bannerbannerbanner
Странник

Александр Вельтман
Странник

Полная версия

Continova, s. f. – continuation[349]

(Nuovo Dizionario portatlle).

Так! все прошедшее отсветилось в памяти моей!

Вот, близ мыса Сигейского, на могиле славной Трои, светятся степы Александрии. И опи исчезли! – Вот на могиле Александрии, орошаемой Скамандром, чернеют хижины Бунар-баши. И они исчезнут! Инш-Алла! (будь воля божия!).

Как Солиман, сын Оркана[350], перед походом в Херсонис Фракийский взошел на груду камней, бренных останков Трои, подивился на них и отправился далее, покорять Галлиполи[351], так и я, насмотревшись на развалины истинного просвещения, отправляюсь с моим караваном в дальнейший путь по земному шару.

CCXXXI

Маре Калабалык![352]

(Молдаван.)

Счастлив тот, кого судьба отклонила от бурь морских, сердечных, житейских и от всех родов бурь, сопровождаемых громом, молниею, вихрями, словами, угрозами и ударами.

Пробираясь между попутными и противными ветрами во время поднимавшихся со всех сторон туч, я причалил к берегу, оглянулся на море. Какая картина! Представьте себе море синее, белое, красное или черное, все равно. Вот туча помрачает горизонт и предвещает близкую бурю. Вот раздаются уже громовые удары, молнии рассекают воздух. Вдали корабль – жертва бездны! Ветры сорвали с него паруса, снасти лопнули, молния ударила в мачту, мачта разлетелась вдребезги, огонь коснулся до порохового запаса, корабль взорван. Смотрите на огненную тучу! Вот рог изобилия, из которого сыплются в море люди, бочки, камни, бревны, золото, пушки, ядры и все, все, кроме нескольких сот пуд губительного состава, изобретенного Шварцем[353]. Он повис на воздухе. Где ж прежняя тяжесть его?

Страшно быть взорванным! Я это испытал:

 
Холодность сносна лишь при муже;
Но вдруг она, день ото для,
Со мной все хуже, хуже, хуже…
Как это взорвало меня!
Как это взорвало меня!
 
CCXXXII

Море, о море, о пространное море!

(Фигура усугубления. § 56 Кратной риторики)

Когда буря утихла, тучи пронеслись за пределы южного горизонта, а море поглотило все, что было тяжелее вод его, я пустился далее. Корабль, управляемый своенравным кормчим, летел, как мысль; огненная борозда струилась вслед за ним. День уже скрылся, но поверхность вод искрилась и казалась обширным полем света; а волны оделись блестящею пеной. Подобно Форстеру[354] и многим другим естествоиспытателям, я хотел проникнуть в таинственность этого света; думал, думал и, наконец, решил, что не светящиеся рыбы, не черви, не мокрицы, не полипы и не икра причиною оного, а трение вод, рождающее пену, блестящую и осыпанную жемчугами мать Афродиты[355].

ССХХХIII

Wus hat Er gesakt?[356]

(Ein Jude)

Быстро летел корабль мой; так быстро, что на вершине мачты показалась Елена. Нужно ли напомнить догадливому главу СLI и то, что я, как торопливый путешественник, с таким же внимавшем взглянул на рассеянные острова по Архипелагу[357], как торопливый читатель на главы, рассеянные по моему Страннику. Их разделяет друг от друга пучина вод; сообщение между ними трудно, я согласен; но виновен ли я, что мое воображение произвело умственный Архипелаг? Не от понятия ли читателя зависит: в Фазосе отыскать золотые и алмазные мины; в Лемносе взглянуть на вулканы; в древней Евбее вкусить роскошных плодов и меду; в Саламине вспомнить морскую битву[358], бывшую за 480 лет до Р. X.; в Эгине поучиться у мирмидонян муравьиному трудолюбию; в Идре, или в Нио – морскому искусству; в Андросе принести жертву Бахусу[359]; в Китносе взять целебную ванну; в Делосе взойти на развалины храма Аполлонова и пожалеть, что нельзя уже вопросить оракула о судьбе своей; в гористом Микони оплешиветь; на роскошных лугах Станфалии нарвать цветов и свить венок для любимого существа… Все это зависело от читателя. На всех этих островах, и особенно на Имбро и Мило, есть много дичи… но – о господа охотники! берите ружья, снаряжайтесь! я вас заведу в такие места, где у бекасов носы длиннее, чем у всякого обманувшегося или обманувшего политика, хитреца и волокиты.

CCXXXIV

Я заметил, что одно только воспоминание пишет хорошо, красноречиво и плавно. Ему и перо в руки! Точно, ему и перо в руки! И это перо будет подобно мечу Скандер-бега[360]. Какой Магомет в состоянии владеть оным?

 
И сверх того:
Поэтом тот себя не числи,
Кому полет на небо труд
И у кого с пера текут
Одни чернилы, а не мысли!
 
CCXXXV

Гай-гай! Ион! Ибн-же-ибн!

 
(Малор. воскл.)

Между тем как слово Счастие водит за нос своих поклонников, точно так же, как и Щастие, а они хотят сорвать с радуги золото и драгоценные камни, – я с горестию смотрю на обманчивый блеск Изиды[361], вижу, как он обращается в крупные капли дождя и мочит искателей, и – продолжаю писать о том,

 
Что стало злой забавой света,
Что всякий знает наизусть,
Что так приятно для Поэта
И что в него внушает грусть.
 

Часто душа ищет для себя пищи в разнообразии предметов. Следуя ее влечению, я отправляюсь к источнику философии, известному у одних под именем добра, а у других под именем зла; сажусь подле него на камень о смотрю на алхимическое производство обращения всего в золото. Честь, совесть, истина, дружба, любовь, все обращается в благородный, звонкий металл – и счет короток!

CCXXXVI

2 жды 2=4


«Это старо!» – скажешь ты? Но кто бы ты ни был, смертный или божество, как говорит странствующий Телемак, дай мне руку, умолкни на несколько мгновений, склони очи к земле и обрати ко мне слух твой!

 
Не верю я торговой чести,
Пословица ужасно лжет:
Какой дурак товар и вести
За что купил, за то и продает?
 
CCXXXVII

Завтра! завтра!

День XXXII

CCXXXVIII

Good dawning![362]


В двадцатый день странствования своего я размышлял о Вселенной.

Что такое Вселенная?

Нет ничего труднее умного и здравого ответа; и потому с той поры, в которую человек начинает обращаться с вопросами к самому себе, душа становится грустною, небо жизни начинает покрываться тучами, рассудок, как придворный, должен хитрить пред царствующим сердцем и часто льстит любимцам-страстям, чтоб достигнуть цели своей.

Если бы вздумалось мне спросить у какого бы то ни было существа, одаренного светом разума, что такое Вселенная? посмотрел бы он па меня, как на неука, с видом удивления и, не отвечая, отворотился бы от меня, как ученик верхних классов, которого самолюбие затронули обидным вопросом: что такое грамматика? К кому же после подобного события во Вселенной обратиться мне с вопросом, как не к самому себе?

Представьте же теперь, любезные народы, что Вселенная есть не что иное, как то прелестное, совершенное существо, та дочь вечности, с которой воображение срисовало все виды и образы мечты и которая носится в пространстве, одинокая, то грустная, то радостная, то грозная, то величественная, смотря по расположению духа того, кто об ней думает.

Сбросит ли с себя когда-нибудь эта красавица все блестящие, украшающие ее разноцветные солнцы и вечно-голубую, прозрачную одежду свою?

Разве тогда только, когда предсказанный дракон пролетит в пространстве, вихрями крыльев своих смахнет с неба луну и звезды, опрокинет сосуд света и, сдавив в когтях Землю, вознесется, как орел, и с высоты опустит ее… но куда же она полетит?

CCXXXIX

Во время вышеозначенного полета Земли по неопределенному направлению сохранила ли бы она силу центровлекомости? Если пет, то, милые друзья, я не имею силы продолжать эту главу.

CCXL

Lе Génie (seul)

(on entend une douce symphonie) Mais quels doux accens succendent au cris de la douleur?…[363]

Divert, de St. Foix

Отклонив внимание от напуганного воображения, я беру посох свой, выхожу из комнаты, схожу с крыльца, прохожу калитку и – иду глухим переулком. Темно, тихо, все спит; редко где покажется сквозь ставень луч света пли отзовется из-под ворот сторожевой пес. Мысли толпятся в голове моей. Сам себе задаю я вопросы; сам разрешаю их. Да! – говорю я мысленно:

 
– Да, точно! жить на свете трудно!
Но что ж такое значит жить?
– Любить умно и безрассудно,
Уметь и не уметь любить.
 

Но кто ж не умеет любить? что за труд любить? – вскричал я и – остановился, чтоб удобнее обдумать, правду ли я сказал.

– Ложь! – отвечали в один голос все мудрецы и великие мужи, описанные Плутархом. Я покраснел и со страха бегом удалился от самого себя.

Торопливость всегда бросит что-нибудь под ноги; однако же я в совершенной целости дошел до ворот того дома, в котором сердце гадает о своей участи. Ни сфинкс, ни лев, ни дракон не сторожили подле них; и потому беспрепятственно сделал я несколько уже шагов по двору, как вдруг сердце мое забилось. 11 как не биться ему тогда, как я был уже там близко от того крыльца, по которому легче всходить, нежели сходить; так близко от тех стен, в которые я желал бы превратить мои объятия!

Поставив правую ногу на первую ступень крыльца, я остановился, осмотрелся кругом: не заметил ли меня кто-нибудь? – Нет… слава богу!.. тут… я выкрал сам себя и скорыми шагами пустился домой.

Подобная нерешительность есть болезнь, основанная на предчувствии, поздняя обдуманность сердца, неуместный вопрос: быть или не быть? характеристическая черта любви, каприз рассудка, нервическое расслабление, онемение чувств, раздор души с телом, животная лень и пр. и пр. и пр.

CCXLI

Воротись домой, я спросил себя: зачем воротился я? Так как люди сами себе, по обыкновению, отвечают довольно медленно и нерешительно, то и я, последуя введенному обычаю, долго молчал, как будто в ожидании, чтоб кто-нибудь ответил за меня. Этого не случилось, и, следовательно, вопрос остался нерешенным, а я, наскучив сидеть дома, вышел за город, чтобы подышать свежим, чистым воздухом.

CCXLII

Mais il est vrai que l'air pur n'est pas fait pour l'homme, comme on le dеmontre en chеnaie.[364]

Rivarol

– Терпение! А что такое терпение? – говорили 5171003405 человек, входя в мою комнату.

– О, если до меня дошла очередь отвечать на этот вопрос, – сказал я, возвысив голову и голос, – то готов уверять вас на каждом шагу и в каждую минуту моей жизни, что терпение есть истинный талант гения, истинный щит против настоящих и воображаемых несчастий, лекарство от всех болезней, постоянное занятие души, истинный труд, философский камень, квадратура круга, греческий огонь, лучший признак существования…

 
Готов покорно перенесть
Всю тяжесть зол от Провиденья
И от людей: во мне терпенья
Довольно есть, но есть и честь!
 

Это значит, что для человеческого терпения необходима великая душа, а не длинные уши, крепкий хребет и твердая шкура.

CCXLIII

Il n'y avait rien de si facile que de dйcouvrir l'Amеrique, puisqu'il ne s'agissait que d'aller pour la rencontrer.[365]

(Les envieux)

Не зная, с которой стороны подойти мне опять к тому месту, где остановилась главная мысль моя и военные действия, я задумался, как Аристотель, о достоинстве сочинений и книг.

«Хорошая книга есть та, – говорит он, – в которой сочинитель говорит то, что должно, не говорит того, чего не должно, и говорит так, как должно)).

«Добродетель придерживается во всем середины», – замечает тот же самый Аристотель[366].

И потому я совершенно прав, если пишу не совсем то, что должно, не совсем то, что не должно, и не совсем так, как должно.

Например, каким образом пропустил бы я следующую главу и не очистил воздух от шлаков злого языка?

CCXLIV

(Pudet dicere).[367]

Florus

 
Уж с год вдовой она была
И скромно с маминькой жила…
Зимою время скучно, длинно;
В кругу приветливой семьи
Часы свободные мои
Неслись так быстро и невинно.
Но что же! Злой язык сказал:
Он там дневал и ночевал!
Я там дневал?… Я ночевал?…
 

День XXXIII

Ein armer Teufel sang und trаllerte vom Morgen

Bis in die Nacht entfernt von Gram und Sorgen.[368]

Deutsche Geschichte

CСXLV

Много раз слышал я, долго и сам думал, что и поэт создан для разнообразия в мире, что и он, подобно всем художникам и ремесленникам, существует для промысла, но… что же скажу я против этого холодному веку? Вопросим Оракула…

 
 
Но до Оракула далеко,
Далеко, милые друзья!
Дойти сегодня до Востока,
Мне кажется, не в силах я.
Но нет! Для вас, мои богини,
Как мысль крылатая паря,
Чрез Аравийские пустыни,
Чрез горы, степи и моря
До мест, где теплится заря,
Достигну я!.. достигну, дети!
Шалуньи!.. Вот уж пролетел
Тьму расстояний и столетий
И, слава богу, жив и цел.
А вы?… устали?… о малютки!..
Как жаль мне вас!.. как не пенять!
Ну для чего, зачем вам брать
С собой в дорогу предрассудки!..
 

Тяжелая ноша, избави бог, какая тяжелая ноша! сказал бы и Александр Васильевич[369] – русская душа, великая душа, чистая, огненная душа!

Но вот храм Аммона, вот Оракул. Слушайте ответ его:

 
Погибни в том остаток чувства,
Будь в жизни все ему на зло,
Кто дар считает за искусство,
А труд души – за ремесло!
Я жизни сей не раб презренный,
Я проводник того огня,
Который движет всей Вселенной
И с неба льется на меня!
 
CCXLVI

Уже не то небо надо мною, которое, подобно голубому балдахину, осеняет высокие горы, глубокое море, зеленые степи, роскошные сады. Уже не то время во всей Вселенной, по которому катилась цветущая молодость моя и всего современного мне поколения. Тяготеющих слоев воздуха более уже надо мною, чувства мои стали внимательнее к жизни; но огонь в них прежний: душа – незримая весталка – сохранила его! – Блажен, кто не прожил радостей!

 
Кто знает цену сам себе,
Кому другие знают цену,
Тот не ищи своей судьбе
Другого счастия в замену!
 
CCXLVII

Полечу зегзицею по Дунаеви!

(Сл. о плъку Игореве)

Милые мои! с удовольствием сердца, с ясною душою и чистой совестью становитесь на плашкот[370].

Если б вместо пера явилась в руке моей кисть, а предо мною вместо чернил – палитра, вместо бумаги – полотно; и если бы поэзия – умственная живопись – преобразилась в живопись обыкновенную, – вы, верно, были бы довольнее мною и, указав пальцем на картину, сказали бы: «Вот Дунай! Вот на Дунае остров, вот плашкот, на котором мы плывем, вот турецкая крепость Гирсов! Смотрите, как каменные стены срослись со скалою! Вот плывет по Дунаю корабль! А там, там, какая цветущая даль! Как постепенно скрывается река в зелени, исчезает в тени высоких скал правого берега!».

Вот что сказали бы вы. Для вас нарисовал бы я и себя. «Вот он!» – произнес бы кто-нибудь. Чего же более?

CCXLVIII

Читатели, пробегая взорами главу CCI, могли думать, что она кончена ибо под статьею не было подписано: Продолжение в CCXLVIII главе. Это простительно: по дальному расстоянию этих глав друг от друга я не мог видеть из CCI, что находится в CCXLVIII.

 
Кто слово Ветхого завета
Над мрачной бездной произнес
И искрой собственного света
Безбрежный озарил Хаос?
Не ты ли, Солнце? – Что ж сгорело?
На запад светлый взор поник?
Где храм величественный Бела?
Где твой хранимый Вестой[371] лик?
О, не гордись своею силой!
Все славит ясный твой восход,
Доколь и над твоей могилой
Другое Солнце не взойдет![372]
 
CCXLIX

Странная вещь! Какую точку пи избери в этой чудной Вселенной, смотри с оной двумя человеческими глазами, отвсюду видно одно и то же! Везде небо, усеянное неутихающими искрами, везде определенности и законы, во всем жизнь и равновесие, повсюду бог! – Океан существования, света, мудрости, блаженства!

О, если б рука моя была так длинна, как луч моего зрения, то… я не знал бы, что мне с нею делать!.. и особенно в это мгновение, когда сердце предлагает ее новой Армиде[373], чтоб помочь ей взойти по узкой тропинке, вьющейся между частым виноградником, на высокий холм в Карпатских горах, с которого видна вдали пустынная равнина и Матчинские скалы, а вблизи струйка славного Рымника[374].

– Ужели это тот Рымник, в котором погибла вся турецкая армия и в котором утонул сын Суворова? – это ручей!

 
– Точно, без прибавления.
Хоть за горами и ручей
Не хуже моря часто топит,
Но здесь, читатели, ей-ей!
Совсем преданье не эзопит.
Да, Рымник не велик поток,
Но редко кто бы в нем поплавал;
Весной он быстр, широк, глубок,
Весной утонет в нем и дьявол.
 

– Это удивительно! – однако ж мы отстали от прочих, где они?

– Кажется, вправо.

– Кажется, влево.

– Не заметил.

– Побежим искать их! ловите меня! – Она пустилась с горы, как серна; я вслед за ней. Луга, сады, виноградники мелькнули около нас. Быстро летела она, я за нею. До цели было уже недалеко, я отчаялся догнать ее, но…

 
Благодаря сетям таланта
Она ко мне попала в плен.
И стал я новый Гиппомен,
Она – вторая Аталанта[375]
 
CCL

Досадно мне, очень досадно правило, что человек, по воле или поневоле, а должен оставлять места, людей, привычки, желание и пр. и пр. для новых мест, людей, привычек и желаний и т. д.! – Скажу ли я сам себе или другие мне скажут: «ты не на своем месте!», и я должен идти далее. Замечу ли я сам себе или другие мне заметят: «ты здесь не любим», и я должен идти далее. Привыкну ли я к кому-нибудь или ко мне кто-нибудь привыкнет, – и я должен идти далее, чтоб привычка не обратилась в пагубную страсть. Желаю ли я себе счастия или другие желают мне счастия, – и я должен не идти, а бежать далее, ибо счастие есть быстрая Аталанта. Таким образом, и время идет и мы идем. Но я устал идти пешком; сажусь в фургон и еду. Берка, жидок, подгоняет кляч; медленно передвигают они восемь ног своих, скука одолевает меня, я засыпаю.

День XXXIV

CCLI

Сладко спалось мне. Сладко было пробуждение мое. Тишина окружала меня. Как потерявший память, я не знал, где я. Хотел рассмотреть, приподнимал ресницы, но они опадали снова на глаза, и предметы скрывались от взоров. Сон преодолел усилие. Снова погрузился я в волны забвения. Мне казалось, что я на Олимпе, на пиру у Юпитера. Жажда томит меня, я умоляю Гебу[376]:

 
Лей нектар мне, Ювента-Геба!
Дай нить!.. горят мои уста!..
Как свет, как мысль о благах неба,
Струя прозрачна и чиста!..
Как сладок… взгляд твой! Что ж он томен?
Не буря ли волнует грудь?…
Постой, постой!.. я буду скромен…
Я буду пить!.. но дай вздохнуть!
 
CCLII

Глубоко вздохнул я и проснулся. Смотрю. Где я? – Лежу в фургоне лошади распряженные спокойно едят сено. Вправо лес; влево… шум уединенная корчма… Где же мой Берна? мошенник!

 
Иду в корчму – в корчме все пьяно!
II Берна пьян! Ну как тут быть?!
Он Мардохея от Амана[377]
Не мог, бездельник, отличить!
Подобный растах[378] не был в плане!
Вот я к жиду: Впряжешь ли кляч? –
Что ж жид в ответ? – «Ни, шабас, пане!» –
О, счастлив тот, кто не горяч!
Но если б и его заставить
В корчме с жидами шабаш[379] править???
Я посмотрел бы!!!
 

День XXXV

В. в.[380], при вверенном мне посте все обстоит благополучно, нового ничего нет.

(Прав. гар. службы)

CCLIII

Я полагаю, что всякий помнит, на чем остановился поход мой во II части, всякий знает причину остановки; и потому, после короткого или долгого времени, я возвращаюсь в стан мой при Козлуджи.

Тихо, не рассекая воздуха, приблизился я к палатке своей. Какой беспорядок во всем лагере! Мои телохранители, мои амазонки, в утренних полуодеждах разбрелись по садам, забыли обязанности и рвение к службе!

Что, если бы во время моего отсутствия из стана толпа гурок явилась в стан? – Достало ли бы во мне души и тела, чтоб отвечать за испуг, слезы, отчаяние, обмороки и за все возможные женские припадки, коим могли бы подвергнуться мои долгополые рыцари? – О!!! – заревел я, как нумидийский лев, и, сломив с головы стоявшего после меня огромного вола рог, затрубил в него тревогу и сбор.

«Женщины! – вскричал я к собравшемуся войску моему и после долгого молчания продолжал: – Ступайте! нет другого слова ни на каком языке, которое могло бы лучше выразить упрек мой.»

«Странно! – сказали несколько удалявшихся с сборного места девушек, – отчего он нам ничего не сказал!»

CCLIV

Приведя в должный порядок благочиние лагеря и разослав по всем частям войска диспозиции на будущий день, я подошел к шатру Царь-Девицы. Близ самого входа…

 
Я кашлянул и нос утер.
Потом лицо и руки вытер
И мыслил: если б в сей шатер
Дождем упал я, как Юпитер[381],
То…
 

Тут остановился я, вынул карманное зеркальцо и не мог удержаться от смеха.

 
Я так похож был на Лицо,
Шпигованное виноградом,
Когда, поднявшись на крыльцо,
Оно все занято докладом,
Когда на нем так видны: пот,
Табак, угри и тьма забот,
 

так похож был на него, что устрашился самого себя; но, несмотря на это, я двинулся всем своим корпусом вперед, – все забыто!

CCLV

Я не заметил, что сделалось с солнцем: по обыкновению село оно или не садясь, исчезло с неба. Скучная луна ныряла в облаках, как камбала, и, подобно холодному существу, равнодушно смотрела на всё и всех. Не удивительно: давно присмотрелась она на плутни, давно прислушалась к вздохам… пора наскучить!

Между тем, как луна плыла, а звезды строились на небе по данной им в день мироздания диспозиции, – небесного порядка ничто не нарушало, а земной… но на земле другое дело: сегодня не то, что вчера, вчера не то что третьего дня, и т. д. по бесконечности Невтонова бинома[382].

349Continova, сущ. ж. р. – продолжение. (Новый карманный словарь). (итал. – франц.).
350Оркан Гази (1280–1360) – турецкий султан, вел войну с Византией.
351Галлиполи – принятое в литературе название города Гелиболу в Турции.
352Ну и Неразбериха! (молд.).
353Речь идет о порохе, изобретение которого приписывалось средневековому монаху Шварцу.
354Форстер Томас Игнатий Мария (1789–1860) – английский натуралист и астроном, автор ряда кпиг по естественным наукам.
355Океанида (нимфа) Диона. Вариант, используемый Вельтма-ном: Афродита возникла из морской пены.
356Что он сказал? (Еврей) (идиш).
357Греческий архипелаг, совокупность островов Эгейского моря. Далее в романе перечисляются наиболее известные острова.
358Битва при Саламине, состоявшаяся в 480 г. до н. э. между греческим и персидским флотом. Персы потерпели тяжелое поражение.
359Бахус (Вакх, Дионис) – бог плодородия, покровитель виноградарства в древнегреческой и римской мифологии.
360Кастриот Георг (около 1405–1468) – руководитель борьбь албанцев против турецкого ига. Был талантливым военачальником, за одержан ные победы получил в честь Александра Македонского имя Искандер-бей (искаж Скапдербег). О его жизни и подвигах сложены песни и сказания.
361Изида (Исида) – богиня древнеегипетской мифологии, супруга и сестра Осириса мать Гора, олицетворение материнства и супружеской верности.
362Доброе утро! (букв.: рассвет) (англ.)
363Гений (один) (слышна нежная симфония) Но какие нежные оттенки сопровождают горестные вопли?… Диверт.(исмент) Сен Фуа 20 (франц.). Сен Фуа Жермен Франсуа Пуллен де (1698–1776) – французский писатель, автор «Писем турчанки в Париж», «Истории Ордена св. духа» и «Исторических очерков Парижа».
364Не это верно, что чистый воздух не создан для человека, как это доказывается химией. Риваролъ (франц.). Риваролъ Антуан (1753–1801) – французский писатель. Автор ядовитой сатиры на писателей своего времени «Малый альманах наших великих людей». Напечатал также ряд памфлетов и других публицистических произведений.
365Нет ничего легче, чем открыть Америку, надо только пойти чтобы ее встретить (Завистники) (франц.).
366Вельтман перефразирует высказывания древнегреческого мыслителя.
367Флор Публий Анний (копец I – начало II в.) – римский писатель, автор сочи пения «Две книги войн римлян», представляющего собой извлечения из римских писателей.
368С утра и до ночи, не ведая забот,Не зная грусти, пел и пел бедняга черт.Немецкая история (немец.)
369Имеется в виду А. В. Суворов.
370Плашкот (плашкоут) – небольшое самоходное судно с плоским дном, применяемое для погрузочных работ. Плашкоуты также используют для устройства на плавных мостов па реках.
371Веста (Геста) – божество домашнего очага и огня древнегреческой и римской мифологии. В храме Весты горел вечный огонь.
372Это стихотворение является сокращенным вариантом оставшегося в рукописи произведения Вельтмана, помеченного датой «12 декабря» (ОР ГБЛ, ф. 47, р. І, к. 28, ед. xp. 3, лл.3, 4): К СолнцуСветильник мира благодатный,Источник вечного огняВраг ночи, ясный спутник дня!Катись, о Солнце, в путь возвратный!Мы ждем, когда твоя заря,Как дева, от стыда сгоря,Обворожительна, румяна,Из-за кристаллов океанаОсыплет светом весь ВостокИ вдохновенье силы новойПрольет на Север наш суровый,Как оживляющий поток!Ты отдалялось… и мертвелоЗемли бесчувственное тело,Ты отдалялось… тяжко грудьВпивала дух лишенный жизни!Катись, катись в возвратный путь,Скорей живой водою брызни,Скорее силы обновиНадежд, желаний и любви!Как узник, сбросив цепи плена,Издаст природа сладкий вздохО Солнце древнее Эйрепа,Ты бывший заблужденья бог,Ты Зороастра староверцаПрельстило! Как младенец онМечтал, что в Солнце светлый тронТого, кто зрит изгибы сердца,И чтил он в образе огняИсточник всех начал и дня!Он заблуждался; блеск светилаВлиянье, видимая силаНад веществом и существомЕму казались божеством! –Он заблуждался… обольщенный;К тебе его мольбы текли;Пусть ты и свет и дух Земли,Но Солнце ль свет и дух Вселенной,Который жизнью напоилДвиженье вещества и сил?Кто слово Ветхого заветаНад бездной мрачной произнесИ искрой собственного светаБезбрежный озарил Хаос?Ты ль Солнце? нет?., но ты сгорело,На Запад светлый взор поник,Где храм величественный Бела?Где твой хранимый Вестой лик?Гордись, о Солнце, дивной силой,Свети, мир славит твой восходДоколь и над твоей могилойДругое Солнце не взойдет.
373Армида – героиня поэмы Торквато Тассо «Освобожденный Иерусалим». Завораживала крестоносцев своей красотой, увлекла Ринальдо на далекий остров в свои волшебные сады.
374Рымник – река, правый приток р. Серета. Во время русско-турецкой войны 1787–1791 гг. па берегах Рымника 11(22) сентября 1789 г. произошло сражение русских войск под командованием А. В. Суворова и союзного австрийского корпуса с главными силами турецкой армии. Битва закончилась разгромом турок.
375В древнегреческих мифах участница калидонской охоты и похода аргонавтов. Существует много легенд о жизни аркадской охотницы. Одна из них: Аталанта состязалась в беге со всеми, кто добивался ее руки, я, одержав победу, пронзала искателя копьем. В беотийском мифе Гиппомену удалось при помощи хитрости обогнать Аталанту и стать ее супругом. Эту версию использовал Овидий.
376Геба – древнегреческая богиня юности, дочь Зевса и Геры. У римлян отождествлялась с богиней юности Ювентой. Отсюда у Вельтмана Ювента-Геба.
377Имеется в виду эпизод, рассказанный в библейской «Книге Эсфири». Мардохей (Мордехай) – визир Артаксеркса. Аман – яростный враг народа Израиля. В праздник Пурим, посвященный избавлению евреев от его преследования благодаря заступничеству дочери Мардохея Эсфири, в синагогах читают «Книгу Эсфири», и по произнесении имени Амана все присутствующие стучат ногами и трещат колотушкой, выказывая свою ненависть к Аману.
378Остановка в пути.
379Шабаш – 1) субботний отдых, предписываемый еврейской религией; 2) ночное сборище ведьм (в средневековых поверьях).
380Ваше высокоблагородие.
381Имеется в виду сказание о том, как Юпитер (Зевс) проник к Данае, запертой в медный терем (вариант: подземелье), в виде золотого ливня; и Даная родила Персея.
382Бином Ньютона – математическая формула, выражающая любую целую положительную степень суммы двух слагаемых через степени этих слагаемых.
Рейтинг@Mail.ru