Алекс Граймс
Черви
8
Снова и снова трещал будильник.
– Достал! – закричала Арина из кухни, выключая сильным хлопком по будильнику, и тот замолк в одно мгновение.
Борис встал на двадцать минут раньше будильника. Последние четыре месяца он вставал очень рано и ложился так же. Он стоял перед зеркалом и смотрел на свое помятое уставшее лицо. Жизнь шла. Его работа шла всем ходом, но никакого хорошего результата не давало. Все было слишком плохо, чтобы мог сейчас сказать Борис, что у них жизнь хороша.
Смерть – непредсказуемая сама по себе вещь, но если кто-то убивает твоего любимого человека, то уже берет злость на весь проклятый мир. На человеческий род. Бриться Борис не хотел, есть тоже, работа зашла в тупик. Найти убийцу своей дочери было куда труднее, чем он думал.
Он не мог о ней не думать, это была его дочь, которую он любил всем сердцем, но один урод забрал ее. Единственного ребёнка, и что остаётся? Где справедливость в этом мире, где Бог, куда смотрел в этот момент, когда его двенадцатилетнюю дочь трахал какой-то мужик, а потом придушил, как некую собаку. Где он был в этот момент, когда она страдала, кричала, плакала и надеялась на лучшее, где он был? Борис не знал.
В четверг 23 мая не вернулась дочь из школы. 23 мая утром он видел свою улыбающуюся дочь, которая выходила из комнаты с торчавшими в разные стороны волосами.
Умывшись, Борис вернулся в спальню, где теперь злая жена не могла заснуть от его дурацкого будильника. Он был для него бесполезным, потому что встал раньше него, но, как Борис говорил Арине, это старая привычка.
– Ты спишь?
– А ты угадай, – фыркнула она злобно.
– Понятно. Сейчас только пять часов утра. Только, а я уже не знаю, что делать дальше. Работа встала в тупик. Я не знаю, где выход.
– Его нет там! Хватит пургой заниматься, надо жить. Сам знаешь, почему это дело закрыли. Потому что было недостаточно улик, чтобы его развивать, а за четыре месяца ничего не произошло. Он сидит на дне, – сказала она тихим голосом, спокойно вдыхая воздух.
– Да знаю. Но этот урод должен заплатить. Он должен сесть в тюрьму. Он должен в ней сдохнуть, сгнить, как происходит это со всеми ублюдками вроде него.
Молчание. Арина не желала продолжать эту тему изо дня в день, ей это просто уже надоело. Она хотела как можно скорее забыть об этом, как о страшном сне, и продолжать жить дальше, как она говорила Борису, это воля божья, на что он просто злился и посылал его на все четыре стороны. Но в то же время она не хотела забывать о ней. После смерти дочери Арина почувствовала, как у неё что-то отняли. Очень важное, без которого теперь некомфортно жить.
Она не могла знать, через что прошла дочь, что чувствовала в эти минуты, когда он входил внутрь неё, когда избивал. О чем она думала в этот момент? О маме, о папе, или о боге, или о том, что она не хотела умирать и просила всеми силами остановиться на этом, но он ничего не слушал, а продолжал своё грязное дело дальше, словно это была обыденность.
Они жили не в самом бедном районе города, но условия были не самые лучшие. Зарплата была у обоих плохая, и приходилось как-то уметь вертеться, чтобы не оказаться на улице и не сдохнуть с голоду, как собака. Время шло. Арина помнила, как Борис обещал ей, что они через пару лет переедут в более благополучный район, но уже прошло пять лет, и ничего не изменилось.
Они в старом здании, где, выходя из подъезда, можно увидеть бездомного, лежащего на картоне от коробок и укрывавшегося грязным, дырявым одеялом или какой-нибудь тряпкой. Это стало нормальным явлением, как сама преступность города.
– Они все должны сидеть в тюрьме, – тихо произнёс Борис, когда Арина уже провалилась в сон.
Для Бориса каждый новый день стал некой пыткой перед прошлым, настоящим и будущим. Он не мог смотреть на своих коллег, которые ехидно улыбались, беря взятки, забирая денежки в собственный карман.
Работа для него становилась адской пыткой и ничем другим. Казалось, что весь мир шёл против него. Он даже боялся думать о том, что, если Арина бросит его со словами «ты жалок». А такое могло случиться, ведь сколько семей из-за этого развалились, из-за бедности, неудачи и так далее. Борис не мог себе представить жизнь без неё, потому что она была единственным человеком в его жизни, которые держала на плаву. Без неё всё рухнет в одночасье, а потом не будет никакого смысла жить.
Борис понимал, во что может вылиться всё это, и пытался держать себя, продолжая вынашивать мысль, как поймает убийцу дочери и сломает ему две руки во время задержания – это то, что мог сделать Борис, но желания убивать у него не было, потому что был закон, но даже не в этом дело было. А в том, что лучше медленно умирать, гнить в тюрьме, где с каждым годом становилось хуже.
– Эй, Клюев! – закричал кто-то. Борис оглянулся. – Слушай сюда. Тут есть маленькое дело к тебе.
– Что опять тебе надо от меня, Олег?
– Нужна помощь, – он подошёл к нему, и его огромное брюхо выпирало вперёд, словно он был беременный.
– Нет. Я в ваши авантюры не хочу влезать.
– Неужели тебе не надоело быть честным ментом? Всем плевать, но можно заполучить большие деньги, а не то, что мы получаем, – его второй подбородок свисал вниз, глаза заплыли под щёки. – Никто не хочет соглашаться на эту авантюру, но я обещаю, что потом ты будешь с хорошими деньгами в кармане. Неужели пара копеек будет для тебя лишним?
Нет, пара копеек ему бы не помешали, но не таким образом. Он не хотел пока что марать свои руки об это дерьмо, но время шло, и Борис приходил к тому, что рано или поздно денег будет не хватать. Налоги растут, цены в магазинах поднимаются, и, может, в один прекрасный день для него будет такое, что останется не с чем.
– Нет, Олег. Ты знаешь меня. Найди кого-нибудь другого для этого дела, понимаешь? – Борис хотел как можно скорее закончить этот разговор.
Олег тяжело вздохнул, потёр свой огромный живот. Олег был любителям пострелять в людей. Он два раза мог избежать смерти при задержании, но жирный и в очередной раз обдолбанный Олег пристрелил и всегда уверял: по-другому нельзя было сделать. Они сами виноваты.
– Жаль. Жаль. Деньги ведь не валяются на дороге.
– Да, но не таким способом.
После этого Олег ушёл с разочарованием. Борис продолжал дальше свою работу. Хотелось ему верить, что жажда отомстить, найти этого урода ему окупится, но с каждым новым днём шансы найти преступника становились всё меньше и меньше.
Приходили мысли, что всё это бесполезно и преступник залёг на самое дно, всё продумав очень хорошо, без всяких свидетелей, без всяких улик сделать своё грязное, отвратительное дело и жить спокойной жизнью, как ни в чём не бывало. Как будто он разбирался во всём этом.
Безысходность медленно захватила. Дышать в этом городе становилось всё труднее и труднее, и жизнь шла совсем не таким образом, каким он хотел. Ещё раз Борис убеждался, что самый лучший план – план, которого нет, потому что без него у тебя нет больших ожиданий и всегда по плану жизнь не идёт. Двоякая сторона выходит.
Выключив компьютер, покончив с рутинной работой, взял стопку документов и понёс своему начальнику. Желание пораньше сегодня вернуться домой было большое. Была ещё куча дел, но Борис плевать хотел на всё это. Усталость от самой жизни ломила его, как истинный враг на горизонте. Подойдя к кабинету, Борис постучал в дверь костяшками несколько раз.
– Занят! – закричал начальник. – О да! Крошка, давай! – закричал он от удовольствия.
Как обычно, развлекается со своими девочками. Интересно, жена его знает, что он изменяет, но, впрочем, ей, наверное, всё равно – он огромные суммы денег ворует из государственной казны, ей живётся хорошо, а мир превращается в полное дерьмо.
Борис ещё раз постучал.
– Николай Николаевич, мне нужно вам отдать бумаги об отчётности мн…
– Пошёл на хер, сказал тебе… О дааа! Да, да! Крошка, сильнее, сильнее, – стонал старый упырь с залысиной на голове.
Из кабинета было слышно чмокание губ девицы. Николаю Николаевичу было сейчас очень хорошо.
Кинув стопку бумаг под дверь, Борис отправился домой.
Машина работала на последнем вздохе. Всё время ломалась эта «семёрка». Панель гремела, всё гремело и скрипело, казалось, что она развалится на ходу, если из неё выжать сотку, это было чертовски страшно – понимать, что твоя собственная машина может в один миг отправить тебя на тот свет.
В салоне играл рок-н-ролл, и можно было немного расслабиться, хоть на мгновение своей жизни, чтоб не думать, где брать деньги, если их не будет хватать. Делать то же самое, что и все другие, говоря самому себе, что у него нет другого выбора, оправдывая себя снова и снова, или начинать убивать людей, вступить в преступную организацию города.
Можно было к ним примкнуть, выполнять грязное дело, а потом вечером сидеть на старом скрипучем диване и наслаждаться холодным дерьмом в виде пива? Разве всего этого хотел Борис спустя столько времени?
Отец убил его мать, он был ещё тем подарком судьбы. Просто убил мать на его глазах без всяких на то причин. Этот отпечаток навсегда остался в жизни, и, может, поэтому пошёл в полицию, чтобы всякие отморозки сидели в тюрьмах, а не ходили на свободе и не убивали ни женщин, ни мужчин, ни детей. Но с каждым новым днём он жалел, что выбрал эту работу, потому что с новым годом в этом городе становилось труднее дышать, и хотелось верить, что случится некое чудо. Но время шло, а преступность пробивала новые рекорды, власти были проданы по несколько раз, все, продавшись друг другу, имели огромные деньги – это весьма неплохо при современной жизни простого человека.
Он не спеша ехал домой. Борис погружался в свои мысли всё сильнее и вёл машину на полном автомате, он был далеко от всего этого, в каком-то новом мире. Найти убийцу дочери – вот что стало для него самое главное, где без этого весь смысл жизни терялся. Отомстить за смерть своей дочери. Посадить убийцу на пожизненное, и пусть гниёт в своей тюрьме, вспоминая о тех днях, когда делал мерзкие вещи, мечтая, что его приговор смягчат за хорошее поведение, как у собаки.
Борис боялся, что этот урод мог один раз сделать, а потом жить как все нормальные люди, ни о чём не париться насчёт того, как кончил на личико маленькой девочки, получая огромную долю удовольствия. Где этот урод мог быть? Везде. В этом даже не надо было сомневаться, убийцей мог быть даже его сосед, но надо было всё это доказать, а доказательств не было, и, по ходу дела, их вообще не будет, всё уйдет в прошлое. А этот убийца продолжит как ни в чём не бывало и раньше жить со своей семьёй, смотреть на своих детей и улыбаться им, а они, в свою очередь, не подозревая, что их хороший папаша убил девочку, изнасиловал её и кончил на её лицо, оставляя грязные следы.
Подъехав к своему дому, остановившись, он начал плакать, не в силах что-либо сделать. Борис плакал редко и не позволял себе показывать лишних эмоций никому, потому что его так воспитали, что сильные люди никогда не плачут, но всё происходило именно так. Слезы катились по щекам большими каплями. Небо стало серым, утро обещало солнечный жаркий день, но за каких-то полчаса погода изменилась в обратную сторону.
– Малышка, моя маленькая девочка, – всхлипывал он, голос дрожал, слёзы продолжали выделяться из глаз, а на лобовое стекло упали первые капли дождя. Снова дождь. Ринск был город, знаменитый обильными дождями, словно подчёркивавшими всю ту темноту, мрачность, безысходность всего происходившего в сером городе. – Господи, за что ей выдалось это! – он ударил по рулю несколько раз и задел гудок, машина резко взвыла, а затем снова замолкла.
Злость пробирала на весь этот мир, где он жил спокойно, не трогал никого, кроме преступников. А в один прекрасный день не стало дочери, когда она не пришла домой из школы, но первая мысль у него пробежала, что всё, конец, он больше не сможет её увидеть. А это означало, что она мертва. Только Арина не хотела верить. Она позвонила всем друзьям, с которыми общалась их дочь, но всё было тщетно. Хоть Борис и говорил, что она ещё придёт, может, заблудилась или пошла с другом куда-то по магазинам, всё это была детская наивность. Борис понимал, но он хотел поддержать жену.
Ему самому хотелось верить в это, но было очень трудно, понимая, как все органы прогнили, начиная от верха до самих низов. Где люди были похожи на самых настоящих монстров. Где появится новый заголовок газеты «Правда», на первой полосе будет написано: «сегодня пропал человек» или «сегодня были зверски убиты»… Это стало чем-то нормальным, люди к этому привыкли, жить в этом мире, в этом городе, где мир стал серый, а не красочный, как в далёкие времена.
А время шло быстро, а дочери так дома не было, и хотелось верить Арине, что она опаздывает и сейчас в любой момент может прийти и скажет, что пошла в магазин или ещё что-нибудь, и папа накричит на неё в первый раз, но всего этого не было. Он больше не видел её живой.
И, стоя возле гроба маленькой девочки, понимая, что на протяжении двенадцати лет ты воспитывал её, заботился о ней, и один мужик трахнул её жёстко, кончив на лицо, изуродовав тело, и скрылся. Это было невыносимо.
На похоронах Борис не плакал. Арина еле могла стоять на ногах. Гроб был закрыт, то, что стало с ней, могло повергнуть многих в шок, а особенно мать дочери. Борис видел, что стало с ней, потому что приехал на место преступления. Ещё не было установлена личность этой девочки, но Борис понимал, что это будет его дочь, и так оказалось, самые страшные сны иногда сбываются.
– Будь ты проклят, сукин сын. Будь проклят, урод! – слёзы катились по щекам, в груди билось ускоренно сердце, желание придушить своими руками этого урода было огромным.
Тут кто-то постучал в окно машины. От неожиданности Борис вздрогнул. На миг ему подумалось, что тот самый урод пришёл к нему со словами «Я весь твой, можешь меня тоже так же трахнуть, как трахал я твою дочь, и кончить мне на лицо, а потом переломать все рёбра, выколоть один глаз, вырвать язык, порвать очко толстой палкой. Можешь всё это сделать со мной, я осознаю, что я делал плохо, как говорится, око за око, зуб за зуб». Но там стояла жена.
– Милый, что-то случилось? – в её голосе послышались нотки испуга.
– Да, – подтвердил он, злобно смотря на руль ВАЗ-2107. – Он на свободе. Он на свободе! Этот сукин сын на свободе! – и снова разрыдался.
Арина открыла дверку машины.
– Пошли домой. Здесь нет смысла сидеть. Скоро станет холодно.
– Плевать. Я знаю, тебя уже достало, что я гоняюсь за ним уже какой месяц. Надо оставить, чтобы жить дальше и забыть всё как страшный сон. Я понимаю, мы можем ещё сделать хоть целый десяток этих маленьких детей, – его глаза были опущены, голос слегка дрожал, но злость оставалась.
Арина не любила, когда Борис злился, пусть он ни разу не тронул её и ныне покойную дочь. В его злости, в гневе было нечто дикое пугающее, что именно – она сама ещё не понимала, но знала, что от этого добра не жди.
– Я любил её. И, как ты, хочу, чтобы он заплатил за всё.
– Бог накажет его. Это…
– БОГ? – возмутился Борис – Твой бог – это дерьмо. Дерьмо, слышишь меня! Он ублюдок, если решил забрать у нас дочь. Этого маленького человечка, которого мы с тобой так любили! А ты говоришь, что это его воля? Пошёл на все четыре стороны!
Изо рта летели слюни, лицо исказилось отталкивающей гримасой для людей, и Борис то дело сжимал обеими руками руль машины.
С неба падали капли дождя. Вокруг было тихо, и лишь где-то там вдалеке слышался вой сирен. Арина молча смотрела на мужа.
– Чтоб он сдох, твой бог! Наш великий бог! Чёрт, дайте мне пушку и покажите лестницу в рай, я приду и убью его! А перед этим задам один вопрос – зачем он сделал всё так? Она мертва.
– Ладно, пойдём в дом. Тебе надо отдохнуть, сегодня ты устал, – Арина взяла его за руку и потянула на себя, но он впился в этот руль, как пиявка. – Пойдём.
– Нет. Мне здесь хорошо, в этой чёртовой развалюхе, а ты иди. Я буду здесь.
– Так дело не пойдёт. Пошли, не дёргай мне нервы, дорогой. У нас и так проблем хватает и без твоих выходок, – она говорила спокойным, нежным голосом. По крайней мере, до этого помогало, когда у Бориса были такие всплески эмоций.
– Никуда не пойду. Я уже не маленький мальчик и могу сам решить.
Он посмотрел на неё злобным взглядом, и она отпустила руку.
– Хорошо. Думаю, для тебя это будет лучше.
– Может быть.
Борис закрыл дверку машины и завёл двигатель с пятой попытки. Ржавое корыто, которое следовало давно продать и купить более-менее подержанный автомобиль, но всё упиралось в эти деньги, которых не было.
– Борис, ты куда? – тревожно уже спросила Арина.
– Прокатиться, детка.
Машина поехала задним ходом. Затем Борис резко развернулся и дал по газам. Машина сначала не хотела ехать, а потом помчалась, как старая лошадь, которую заставляют пахать землю плугом.
Уехать от всех этих проблем было весьма неплохой, даже самой лучшей идей. «Но куда я могу податься, куда? Бросить свою жену, чтобы забыть всё своё прошлое. Что за тупые мысли. Я до сих мор не могу поверить, что именно так произошло. Что это явь, а не дурной сон. Как же я устал от всего этого. Весь город прогнил до самого основания и в любой момент может рухнуть. Разве от этого станет легче, если корабль утонет? Думаю, нет».
Борис повернул руль направо, заехав на узкую дорогу, и остановился возле обочины. Дождь колотил по крыше автомобиля, дворники вовсю работали. Ходили туда-сюда, издавая привычный механический звук.
Сейчас Борис не отказался бы от еды, потому что с самого утра не ел и похудел за эти месяцы на десять килограммов – зато лишнего веса нет, говорил он Арине. Автомагнитола не работала в машине, и слушать было нечего. Сидеть в этих дурацких соцсетях Борис не хотел и не понимал, в чём суть этого мероприятия. Чтоб убивать своё время, смотря на белый экран. Какая интересная забава выходит, разве не так?
– Мужик. Эй, мужик. Я к тебе обращаюсь, – раздался мужской грубый голос. – Ты что, оглох, что ли?
– Да что тебе нужно?
– Не будет пары тысяч, потом как-нибудь отдам. Мне нужно заплатить за квартиру, – он уже успел промокнуть до ниточки, и его большой нос сильно бросался в глаза.
– Прости, нет.
– Не ври, мужик, я знаю, у тебя деньги есть. Ты бы не сидел в этой машине, не был одет более-менее, у меня ничего не осталось, кроме квартиры и работы. Прошу, мужик, займи мне три тысячи. Я тебе отдам, вот сейчас продиктую теб…
– Нет. Если сказал, значит нет. Иди, куда шёл дальше.
– Мужик, мы с тобой в одной лодке, – дождь становился сильнее. Дворники ходили по лобовому стеклу, а по крыше машины барабанил дождь. – Мы должны помогать друг другу, мы ведь все братья по беде. Меня скоро выкинут из квартирки, а зарплату не выдают уже второй месяц мне…
– Уходи. Прошу тебя. Нет у меня таких денег с собой, даже если бы были, не отдал бы – у меня семья.
Мужик с большим носом сердито посмотрел на Бориса. По его телу пробежали мурашки, выглядел он крупным, и казалось, что мог с лёгкостью пробить стекло.
Тут мужик достал из кармана куртки пистолет и нацелился на Бориса.
– Вылезай из машины, если хочешь жить, или сдохнешь. Выживает сильнейший, ты помнишь об этом, и не пытайся уехать на этой развалюхе. Пуля быстрее, поверь мне, – он улыбнулся.
Борис, долго не раздумывая, вылез из машины. Было приятно ощущать, как на тебя падают холодные капли дождя. Борис почувствовал себя живым.
– Можем всё решить мирным способом. Мы в одной лодке, а убивать – это не выход.
Мужик с большим носом отошёл от Бориса.
– Я тебя узнал, – сказал он довольным голосом, словно разгадал тяжёлый ребус, – Ты тот самый мент. Как там тебя, Клюев. Да, мент. А я думаю: дико ты мне знаком, я по телеку видел, и там ты выступал с речью в том году. Говорил, что совсем скоро город изменится, в нём станет дышать намного проще. Но я что-то не вижу этих изменений, товарищ полицейский.
– Всё в процессе. Ты, главное, не переживай. Всё идёт своим чередом. И давай без смертей сегодня. Меня жена ждёт дома.
– Плевать мне хотелось, вот что могу тебе сказать. Давай бумажник, мент.
Борис понимал: чуть сделает резко не то движение – его пристрелят как собаку. Здесь надо было действовать немного аккуратнее. Он уже успел себе представить, как жена узнает, что мужа убивают на улице, безликий убийца, украв у него машину и бумажник, и её бледное мёртвое выражение лица.
– У меня там немного. Давай всё уладим, прошу тебя.
– Хватит ломаться, как девчонка. Гони чёртов бумажник! – он снял пистолет с предохранителя, и в этот момент Борису стало жутко страшно за свою жену, он понимал, что, если она потеряет ещё и его, то может просто не выдержать и покончит с собой. – Давай, доставай его.
– Ладно, ладно только прошу, успокойся, хорошо? – Борис полез во внутренний карман куртки.
Холодный дождь пробуждал в нём чувство жизни, он бы с радостью прогулялся под дождём, не боясь заболеть. Это самое малое, что может случиться с ним.
– Вот, бери. Видишь, там мало.
Мужик с большим носом вырвал бумажник из рук Бориса. Ствол не сводил с него, отходя назад.
– Вот так сразу надо было начинать. Я тебя попросил по-хорошему, – он достал из бумажника все документы, водительское удостоверение, кинув на мокрый асфальт. – Пойдёт. Можешь садиться в машину и ехать к своей жене. Убивать не буду, только деньги. Возьми бумажник, – он кинул в этот раз ему прямо в лицо. – Видел бы ты только сейчас свое бледное выражение лица. Небось обделался в штаны! – раздался противный смех. – Фу! Воняет дерьмом, – смех стал ещё громче. – Ты жалкий трус, – с этими словами мужик с большим носом ушёл, заснув пару купюр себе в промокшие от дождя карманы, а Борис продолжил стоять, смотреть ему вслед, пока тот не скрылся за углом.
– Я боялся не за свою жизнь, – тихо произнёс Борис, словно объясняясь кому-то.
Сев в машину, где было сухо и теплее, чем на улице, Борис закинул в бардачок мокрый кошелёк и документы, тяжело вздыхая. Завёл машину и уехал с этой улицы прочь, не хватало, чтобы кто-нибудь ещё пришёл к нему. Это выглядело как в дешёвой глупой комедии.
Машина с трудом добралась до дома, и двигатель, как показалось Борису, с большим удовольствием заглох.
Зайдя в дом, он не услышал звук работающего телевизора. Обувь и одежда были в коридоре, и Арина никуда не могла уйти в такую плохую погоду.
– Дорогая, ты дома?
Про себя Борис подумал, какой же глупый вопрос, конечно, она дома, куда ей идти? Может, сейчас спит, устала за весь день, как-никак её совсем недавно выкинули с работы из-за нехватки бюджета, и надо было сократить рабочий персонал, и под раздачу как раз попала Арина, и теперь их пояса надо было ещё сильнее натянуть, но, с другой стороны, теперь их не трое, а двое. Снова пришла мысль о дочери, куда ни глянь – всё напоминает о ней.
– Дорогая, ты живая? – не самая лучшая шутка.
В ответ тишина. Никто не собирался ему отвечать, словно с ним играют в молчанку.
– Арина, ты обиделась на меня? Прости меня, пожалуйста. Я просто сорвался.
Сняв обувь, одежду, он зашёл на кухню, и в то же время она была ещё спальней для них. У дочери было отдельная маленькая комната и туалет.
На узкой кровати они вместе теснились, она стояла возле окна и была прижата к стене. У стены спала всегда Арина, так как она всегда, почти каждую ночь, падала с кровати и билась головой об пол. Её здесь не было.
У Бориса скользнула мысль о самоубийстве в ванной, очень маленькой комнатке, где одному человеку жутко тесно, а двум там было просто нереально уместиться, но они каким-то образом там занимались любовью, когда их дочь была в школе.
Ворвавшись в ванную комнату, Борис боялся увидеть холодный труп жены с открытыми глазами, а с рук бы стекала кровь. На полу валялся нож с отломленным лезвием, но никакого ни тела, ни ножа не было.
Осталась только одно, комната дочери. Заходить туда он не очень хотел. Последний раз там был он после того, как обнаружили тело дочери в кустах возле реки, и больше не ступал ногой. Борис не мог там находиться долго, потому что слёзы сами по себе наступали.
Постучав в комнату покойной дочери, Борис почувствовал страх. А что, если его жена убила себя? Прямо там повесилась на люстре, и сейчас она так весело качается. А лицо приобрело синий оттенок.
Борис замер в ожидании. Он не мог побороть самого себя, рука замерла на дверной ручке и больше никуда не могла сдвинуться, всё шло совсем не так, как хотелось ему. На кухне не было ни посуды, ни еды – ничего. Вдруг и правда она покончила, и если это так и есть, то Борис не сможет выдержать. Можно в один миг сойти с ума. Бах! И всё, совсем новый человек, которого надо бояться.
– Арина, ты там?
В ответ снова та самая вечная тишина, которая вечно что-то в себе скрывала, а иногда она раздражала Бориса до такой степени, что не мог оставаться дома. Он включал телевизор, музыку, чтобы создать иллюзию, что он здесь не один.
Сердце стучало так быстро, что на мгновение Борис забыл, как дышать. Богатое воображение рисовало, как он медленно открывает дверь, и она, как в хоррор-фильмах, с пронзительным, ужасающим скрипом открывалась. В комнате темно, и с люстры свисает тонкая тёмная верёвочка, а на ней висит его любимая жена в пижаме, слегка раскачиваясь туда-сюда. А в открытом рту лежит письмо мужу, и там будет написано, что она больше так не может жить, терпеть всю боль, и она хочет снова воссоединиться со своей дочерью. Просит Бориса простить её, а если что – пусть идёт за ними на тот свет. Там, говорят, хорошо, и, думаю, они правы.
Открыв дверь, там он не увидел висящий труп жены. Она сидела на кроватке в полутёмной комнате и смотрела на фотографии дочери. Здесь ничего не изменилось на протяжении всех этих месяцев. Игрушки лежали так же, как в тот день, даже те самые розовые носки валялись на полу возле кровати. А книжная полка больше не пополнялась книгами.
– Арина, всё в порядке? – в ответ снова тишина, она аккуратно переложила одну фотографию и взяла другую.
– Ты помнишь, как она начинала ходить, когда мы с тобой просто умирали от смеха. Какая у неё была походка. Когда она только начинала ходить, ты помнишь?
Арина смотрела на фотографии, а Борис сжал дверную ручку. Ему неприятно было снова оказаться спустя столько времени здесь, словно тут обитали самые мерзкие твари на всей планете, где лучше простому человеку не находиться для его же блага.
– Да, помню.
– А помнишь, когда она называла тебя не «папа», а «попо». Попо! – она заулыбалась. – Она была нашей дочерью, тем, что мы создали вместе. А сейчас её нет. В одно мгновенье её не стало. Я сильно по ней скучаю, Борис, – она подняла взгляд на Бориса.
– Пойду отсюда, Арина.
– Почему? Ты сюда никогда не заходил после её смерти. Чего здесь такое? Неужели о ней вспоминать тебе тяжело?
– Да. Я хочу поскорее о ней забыть, как страшный сон, – Борис не думая произнёс это.
– Как ты можешь так говорить о нашей дочери. Она…
– Пойми, Арина, она теперь не наша. Сейчас она принадлежит земле, этим червям, которые пожирают её маленькое тело. Она уже не наша, а их. Теперь для нас она прошлое.
– Как ты можешь такое говорить, как? – порыв ярости вышел из неё. – Она любила тебя больше меня, а сейчас ты говоришь, что о ней надо забыть. Как такое ты себе представляешь?
– Она мертва, а я должен думать о тебе, ты жива, и я тебя люблю, – Борис зашёл внутрь комнаты, но не стал закрывать дверь, откуда лился свет с кухни. Он медленно подошёл к ней и сел на край кровати, где когда-то спала его маленькая дочь, мечтая стать великим художником, а на её маленьком столике лежали рисунки. – Уже нет смысла. Я хотел бы, чтобы она вернулась, но таков закон – если человек умер, то всё. Я понял сегодня, что я начал забывать о тебе, словно здесь нет тебя, а это просто какой-то призрак живёт рядом со мной, – он взял её руку и аккуратно сжал. – Пойми, я люблю тебя. Остальное не важно.
– Не важно, говоришь ты? Неважно? – на её лице было удивление. – Как ты, ты вообще себя слышишь, дорогой? Что за чушь ты несёшь мне тут, или, пока ехал, домой тебя стукнули по голове?
Борис потянул на себя и обнял её аккуратно, как всегда это умело делал. Как один раз сказала Арина, у него настоящий дар успокаивать женщин. Арина стала отталкивать его от себя, но Борис ещё сильнее к себе прижал. Как же ему нравилось, как от неё пахло этими просто великолепными духами. От них он часто заводился.
– Послушай меня, мы не должны забывать друг о друге. Мы живём в одном доме, в одной кровати теснимся каждую ночь, но живём мы в разных мирах. И знаешь, к чему такие ситуации приводят? – не дожидаясь ее ответа сказал. – К разводу, брак распадается часто, когда подобная трагедия случается, когда ребёнок умирает в семье. Я не хочу, чтобы так произошло. Я не представляю жизнь без тебя. Мы столько лет шли вместе, держась за руку, а теперь всё это может рухнуть очень быстро, – он отстранил её от себя и посмотрел на её красные глаза на бледном лице. – Скажи мне, любишь ты ещё? Любишь меня, испытываешь ко мне чувства?
– Ты сомневаешься во мне?
– Просто скажи это. Самый дорогой человек – это ты для меня. Ты сама это знаешь.
Арина нагнулась к нему и поцеловала его в губы, положив левую руку ему на щёку.
– Да, милый, я люблю тебя, – и снова поцеловала его. – Не думай, что я могу тебя предать. Я обещала тебе, что буду с тобой до конца, что бы ни случилось. Но забыть своего ребенка я не смогу сразу. Она для меня была частью, центром семьи, тем, что скрепляло нас с тобой, а теперь её нет.
– Знаю.
После этого разговора они собрали все фотографии и положили в стол и пошли есть. Готовила Арина превосходно.
Время шло, и они уже ночью ласкали друг друга. Он аккуратно снял бюстгальтер, обнажив её красивую грудь. За окном продолжал барабанить тот самый дождь. И когда Борис входил в неё, она издавала тихие сладкие стоны, что возбуждало Бориса ещё сильнее, он вспомнил о том самом мужике с большим носом. «А что, если бы он убил меня? Что было бы потом? Что стало бы с Ариной?»
– Милый? – она увидела, как его выражение лица резко изменилось. Стало задумчивым и напряжённым.
Борис поцеловал её в губы и начал медленно двигаться, облизывая её шею языком, нежно проводя правой рукой по её бедру. Стоны медленно заполняли всю маленькую квартирку, где раньше им приходилось заниматься любовью с осторожностью, потому что в любой момент могла выйти их дочь и увидеть то, что слишком было рано знать ей.
– Да! Да! Мне хорошо, ещё сильнее, ещё сильнее, прошу!
Кровать предательски скрипела, но их никто не слышал.
– Ещё чуть-чуть! Ах да! Милый!
Арина вцепилась ногтями в его спину, и её тело задрожало, получая волну удовольствия. Они так давно этим не занимались, что Арине казалось это сладким сном.
