Адалин Черно
Не прикасайся
Глава 29
Соня
После того злополучного вечера, когда я нашла на теле сводного брата шрамы, прошло две недели. Все это время я его не видела. Он не появлялся дома и в университете. До вчерашнего дня он ночевал у Кима, а потом сказал, что снял квартиру. Не мне, конечно же, сказал. Киму. Мы общаемся. Делаем вид для всех, что пара, хотя абсолютно не понимаю, для чего. Тана нет, ему наверняка никто не расскажет, потому что он мало с кем разговаривает и не собирает сплетни.
– Ты слышишь? – Стефания толкает меня в бок.
– Что?
– На соревнования во сколько идем?
– Куда?
– На мотофристайл, – поясняет подруга, но яснее не становится.
– О чем ты?
Я и слов-то таких не знаю, не то чтобы понимать, куда именно Стефа пытается меня затащить.
– Ким тебе не сказал? – таращит на меня глаза.
– А… ты об этом…
Когда я сказала Стефе, что Ким вроде как теперь мой парень, она посмотрела на меня так, словно у меня белая горячка и пора вызывать санитаров. Признаваться нельзя, поэтому пришлось импровизировать. Я сказала, что мы пока присматриваемся друг к другу, но взаимная симпатия определенно есть. Теперь, чтобы не подставлять Кима, приходится сделать вид, что я в курсе об этом мотофристайле.
– Так во сколько?
– Как скажешь.
– А ты поедешь не с Кимом?
– Мы это не успели обсудить.
– О, понятно.
От дальнейшего риска провалить кампанию меня спасает расписание. Мы со Стефой расходимся по аудиториям, где я пишу Киму смс с вопросом о том, что за соревнования сегодня планируются.
Ким: “Это больше тренировка перед масштабным выступлением”, – приходит мне сообщение.
Я его несколько раз перечитываю, прежде чем понять, о чем еще спросить.
Соня: “Подруга собирается посетить тренировку и тащит меня с собой, но так как мы “встречаемся”, спрашивала, поедем мы вместе или нет”, – пишу в ответ.
Почему-то у меня ощущение, что я напрашиваюсь, но когда приходит ответ, расслабляюсь.
Ким: “Конечно, вместе. Я подумал, что тебе будет неинтересно, поэтому не приглашал”
Ким: “Я заеду за тобой в пять”
Сообщения приходят один за другим. Прочитав последнее, быстро печатаю ответ и прячу телефон.
Соня: “Хорошо, я буду ждать”
После пар отправляемся по домам. Стефа в предвкушении. Оказывается, такие соревнования ребята проводят каждый год, чем невероятно радуют всех поклонников. А их, между прочим, немало. Здесь почти все учащиеся в университете, да и другие тоже, ведь мероприятие довольно известное, его рекламируют и даже делают ставки. Я, конечно же, прежде о таком не слышала. Было некогда вникать в активную жизнь молодежи города.
Теперь все изменилось. Больше всего я скучаю по маме. По нашим с ней разговорам, по выходным, которые мы проводили вместе. По ее блюдам, которые она старательно для меня готовила. Сейчас ничего этого нет. Она возвращается домой, когда я уже сплю, уходит, когда я еще сплю. Мы бы могли пересекаться в выходные, но в этот раз они с Богданом Петровичем уехали, и я осталась одна. Я понимаю ее новую жизнь. У нас все изменилось. Мое поступление, ее работа, новый мир, который прежде никто из нас не видел. Мы обе пытаемся урвать максимум, но, увы, забываем о времени, которое раньше проводили вместе.
Я полностью собрана, когда слышу рев двигателя во дворе. Хватаю куртку с вешалки и сбегаю по лестнице вниз. Там наталкиваюсь на маму и Богдана Петровича. Сегодня они подозрительно рано вернулись.
– Сонечка, – мама заключает меня в объятия, а затем замечает в моих руках куртку и спрашивает: – Ты куда-то собралась?
– Да, мам, – киваю и бросаю взгляд на часы.
Без пятнадцати, значит, Ким еще не приехал. Я как-то не рассчитала, что сегодня мама вернется так рано. Думала, что ускользну из дома, и она не узнает, куда и с кем я поехала.
– А куда? – следует вполне ожидаемый вопрос.
– Со Стефой на соревнования по мотофристайлу.
Врать я не умею и не люблю. Маме – особенно, поэтому выдаю правду. Она хмурится, словно пытаясь вспомнить, что означает это необычное слово, которое употребила ее дочь. Зато в разговор встревает Богдан Петрович.
– И где это ваше соревнование проходит? – его голос звучит вкрадчиво.
– Я не знаю, – пожимаю плечами. – За мной приедет друг.
– Друг? – ахает мама. – Мальчик?
После этого все закручивается. Естественно, без подробностей мама никуда не соглашается меня отпустить, а рассказ занимает немало времени. Мы сидим в гостиной. Втроем. Я, мама и Богдан Петрович. Он мой рассказ слушает равнодушно. Ему, в общем-то, без разницы, с кем я собираюсь встречаться, хотя, услышав имя Кима, оживает.
– Доченька, он хороший парень?
– Мама, мы просто дружим, – вообще-то, я говорю чистую правду, но мама почему-то не верит.
– С такими парнями невозможно просто дружить, – рубит на корню Богдан Петрович. – Парни в принципе не заинтересованы в дружбе.
В какой-то момент мне кажется, что никто меня отсюда не отпустит. Непрекращающиеся нотации от мамы, непонятные вставки от Богдана Петровича. Когда я слышу рев двигателя во дворе, отчаянно стону. Понятно же, что останусь я сегодня дома. С позором. Не удивлюсь, если мама даже поговорить к Киму меня не отпустит.
– Это тот мальчик? – мама рвется к выходу. – Хочу с ним поговорить.
– Мама! – кричу ей вслед, но она и сама останавливается на выходе из гостиной.
Причиной ее заминки является Тан. Он входит в комнату, перебросив через плечо большой рюкзак. Удивленно смотрит сначала на маму, затем на меня и только потом замечает отца.
– Я успел на семейный совет? – хмыкает, глядя на нас. – К сожалению, надолго не задержусь, уезжаю.
Он направляется к лестнице и даже не останавливается, когда Богдан Петрович басит:
– Ты не поедешь на свои соревнования.
Тан пропускает его слова мимо ушей и быстро взбегает по лестнице. Мама возвращается в гостиную. Смотрит то на меня, то на Богдана Петровича, то на второй этаж. Видно, что растерялась, и что говорить – не знает. Обстановку разряжает Ким, входящий в гостиную с задержкой. То, что мы тут все собрались, его немного удивляет, но он спокойно проходит, словно это его дом, и машет мне рукой.
– Соня никуда не поедет, – встревает Богдан Петрович.
Понятия не имею, когда к нему перешло право решать за меня, а потому хмурюсь. Мне это не нравится. Но еще больше не нравится то, что молчит мама. Она стоит, словно не знает, что сказать и чью сторону выбрать.
– Мама, – обращаюсь к ней. – Я уже взрослая и совершеннолетняя. Я могу сама решать, куда идти.
– Да, но… я думаю, Бодя прав, и тебе лучше остаться дома.
Ушам своим не верю! Ошарашенно смотрю на маму, перевожу взгляд на самодовольного Танского-старшего. Он что, всю семью в ежовых рукавицах держать будет? И ладно бы сын, но моя мама… я? Да как он вообще смеет?
– Мам, это просто соревнования, я буду зрителем. Только и всего. Там ничего не случится.
Я жду, что она примет решение сама, но мама, моя мама, которая всегда была сильной и независимой, вдруг смотрит на своего будущего мужа. Ищет ответа у него, а он мотает головой. Не разрешает.
– Она поедет, – резкий голос за нашими спинами заставляет меня вздрогнуть.
Тан спускается по лестнице уже с другим рюкзаком и в другой одежде.
– Я ее забираю, – добавляет равнодушным тоном и кивает мне, чтобы вставала.
Я не хочу перечить маме, но понимаю, что она в этот момент не решает абсолютно ничего, а слушаться постороннего мне человека я не намерена. Встаю с дивана и решительно иду к Киму.
Я всегда слушалась. Сколько себя помню, со мной никогда не было проблем, но все изменилось. Наша жизнь стала другой. Мы больше не живем в своей квартире, где были счастливы столько лет с папой. Теперь мы живем в огромном холодном доме, где даже сводный брат мне не рад.
– Наташа, – голос Богдана Петровича звучит вкрадчиво.
– Я думаю, Соня может пойти, – слегка заикающимся голосом выдает мама.
– А я уверен, что нет.
Когда я прохожу мимо Танского-старшего, он хватает меня за руку. Останавливает, не позволяя сдвинуться с места. Боковым зрением вижу, как дернулся Ким, и машинально отмечаю то, что ничего не говорит мама. Абсолютно.
– Убери от нее руки, – грубый голос Тана выводит меня из оцепенения.
Я наконец нахожу взглядом маму. Смотрю на нее выразительно и долго, только она предпочитает отвернуться. Позволяет решить проблему своему будущему мужу. Решить, можно мне гулять или нельзя.
– К себе в комнату, – командует Танский-старший. – Оба, живо.
– Я не пойду, – сразу ставлю его перед фактом.
Не знаю, что он сказал моей маме, но на меня его угрозы не действуют. Я видела его жестокость на лице Тана, знаю, что он может ударить, но не боюсь, хотя отчего-то уверена, что мама за меня не заступится.
– Не выходит у тебя, да? – хмыкает Тан. – Ни с сыном, ни вот с дочкой. Не получается быть хорошим папочкой?
Я прикрываю глаза, с ужасом осознавая, что Стас специально его провоцирует. Злит. Только вот зачем?
– Я давно сказал, что никаких соревнований больше не будет, – грозно заявляет Богдан Петрович.
– А я уже говорил, что мне похуй на твои слова, – огрызается Стас.
– Давайте успокоимся, – влезает наконец мама.
Никто, конечно, не успокаивается. Богдан Петрович только сильнее разъярился после слов сына. Он отталкивает меня от себя так сильно, что, если бы не быстрая реакция Кима, я бы свалилась прямо на пол. Вместо этого оказываюсь в крепких объятиях и не осознаю, как сама хватаюсь за сильные руки.
Дальше все происходит слишком быстро. Я успеваю заметить суету, услышать вскрик мамы, а затем обернуться и наткнуться на бешеный взгляд Стаса и разбитый нос его отца, из которого льется кровь.
– Уебок, – выплевывает Стас.
Следом подхватывает брошенный у ног рюкзак, перебрасывает его через плечо и идет к нам. Он зол, от него исходит дикая агрессия, но в этот момент я почему-то его не боюсь. Ни капли. Мне куда страшнее осознавать, какое чудовище моя мать выбрала себе в спутники, и что от него мы все теперь зависим.
– Че встали? На выход, – не церемонится Тан.
Ким тянет меня к выходу, но я все еще оборачиваюсь. Вижу, как мама суетится вокруг Богдана Петровича, но больше всего замечаю его разъяренный взгляд, направленный прямо в мою сторону. Меня до костей пробирает, но как следует подумать об этом нет времени. Мы выходим из дома и направляемся к машине. Тан идет впереди, а мы с Кимом, держась за руки, сзади.
– Быстрее, – командует Стас. – У нас там, между прочим, соревнования. Ждать, пока вы налижетесь, никто не будет.
– Давай без этого, – отбивает Ким и помогает мне сесть в машину.
Глава 30
Соня
– Тут так здорово! – Стефания пытается перекричать толпу.
Я не отвечаю, потому что абсолютно дезориентирована и шокирована происходящим. Ни Ким, ни Тан еще не выступали, но у меня и без этого все внутри сжалось, стоило увидеть эти чудовищные трюки. Стоило мотоциклистам оторвать туловище от сиденья во время быстрой езды и повиснуть в воздухе, держась только за руль, как я поняла, что этот спорт мне не подходит. Я не могу на него смотреть, не могу им восхищаться, и я совершенно точно не смогу остаться спокойной, когда там будут те, кого я знаю.
И Тан, и Ким готовятся. Я вижу их даже отсюда. На них – крутые кожаные костюмы черно-красного и сине-зеленого цветов. Они уже в шлемах, держат в руках очки, о чем-то переговариваются и смеются. Выглядят абсолютно расслабленными, словно это не им через несколько минут предстоит выполнять рискованные и опасные для жизни трюки.
– Сейчас наши пойдут! – кричит Стефа. – Смотри, они надевают очки.
Я хочу уйти, отвернуться, закрыть глаза. Что угодно, лишь бы не видеть происходящего, но вместо этого я смотрю. Широко распахнув глаза, наблюдаю за тем, как Ким и Тан подходят к припаркованным мотоциклам. У меня тошнота к горлу подкатывает, стоит только представить, что сейчас будет происходить.
– Ты бледная! Что-то не так?
– Я хочу уйти! – говорю подруге.
Она смотрит на меня странно.
– Тебе плохо?
– Я не могу на это смотреть! Они могут разбиться!
– А… ты об этом… расслабься, – спокойно говорит Стефания. – Ничего не случится.
Я вовсе в этом не уверена, но настаивать на том, что нам срочно нужно уйти, не решаюсь. Осматриваюсь. Всем вокруг, кроме меня, весело. Парни свистят, девчонки пищат, всем весело, они ждут драйва. Нет никого, кто бы боялся так же, как и я.
Может, и правда нет причин для паники?
Я успокаиваю себя как могу, однако когда парни стартуют и на горке взмывают в воздух, отрываясь от сидений, у меня холодеют руки. Я закрываю глаза, а когда вновь их распахиваю, вижу, как Ким делает двойное сальто на байке, а Тан… господи, он не держится. Просто не держится. Отпускает руки и… разворачивается к рулю спиной, располагая руки на сиденье. Секунда, и снова разворот. Он хватает руками руль и успешно приземляется. Толпа кричит. Он здесь – единственный, кто сделал что-то подобное.
– Офигеть! – кричит рядом Стефания. – Вот это у тебя братец!
У меня нет ни одного слова, которое я бы хотела сказать в ответ. Ни-че-го. Я просто не могу разговаривать. Понимаю, что все уже закончилось, парни вроде как в безопасности, но меня трясет. Потряхивает, и я даже обнимаю себя за плечи, чтобы немного успокоиться.
После выступления мы теряем парней из вида. Они появляются где-то через полчаса, одетые уже в обычную одежду. Идут к нам. Ким улыбается, да и Тан выглядит расслабленным, кивает на какую-то реплику друга. Им остается каких-то несколько метров до нас, как на шее Тана повисает Злата. Я сразу же ее узнаю. Та самая девушка, которая решила надо мной поиздеваться. Она обнимает его, словно имеет на это право. Что делает Тан, я увидеть не успеваю, потому что ко мне подходит Ким. Он загораживает мне видимость, а когда отходит, моему взору открывается картина, которая почему-то меня задевает. Тан целуется со Златой. Ким прослеживает мой взгляд и, наклонившись, говорит:
– Нам тоже надо.
– Что?
– Поцелуй.
Я сглатываю. Одно дело – играть парочку, держась за руки и периодически обнимаясь. Другое – целоваться на публике. Я осматриваюсь. Внимание сосредоточено на нас. Еще бы! Парни – звезды сегодняшнего заезда. Никто из присутствующих не смог их переплюнуть, и, конечно, всем интересно, что они будут делать. Я обвожу толпу взглядом и натыкаюсь на Асю. Ту самую, которая натравила на меня Зевса. Она смотрит на нас как-то странно. Она стоит со своим парнем, он даже что-то ей говорит, но она не обращает на него никакого внимания. Уверена, она ревнует Кима ко мне.
– Я не знаю, – отвечаю с сомнением. – Мы сможем?
– Стоит хотя бы попробовать.
Ким обнимает меня за талию, прижимает к себе. Он намного выше и шире в плечах, его руки крепкие и уверенные, отчего мне неловко. Я перемещаю свои ладони на его плечи. Мы будто в замедленной съемке. Я пытаюсь не думать о том, сколько пар глаз на нас смотрят. Сосредотачиваюсь на том, что мы должны сделать. Поцелуй. Наверное, не простое прикосновение губами, а настоящий поцелуй. Тот, которого у меня никогда не было.
– Я никогда прежде… – выдаю глухо, желая его предупредить.
– Прости, – говорит Ким. – Прости, что краду его у тебя.
Мы почти соприкасаемся губами, когда ощущаю резкий толчок в плечо. Распахиваю глаза и не понимаю в первые мгновения, что происходит. Вокруг нас слишком много посторонних. Ким оказывается далеко от меня, потому что начинается толкучка и какая-то паника. Я абсолютно ничего не понимаю. Пытаюсь найти взглядом Стефу, но ее нигде нет. Вообще никого рядом нет, только какие-то незнакомые парни и девушки. Все почему-то что-то кричат, и я, подхваченная толпой, иду к выходу.
Там меня кто-то хватает за руку и тащит в сторону. Мы оказываемся в небольшом темном туннеле. За спиной – холодный бетон, к которому я вынужденно прижимаюсь. Здесь тесно. Тот, кто вытащил меня сюда, стоит слишком близко и дышит довольно громко. Мимо нас идет толпа. Все куда-то бегут.
– Тише, – узнаю голос Тана. – Кто-то крикнул “пожар”, и все устремились к выходу. Переждем.
– Но если пожар?!
– Нет, – удерживает меня на месте. – Нет никакого пожара.
Не спрашиваю, откуда он это знает. Просто стою с бешено колотящимся сердцем. Пульс долбит в висках. Я запаниковала вместе с остальными, но сейчас, наедине с Таном в кромешной темноте, мне нисколько не легче.
– Может, пойдем? – спрашиваю.
– А что так? – хмыкает. – Прервали вас на самом интересном?
– Представь себе! – говорю с возмущением.
Какая ему вообще разница? Он-то успел поцеловать Злату.
– Ты, кажется, не поняла, что я тебе говорил.
– И что же?
– Я просил оставить Кима в покое.
– Он мне нравится.
– Вот как…
Мои глаза привыкают к темноте, и я могу различить силуэт Тана. Он стоит, нависнув надо мной огромной скалой. Судя по прерывистому дыханию – злится. Мы остаемся одни. Толпа рассеивается, все покидают место соревнований, выходят. Мы же почему-то продолжаем стоять в тоннеле. Я не решаюсь пошевелиться, хотя понимаю, что пора уходить. Находиться рядом с Таном в столь замкнутом пространстве тяжело. В какой-то момент мне становится трудно дышать. Воздуха вокруг нас словно становится мало, недостаточно, чтобы вдохнуть полной грудью.
Вдох-выдох…
Я слышу, как тяжело и прерывисто дышит Тан, и почему-то уверена, что в его глазах пляшет злость.
– Тебе понравилось? – его голос звучит хрипло.
– Что?
– Целоваться.
– Мы не целовались.
– Сегодня, – давит. – А вообще?
Замолкаю. Что сказать? Мы еще не целовались? Да Тан на смех меня поднимет.
– Вообще, это не твое дело.
– Блядь, инфузория, ты можешь ответить?
– Зачем?
– Затем.
– Нравится, – выдаю одно-единственное слово, но как же оно действует!
Разрушительно. Другого слова просто не нахожу. Тан придавливает меня к стенке сильнее.
– Зря ты ответила.
– Ты сам просил.
– Просил.
– Отпусти, – пытаюсь вырваться из его захвата, но Тан продолжает удерживать мои запястья.
– Нет.
– Так и будем стоять здесь?
Он не отвечает.
– Тан…
– Заткнись!
Он, очевидно, прижимается лбом к стене, потому что я отчетливо слышу его дыхание рядом со своим ухом. Горячее, почти обжигающее. Стараюсь не обращать внимания и успокоиться, только выходит слабо. Сердце в груди слишком сильно колотится. Отчасти, конечно, от страха. Это же Танский. От него чего угодно можно ожидать. Прибьет меня в этом туннеле, да и все. Никто и никогда не найдет. Только вот… я почему-то знаю, что ничего он со мной не сделает. Не причинит вред. Он может что угодно говорить, как угодно меня называть, но сейчас не обидит.
Я дергаюсь, когда чувствую справа движение, а затем – как его губы касаются моей ключицы. Делаю вид, что этого не было. Господи, просто делаю вид, что не чувствую. Он ведь не видит ничего, но почему-то не отстраняется. Продолжает прижиматься и рвано выдыхать. У меня от этого вся кожа покрывается мурашками, а еще возникает какое-то странное чувство. Оно, пожалуй, пугает меня сильнее, чем то, что мы находимся здесь наедине.
Глава 31
Тан
Бах. Бах. Бах.
Сердце работает навылет. В голове проскальзывает мысль, что это нужно прекратить. Выйти из этого адова туннеля, где недостатком кислорода сжигает все легкие и остальные органы следом. Меня изматывает ее близость. Вены под кожей кипят от скорости, с которой по ним течет кровь. Ощущение, что там вперемешку с естественной жидкостью еще что-то. Она. Там она. И дикие, совершенно необъяснимые и непонятные ощущения, которыми меня накрывает, лишь когда Романова оказывается рядом. Когда в такой близости – особенно.
Я пытаюсь успокоиться. Пока она что-то там выталкивает, шумно выдыхаю и вжимаюсь лбом в холодную бетонную стену. Ошибку, конечно, совершаю, потому что к ней слишком близко. Так близко, что я реагирую молниеносно. Ее запаха становится больше, от кожи исходит тепло. Меня им обжигает, хотя она замирает. Просто, блядь, затихает, а затем рвет мою башню хриплым выдохом.
Он в этом туннеле подобен раскату грома. Я его слышу и зацикливаюсь. На нем, на ней, на моих губах, которыми касаюсь ее кожи. Теплой, нежной. Она приятно пахнет. Чем-то едва ощутимым, напоминающим корицу и цитрусы. Этот запах сносит мне крышу. И она сносит. Тем, как реагирует, как вцепляется в мои предплечья. Она больше не пытается оттолкнуть, но и руки не убирает. Сжигает ими дотла все, что было между нами пять минут назад. Еще слабо, но все же понимаю, что мы переступили грань. Сломав все, что было “до”, построили непонятное “после”.
Она молчит. И не пытается оттолкнуть. Мы оба словно в тумане. В мороке. Абсолютно необъяснимом, непонятном. Я знаю, что это – всё. Обратки больше нет, потому что не отступлю. Как ни пытается пробиться наружу весь мой мрак, скопившийся за долгие годы внутри, ничего не выходит. Там сейчас другие эмоции, совершенно новые чувства. Я ими захлебываюсь.
– Мы не должны, – с ее губ наконец срывается единственная нормальная и логичная мысль.
Не должны. Согласен. Знаю.
– Мне насрать.
Говорю это в ее плечо. Губами задеваю слегка солоноватую кожу. Чувствую ее вкус на губах, а затем и на языке. Чувствую, и все… в этом и без того темном туннеле все меркнет окончательно. Я исследую ее кожу губами. Пробую языком.
Она разрешает. Выписывает мне карт-бланш своим несдержанным глухим стоном и крупной дрожью тела. Тоже хочет этого? Хочет, чтобы я ее трогал?
Смотрю на происходящее словно со стороны, так, будто это не мой язык сейчас пробует ее кожу, словно не мои губы прикасаются к участку обнаженной кожи. До нее у меня было много девушек. Разных. Доступных и не очень. Конечно, мы целовались, я их ласкал, потому что это всегда входило в так называемый прейскурант. Им это было нужно. У парней с физиологией иначе. Нам не нужна длительная прелюдия, у нас просто встает член, и мы готовы.
С Романовой…
Все иначе.
Я не думаю о сексе. Разумеется, у меня стоит член. Не может не стоять, рядом со мной она. Ее запах, помимо необъяснимых и диких впечатлений, вызывает еще и эрекцию. Член таранит змейку кожаных штанов, но это не главное. Не главное, мать вашу! Когда вставший член был не основой моих интересов? Когда я хотел целовать девушку не для того, чтобы ее следом трахнуть? Никогда. Это всегда шло в комплекте и в определенной последовательности. Секс – поцелуи – ласки. И никак иначе.
С Романовой система дает сбой, потому что мне хочется ее целовать.
Впервые, осознавая, что дальше ничего не будет, я не останавливаюсь. Исследую поцелуями ее шею, цепляю языком мочку уха, добираюсь до щеки и застываю на уголках губ. Соня не протестует. Она просто, блин, не протестует. Не пытается меня оттолкнуть, ничего не говорит. Ждет? Хочет? Я теряюсь, не осознавая, что делать. То ли продолжать дальше, то ли, нахрен, собрать волю в кулак и выйти из этого туннеля, оставив случившееся здесь. В темноте, в сырости, в прошлом.
Да нихера!
Прижимаюсь губами к ее губам. Они у нее мягкие, теплые и большие. Гораздо больше, чем кажется, когда на них смотришь. Или же это темнота смазывает восприятие. Она, кажется, нахрен все смазывает. Мозг в том числе.
Ее гортанный хриплый выдох раздается в тишине тоннеля подобно оглушающей трели будильника. Вместе с этим Соня распахивает рот, и я проникаю глубже. Ощущаю ее горячий язык, которого касаюсь своим. Романова отвечает. Совершенно неожиданно двигает губами. Поначалу мне кажется, что это неосознанный спазм или… попытка что-то сказать, но нет. Она отвечает на поцелуй. Подстраивается под мой с трудом контролируемый напор. Я, блядь, стараюсь не переусердствовать. Не оставить на ее губах следы, потому что дикое чувство, которое полностью заполняет меня, к этому подталкивает.
Ощущение нереальности происходящего рассеивается тогда, когда я слышу громкий крик Кима. Он зовет Соню. Ту Соню, во рту которой прямо в эту секунду орудует мой язык. Нас отшвыривает друг от друга, словно между нами образовалось напряжение и шандарахнуло со всей силы. На все, мать его, двести двадцать.
У обоих – тяжелое хриплое дыхание, только голос становится ближе, ведь Ким прекрасно знает об этом туннеле.
– Иди, – командую. – Тебя зовут.
Она мешкает. Что-то начинает говорить, но затихает. И продолжает стоять.
– Выходи или выйдем вместе, и он поймет, чем мы тут занимались. Все поймут, инфузория.
Она идет к выходу и снаружи натыкается на Кима. Я вижу его. Он меня – нет, потому что я стою в кромешной тьме, а я его – да. Их вижу. То, как он ее обнимает за плечи и спрашивает, все ли в порядке, и как рассеянно она отвечает, обнимая его, блядь, в ответ.
– Ты одна?
Взгляд Кима устремляется в глубину туннеля. Я знаю, что он не может меня видеть, но смотрит так, словно знает, что я здесь стою.
– Да… да, я одна. Очень испугалась. Пойдем отсюда, пожалуйста.
