Александр Харников
Канцлер Мальтийского ордена: Вежливые люди императора. Северный Сфинкс. К морю марш вперед!
Избежали такой душеспасительной беседы лишь самые отпетые заговорщики, вроде братьев Зубовых и гвардейцев Яшвиля, Скарятина, Татаринова и Бороздина, женатого на дочери Ольги Жеребцовой. Их отправили прямиком в Петропавловку. Туда же угодили и явные предатели – капитан Аргамаков, поручик Марин и еще несколько офицеров, которые, нарушив свой долг, оказали в нашей истории прямое содействие цареубийцам.
Словом, к утру нынешнего дня основное ядро заговорщиков было обезврежено. При этом никто из них не оказал сопротивления – боевые офицеры покорно, словно нашкодившие дети, отдавали стражникам оружие и послушно садились в черные кареты с зарешеченными окнами, заменявшие в здешнем мире автозаки.
Вся информация о задержаниях поступала во что-то вроде штаба, который возглавил приехавший вчера из своего имения граф Аракчеев. Меня познакомили с ним. Надо сказать, что он не вызвал у меня явной неприязни.
Нормальный мужик, неразговорчивый, грубоватый, возможно, чересчур пунктуальный. Но с другой стороны, Аракчеев был весьма обстоятелен и отличался чудовищной работоспособностью. Он терпеливо перечитывал все донесения, поступившие от агентов Тайной экспедиции, анализировал их и делал какие-то выписки. Я теперь понял, почему в нашей истории Пален постарался изолировать Аракчеева и не допустить его в город накануне той роковой ночи. Будь тогда «преданный без лести» в Михайловском замке, Павел наверняка остался бы жив.
На приближающийся вечер было назначено очередное совещание в личных покоях императора. Это будет краткое подведение итогов и прикидка действий на ближайшее будущее. У нас есть несколько предложений на сей счет – посмотрим, как император их воспримет.
* * *
4 (16) марта 1801 года. Санкт-Петербург.
Чарльз Джон Кэри, 9-й виконт Фольклендский
Лизелотте была одета в безупречно выглаженное платье с накрахмаленным передником и держалась так, словно не она сегодня рано утром, уставшая после бессонной ночи любви и с опухшими от поцелуев губами, выпорхнула из моей кровати, не забыв, естественно, подхватить со столика приготовленную для нее стопку монет. Вела она себя очень даже строго и официально, что было неудивительно – сегодня сама фрау Бергер соизволила составить мне компанию за обедом.
– Зря вы проводите столько времени в кровати, герр Удольф, – пеняла мне уважаемая фрау. – Ведь в этом городе множество интересных и красивых мест. Конечно, все они построены немцами и итальянцами – эти русские неспособны что-либо создать сами, – но тем не менее здесь намного лучше, чем на моей родине. Например, знакомы ли вы с нашей Анненкирхе? Это здесь, на Кирочной. И бывали ли вы в Петрикирхе на Невском? Это самая старая наша церковь, построенная из дерева еще в 1730 году, под покровительством самого фельдмаршала Миниха. А вокруг нее живут немцы, а не русские. Поблизости есть вполне приличные заведения, где можно выпить хорошего пива и съесть замечательный швайнебратен[25] в пивном соусе!
– Я там бывал, совершая утренний променад, гнедиге фрау[26], – улыбнулся я. – Там и правда очень красиво! Не то что в тех районах, где живут русские.
На самом же деле побывал я там не с целью прогулки, а для того, чтобы разведать местность. Сэр Уитворт рассказал мне, что в этом районе по ночам малолюдно, несмотря на то что он считается центром русской столицы. Торговцы и мастеровые обычно уже заканчивают свою работу, а добропорядочные обыватели предпочитают сидеть дома и готовиться ко сну.
После рандеву с генералом Беннигсеном в Летнем саду я решил на всякий случай найти другое место для наших встреч, хотя втайне и надеялся, что больше не увижу эту самоуверенную германскую рожу. Что поделаешь, порой приходится иметь дело с пренеприятнейшими личностями. Но часто именно среди таких отбросов общества встречаются весьма полезные агенты. Надеюсь все же, что эта встреча с генералом будет последней.
– Да вы ешьте, ешьте, – захлопотала фрау Бергер. – Я велела приготовить для вас настоящую Welfenspeise[27]. Моя Лизе ее делает редко, но раз вы нас скоро покидаете, то я решила угостить вас на прощание именно этим блюдом.
Интересно, подумал я. Эта старая ведьма, наверное, думает так же, как Бенджамин Франклин: «Гости и рыба начинают попахивать на третий день». Помнится, я ничего не говорил этой фрау о том, что скоро уеду. Впрочем… Если все произойдет, как мы планировали, то уже через две недели меня здесь не будет. Но я лишь улыбнулся:
– Благодарю вас, гнедиге фрау. Надеюсь, что мне будет позволено погостить у вас еще несколько дней?
– Конечно, герр Удольф, – расплылась та в улыбке, но в ее глазах мелькнуло нечто, что явно не соответствовало выражению ее лица. – Кстати, вы слышали интересную новость? Ее только что рассказала моя соседка, фрау Энгельс. Оказывается, русский император назначил своего второго сына, цесаревича Константина, наследником престола.
У меня от этих слов перехватило дыхание, но я попытался сохранить невозмутимое выражение лица и лишь лениво произнес:
– Так у него же вроде есть старший сын? И именно ему, если что-то случится с русским монархом, следует по закону занять отцовский престол.
– Да, вы правы. Именно так и должно быть. Но почему-то царь решил сделать все не так, как должно быть у порядочных коронованных особ. Впрочем, нам, немцам, какая разница? Русские императоры по крови давно уже практически немцы. Эти русские дикари неспособны сами управлять своей огромной империей.
Надо было срочно действовать, но мне пришлось допить кофе с фрау Бергер и с сочувствием выслушать ее жалобы на ревматизм в правом колене, что, увы, вдохновило ее на длинную лекцию о том, как отвратителен климат в этом городе. Когда же она наконец ушла, я удалился к себе, достал конверт и нацарапал скверно очиненным пером на клочке бумаги: «Петрикирхе, 8 часов». Потом я написал на конверте латинскую букву «Б» и взял второй конверт. В него я вложил другой клочок бумаги, на котором нарисовал два крестика. Это означало: «Проследите, чтобы за нашим другом не было слежки».
Вернувшись в столовую, попросил Лизе, убиравшую посуду со стола:
– Не могла бы ты отнести эти конверты на набережную Мойки в синий дом, что недалеко от Невского, и передать их лично в руки минхеру Голдевайку? Запомни – только лично ему, и никому более!
Она с удивлением посмотрела на меня, но когда к ней в руку перекочевала пара монет, Лизе заулыбалась и кивнула:
– Конечно, герр Удольф. Вот только закончу уборку в столовой, и отправлюсь на Мойку.
Часов в пять вечера я надел теплый плащ и треугольную шляпу – ношение круглых шляп было запрещено русским царем – сунул за пояс пару пистолетов и отправился на Мойку, чтобы пройти мимо дома Голдевайка. Левая занавеска на его окне была наполовину задернута – значит, Беннигсен успел там побывать и получил мое послание. Тогда я пошел на Невский, к Петрикирхе, где в одной из тамошних харчевен поел того самого швайнебратена, которому пела дифирамбы фрау Бергер. Было и правда вкусно, но я бы, сказать честно, предпочел бы наш британский ростбиф, по которому уже соскучился.
В половину восьмого всем гостям объявили, что гастштетте[28] скоро закроется. Поворчав для приличия, я оплатил счет, оставил не очень щедрые чаевые (иначе меня могли бы запомнить) и направился к Петрикирхе. Беннигсен, переминаясь с ноги на ногу, уже поджидал меня у главного входа в кирху.
– Виконт, как хорошо, что вы пришли! – обрадованно воскликнул он.
– Не называйте меня по титулу, я ж вас просил, – рассерженно прошипел я. – Вы погубите не только меня, но и себя. Итак, что у вас произошло? Если про нового наследника российского престола, то я об этом уже знаю.
– Арестовали генерала фон Палена!
А вот этого известия я не ожидал. Но несмотря на это весьма тревожное сообщение, я сказал как можно более спокойно:
– В чем же обвиняют этого уважаемого человека?
– Никто об этом ничего не знает. Но упаси бог, если он начнет рассказывать о заговоре. Тогда полетит столько голов… Надо найти того, кто информировал о нем царя. Ведь Павел до вчерашнего дня полностью верил фон Палену.
– Хорошо. Хотя, конечно, ничего хорошего в случившемся нет. Что вы предлагаете делать?
– Во-первых, мы постараемся сделать так, чтобы граф Пален скоропостижно скончался в Петропавловской крепости. Именно там содержатся арестованные государственные преступники. Во-вторых, в ходе переворота следует прикончить не только императора Павла, но и его нового наследника – Константина. Причем сделать это нужно как можно скорее.
– Деньги, необходимые для подкупа русских вельмож и чиновников, вам будут выделены. Связь же держим так, как договаривались ранее. И помните, генерал, надо действовать быстро и решительно! Иначе всем нам несдобровать!
* * *
4 (16) марта 1801 года. Санкт-Петербург. Михайловский дворец.
Дарья Иванова, русская амазонка из XXI века
Пока наши мужчины готовились к грядущим схваткам с заговорщиками и врагами внешними, я решила с не меньшей пользой провести время в обществе младших членов императорской семьи.
Сразу после окончания вахтпарада и развода караулов, переговорив с отцом, Василием Васильичем и императором Павлом о пользе строевых занятий, я направилась было в Кордегардию, где у нас находилась своего рода штаб-квартира. Мне захотелось побыть немного одной и обдумать как следует некоторые моменты нашего бытия в XIX веке. Больше всего меня заботило усиленное внимание к моей скромной особе господина Павла Петровича Романова, то есть императора Павла I.
Я считаю себя вполне взрослой дамой и кое-что понимаю в жизни. Такие пламенные взоры, как он, бросают на представительниц прекрасной половины рода человеческого, к коим я принадлежу, мужчины, испытывающие к этим самым представительницам вполне определенные чувства.
Не знаю, с чего это вдруг царь так запал на меня. Но он явно ко мне неровно дышит. Нет, я не имею ничего против внимания ко мне мужчин. Скажу честно – это даже немного приятно. Но царская любовь… Как там у Грибоедова? «Минуй нас пуще всех печалей и царский гнев, и царская любовь». В оригинале у Александра Сергеевича, правда, говорится про барский гнев, но суть от этого не меняется.
Быть фавориткой императора – это, конечно, почетно и выгодно. Да и сам Павел, хотя и старше меня на четверть века, но внешне выглядит очень даже неплохо. Помнится, я читала где-то про императора, что он некрасив и худосочен. Это клевета – и лицо у него приятное (правда, курносый нос чуток его портит), и тело мускулистое и пропорционально сложенное. Впрочем, как говорится, на вкус и цвет…
Но я не собираюсь бросаться ему на шею. В конце концов, я свободная женщина и сама могу решить, кому ответить на взаимность, а кому – нет. Да и не хочется ссориться с его супругой – императрицей Марией Федоровной. Эта дама может нам создать немало проблем в будущем. К тому же мне ее чисто по-женски жалко. Только-только она избавилась от одной любовницы мужа – Аннушки Гагариной, как на горизонте уже замаячила следующая. Нет, с царем я буду держать себя на некотором расстоянии, не давая ему переступать некую черту. Так оно будет лучше.
Мои размышления прервал дворцовый лакей, который сообщил мне, что «их царское высочество великая княжна Екатерина Павловна ждет вас в Манеже, дабы преподать вам несколько уроков верховой езды». Смотри-ка ты, юная егоза не забыла о своем обещании! Что ж, не следует отказываться от предложения Екатерины, да и заодно неплохо бы научиться держаться в седле. Правда, дамы здесь сидят на коняшках как-то по-уродски, боком. Нормальная посадка – верхом – для женщин считается верхом неприличия, простите за невольный каламбур. Правда, я читала в воспоминаниях бабушки и тезки великой княжны Екатерины Алексеевны, что еще в бытность великой княжной и супругой цесаревича Петра Федоровича, она, весьма обожавшая верховую езду, выезжала из загородного дворца на конную прогулку сидя в седле по-женски. Отъехав же подальше, она перекидывала ногу через хребет своей лошадки, после чего пускалась вскачь, сидя в седле уже по-мужски. Большой хитрюгой была будущая императрица. Она и в политике многих обвела вокруг пальца.
Моя вчерашняя собеседница, великая княжна Екатерина Павловна, была одета в женский костюм для верховой езды. На ней был камзол чисто мужского покроя. Но он оказался расстегнут спереди от шеи до подола нараспашку, так, чтобы был виден облегающий ее тело жилет. Застежка же была сделана на мужской манер – слева направо. Распахнутые полы являли взору широкую «стоячую» оборку, начинавшуюся примерно у середины юбки. Юбка же была свободной и доходила примерно до щиколотки. По подолу ее украшала широкая полоса кружева.
Волосы Екатерины скрывал парик – опять-таки как у мужчин. Шляпа – треуголка, надетая чуть набекрень, лихо сидела на голове юной девицы. На руках у нее были короткие с раструбами перчатки для верховой езды. Что ж, с моей точки зрения, костюм красивый, но ужасно нефункциональный. Куда удобней для езды верхом джинсы, рубашка и куртка, и кепи-бейсболка. То есть то, что в данный момент было надето на мне. Правда, окружающие слуги посматривали на меня осуждающе. Уж очень я выпадала из здешних правил приличия.
– Добрый день, Дарья Алексеевна, – приветствовала меня Екатерина. – Я помню наш уговор. Для вас я попросила приготовить смирного коня, на котором вы попробуете проехать пару кругов по Манежу. Правда, сейчас тут немного тесно – в центре Манежа стоят ваши самобеглые повозки. Но как мне кажется, они не должны вам мешать.
Угу… Мне лично наши авто не мешали, но конь гнедой масти, которого приготовили для меня, оказался не таким уж смирным. Видимо, его пугали незнакомые запахи и звуки, доносившиеся от машин. Он косил на меня глазом, похрапывал и нервно перебирал ногами.
«Вежливые люди» не обращали на нас никакого внимания. Похоже, что они решили сегодня устроить что-то вроде «паркового дня» и одновременно ревизию своих вещей. Водители подняли капоты и копались в двигателях, а остальные выволокли из «Тигров» оружие, снаряжение и боеприпасы, и, перебирая казенное имущество, что-то записывали в блокноты. Я бы тоже с удовольствием поковырялась вместе с ними в их снаряге (люблю я, грешным делом, оружие и прочие «мужские игрушки»), но было как-то неудобно оставлять одну великую княжну.
– Ваше императорское высочество, – обратилась я к Екатерине, – давайте займемся верховой ездой как-нибудь в другой раз. Лошадка ваша волнуется, и я боюсь, что мне не удастся справиться с ней. Будет не совсем удобно, если я брякнусь с седла при всем честном народе.
Не скажу, что моя идея пришлась по душе великой княжне, но она сумела скрыть свои чувства и приказала конюху увести слишком уж нервную лошадку. Чтобы как-то сгладить неловкую ситуацию, я предложила Екатерине показать ей свое умение пользоваться ножом. Выбрав укромное местечко, я прислонила к стене черенком вниз деревянную лопату, с помощью которой служители Манежа разгребали выпавший снег. Она должна была стать импровизированной мишенью. Потом, отойдя на десяток шагов, я выхватила из чехла нож и метнула его. Он воткнулся в центр лопаты.
Екатерина, внимательно наблюдавшая за моими манипуляциями, пришла в восторг. Она даже захлопала в ладоши.
– Дарья Алексеевна, как здорово это у вас получилось! Можно и мне попробовать кинуть ваш ножик?!
Я улыбнулась, подошла к лопате и выдернула из нее клинок. Потом постаралась объяснить девице, как правильно следует держать его в руке и как его бросать.
Великая княжна робко швырнула нож (по-моему, при этом она даже зажмурилась), и он, естественно, улетел «в молоко». Пришлось искать его минут пять с помощью фонарика.
– Есть женщины в русских селениях… Слона на скаку остановят и хобот ему оторвут… – раздался за моей спиной чей-то насмешливый голос.
Оказывается, за нашими экзерцициями издали с любопытством наблюдали несколько «градусников».
– А что вам, собственно, не нравится? – меня вдруг разобрала злость. – Может быть, человек первый раз взял в руки ножик, чтобы бросить его в цель! Вы сами-то что, появились на свет в бронике с ножом в зубах? Хватит скалиться-то…
«Градусники» жизнерадостно заржали. Потом один из них подошел к красной от стыда Екатерине и спокойно начал объяснять ей, что и как надо сделать, чтобы нож попал точно в цель. Закусив губу, великая княжна послушно кивнула и попробовала еще раз метнуть нож. С пятой или шестой попытки ей удалось попасть в мишень.
– Ура! Получилось! – радостно закричала Екатерина. Опомнившись и поняв, что выглядит не совсем прилично, она вежливо поблагодарила «спеца», который провел с ней «мастер-класс».
Тот с улыбкой кивнул ей и пошел к своему «Тигру».
– Ваше императорское высочество, – осторожно сказала я, – полагаю, что вам не следует никому рассказывать о том, что здесь произошло. Думаю, что ваш батюшка и ваша матушка вряд ли вас похвалят, узнав о том, чему вас научили наши ребята.
Великая княжна со вздохом согласилась со мной, после чего неожиданно предложила зайти к ней в гости.
– Там сейчас только мои младшие братья и сестры, – сказала она. – Думаю, что им с вами будет интересно. Вы такая удивительная и загадочная…
Немного подумав, я согласилась. Прихватив с собой рацию, я вместе с великой княжной направилась в Михайловский замок…
* * *
4 (16) марта 1801 года. Санкт-Петербург.
Патрикеев Василий Васильевич, журналист и историк
Сегодня я посетил арестованного генерала Палена, чтобы побеседовать с ним как с главой заговора. Вместе с Аракчеевым я отправился на другой берег Невы – в знаменитый Секретный дом Алексеевского равелина Петропавловской крепости. Этой обители скорби в XXI веке уже нет, так как в 1884 году, по указу императора Александра III, тюрьма для государственных преступников из Петропавловской крепости была переведена в Шлиссельбург, а само здание снесено. Позднее канал, отделявший территорию равелина от крепости, засыпали, а на месте тюрьмы построили дом, в котором разместился Военно-исторический архив. В советское время здесь находились редакция газеты ЛенВО «На страже Родины» и окружная типография.
О существовании Секретного дома многие в Петербурге знали, но мало кто его видел вживую – одноэтажное здание трудно было обнаружить, даже находясь в крепости или проплывая на лодке мимо ее стен. Единственный вход в Алексеевский равелин – огромные Васильевские ворота, расположенные в западной стене – изнутри всегда был надежно заперт на огромный замок. Кроме того, стены равелина отделял от крепости канал, идущий из Большой Невы в Кронверкский пролив. Через этот канал был переброшен небольшой деревянный мостик.
Лишь один раз в год жители Санкт-Петербурга могли краем глаза взглянуть на таинственную цареву тюрьму, да и то лишь с высоты крепостной стены. Происходило это в день Преполовения Господня[29], когда проводился традиционный крестный ход по стенам крепостных бастионов. Участники крестного хода с невольным страхом рассматривали таинственное здание, стоящее среди тихого и безлюдного двора. В нем в свое время содержалась таинственная узница, известная как княжна Тараканова. Кто она была на самом деле, историки спорят до сих пор. Она не погибла в казематах Петропавловки во время наводнения, как считают многие, видевшие знаменитую картину художника Флавицкого, а умерла от туберкулеза и была похоронена в безымянной могиле на территории Алексеевского равелина.
Сам же Секретный дом представлял собой одноэтажное здание треугольной формы. До 1797 года оно было деревянным. Но в начале своего царствования император Павел Петрович издал указ о том, что «для содержащихся под стражею по делам, до Тайной экспедиции относящимся, изготовить дом с удобностью для содержания в крепости». И в Алексеевском равелине возвели каменное здание на три десятка «посадочных мест».
Единственная дверь в эту русскую Бастилию находилась напротив Васильевских ворот и вела в приемную. От нее вправо и влево шли внутренние коридоры, которые в одном из углов прерывались квартирой смотрителя и кухней. Камеры Секретного дома Алексеевского равелина предназначались для наиболее опасных государственных преступников: узников помещали сюда исключительно по приказу царя, и только по высочайшему указу их могли отсюда выпустить. Арестант, поступая в Секретный дом, терял свое имя и звание. Он значился по номеру камеры, в которой содержался. По прибытии его делалась запись: «Прибыла личность», а в случае смерти или перевода в другое место заключения в книгу учета записывали: «Убыла личность», без упоминания имени арестанта.
Окна «нумерованных покоев» выходили во двор равелина. В каждой камере имелась изразцовая печь. Существовало несколько камер для тех, кого бы в наше время назвали VIP-арестантами. В их покоях стояла кровать с пуховыми перинами и подушками и со стегаными ситцевыми одеялами, кресла, мягкие стулья и ломберный столик, зеркало, кушетка. Большая же часть камер была обставлена проще: простой стол и стул, кровать с тюфяком из оленьей шерсти, суповая миска, глиняная ложка и бутылка, деревянные столовые приборы. Четыре ненумерованные «дополнительные» камеры были самыми скромными.
В самой камере круглосуточно находился караульный солдат, дабы арестанты не совершили покушение на побег, или на «собственное погубление жизни». На каждую камеру назначались по три нижних чина, сменявших один другого для беспрерывного наблюдения за заключенным в течение суток. Караульным строго-настрого запрещалось вступать с арестантами в какие-либо разговоры, чтобы не поддаться «ни ласкательным просьбам, ни величавым угрозам». Даже во время прогулки никто не имел права видеть узника, кроме караульного. Трижды в сутки начальник караула лично обходил все занятые камеры. Службу здесь несли караульные из так называемого Сенатского полка, позднее преобразованного в Литовский полк. Эта воинская часть занималась в Российской империи делами, которыми в наше время выполняли комендантские службы – охраняла особо важные объекты и осуществляла перевозку секретной документации.
Караул, охранявший узников Секретного дома, подчинялся напрямую лишь начальнику Тайной экспедиции и военному губернатору Санкт-Петербурга. Власть коменданта Петропавловской крепости распространялась только до наружной охраны Алексеевского равелина, а что происходило за стенами тюрьмы, было уже вне его компетенции. По иронии судьбы в одной из камер государевой тюрьмы сейчас находился этот самый генерал-губернатор, правда, бывший. Поэтому документ, дающий нам с Аракчеевым право на свидание и на допрос генерала Палена был подписан лично императором.
У Васильевских ворот нас встретили флигель-адъютант Бенкендорф и начальник караула в чине поручика. Похоже, что он был из «гатчинцев», потому что, увидев Аракчеева, поручик вытянулся в струнку и браво приветствовал Алексея Андреевича. Прочитав врученное ему предписание, поручик приказал караулу пропустить нас и сам проводил в Секретный дом, где в одной из камер содержался под строжайшей охраной фон Пален.
Генерал за несколько дней, проведенных в тюрьме, успел потерять свой обычный бодрый вид. Он даже немного осунулся, хотя, как мне было известно, кормили в Секретном доме вполне сносно, правда без особых изысков. Глаза бывшего канцлера Мальтийского ордена покраснели – видимо, он все это время плохо спал.
Аракчеев, которому Пален не раз делал разные пакости, злорадно ухмыльнулся, увидев своего давнего недоброжелателя в столь незавидном положении.
– Добрый день, граф, – елейным голосом приветствовал он арестанта. – Как поживаете, как ваше здравие?
– Спасибо, господин Аракчеев, – хмуро ответил Пален, – я здоров и пока жив. Вижу, что государь решил снять с вас опалу и дозволил вернуться в Петербург. Поздравляю вас и надеюсь, что вы больше ничем не прогневаете императора.
– Я благодарен государю за все, что он сделал для меня, – смиренно произнес Аракчеев. – А вот вы, граф, проявили черную неблагодарность, создав комплот, и в обществе разных темных личностей решились свергнуть и убить вашего благодетеля. За что вы и будете подвергнуты строгому суду, после чего понесете заслуженное наказание.
– О чем это вы, Алексей Андреевич? – делано удивился Пален. – Все обвинения против меня – происки моих врагов. Я верный слуга государя и готов отдать жизнь за него!
– Сударь, зачем вы лжете? Ведь вас изобличили ваши же сообщники, которые раскаялись и подробно рассказали о том, как вы настраивали их против государя и предлагали принять участие в заговоре. Если будет надо, то вам предоставят возможность лично выслушать их показания.
Нас же больше интересуют ваши связи с агентами одной иностранной державы, которые, собственно, и организовали заговор. Вы можете облегчить свою участь, если чистосердечно расскажете о своих переговорах с посланником Британии господином Уитвортом.
– Помилуй бог, Алексей Андреевич! – Пален постарался изобразить на своем лице искреннее возмущение. – При чем здесь господин Уитворт?! Я ни о чем не договаривался с этим человеком. Хотя, как первоприсутствующему в Коллегии иностранных дел, мне приходилось иметь с ним дело.
А что касается моей измены государю, посмотрите, граф, мой послужной список – я всю жизнь храбро, не щадя своей жизни, сражался под российскими знаменами и всегда был верным слугой императрицы Екатерины Великой и императора Павла Петровича. Меня оклеветали, и я требую строго наказать тех, кто обвиняет меня в преступлениях, которых я не совершал.
– Значит, граф, вы не желаете говорить правду? – Аракчеев недовольно покачал головой. – Очень жаль, что вы не воспользовались возможностью покаяться в своих грехах и тем самым спасти вашу душу. Василий Васильевич, расскажите господину Палену, почему всю оставшуюся жизнь в вашем времени ему будет внушать ужас именно ночь с 11 на 12 марта…
– В вашем времени… – пробормотал обескураженный Пален. – Василий Васильевич… Это один из тех людей, которые таинственно явились неизвестно откуда на своих странных самодвижущихся повозках? Значит, этот господин прибыл… Нет, этого не может быть!
– Может, генерал, очень даже может, – вступил в разговор я. – Потому-то нам хорошо известно, что произошло в Михайловском замке в ночь с 11 на 12 марта 1801 года. А также какую роль сыграли лично вы во всем случившемся. Желаете услышать, как все было тогда?
Я достал из кармана детскую игрушку, которую взял со стола графа в его кабинете, поставил ее на ломберный столик и раскачал ее. «Кувыркан», он же «ванька-встанька», начал качаться из стороны в сторону. Пален с расширенными от ужаса глазами наблюдал за моими манипуляциями…
Аракчеев не мог скрыть улыбку, наблюдая за насмерть перепуганным Паленом. Граф сполна расплатился за то унижение, которое испытал, когда в результате происков человека, сейчас растерянно сидевшего перед ним, он был оклеветан перед государем и удален из столицы.
А я смотрел на Палена и думал: «Ради чего он решился возглавить заговор против императора? Только ли из-за того, что попал в опалу? Так длилась она недолго, а потом, по совету своего друга детства, вице-канцлера, графа Никиты Панина, Павел назначил его губернатором Санкт-Петербурга. Пален сумел понравиться царю своей деловой хваткой, и вскоре на него, как из рога изобилия, посыпались награды и чины. Он стал: начальником остзейских губерний, инспектором шести военных инспекций, великим канцлером Мальтийского ордена, главным директором почт Российской империи, членом совета и коллегии иностранных дел, и членом правления недавно созданной Российско-Американской компании. И как он только ухитрялся справляться со всеми своими обязанностями?!
Казалось бы – что еще нужно человеку в жизни? У него было все, что только можно пожелать – хорошая семья, дети (у графа было пять сыновей и пять дочерей), богатство, почет, уважение и благосклонность императора. И все это он решил поставить на кон, зная, что в случае неудачи заговора может потерять все это и, вдобавок ко всему, свою седую голову. Может быть, он любил азарт и был тем, кого в наше время называют адреналиновыми наркоманами? Или он возжелал сам стать правителем огромного государства, отстранив от дел «властителя слабого и лукавого»?
Только ведь в нашей истории ничего у него из этого не вышло. Император Александр I уже через две недели после убийства Павла удалил Палена из Петербурга в его имение в Курляндии, где он и прожил безвылазно до самой смерти. При этом каждый год, в ночь с 11 на 12 марта, граф напивался до полной отключки, видимо опасаясь явления призрака того, кого он со своими сообщниками отправил на тот свет.
– Скажите, кто вы? – хрипло произнес граф, сумевший наконец взять себя в руки. – И почему вы говорите обо всем так, словно знаете наперед, что должно случиться?
– Потому, граф, что для меня ваше будущее – это мое прошлое. Да-да, именно так, вы меня правильно поняли. Я пришел в этот мир из будущего. Произошло это, скорее всего, потому, что Господь решил исправить несправедливость, допущенную в отношении императора Павла I, и не допустить пролития невинной крови.
Тут я перекрестился, и вслед за мной то же самое сделал Аракчеев.
– Не может быть… – дрожащим голосом произнес Пален.
На узника Секретного дома было страшно смотреть. Он словно постарел лет на десять, лицо его стало бледным, а на лбу выступили капельки пота.
– Скажите, господин из будущего, или из преисподней – что, собственно, одно и то же, – я буду проклят на веки вечные? Но я же просто хотел избавить людей от обезумевшего тирана…
– Ну конечно, вы действовали исключительно в интересах общества, – я усмехнулся, – все убийцы и предатели во все времена ищут какие-нибудь смягчающие их вину обстоятельства. В этом отношении граф Пален совсем не оригинален. Ведь Иудой Искариотом, возможно, тоже двигали самые лучшие побуждения.
– Граф, я еще раз предлагаю облегчить вашу душу и рассказать о тех иностранцах, которые организовали и профинансировали ваш заговор.
Пален задумался. Он молча переводил взгляд то на меня, то на Аракчеева, словно соображая, признаваться ли ему во всех своих грехах, или снова уйти в полную несознанку. Наконец, видимо приняв окончательное решение, он вздохнул и произнес:
– Будь проклят тот, кто втравил меня в эту авантюру. Это я о графе Панине, который написал мне то роковое письмо, предложив встретиться с ним, чтобы обсудить какие-то важные дела. Я согласился на встречу – ведь в то время император отставил меня от службы. И хотя я мог наконец удалиться в свое имение, чтобы отдохнуть там после тридцати шести лет безупречной службы в Российской армии, мне все же не хотелось менять генеральский мундир на теплый халат, а армейские сапоги на домашние тапочки.
