивая над собой, а вот подвигами своих друзей восхищался.
Эх, будь я чуть постарше, а он чуть помоложе, то непременно бы влюбилась в него, настолько он отвечал моим идеалам настоящего рыцаря без страха и упрека. Только вот, хоть он, наверное, и дворянин в своей далекой стране, но вряд ли принадлежит к высшей аристократии. И потому ни папа́, ни мама́ никогда не дадут согласия на подобный брак.
Отец Дарьи Алексеевны (именно так звали хозяйку собаки) оказался архитектором, и весьма талантливым. Он нарисовал несколько спроектированных им домов, а затем показал картинки, которые строят азиаты в далекой Японии. Мама́ они так понравились, что она попросила его построить подобные коттеджи рядом с Павловским дворцом. А я тем временем подошла к Дарье Алексеевне и пригласила ее в гости, присовокупив, что можно будет немного покататься на лошадях. Та улыбнулась и сказала:
– Конечно, ваше императорское высочество, почту за честь! Вы только сообщите, куда и когда мне приехать. И не надо называть меня Дарьей Алексеевной, зовите меня просто Дашей! Так для меня привычнее. А вот насчет лошадей, увы, у нас в стране их мало, и езжу я на них плохо. Зато я умею плавать, как рыба, и летать, как птица…
Я рассмеялась было, но посмотрев на Дашу, поняла, что она говорит об этом серьезно. На мгновение мне стало не по себе – неужели моя новая знакомая – ведьма или фея? Но потом я успокоилась, решив, что такой человек, как Даша, не может причинять зло другим людям.
К моей огромной радости, я получила Дашино согласие посетить Манеж, чтобы вместе со мной попробовать свои силы в верховой езде. Прощались мы с нашими новыми знакомыми тепло, можно сказать, сердечно.
Только расставшись с ними, я заметила, что мой старший брат Александр весь вечер был странно молчалив и совсем не участвовал в разговоре. Надо будет с ним потом поговорить – все-таки я его любимая сестра.
* * *
2 (14) марта 1801 года. Санкт-Петербург.
Подполковник ФСБ Баринов Николай Михайлович, РССН УФСБ по Санкт-Петербургу и Ленинградской области «Град»
Игорь с Патрикеевым, Ивановым, его дочерью и их приятелем ушли в Михайловский замок. Я же собрал всех свободных от службы бойцов, чтобы поговорить с ними по душам. Ситуация была нетривиальная – ни на учениях, ни в ходе выполнения боевой задачи нам ни разу не приходилось сталкиваться с таким удивительными случаями. Даже в страшном сне нам не могло присниться, что мы попадем в прошлое, на двести с лишним лет тому назад. С Игорем Михайловым мы уже вкратце обговорили наши планы и решили помочь императору Павлу Петровичу. Мы спасем его от заговорщиков, которыми руководят британцы. Ведь то, что удумали лимонники, само по себе форменное безобразие. На таких «кураторов», которые совали нос в наши дела, мы насмотрелись в лихие 90-е годы. Тогда посланцы из Пиндосии чувствовали себя как дома в наших министерствах. А как мы жили тогда – лучше и не вспоминать…
Я обещал Игорю провести беседу со своими орлами, дабы выслушать их мнение на сей счет и принять окончательное решение. Впрочем, в том, что мои ребята поддержат нас, я не сомневался. Они хорошо знали меня, а я их. Можно было бы ограничиться просто постановкой боевой задачи. Но как говорил Александр Васильевич Суворов: «Каждый воин должен знать свой маневр»… Бли-и-ин! Ведь Суворов умер меньше года назад! И еще живы и вполне здоровы такие легендарные личности, как Кутузов, Багратион, Барклай-де-Толли и Ушаков. В какое все-таки интересное время мы попали!
Получив от меня задание, мой заместитель майор Никитин собрал ребят в одном из помещений Манежа. Перед этим я вместе с командиром конногвардейцев полковником Саблуковым проинструктировал часовых, которые должны были охранять вход и выход в помещение, чтобы наши разговоры не мог услышать никто из посторонних. Бравые конногвардейцы ели глазами начальство и обещали никого и близко не подпускать к дверям.
Свободных от службы, считая и меня, оказалось всего восемь человек – чуть больше половины. Я прикинул, что кворум имеет место быть. Трибуны отсутствовали, как и «долгие и продолжительные аплодисменты». Все было, можно сказать, по-домашнему. Передо мной кружком расселись взрослые мужики, много чего повидавшие за свою службу. Их не надо было «воодушевлять и направлять». Они просто хотели знать, что произошло, и как мы собираемся жить дальше.
Кратенько обрисовав ситуацию, я подчеркнул, что причин, почему мы, люди XXI века, оказались в самом начале XIX века, я не знаю. И никто не знает. Ясно лишь одно – мы сейчас находимся в Петербурге в начале марта 1801 года. Если вспомнить, что было в это время в нашей истории, то можно констатировать, что ситуация критическая – вот-вот должно произойти убийство мятежными гвардейцами императора Павла Первого, которое повлечет за собой резкое изменение внешней и внутренней политики Российской империи.
– Да мы тут кое-что уже и сами поняли, – подал голос старший лейтенант Совиных. – Только скажите, Николай Михайлович, может быть, не стоит нам вмешиваться в ход истории? Пусть все идет так, как и должно быть.
– Нет, Герман, – ответил я, – так, как произошло в нашей истории, уже не получится. Император Павел предупрежден о заговоре, а организатор заговора, граф Пален, арестован и сейчас сидит в Петропавловке. Конечно, оставшиеся на свободе заговорщики могут попытаться довести свой замысел до конца. Только это уже будет больше похоже на мятеж гвардейцев в декабре 1825 года, с пушечной стрельбой и поножовщиной. В результате может погибнуть не только царь, но и вся его семья. А далее – Смута, которая была на Руси в начале XVII века. И всем останется только ждать новых Минина и Пожарского, которые могут появиться и снова спасти Россию. А могут и не появиться.
– Понятно, товарищ подполковник, – озадаченно произнес Совиных. – Я об этом как-то не подумал. Тогда получается, что надо приземлить всех заговорщиков. Ну и загнать их туда, куда Макар телят не гонял. А самых главных помножить на ноль.
– Что с ними делать – это уже не наша забота. Главное, разгромить заговор и не дать убить императора Павла. А потом нам придется подумать о том, как отразить набег на территорию Российской империи британского флота.
– Это вы об эскадре адмирала Нельсона? – проявил эрудицию капитан Бутаев, любитель военно-морской истории.
– Именно о ней, Казбек, – кивнул я. – Если мне память не изменяет, как только восточная часть Балтики очистится ото льда, следует ждать его «визита вежливости».
– Только что мы можем против линейных кораблей и фрегатов? – развел руками Бутаев. – Эх, было бы у нас что-нибудь тяжелее АГСов…
– С ней мы вряд ли что-нибудь сможем сделать. А вот помочь нашей армии и флоту отразить нападение инглизов нам вполне по плечу. Помните, ребята, мы обладаем тем, чего нет здесь ни у кого – знанием истории. Ну и пути развития науки и техники нам тоже известны. Нам повезло, что здесь оказался Василий Васильевич Патрикеев. Он историк и хорошо знает это время, а также тех, кто в нем живет. Вот поэтому-то он отправился вместе с подполковником Михайловым к царю на рюмку чая.
– Не будет для него никакой рюмки, – проворчал старший лейтенант Мальков. – Я слышал, что убийство Павла Первого произошло во время Великого поста. А Павел – человек верующий, и вряд ли станет скоромиться даже ради знакомства с хорошими людьми.
– Ну, тебе, конечно, виднее, – ответил я. – Ты ведь у нас живой церковный календарь. Но думаю, что ты прав.
– Скажите, Николай Михайлович, – снова подал голос Совиных, – а в качестве кого мы здесь будем? Ведь я слышал, что в армии Павла I солдаты занимались в основном шагистикой, и их за малейшую небрежность лупили палками гатчинские капралы. Как-то меня такое совсем не вдохновляет.
– Герман, лично нам с тобой палки не грозят, – усмехнулся я. – Мы все же офицеры, кои не подлежат телесным наказаниям. А вот насчет шагистики и прочего все не так просто. Мы с подполковником Михайловым обсудили и этот вопрос. И пришли к выводу, что наша группа будет подчиняться лично императору. Мы будем своего рода «Мальтийской гвардией». Мало кто знает, что, став гроссмейстером ордена Святого Иоанна Иерусалимского, Павел учредил в русском флоте особую эскадру этого ордена, куда вошли лучшие корабли Балтийского и Черноморского флотов. И на флагштоках этих кораблей вместо гюйсов развевались флаги с мальтийскими крестами.
А кто может запретить императору учредить Орденский отряд, своего рода гвардии в гвардии, который будет всегда при нем, готовый выполнить самые ответственные поручения? Я уверен, что скоро вы все получите повышения в чинах, ордена и деревеньки с крепостными. То есть, – я хитро подмигнул своим орлам, – станете помещиками…
– Товарищ подполковник, – криво усмехнулся капитан Бутаев, – да какие из нас помещики? Мы люди служивые, девиз коих: «Душа – Богу, сердце – женщине, долг – Отечеству, честь – никому!»
– Ну вот из этого и будем исходить. Значит, можно подвести итог – вы за то, чтобы и дальше продолжить служить России. Других предложений нет?
Других предложений не поступило. Я быстренько закончил наше совещание и разрешил своим орлам задавать мне вопросы. Их оказалось предостаточно…
* * *
3 (15) марта 1801 года. Санкт-Петербург.
Патрикеев Василий Васильевич, журналист и историк
«Ох, рано встает охрана!» Хотя я по натуре своей и жаворонок, но ни свет ни заря просыпаться все же не всегда приятно. Но увы, иногда приходится. Ведь распорядок дня у императора Павла, можно сказать, спартанский. Он встает в пять утра, пьет кофе, приводит себя в порядок, и уже в шесть утра принимает доклад генерал-губернатора (когда таковой имеется – ведь со вчерашнего дня эта должность вакантна), а затем выслушивает доклады сановников о положении дел в Российской империи и в мире.
Именно к шести мне и следовало сегодня быть в библиотеке Павла, которая служила приемной для посетителей. А Михайлову с Бариновым необходимо подтянуться к девяти часам, когда на плацу перед Михайловским замком начнется вахтпарад и развод караулов.
Как я и предполагал, в библиотеке императора я оказался далеко не первым. Когда я переступил порог, то мне сразу бросился в глаза большой нос и выпуклые глаза-маслины графа Кутайсова. Верный Фигаро с нетерпением ждал своего хозяина, чтобы успеть доложить ему свежие вести и сплетни. Но мне было хорошо известно, что Кутайсов в нашей истории имел прикосновение к заговору. Правда, в оправдание себе он придумал красивую сказку – дескать, некто накануне убийства Павла I прислал ему письмо с предупреждением о заговоре. А граф, по своей рассеянности, сунул его в карман и напрочь забыл о нем. Оно так и осталось непрочитанным. Те, кто хотя бы немного знал Кутайсова, в это ни за что бы не поверили. Ведь бывший брадобрей всегда отличался неумеренным любопытством и пронырливостью.
Кутайсов стал креатурой Палена и знал многое о замыслах заговорщиков. Проще говоря, он предал своего коронованного благодетеля. Не случайно в нашей истории вдовствующая императрица Мария Федоровна ненавидела Кутайсова не меньше, чем непосредственных убийц ее мужа.
Сейчас граф был встревожен и напуган. Шла какая-то непонятная интрига, а он о ней ничего не знал. Слухов было много, но насколько они соответствовали действительности? Кутайсов попытался было подъехать ко мне с вопросами, но я, как некогда великий Суворов, поздоровался с ним по-турецки, после чего стал задумчиво рассматривать корешки книг, стоявших на полке.
Кутайсов набычился и посмотрел на меня так, что я невольно потянулся к карману куртки, где лежал прихваченный с собой «на всякий пожарный случай» травматический пистолет. Граф, догадавшись, что в кармане у меня находится не карамельный петушок на палочке, отвернулся и больше не пытался со мной заговорить.
Чуть позже подошел генерал-прокурор Петр Обольянинов. Скорее всего, император вызвал его для того, чтобы побеседовать о заговоре и о будущем следствии и суде над заговорщиками. Затем в библиотеке, к моему большому удивлению, появился великий князь Константин Павлович. Он без всяких церемоний подошел ко мне и поздоровался за руку, вежливо осведомившись о здоровье. Я не менее вежливо ответил великому князю, что чувствую себя превосходно (хотя сегодня утром, посмотревшись в зеркало, сделал прямо противоположные выводы) и готов быть полезен его императорскому величеству…
Кутайсов вздрогнул, а Обольянинов с любопытством посмотрел на меня. Видимо, слухи о каких-то таинственных людях, прибывших позавчера вечером в Петербург, дошли и до него.
Наконец, вышедший из дверей царской опочивальни, служившей императору личным кабинетом, камер-гусар Китаев, обычно приводивший в порядок прическу Павла, объявил, что государь приглашает войти к нему.
Павел, честно говоря, тоже выглядел неважно. У меня сложилось впечатление, что он вообще не спал всю эту ночь. Первым делом он подошел ко мне и поздоровался, причем сделал сие явно демонстративно, чтобы показать присутствующим свое расположение ко мне. На Кутайсова он взглянул мельком, даже хотел было пройти мимо, но все же остановился, небрежно протянул руку для поцелуя, а потом, буркнув что-то невразумительное под нос, подошел к Обольянинову.
– Петр Хрисанфович, я попрошу вас остаться для личной аудиенции, как и господина Патрикеева. А ты, – император обратился к Константину, – подожди меня в библиотеке, ты мне скоро понадобишься. Прочих же господ я больше не задерживаю…
Мы с генерал-прокурором остались в кабинете царя. Предложив нам присесть, Павел сообщил – главным образом Обольянинову – о заговоре, который направлен против него, помазанника Божьего, и о тех людях, которые готовят убийство императора. Отдельно Павел рассказал о роли британцев во всем этом деле.
Вряд ли все сказанное Павлом стало для Обольянинова новостью. Скорее всего, ему уже докладывал о заговоре Макаров, глава Тайной экспедиции. Все же гвардейские офицеры были хреновыми конспираторами, и под воздействием винных паров они где ни попадя, словно сороки, трещали о своих намерениях сменить власть в государстве. Вполне естественно, что агентура господина Макарова докладывала своему шефу о подобных разговорах. Но слухи слухами, разговоры разговорами, а более достоверных сведений генерал-прокурор, похоже, пока не имел. Для Обольянинова стало полной неожиданностью то, что государь, оказывается, знает практически все о заговоре, и мало того – имеет даже список его участников. А ведь он, по должности своей, должен был первым узнать об этом.
– Господин генерал-прокурор, – суровым голосом произнес император, – необходимо сделать все, чтобы причастные к этому злодейству лица были пойманы и наказаны. А чтобы успешнее это сделать, я попросил господина Патрикеева и его людей оказать вам помощь. Запомните – их указания вы обязаны выполнять с такой же тщательностью и старанием, как и мои. И если господин Патрикеев доложит мне, что вы не проявили требуемого рвения в розыске преступников…
Павел подошел и взглянул в глаза Обольянинову. Тот побледнел, и на лбу его выступили капельки пота.
Император, впрочем, вскоре сменил гнев на милость и дружески похлопал по плечу генерал-прокурора.
– Я верю, Петр Хрисанфович, что вы сделаете все, что в ваших силах. И Василию Васильевичу, – Павел кивнул в мою сторону, – не придется жаловаться на вас. Ступайте и помните, что я хочу вас видеть на вахтпараде. Там я сообщу всем нечто весьма важное…
* * *
3 (15) марта 1801 года. Санкт-Петербург.
Подполковник ФСБ Михайлов Игорь Викторович, РССН УФСБ по Санкт-Петербургу и Ленинградской области «Град»
Васильич с утра пораньше отправился на рандеву с Павлом, а у нас началась веселуха. Не успели наши орлы продрать глаза и умыться, как в Кордегардию заявились портные с аршинами и матерчатыми лентами. Оказывается, император велел им снять мерки с нас, дабы срочно изготовить два комплекта одежды – штатской и форменной. Дескать, мы своими необычными мундирами вводим окружающих нас подданных царя в ненужные крамольные мысли.
Ну, насчет военной формы я готов с Павлом поспорить – его мундиры, скопированные с мундиров прусской армии времен Фридриха Великого, изрядно отстали от общемирового тренда и абсолютно нефункциональны. Как считали специалисты по военной форме, так называемые потемкинские мундиры, введенные во времена императрицы Екатерины Великой, были гораздо удобнее и опередили время лет этак на семьдесят. Больше всего нам не понравились букли и косы. Из-за отсутствия растительности на головах наших бойцов, косы и букли могли быть лишь искусственные.
Я понимаю – для оперативных нужд неплохо было бы иметь комплект местной одежды. Но с другой стороны, чтобы носить костюм начала XIX века, нужна некоторая практика. Человек из нашего времени будет выглядеть в нем, как туземец Пятница, которого Робинзон Крузо нарядил в европейский камзол и треугольную шляпу. Потому я не препятствовал почтенным портным делать свое дело (царский приказ они обязаны выполнить), но о необходимости поголовного переобмундирования решил переговорить с Павлом немного позднее и без свидетелей.
Впрочем, одного из нас пришлось одеть по здешней моде. Герман Совиных, хорошо разбиравшийся в наших электронных девайсах, должен был с утра отправиться в город. Там он с помощью людей из здешней «конторы» – Тайной экспедиции – должен будет проследить за генералом Беннигсеном и, если повезет, подсадить ему «жучка» на одежду. Германа нарядили в одежду мастерового, научили правильно надевать и снимать шапку и штаны. Первое нужно было при общении с «благородными», а второе – если приспичит справить большую или малую нужду. Странно будет, если сопровождавшие его люди станут рассупонивать портки Герману. Посторонние люди, увидев такое, могут их просто неправильно понять.
Совиных для связи снабдили радиостанцией, а для самообороны он прихватил электрошокер, взятый напрокат у запасливого Алексея Алексеевича. Удар током ошеломит «клиента» сильнее, чем удар ножом. Нож – штука привычная, а вот электроника в этом мире пока еще не распространена.
Как мы и предполагали, Беннигсен присутствовал на вахтпараде, но лишь в качестве зрителя. Он сумел, как ему показалось, незаметно перетолковать о чем-то с поручиком Преображенского полка Мариным и сунуть ему в руку какую-то бумажку. Мне стало интересно, что там написано…
На вахтпараде, при большом стечении народа, император сообщил свое судьбоносное решение. Он объявил, что с сей минуты его наследник не цесаревич Александр Павлович, а цесаревич Константин Павлович. Да-да, именно так все и было сказано! Толпа зашумела и загалдела. По здешним временам это была сенсация.
Мне, например, в отличие всезнающего Василия Васильевича, не было известно, что еще в октябре 1799 года Павел (в обход собственного же «Положения об императорской фамилии») пожаловал Константину Павловичу титул цесаревича, то есть наследника престола. Этим император хотел отметить храбрость и отвагу, проявленную Константином во время Итальянского и Швейцарского походов. А сейчас царь просто произвел рокировку, тем самым поломав все планы заговорщиков.
Ах, хитер Павел Петрович! Ловко это он придумал! Свое решение он объявил публично, и теперь даже если заговорщики все же смогут совершить задуманное, то вместо Александра им придется возводить на престол Константина. А он далеко не так покладист, как Александр – баловень бабушки Екатерины.
Беннигсен, так и не удосужившийся за время службы в России выучить русский язык, не сразу понял, что такое, взволновавшее всех присутствующих, сказал император. Он попытался выяснить это у стоявшего рядом гатчинского полковника, но тот, как на грех, оказался малороссом и мог лишь с грехом пополам объясниться с ним по-польски. Но Беннигсен «не розумел польску мову». Наконец, сжалившийся над Длинным Кассием какой-то штатский из числа придворных в расшитом золотом камзоле на неплохом французском растолковал генералу суть того, что только что объявил император.
Генерал вздрогнул. Он какое-то время стоял, словно библейский соляной столп, а потом осторожно выбрался из толпы и быстрым шагом направился в сторону Миллионной улицы. Я вспомнил, что в доме на этой знаменитой своими дворцами и особняками улице жил Валериан Зубов – «одноногий генерал» и брат Платона и Николая Зубовых. Этот роскошный особняк Валериану Зубову подарила в свое время Екатерина II. В наше же время в нем располагался Комитет по физической культуре и спорту Петербурга. Пару раз мне приходилось в нем бывать, и мне запомнилась его парадная мраморная лестница и просторный зал с потолком, украшенным гипсовой лепниной.
Наши ребята в невзрачной кибитке, запряженной лохматой лошаденкой, последовали вслед за ганноверцем. Догадавшись, что тот направился к дому, в котором жили братья Зубовы, они обогнали Беннигсена и поехали по Миллионной в сторону Зимнего дворца. Миновав дом, в котором когда-то жил Густав Бирон – брат фаворита императрицы «престрашного зраку» Анны Иоанновны, – Герман и два его спутника вылезли из кибитки. Один из них держал в руках лубяной короб со свежеиспеченными калачами.
Как и было заранее договорено, Совиных и его напарник, Никита Горохов, отправились навстречу Беннигсену. Второй агент Тайной экспедиции, Григорий Зернов, взгромоздив на голову короб с калачами, неспешно шел за ними следом.
Ребята из «конторы» XIX века умели работать. Поравнявшись с генералом, Григорий сделал вид, что поскользнулся, уронил короб на землю, и калачи покатились под ноги Беннигсену. Тот отпрянул в сторону от неожиданности. Тем временем Герман и Никита, успевшие зайти за спину ганноверца, развернулись и бросились на помощь торговцу калачами, который с жалобными воплями опустился на колени и собирал в короб вываленный в снегу товар. Беннигсен, поначалу с подозрением смотревший на незадачливого простолюдина, видя его неподдельное огорчение, злорадно захохотал. А Герман тем временем успел незаметно приколоть булавку с радиомикрофоном к мундиру генерала, после чего вместе с Никитой стал помогать Григорию собирать калачи. Беннигсен, пробормотав что-то под нос по-немецки, подошел к двери особняка Зубова и постучал. Ему открыли, и он, оглядевшись по сторонам, быстро юркнул в парадную.
Герман проверил «жучок» и, убедившись, что тот вполне исправен и работоспособен, сел в возок и стал вести запись беседы Беннигсена с братьями Зубовыми. О благополучно завершенной операции Герман доложил мне по рации.
А я, дождавшись завершения вахтпарада и развода караула, приблизился к Павлу и поприветствовал его.
– Ну как вам, господин подполковник, понравилась выправка моих солдат? – поинтересовался император.
– Красиво, – кратко ответил я. – У нас тоже существуют подобные ритуалы. Но, государь, я бы хотел поговорить с вами о важных делах. Можете ли вы уделить мне полчаса?
– Я полностью в вашем распоряжении, – сказал Павел. – О чем пойдет разговор?
* * *
3 (15) марта 1801 года. Санкт-Петербург.
Патрикеев Василий Васильевич, журналист и историк
Ай да Павел Петрович! Ай да хитрец, ай да ловкач! Как это он лихо все провернул – взял да и назвал своим наследником Константина, а Александра аккуратно задвинул в дальний угол, словно стул со сломанной ножкой. Я находился недалеко от царских сыновей и видел, что с ними творилось сразу после заявления императора. Константин сначала побледнел, а потом залился густым румянцем. Окружающие его вельможи тут же стали вокруг него в «позу ку». Руки, правда, они не растопыривали и на корточки не присаживались, но всеми принятыми здесь способами царедворцы поспешили выразить почтение цесаревичу № 2, который по велению своего августейшего отца в мгновение ока стал цесаревичем № 1.
А вот Александру явно поплохело. Он сбледнул с лица и едва не упал в обморок. Как я понял, этой ночью у него состоялся задушевный разговор с императором. Александр до последнего момента надеялся, что папа просто хочет его припугнуть. А тут раз-два – и в дамки! И куда теперь ему, бедному, податься? Хорошо, если разжалованного наследника просто отправят в один из загородных дворцов под Петербургом, где он будет скучать на лоне природы со своей нелюбимой женой Елизаветой Алексеевной и напропалую изменять ей с Марией Нарышкиной. А князь Адам Чарторыйский, в свою очередь, будет всеми доступными ему способами утешать великую княгиню, попутно украшая ветвистыми рогами своего лучшего друга и делая детишек, которых почему-то все считают чадами императорской фамилии. В общем, почти шведская семья. И никто их за это не осудит – на дворе был «галантный век», когда все приличные люди имели любовников или любовниц. Причем нередко сразу в нескольких экземплярах.
Смех смехом, но своим весьма хитроумным решением Павел создал немало проблем и нам. Дело в том, что до сих пор мы знали, что все в этом мире развивается по тому же варианту, что и в нашей истории. А теперь ход событий резко изменился, и мы можем лишь предполагать, что тот или иной персонаж собирается отмочить.
После окончания вахтпарада и развода караула я направился в сторону императора, который в этот момент о чем-то беседовал с цесаревичем Константином Павловичем. Тот горячо благодарил отца за решение, сделавшее его реальным претендентом на российский престол. Правда, особого восторга на круглом курносом лице Константина я не обнаружил. Видимо, он прекрасно понимал, что император из него будет никакой, и, вполне вероятно, история в скором будущем снова вернется в свое привычное русло. В конечном же итоге императором станет Николай, которому сейчас еще нет и пяти лет. Ну что ж, поживем – увидим… Если доживем…
Александр же уныло поплелся в Михайловский замок. Похоже, что он не смог сдержать слез – я заметил, как он несколько раз прикладывал к лицу носовой платок. Никто из обычно сопровождавших его лиц не последовал за ним. Что ж, sic transit gloria mundi, как говорили древние. Что в переводе с древней латыни на язык наших родных осин означает: «Так проходит слава мирская».
Павел тем временем закончил разговор с Константином, поцеловал его в лоб и перекрестил. Потом он увидел Игоря Михайлова и жестом подозвал его. Я решил дать им возможность пообщаться. Оглянувшись, заметил Алексея Иванова. Он стоял со своей дочкой и о чем-то увлеченно с ней беседовал. Я подошел к ним.
– Утро доброе, – поздоровался я, – как вам понравилась вся эта шагистика под флейту и барабан?
– Доброе утро, – ответил Алексей. – В общем-то, я не увидел ничего нового. Те же строевые занятия, только в форме XIX века. Тут ведь самое главное – не переборщить. Армия – это не только красивая форма на синхронно марширующих солдатах. Армия – это прежде всего люди, которые могут маневрировать на поле боя, стрелять, а если надо, и умирать там, где им прикажут.
– Не скажите, Алексей Алексеевич. Великий Суворов в свое время написал интересную книгу, именуемую «Полковым учреждением». В ней целый раздел посвящен строевой подготовке.
Я напряг память и процитировал:
– «Понеже праздность корень всему злу, особливо военному человеку, напротив того, постоянное трудолюбие ведет каждого к знанию его должности в ее совершенстве, ничто же так не приводит в исправность солдата, как его искусство в экзерциции, в чем ему для побеждения неприятеля необходимая нужда».
– А для чего все это нужно? – спросила Дарья, внимательно слушающая разговор мужчин. – Ведь, как я слышала, сам Александр Васильевич был ярым противником муштры и шагистики.
