Александр Харников
Канцлер Мальтийского ордена: Вежливые люди императора. Северный Сфинкс. К морю марш вперед!

Вообще же Павел – хороший отец. Он часто заходил на детскую половину замка, чтобы пообщаться с детьми и поиграть с ними. Император ласково называл их «моими барашками». А вот мать – императрица Мария Федоровна – дама строгая, и к своим сыновьям и дочерям относится совсем не по-матерински. Она держит их в черном теле, считая, что снисходительность лишь портит детей.

Главной же над всей этой царской детской считается Шарлотта Карловна Ливен, женщина умная, с твердым характером и огромной энергией. Канцлер Безбородко как-то сказал о ней: «Жаль, что генеральша Ливен не мужчина: она многих бы удобнее нашлася воспитывать князей молодых». Ну, как говорится – что выросло, то выросло… Александр и Константин уже люди женатые, и воспитывать их поздно.

Дети же – они везде дети. Мальчики и маленькая Аня часто устраивают шумные игры, в которых принимает участие и сам император. На их шалости неодобрительно поглядывают императрица и няня – уроженка Шотландии Джейн Лайон. Ее часто за глаза называют «няней-львицей», обыгрывая ее фамилию. В Польше во время мятежа под предводительством Костюшко мисс Лайон случайно оказалась в Варшаве. За сочувствие к России поляки посадили ее в тюрьму, где она и пробыла семь месяцев, пока войска генерал-аншефа Суворова осенью 1794 года не заставили капитулировать столицу Польши. С тех пор Джейн Лайон люто ненавидела поляков и сделала все, чтобы и ее воспитанники – великие князья – тоже унаследовали сходные чувства к «кичливым ляхам».

Как и все дети, великие князья и княгини проявили большое любопытство к новым людям, появившимся в окружении их родителей. Они быстро освоились с Дашей и безо всякой опаски играли с Джексоном, который очень любил детей и с обреченным выражением на морде позволял им таскать себя за уши и лохматую бороду. Ко мне же младшие Романовы относились с некоторой опаской – все же я был для них слишком старым.

А с императрицей мы как-то сразу нашли общий язык. Она оказалась женщиной на удивление хозяйственной и домовитой. Понятно, что таковой невольно станешь, если у тебя на руках большое беспокойное семейство. Но в отличие от жен наших олигархов, Мария Федоровна была мастерицей на все руки и не любила сидеть без дела. Да и художественный вкус у нее был неплохой.

Я читал, что, еще будучи принцессой Софией Марией Доротеей Августой Луизой Вюртембергской, в своем Этюпе она, словно простая садовница и огородница, ковырялась в земле, выращивая цветы и овощи. Став цесаревной, Мария Федоровна с увлечением планировала и разбивала в любимом Павловске цветники, спорила до хрипоты с архитектором Чарльзом Камероном, обсуждая с ним проекты построек.

Недаром говорится – в споре рождается истина. В конечном итоге у Камерона и Марии Федоровны – а ее смело можно записать в соавторы знаменитого шотландца – получился настоящий шедевр. И дворец, и павильоны, и колоннады в Павловске и в наше время восхищают тех, кто приезжает в эту загородную резиденцию цесаревича Павла Петровича, чтобы полюбоваться на это чудо садово-паркового искусства.

Да и сама Мария Федоровна умела много чего делать своими нежными женскими ручками. Например, она отлично знала токарное дело. Многие чернильницы, письменные приборы и просто изящные безделушки были изготовлены ею из янтаря и слоновой кости на токарном станке. Владела императрица и резцом. Сохранились несколько прекрасных камей, сделанных Марией Федоровной из яшмы и агата, на которых в образах античных богов были изображены императрица Екатерина II и ее сыновья. Ну, а если вспомнить, что эта удивительная женщина ко всему прочему еще неплохо рисовала… В Павловском дворце после нее остались на память детям и внукам гравированные по молочному стеклу портреты, пейзажи и натюрморты, живопись масляными красками, акварелью и пастелью. Так что я вполне заслуженно зауважал эту замечательную женщину.

Мы разговаривали с ней о пока еще плохо известной в Европе архитектуре Японии, Индии и Китая. Императрицу удивило умение японцев в сравнительно малом объеме создавать гармоничные и изящные интерьеры. Мария Федоровна с увлечением чертила на больших листах бумаги планы новых садовых композиций, которые она собиралась создать в Гатчине и Павловске. Оставалось лишь дождаться лета.

– Алексей Алексеевич, – говорила она, – я надеюсь, что вы не откажете мне в помощи, и мы с вами сделаем такое, что еще никто до нас не делал. Государь очень устает от своих трудов на благо России, и ему будет приятно отдохнуть в новой беседке, любуясь клумбой с удивительными по красоте цветами.

Я кивал, соглашаясь с императрицей, а на душе у меня скребли кошки. Дело в том, что Василий Васильевич Патрикеев рассказал мне, что два дня назад в Буде после неудачных родов скончалась старшая дочь Марии Федоровны и императора Павла, семнадцатилетняя Александра Павловна.

Этой несчастной девушке все время не везло. Сначала было сватанье взбалмошного шведского короля Густава IV, который в самый последний момент отказался подписывать с ней брачный контракт. В конце концов Александру выдали за эрцгерцога Иосифа, брата австрийского императора Франца II. Иосиф носил титул палатина Венгерского^[34]. Брак этот был чисто политическим – таким способом Павел пытался укрепить свой временный союз с Австрией.

После свадебных торжеств в ноябре 1799 года Александра Павловна с мужем отправились из Петербурга в Вену. Отец и дочь, словно предчувствуя скорую трагедию, прощались друг с другом со слезами на глазах.

И в самом деле, в Вене молодой супруге брата австрийского императора был оказан холодный прием. Ее третировали и унижали, причем особенное старание в травле дочери русского царя проявила императрица Мария-Терезия Неаполитанская. К тому же в нарушение брачного контракта от Александры требовали перейти из православия в католичество. Австрийцы были обеспокоены тем, что сербы и другие православные – подданные Австрии – толпами приходили на службу, которую для Александры проводил ее духовник отец Андрей Самборский.

Вскоре Александра Павловна узнала, что у нее будет ребенок. Беременность протекала тяжело, у молодой женщины был сильный токсикоз. Врач же, которого прислала к ней в Буду императрица, был груб с пациенткой и не оказал бедняжке практически никакой медицинской помощи. А придворные повара, словно в насмешку, готовили для нее блюда, которые она не могла есть. Александра ослабела и к концу срока беременности напоминала тень.

Роды продолжались несколько часов. Они измучили ее. Когда же акушер понял, что силы роженицы на исходе, он не нашел ничего лучшего, как оставить ее и отправиться за советом к мужу, словно Иосиф был патентованным врачом. Все это кончилось тем, что рожденная Александрой девочка умерла, прожив на свете всего несколько часов. А на девятый день после неудачных родов умерла и сама юная мать. Произошло это 4 марта, то есть позавчера.

Василий Васильевич, который рассказал мне эту печальную историю, лишь разводил руками.

– Понимаешь, Алексей, мне до слез жалко бедную девочку. Но чем мы могли бы ей помочь? Если бы она находилась в Петербурге, то, скорее всего, наши медики спасли бы и ее и ребенка. Но у нас не было никакой возможности вовремя попасть в Буду.

Я не знаю, как сообщить о смерти дочери Павлу и Марии Федоровне. А не сообщать нельзя. Ведь нас тогда заподозрят в неискренности – император знает, что мы прекрасно осведомлены о нашем прошлом, которое их будущее. И если мы начнем от него что-то скрывать, даже из самых лучших побуждений, до добра это не доведет…

И вот именно мне поручили стать «черным вестником», который сообщит родителям о смерти их ребенка. Мне очень не хочется это делать. Но надо…

* * *

7 (19) марта 1801 года. Санкт-Петербург. Михайловский замок.

Командир лейб-гвардии Егерского батальона генерал-майор князь Петр Иванович Багратион

Гмерточемо!^[35] То, что я узнал вчера от подполковника Михайлова, просто в голове не укладывается! Откуда эти люди приехали в Петербург и кто они – мой новый знакомый так мне и не сказал. Я понял только то, что прибыли они издалека, и что все они являются рыцарями Мальтийского ордена, который недавно возглавил сам император Павел Петрович.

Подполковник рассказывал мне про какую-то далекую и труднодоступную землю в Тихом океане, где живут потомки русских крестоносцев, переселившихся туда вскоре после падения Иерусалима. Может быть, это и есть та самая легендарная земля Жуана да Гамы, которую давно и безуспешно ищут морские экспедиции?

Судя по чудесному оружию, с которым прибыли к нам эти люди, обитатели далекой провинции ордена Святого Иоанна Иерусалимского обладают удивительными знаниями, неизвестными в Старом и Новом Свете. С помощью небольшой коробочки подполковник Михайлов переговаривался со своими подчиненными на расстоянии, причем их голоса были слышны так, словно они находились в одном с нами помещении.

Только старший этих людей пригласил меня не для того, чтобы продемонстрировать свое грозное оружие и прочие чудесные вещи. По поручению государя я должен был согласовать с подполковником план действий на случай отражения нападения британской эскадры на город и порт Ревель. Я давно подозревал, что наши бывшие союзники ведут двойную игру и ненавидят нас не меньше, чем французов. Поэтому известие о возможной вражеской диверсии меня не удивило.

Меня удивило другое – то, что подполковник со своими людьми (а их у него всего два десятка – я специально его переспросил) рассчитывают не только отбиться от сильной эскадры, возглавляемой таким прославленным флотоводцем, как адмирал Нельсон, но и полностью разгромить ее. Мне показалось, что заявление подполковника – просто попытка обмануть неприятеля. Понятно, что лучше, когда враг считает тебя сильнее, чем ты есть на самом деле. Но зачем же вводить в заблуждение тех, с кем ты вскоре пойдешь в бой?

Да-да, именно мои егеря должны будут принять участие в отражении нападения британцев на Ревель. Я, конечно, заверил подполковника, что солдаты будут сражаться до последней капли крови и скорее умрут, чем отступят хотя бы на шаг. Но судя по выражению лица собеседника, ему не совсем пришлись по вкусу мои слова.

К тому времени в Кордегардию, где располагался штаб подполковника, подошли люди из его команды. Их было немного, но каждый из них, как я понял по выражению их лиц и поведению, уже имел боевой опыт. Поверьте мне, лично поучаствовав во многих сражениях, я могу довольно быстро отличить человека, побывавшего под вражеским огнем, от того, кто хотя и рассказывает о своей храбрости и одержанных победах над врагом, на самом же деле ни разу не слышал визга пуль над головой, лязга сабель и предсмертных криков поверженных бойцов.

Удивительно, но все они знали меня в лицо. И не только знали, но и уважали, вежливо со мной здоровались и всячески выказывали свое почтение. Я же не знал ни одного из них, хотя память на лица у меня отличная. Например, прямо сейчас я бы узнал любого из солдат Астраханского пехотного полка, в котором в 1783 году начинал свою службу под славными русскими знаменами.

Познакомившись с пришедшими, я уселся вместе с ними за стол, заваленный бумагами и картами, и принял участие в своего рода военном совете. Обсуждался вопрос противодействия наглым британцам. Как и их командир, офицеры в странной пятнистой форме были полностью уверены в том, что им удастся разбить неприятеля.

– Поймите, князь, – убеждал меня майор Никитин. – Главная задача наших и ваших людей – нанести неприятелю максимальные потери. На кораблях в порт войти можно, и вред большой тоже можно там сотворить. Но ведь и наш флот купно с береговыми батареями сделает все, чтобы этого не случилось. Баталия будет жаркая.

Я полагаю, что при такой ожесточенной пушечной пальбе британцы не рискнут высадить десант прямо в порту. Ведь одно метко выпущенное пушечное ядро может утопить шлюпку с морскими пехотинцами. Поэтому десант неприятель, скорее всего, высадит немного в стороне – где именно, мы постараемся узнать. Но место это не будет защищено нашими батареями. А вот малые корабли англичан с небольшой осадкой, которые, собственно, и доставят десант к месту высадки, смогут поддержать его огнем своих орудий.

Так вот, наша задача – перестрелять десантников, чтобы ни один из них не вернулся на свои корабли. Помните, князь, как поступил при Кинбурне в 1787 году великий Суворов?

Я кивнул, вспомнив блестящую победу Александра Васильевича над турками. Дело тогда было жаркое – турки высадили отборное войско на Кинбурнской косе, собираясь после захвата небольшой русской крепости двинуться на Херсон, чтобы уничтожить там наши верфи со строящимися на них кораблями. Вражеский десант поддерживали турецкие корабли, своим огнем наносившие нашим войскам немалые потери.

Суворов, тогда уже генерал-аншеф, позволил османам высадиться и продвинуться почти до самых стен крепости. Тем самым он добился того, что пушечный огонь с турецких кораблей ослаб. Напротив, наши пушки начали картечным огнем наносить туркам большие потери.

Потом последовала яростная рукопашная схватка. Хотя несколько наших атак поначалу и оказалось безуспешными, но в конечном итоге турки были опрокинуты, а десант прижат к лиману и почти полностью уничтожен.

– Но, господин майор, – сказал я, – вы рассчитываете уничтожить вражеский десант не штыковой атакой, а огнем из ружей. Я вас правильно понял?

– Не совсем, князь. Наших стрелков будут поддерживать картечным огнем несколько батарей конной артиллерии.

– Вы имеете в виду лейб-гвардии Артиллерийский батальон, сформированный четыре года назад из бомбардирской роты Собственных Его Величества Гатчинских войск? – спросил я. – В его составе, действительно, есть конная артиллерийская рота. Мне приходилось видеть ее на маневрах – бомбардиры, обученные графом Аракчеевым, стреляют весьма споро и цельно.

– Да, князь, именно о ней и идет речь. Эта рота, возможно, усиленная дополнительными легкими орудиями, будет нашим мобильным резервом. Командует ею ваш старый знакомый по Очакову полковник Василий Костенецкий. Артиллерист он отменный, да и в случае рукопашной схватки полковник с его геркулесовой силой может немало дел натворить. Банником он машет, словно тот для него легче дамского веера…

Присутствующие рассмеялись, а я с удивлением посмотрел на них – откуда они знают о Костенецком? Действительно, Василий Григорьевич был силен, как медведь. Он один шутя поднимал пушку, легко ломал подковы, рывком за хвост валил наземь коня.

– А что будут делать мои егеря? – поинтересовался я. – Если надо, они могут ударить в штыки. Правда, я учил их не этому…

– Ваши егеря, Петр Иванович, должны метко стрелять и поражать врага так, чтобы им не пришлось идти в штыковую атаку. Надо только научить их правильно выбирать позицию и время от времени ее менять, чтобы противник не подавил егерей огнем – ведь британские солдаты тоже неплохо стреляют.

А теперь, князь, когда основные вопросы мы с вами вроде бы решили, нам следует отправиться в Михайловский замок, чтобы предстать перед государем и доложить ему наши соображения. Я свяжусь с его флигель-адъютантом, – тут подполковник Михайлов посмотрел на лежавшую перед ним чудо-коробочку, разговаривавшую человеческим голосом, – и если государь будет свободен, то он непременно нас примет…

* * *

9 (21) марта 1801 года. Санкт-Петербург.

Герцог Евгений Вюртембергский

– Хвалю твое упрямство и тягу к совершенству, молодой человек, но для того, чтобы стать похожим на этих славных воинов, тебе придется много заниматься, причем долго и упорно, – улыбнулся герр Патрикеев. – И в первую очередь тебе необходимы хорошее знание русского языка и общая подготовка. Ну, у вас ее называют гимнастикой. Затем тебе потребуются самые разнообразные умения, которые необходимы настоящему солдату.

– То есть «нет»? – уныло спросил я. – Конечно, мне было понятно, что я еще слишком молод и слаб, чтобы сравняться силой и умом со взрослыми. Но ведь и они когда-то были такими, как я, и точно так же мечтали быть похожими на своих учителей.

– Я этого не говорил, – улыбка моего собеседника стала еще шире. – Если ты дашь согласие во всем слушаться своих наставников, то я попробую уговорить его императорское величество. Вот только спрос с тебя будет как со взрослого, и скидок на твой возраст можешь не ждать.

– Я согласен! – радостно выпалил я. – Благодарю вас, что вы готовы дать мне шанс! Обещаю, что я вас не посрамлю!

– Знаю, что не посрамишь, – неожиданно для меня по-отечески произнес седобородый.

Я был на седьмом небе от счастья – мой новый знакомый поверил в меня. В то же время, несмотря на свою напускную браваду, я не был до конца уверен в своих силах.

– Я поговорю с императором, – подытожил нашу беседу герр Патрикеев, – и попробую организовать твое обучение…

А все началось с того, что государь сообщил мне, что среди гвардейских офицеров раскрыт заговор, направленный лично против него. Правда, благодаря советам и помощи людей из будущего, с которыми я впервые встретился на набережной Невы у Арсенала, заговорщики были арестованы, и опасность, угрожавшая не только государю, но всей его семье, миновала.

Узнал я и про готовящееся нападение британского флота на Ревель, а также про то, что таинственные незнакомцы вместе с русскими генералами начали подготовку к отражению неприятельской атаки.

Я знал, что ни император Павел, ни тем более моя тетя ни за что не согласятся на мое участие в этом деле. А мне так хотелось повоевать, и, возможно, даже пролив свою кровь за страну, которая недавно стала моим домом и которую я успел полюбить всем сердцем. И я обратился к господину Патрикееву, который с недавних пор считался советником императора.

Тем же вечером, зайдя в мою комнату, император внимательно посмотрел на меня и спросил:

– Евгений, сегодня господин Патрикеев передал мне твою просьбу. Как я понял, ты желаешь, чтобы его люди обучили тебя некоторым вещам, которые в нашем мире умеют только они. Я правильно понял его слова?

– Да, дядя, именно это я попросил у него. – С нетерпением и робостью я ждал решения императора.

– Хорошо. Пусть будет все так, как ты хочешь. Господин Патрикеев сказал мне, что он видит в тебе будущего полководца. Говорят, у тебя есть задатки опытного военачальника. Обучение у людей, которые уже успели так много сделать для меня и моей державы, пойдет тебе на пользу. Единственно, Ойген, я немного расстроен и огорчен тем, что ты обратился напрямую к нему, вместо того, чтобы сперва посоветоваться со мной.

– Прошу простить меня, дядя! Просто я очень боялся, что вы ответите на мою просьбу отказом…

– Хорошо, я прощаю тебя и даже не сержусь. Я вижу, что ты не просишь для себя почестей, чинов либо богатств, а хочешь послужить отечеству. И это весьма похвально. Ладно, ступай к господину Патрикееву. Он сейчас в Манеже и ждет тебя…

В Манеже я заметил герра Патрикеева, говорившего о чем-то с пожилым мужчиной и с прекрасной девушкой, на которую я обратил внимание еще тогда, когда впервые встретил этих людей у Арсенала. Герр Патрикеев, увидев меня, приветственно помахал мне рукой. Когда же я подошел к нему, он представил мне своих собеседников. Пожилой мужчина оказался Дмитрием Сапожниковым, а девушка – Дарьей Ивановой. Герр Сапожников обратился ко мне на весьма неплохом немецком:

– Гутен абенд, герр герцог. Я буду вашим инструктором…

– По гимнастике? – обрадовался я.

– Если надо, то и по гимнастике. Но пока я займусь с вами русским языком. А насколько вы сильны и проворны, проверит Даша, – и он указал на прекрасную амазонку.

– Но она ведь фройляйн, – уныло сказал я. Мне вдруг стало обидно – я хотел научиться метко стрелять, фехтовать и вести рукопашную схватку, а мне предлагают доказывать свое умение какой-то там девчонке!

А моя будущая воспитательница неожиданно звонко рассмеялась.

– Фройляйн, говоришь? А давай-ка для начала пробежимся наперегонки вокруг Манежа. Один кружок. И тогда посмотрим, кто из нас проворнее…

Она мчалась как олень, которого преследуют охотничьи собаки. Я в своих ботфортах и панталонах в обтяжку еле-еле пробежал полкруга, когда она, порхая, как ласточка, уже закончила свой бег. Я боялся, что она теперь будет издеваться надо мной, но Дарья лишь сказала:

– Ничего страшного, ведь я была чемпионом школы по бегу на короткие дистанции среди девочек. Ну а теперь давай посмотрим, как ты умеешь драться.

Я оглянулся по сторонам, разыскивая того, кто должен был стать моим соперником. Не с герром же Сапожниковым мне драться. Но тот, улыбнувшись, что-то сказал по-русски моей наставнице. Мне показалось, что он произнес: «А ну, покажи – чему я тебя учил…»

– Фройляйн, скажите, с кем я должен помериться силами? – поинтересовался я.

– Со мной, герр Ойген, со мной, – улыбнулась амазонка.

Она неожиданно подняла согнутые руки к груди и широко расставила ноги.

– Но я не могу поднять руку на даму, – мне стало вдруг не по себе. Как можно было с кулаками набрасываться на такое прекрасное создание?

– Ты попробуй… А может быть, ты вообще не умеешь драться? – улыбнулась Дарья. – Ну, чего ждешь?

Я размахнулся, решив не бить красавицу в полную силу, а лишь обозначить удар. Но неожиданно мой кулак провалился в пустоту, а эта негодница, нырнув под мою руку, довольно чувствительно ткнула меня в бок своим меленьким, но твердым кулачком. Мне стало вдруг обидно, и я решил на этот раз нанести ей удар в полную силу.

И тут наступила минута моего позора. Даша, ловко перехватив мою руку, неожиданно пребольно вывернула ее, одновременно ударив меня своей ножкой по моей голени. Я ничего не понял, но почувствовал, что теряю равновесие. Потом усыпанный опилками пол Манежа стремительно понесся мне навстречу.

– Ну что, продолжим? – спросила амазонка, протягивая руку, чтобы помочь мне подняться.

– Я готов. – Мне было стыдно, что какая-то девчонка победила меня, но в то же время я дал себе обещание – научиться драться так же, как она, и даже намного лучше.

– Ладно, для начала хватит, – произнес герр Сапожников, подходя ко мне. – Я обещаю, Ойген, что ты через полгода ни в чем не уступишь Даше. Если, конечно, не будешь лениться и будешь ежедневно тренироваться.

– Господа, – сказал я, отряхивая со своего мундира прилипшие к нему опилки, – торжественно обещаю вам, что буду самым послушным и самым старательным вашим учеником. Я вижу, что у вас есть чему поучиться…

– Ну вот и отлично, – герр Сапожников одобрительно похлопал меня по плечу. – Я сделаю из тебя настоящего бойца. Завтра в девять часов утра ты снова встретишься здесь с Дашей. А пока мы займемся с тобой русским языком…

И я ушел с ним в небольшой кабинет, где мы начали изучать язык моей новой родины. Я сосредотачивался как мог, запоминая сложные для моего уха словосочетания. Но перед глазами у меня все время стояла Даша – амазонка из будущего. И я понял, что именно она – идеал женщины, которую я хотел бы полюбить, а не все те томные дамы и девушки, окружавшие меня с раннего детства. И я пообещал себе, что сделаю все, чтобы достойно выглядеть в глазах моей прелестной наставницы.

– Герр герцог, не отвлекайтесь! – одернул меня мой наставник. – Скажите-ка мне лучше, как будет по-русски «айн вених»?

– Виноват, герр учитель! – сказал я. – По-русски это будет «чуть-чуть». А за то, что отвлекся от занятий – прошу меня простить. Больше такое не повторится!