Адалин Черно
Не прикасайся
Глава 46
Тан
– Эмоции – разрушительное. Чувства – лишнее. Ты слышишь, Танский? Отключай это. На заезды – с холодной головой, и только так, иначе ты умрешь.
Теперь я слишком хорошо помню конец фразы, но упорно ничего не отключаю, погружаясь в эмоции все глубже. С каждым разом с головой, задерживая дыхание. Провожу там, кажется, слишком долго, на поверхность выныриваю лишь за кратким вдохом – и снова погружение. Полное, окончательное.
Я Романовой такие вещи выдаю, которые никогда и никому… Я таких признаний не знал даже. Не мог знать. Они мне не принадлежат – чужие совершенно, я не умею так красиво говорить, и мне никогда не хотелось сказать что-то подобное. Ни разу, пока не оказался с ней в кровати, пока не увидел ее раскрасневшиеся щеки и стыдливый взгляд. После – туман. Временное помутнение.
– Позволь мне… – зачем-то шепчу ей на ухо и отодвигаю ткань трусов.
Она влажная. Мокрая настолько, что мне сносит крышу. Я трогаю ее, трогаю, ласкаю пальцами, прикасаюсь к клитору, размазывая влагу по всем чувствительным местам.
– Боже…
Она внезапно подрывается, пытается меня отстранить, но я укладываю ее обратно. Такой бред, господи. Она кончала на моем члене. Ездила на нем уверенно, а сейчас, перед оргазмом, пытается спасовать. Не позволю, конечно же.
– Тан… – на ее щеках играет румянец. Губы подрагивают. – Это… слишком. Слышишь?
– Это охуенно, – говорю чистую правду.
Ей в прошлый раз понравилось. Она была оглушена, раздавлена сметающими ее эмоциями. Хочу, чтобы на этот раз было точно так же. Зеркально хочу, но в несколько раз ярче. Она должна почувствовать.
– Просто расслабься, ладно? Все будет круто, я обещаю… обещаю.
У нее никого не было. Я давно это знаю. Еще там, в машине, понял, что никогда и ни с кем она не была. Теперь уверен, что даже так ее не трогали. Никто и никогда к ней не прикасался. Возможно, она сама. Стоит только представить, как Соня раздвигает пальцами свои влажные складочки, прикасается к клитору и с громкими стонами доводит себя до оргазма, член напоминает о себе назойливым гудением. Я пиздец как ее хочу. До одури, хоть и напоминаю себе, что она никогда и ни с кем. Нетронутая.
Мне, блядь, нельзя такое доверять. Я… не справлюсь. Моя ответственность на нуле. Я бы и рад сказать ей что-то пиздец романтичное, что-то, что окончательно ее успокоит, но пиздеть не хочется, а по правде я уже все сказал. Я – вообще не герой ее романа. Не тот, кто должен быть у такой, как она, первым, но отказать себе в этом праве не могу. Наше желание обоюдное. Я ее не удерживаю, не заставляю, ничего не делаю, чтобы она оставалась со мной. Она сама лежит в кровати, сама держит ноги раздвинутыми, стонет. Блядь… как охуительно она стонет. Представляю, как будет, когда окажусь внутри нее.
– Мы ужасны, – бормочет что-то мне в губы. – Наши поступки…
– Забей, – отпускаю ее “типа” грехи.
Плевал я на “плохие” поступки. Их в моей жизни было столько – на пальцах хрен посчитаешь. Много всего было. И сейчас я веду себя хреново. Трогаю ее, чистую, невинную, кристальную. Она мне нравится, потому что другая. Почти полная противоположность испорченному мне. Красивая. Она пиздец какая красивая. Только сейчас это почему-то замечаю. Мои глаза, когда впервые ее увидел, явно были где-то в другом месте, потому что она совершенна. Аккуратные, маленькие черты лица, ровный нос, длинные подрагивающие ресницы, нахмуренные брови и… губы. Раскрасневшиеся, припухшие от поцелуев. Она бесперебойно их облизывает, пока ласкаю ее пальцами.
– Тан… Стас…
Она дрожит вся, а меня почему-то триггерит то, как она произносит мое имя, как она его говорит. Не то, которое я всегда использовал, а настоящее, данное с рождения. Мне впервые не хочется одергивать и настаивать на другом.
– Прекрати… хватит, пожалуйста, – говорит, а у самой глаза закатываются от удовольствия, и дыхание перехватывает, потому что она близко, вот-вот кончит.
Я ее чувствую. Знаю, что ей хорошо, что бы она ни говорила.
– Ну же, малыш, расслабься, тебе будет хорошо.
Осознаю, что реально хорошо хочу сделать в первую очередь ей. На себя плевать. Главное в этот момент – она. Ее громкие стоны, ее частые выдохи, то, как дрожит ее тело от моих ласк. Я думал, что трахну ее сегодня. Это ведь просто. Она готова, она бы позволила. Ей, конечно, было бы страшно, но она бы разрешила. Просто я не могу. Не импотент, конечно, нет, у меня член колом стоит, а яйца поджимаются от желания, но я не могу. Не хочу делать ей больно, хочу, чтобы привыкла, и мне не пришлось ее уговаривать. Хочу, в конце концов, долго ее раздевать, рассматривать и целовать. Я помешан. Да, осознаю, что помешан. Наверное, с первых минут, как увидел ее, что-то в мозгу переключилось.
Когда терпеть становится невыносимо, достаю член из трусов и прижимаюсь к ней пахом. Соприкасаемся оголенной плотью. Срываем все барьеры и предохранители. Чувствую, как мне передается ее дрожь. Сам начинаю подрагивать, стоит пройтись раскаленным членом по ее влажной промежности.
– Боже, – она распахивает глаза и смотрит на меня.
Понимает, что там, между ног, больше не мои пальцы. Ловлю мелькающий в ее глазах шок, вижу его и пытаюсь успокоить так, как могу:
– Тише, все нормально, я не буду… не буду… ты останешься нетронутой. Обещаю, ладно?
Она кивает, а я, мать его, с трудом пытаюсь сдержать это обещание. Соблазн сделать последний толчок и войти в нее одним резким рывком становится слишком сильным. С трудом, блядь… напоминаю себе, что пообещал, что потом, если захочу ее снова, она ко мне и близко не подойдет. Пиздец, меня впервые волнует, что кто-то меня к себе не пустит. Не осознаю, когда секс стал не просто сексом, когда он стал… этим. Тупой дрочкой, как у пацана, честное слово, который в своей жизни бабу ни разу не видел. Именно так себя чувствую, но не перехожу барьер. Не рискую.
Веду членом по ее клитору, размазываю влагу по складочкам, параллельно ловя дрожь ее тела и громкие выдохи. Скольжу по ней взглядом. В памяти навсегда фиксируется оголенная грудь, тонкая талия, задранная юбка и широко разведенные ноги. Мне нравится. Мне пиздец как нравится. Я это навсегда запомню и, уверен, буду дрочить по ночам на это зрелище.
– Боже… я…
Второй ее оргазм накрывает и меня. Бурно, сильно, до одурманивающей дрожи, которая передается и мне. Я кончаю ей на живот. Плюю на правила приличия – когда вообще они меня интересовали? – и смотрю, как капли спермы покрывают ее белоснежную кожу. В моей копилке фетишей с Романовой пополнение. Я хочу видеть свою сперму на ней. В мыслях сразу множество различных картинок возникает, и поэтому член дергается снова. Мне мало. Мне слишком всего не хватает. С ней.
Мне несвойственно оставаться после секса. Обычно в момент этих мыслей я уже натягиваю штаны и говорю, что позвоню, но сегодня все иначе. Я одеваюсь, но не ухожу. Стираю салфетками, найденными на столе, сперму с ее живота, помогаю ей привести себя в порядок и ложусь рядом. Обнимаю ее, прижимая к себе. У нас нихера не закрыты двери, и если прибитому папаше вдруг захочется зайти в комнату – он сразу поймет, чем мы тут занимались, но на это мне наплевать. Пусть знает. И даже не думает ее трогать.
– Стас… – мямлит неразборчиво куда-то мне в ключицу.
– М-м-м…
– Это ведь… серьезно? В смысле, не говори, что это ничего не значит.
– Не скажу.
– Честно? – по голосу слышу, что удивлена.
Я, по правде, и сам ошарашен.
– Умгу.
– Надо сказать родителям.
Мне – не надо. Откровенно по хрену, че они там придумают в ответ, че могут выдать. Ее кукушка наверняка ужаснется после всего, что я ей наплел, а отец, как и всегда, будет орать.
– Если хочешь – скажем.
– Мы теперь… кто мы друг другу?
– Мы теперь просто мы, зай…
– Это значит вместе?
– Это значит да.
Сам в осадке от таких заявлений. Я – и вместе. С кем-то. Теперь получается, что уже не один. Пока она успокаивается и тихо сопит на моем плече, я мысленно считаю, сколько у меня бабок, и куда мы можем свалить. Почему-то думаю, что нам очень скоро придется, потому что ни ее мать-кукушка, ни мой папаша-дятел не одобрят наших отношений. Хотя… я и сам их не одобряю. Такие хорошие девочки не могут быть с такими плохими парнями.
Глава 47
Тан
– Какого хуя ты здесь делаешь, и кто тебя впустил?
Минуту назад я покинул комнату Сони, чтобы наткнуться сейчас в своей на Злату. Она сидит, опираясь руками о матрас и закинув ногу на ногу, будто полулежит. Смотрит на меня пристально и облизывает губы.
– Где ты был? – спрашивает. – Я так давно тебя жду, а пары, между прочим, уже закончились.
– У людей есть и другие занятия, помимо пар, личная жизнь, например.
– У тебя – и личная жизнь? – она хмыкает, а затем садится ровно и все еще не сводит с меня своего взгляда.
Пожалуй, Злата единственная девушка, от которой хочется держаться подальше. И я держался, пока что-то в моей голове не сорвалось на “случайный секс”. Жалею. Пиздец как жалею. И о первом, и о втором разе. А судя по выражению ее лица, она хотела бы третий, только вот ничего такого не будет. Минуту назад я целовал другую и даже вроде как состою в отношениях. Пиздец какая новость. Даже для меня неожиданно.
– Кстати, комнатка у тебя ничего такая, – она обводит взглядом помещение. – Удобная.
– Ты за этим пришла?
– Я пришла к тебе.
– Как ты сюда попала – вопрос остается открытым.
– О, так у вас работает наша бывшая домработница, представляешь? – хмыкает. – Папа выгнал ее из-за некомпетентности, а у вас, вижу, прижилась. И все-все мне рассказала. И где твоя комната, и где комната твоей сестры.
Почему-то при упоминании Сони ее тон сменяется на недовольный, но особого значения я этому не придаю.
– Ты и туда нос свой сунула?
– Ага… посидела, посмотрела, заглянула в ее комп.
– Нашла что-то полезное?
Стараюсь, чтобы голос звучал равнодушно. Все-таки пока ни одна живая душа не знает о том, что между нами с Соней происходит. Возможно, Ким догадывается, но не в деталях, а значит, пока что лучше промолчать. Злату точно лучше держать от этой информации подальше, иначе уже завтра весь университет будет в курсе, кто и с кем у нас встречается, а следом и пресса. Не то чтобы в наших с Романовой отношениях я был не уверен, просто лучше пока их не афишировать. На этом этапе – так точно. Так отношения хотя бы уцелеют.
И снова пиздец, приплыли – я не просто влез в отношения. Я думаю о том, что хочется их сохранить.
– Прикинь, у нее не запароленный ноутбук. Я зашла, офигела, но ничего интересного у нее там. Лекции, лекции, какие-то рецепты, даже порнухи нет. Святоша, – Злата закатывает глаза и смеется.
Мне же почему-то ни хрена не смешно. Она рылась в вещах Сони. Она смотрела ее компьютер. У меня возникает стойкое желание схватить Авдеенко за шкирку и выпроводить ее отсюда нахрен. И уволить следом их бывшую домработницу. Все-таки отец Златы был прав – домработница жутко некомпетентна. Как она могла впустить в дом незнакомку и даже показать ей хозяйские спальни?
– Так ты скажешь, чего пришла? – настаиваю все-таки на объяснении.
Разговаривать с Авдеенко не хочется и видеть ее, впрочем, тоже.
– А что? Нельзя? Мы вроде как не чужие друг другу люди.
– Вроде как, Злата, это еще не утверждение.
– Не цепляйся к словам, Танчик…
Раздражает. Я здесь с ней пять минут провел, а она уже неимоверно меня вымораживает. Она сама, ее присутствие, ее запах и поведение. Хочется грубо выставить ее за дверь, но я вспоминаю, что она все-таки прокурорская дочка. Авдеенко считается лучшим прокурором города, но все прекрасно знают, какой он на самом деле. По правде, связываться с ним абсолютно не хочется, так что я молчу. Сжимаю зубы до хруста и смотрю на Злату со спокойствием. По крайней мере, хочется верить, что у меня получается его сыграть.
– Я соскучилась, – выдвигает. – Ты себе даже не представляешь, как…
Ее приторного запаха становится слишком много, когда она подходит ко мне и обвивает руками шею. Отстраняю я ее не сразу. Лишь тогда, когда, несмотря на абсолютное равнодушие с моей стороны, она не отходит, а продолжает висеть на мне, как новогодняя игрушка на елке. Вместе с этим она улыбается и смотрит куда-то мне за спину.
– Привет, – выдает елейным голосом. – Можешь закрыть дверь? Вообще-то, нехорошо подглядывать за другими.
Я резко разворачиваюсь. Там, прибитая увиденным, стоит Соня. Ее взгляд сверкает, губы сжаты в тугую полоску, а осанка чрезвычайно правильная. Ощущение, что Романову вынудили стоять прямо и не сгибаться ни на сантиметр.
Ничего не сказав, она гордо разворачивается и уходит, а я – следую за ней, конечно же. Лучшее решение в любой ситуации, которая вызывает недопонимание – разговор сразу же после возникшей проблемы. Я бросаю Злату в своей комнате и следую за Соней. Увидев это, она быстро спускается на первый этаж. Я – иду следом. Нагоняю ее у столовой. Она оборачивается и гневно сбрасывает мою руку со своей кисти.
– Что тебе надо? – спрашивает. – Я собралась пообедать. Или вы тоже? Собирались? Я спрошу, есть ли клубника со сливками.
– Дурочка, – выдаю. – Злата мне никто.
– Мне без разницы, Танский, но показалось, что вы неплохо ладите.
– Тебе показалось.
Она поджимает губы и толкает меня в грудь, но разве я позволю? Прижимаю Соню к себе и целую в щеку. Испытываю при этом какие-то совершенно непонятные ощущения. Эйфория накрывает так, словно я принял что-то запрещенное, хотя отчасти так и есть. Соня для меня – особенный сорт удовольствия. Тот, от которого нет способов избавления и лечения. Индивидуальный, ароматный, желанный. Пиздец какой желанный. Хочу ее, несмотря на то что кончил не так давно с ней. Мало. Охренеть как этого мало.
Соня меня отталкивает. Пресекает попытки объятий и уворачивается от поцелуев. Ее взгляд при этом, как у разъяренной фурии. Так и сверкает грозовыми молниями. Смотрит на меня с раздражением и снисхождением. Мол, что с тобой, идиотом, разговаривать.
– Я не знаю, зачем она пришла, – объясняюсь.
Чувствую себя при этом так, словно прямо сейчас меня девственности лишают. Никогда нихера подобного я никому не выдавал. Из меня и извинения-то с трудом можно было выбить, а тут – объяснения. И ведь самому с ней хочется об этом поговорить.
– Так уж и не знаешь? – хмыкает. – А по мне, так все предельно ясно.
Соня снова вырывается и отходит.
– Когда разберешься со своими бабами, тогда и поговорим.
– У меня нет никаких баб, – сам начинаю нервничать.
Потому что правда ведь. Да, трахал я многих. Стольких, что Соне и не расскажешь. Она – невинная, нетронутая и чистая. Мне со своей грязью в ее монастырь лезть вообще запрещено, но я лезу. Меня на ошметки разрывает от одной мысли, что она не позволит быть рядом. Блядь, а ведь все было иначе. Еще сегодня утром я стойко считал, что Романова просто меня раздражает, и, конечно же, я ничего к ней не испытываю. Как резко все меняет одно столкновение и один разговор. Меня, черт возьми, расплющило от совместно проведенного времени, от взаимного оргазма и от разговора. Никогда прежде ни о чем подобном я с девчонками не разговаривал, а с ней – хотелось. И сейчас хочется.
– И вы с ней… никто друг другу? – уточняет, видимо, тоже чувствуя мое разъяренное состояние.
– Никто.
– У вас что-то было?
Никогда. Никогда не задавай вопросы, ответы на которые не готова услышать. Кажется, я уже ей это говорил, а если нет – хочется сказать прямо сейчас. И я бы сказал, но вместо этого выбираю другой ответ.
– Нет.
Да, я нагло вру. Не потому, что не могу сказать правду, а потому что не хочу, чтобы она ее слышала. Для нежной натуры Романовой такие признания – как гром среди ясного неба. Одно дело знать, что тот, с кем ты в отношениях, бабник, и другое – сталкиваться с его бабами лично. Знать о том, кого конкретно он натягивал. Это знание ее убьет, а следом и то, что между нами зарождается.
– Она так на тебя вешается, – говорит Соня.
– Это же Авдеенко, – пожимаю плечами. – Она неадекватна.
Вот здесь – ни разу не соврал. Злата за меня цеплялась еще задолго до того, как мы с ней переспали, и часто – не менее откровенно, чем сейчас.
– Прости за то, что увидела. Я вообще не знал, что она здесь.
– А что если…
Во взгляде Сони проносится такой вселенский ужас, что у меня в груди все холодеет.
– Дверь была не заперта.
– Нет, все в порядке. Мы бы услышали, как она входит.
Успокаиваю ее, конечно, а сам понимаю, что нихрена я бы не услышал. Мне кажется, если бы Авдеенко ржала там за нашими спинами, до меня бы не сразу дошло, так сильно я был увлечен, буквально поглощен Соней.
– Ладно, – выдает она снисходительно. – Я правда собиралась поесть. Будешь?
– Да, только гостью выпровожу.
– А вот и она, – Соня кивает за мою спину и, гордо развернувшись, уходит в столовую.
Вот чего-чего, а умения вести себя ей не занимать. При виде Златы она словно меняется. Высоко задирает подбородок, выпрямляет спину. Уверен, тут еще сказывается стычка, которая у них произошла в первые дни в универе. Такое ощущение, что это было слишком давно, а времени прошло всего ничего.
– Поверить не могу, что ты с… этой.
– У нее есть имя, – выдвигаю уже со злостью. – Я повторю свой вопрос еще раз – какого хера ты забыла в моем доме, и кто тебе дал право вести себя так, словно ты здесь хозяйка?
– Я уже сказала, что соскучилась, а на другой вопрос я уже отвечала.
– Домработница, да, я помню. Хорошо, что сказала, больше у тебя возможности попасть к нам не будет.
– Как грубо, Тан… – наигранно дует губы. – А я ведь со всей душой к тебе.
– У тебя есть душа? Я думал, у дочерей дементоров ее не бывает.
Чтобы не препираться и дальше, обхожу Авдеенко и собираюсь пойти к себе, но она, вопреки ожиданиям, следует за мной.
– Что еще, Злата? – останавливаюсь у подножья лестницы, ведущей на второй этаж.
– Ты правда с… этой?
– А если и да? Тебе что?
– Ты ведь помнишь, как я говорила, что со мной нельзя спать просто так?
– Я с трудом вспомнил твое имя, – спускаю ее с небес на землю, хотя о тех словах помню.
О них мне, кроме самой Златы, благополучно напоминал еще и Ким. Капал на мозг, указывая на связь, которую в принципе не стоило начинать.
– Так вот, я не шутила, Тан. Со мной так нельзя, и с этой… я тебе быть не позволю.
– Че, блядь? Я у тебя разрешения спрашивать буду?
Она по-настоящему выводит меня из себя этими словами. Блядь, вот не привык я к тому, чтобы мне указывали. Всякие там прокурорские дочки – уж тем более. Да хоть президентские, блядь, я не мальчик, чтобы мною помыкать.
Хватаю ее за руку и веду на выход. Насрать мне в этот момент абсолютно на все. На то, кто она такая – уж тем более. Пусть хоть беременность себе мнимую присобачит и мне ее припишет. Насрать. Я прекрасно знаю, что трахал ее в презервативе, да и в принципе детей у меня быть не может. Пусть на хер идет со своими планами.
– Отпусти меня, – возникает уже у двери. – Ты оставишь на моем теле синяки!
– Снимешь побои, папочке будет чем заняться, или такой мелочевкой он не промышляет? Берет сразу рыбок покрупнее, да? С которых можно что-то поиметь?
– Ты пожалеешь, – переходит на угрозы.
– Да мне насрать. Да, мы переспали, – понижаю голос до шепота, хотя уверен, что Соня не будет подслушивать. – Ты дала, я взял, какие могут быть вопросы? Не раздвигала бы ноги перед каждым встречным, меньше было бы идиотов, которые между ними устроились.
Она отвешивает мне пощечину, я улыбаюсь.
– Можно считать, один-один, да? – хмыкаю. – Мы в расчете, Авдеенко. По оргазмам, помнится, ты мне даже задолжала.
Она больше ничего не говорит. Разворачивается и уходит, а я с удовольствием захлопываю за ней дверь и иду к Соне. В планах – пообедать, а затем найти домработницу и сделать выговор. Уволить ее я, к сожалению, не могу. Таких полномочий у меня нет, зато я все еще могу запугать ее до полусмерти, а это работает куда лучше увольнения.
Глава 48
Соня
Когда мама возвращается, я, несмотря на то, что мы немного отдалились с момента переезда, бросаюсь ей на шею и крепко-крепко обнимаю. Очень сильно соскучилась. Ее не было две недели, так что за своей радостью я даже не сразу замечаю, что для человека, который все это время провел на отдыхе, выглядит она неважно. Слишком бледная и с залегшими под глазами синяками. Я, честно говоря, шарахаюсь, потому что так мама выглядела только после смерти отца.
Позади меня стоит Богдан Петрович. Тоже ждет своей очереди обнять будущую жену. Я внимательно за ними наблюдаю. При виде него мама не шарахается, не отходит в сторону и обнимает его с искренней улыбкой на лице. Тана, конечно же, с нами нет. Ему нет нужды встречать мою мать и как-то с ней контактировать, как и мне с его отцом.
– Хорошо, что ты приехала, – говорит Богдан маме. – Я успел соскучиться. Как отдых? Выглядишь бледновато.
– Этот перелет дался мне тяжело, – поясняет мама. – Я все время провела в туалете, и стюардесса от меня не отходила.
О том, что мама плохо переносит перелеты, я знаю. Когда-то давно мы летали на отдых в Грецию. Путевка была не слишком дорогой, потому что тогда мы не могли себе позволить что-то дороже. В полете туда мама была спокойной, но нас изрядно потрясло, и во время возвращения у мамы началась едва ли не истерика. С тех пор мы никуда не летали, хотя были возможности полететь еще. Мама боялась и предпочитала отдыхать на одесском пляже, несмотря на толпы туристов и ставшие уже постоянными крики продавцов пахлавы, горячей кукурузы и холодного пива.
– Мам… – вступаю нерешительно. – Нам нужно поговорить.
– Я отдохну после полета, малыш, и поговорим, ладно?
Я с готовностью киваю. Не уверена, что то, что я хочу рассказать, ей понравится. Скорее нет, чем да. Думаю, она может даже расстроиться, но я слишком сильно уверена в своих чувствах, чтобы не поделиться ими с мамой. Когда-то давно мы с ней пообещали друг другу, что будем всегда откровенны. Мне стоило поговорить с ней раньше, но я решила, что разговор по телефону – не лучшая идея. А вот теперь, дождавшись ее возвращения, трясусь от страха.
Маме не нравится Тан. Я знаю это, и она сама просила меня держатся от него подальше. Вот только… только он на самом деле не такой плохой, как она считает. Да, своеобразный, да, со своими тараканами, но у кого из нас их нет? Взять даже Богдана Петровича. Разве он идеальный? А его отношение к собственному ребенку? Я такое в страшном сне не могла представить, а в итоге увидела воочию.
Мама уходит на второй этаж, а я иду в свою комнату. Решаю отрепетировать и подобрать слова, которые скажу маме. За этим занятием меня и застает Тан. Он абсолютно бесшумно заходит в комнату и обнимает меня со спины. Я вздрагиваю, но не могу сказать, что это для меня – неожиданно. В последнее время он делает так довольно часто, и я уже привыкла к тому, что он может пробраться ко мне незаметно.
– Привет, – его горячее дыхание задевает мочку уха. – Чем занимаешься? Бубнила что-то непонятное и неуверенное.
– Я хочу поговорить с мамой.
Мы с ним это обсуждали. Несмотря на то, что Тан не понимает моего стремления, как он выразился, “ударить челом перед родителями”, идее не противится, но и не поддерживает. Лишь пожимает плечами, когда я завожу этот разговор.
– Как хочешь, – делает это снова.
– Ты должен поговорить с отцом.
– Я ему ничего не должен.
– А мне?
– Ты мной манипулируешь, – по-доброму усмехается.
– Я просто хочу, чтобы они знали. Пожалуйста… так мне будет спокойнее.
– Хорошо. Ладно. Я скажу ему.
Вижу, что идея ему не нравится, поэтому пытаюсь сгладить острые углы поцелуем и объятиями. Тан почти сразу заводится. Забирается руками под мою футболку, добирается до груди.
– Прекрати.
– Я соскучился.
– Сегодня в доме родители.
– И что? Мы же все равно им расскажем.
– Да, но будет лучше, если они сначала узнают о наших отношениях, а уже потом их увидят.
Тан глубоко вздыхает, но не спорит со мной. Кивает, хоть и вижу по взгляду, что не соглашается.
– Давай закроемся, – предлагает шальную идею.
– С ума сошел?! – восклицаю, хотя у самой от его предложения внутри все загорается от предвкушения.
– Сошел, – соглашается. – Просто соскучился.
– А если мама решит ко мне зайти? – сразу начинаю моделировать ситуации. – Дверь заперта, а тут ты.
– Я спрячусь в шкаф.
Начинаю заливисто смеяться, потому что представить Тана в моем маленьком шкафу сложно.
– Есть еще ванная… И кровать, под ней тоже можно спрятаться.
– Ты невозможный, – мотаю головой.
– Брось, решайся…
И я решаюсь. Едва заметно киваю, словно это не мое решение, а целиком и полностью его инициатива, но Тану даже этого маленького кивка оказывается достаточно. Он быстро закрывает комнату на ключ и возвращается ко мне. Я отхожу на шаг, потому что вижу в его взгляде то, от чего у самой кровь скорее разгоняется по венам. Он смотрит так, что… я закипаю изнутри.
– Куда? – хмыкает и подхватывает меня на руки.
Через мгновение я оказываюсь на кровати. Тан придавливает меня к матрасу своим сильным телом и целует. Господи, как он целует… За эти дни я должна была привыкнуть к этому, но у меня все никак не получается. Я все еще завожусь с полоборота, стоит ему прикоснуться к моим губам и грубо растолкать их языком. Практически мгновенно рот наполняется его вкусом. Мятным, но нотки сигаретного дыма я улавливаю сразу же. Мне не нравится, что он курит, но просить бросить я как-то не решаюсь. Мы, несмотря на близость, кажемся все еще далекими. Иногда спорим по абсолютным пустякам, а потом миримся вот так, лежа на кровати и целуя друг друга.
– Сонь… – с жарким выдохом говорит Тан.
Ему не нужно говорить, чтобы я поняла этот его тон. Я понимаю, к чему он клонит, но никак не могу решиться. В последний момент все время его останавливаю. Торможу, ясно осознавая, к чему мы идем. Мне… почему-то страшно. Я не цепляюсь за свою девственность, не считаю ее чем-то особенным. Стефа меня уверяла, что в ней ничего нет. Она лишилась ее несколько лет назад и ни о чем не жалеет. Говорит, что теперь можно не трястись перед новым парнем, не заламывать руки и не объяснять, что еще никогда, видя в его глазах разочарование. Я Тану тоже не говорила. Все нахожу какие-то абсолютно нелепые и ненужные объяснения. Он, конечно, слушает и не настаивает. Я вообще удивлена, что не настаивает. Я думала… ему это нужно. Обязательно.
– Я… Тан, – отстраняю его от себя за щеки и смотрю прямо в глаза. – У меня… никого и никогда. В смысле, я не занималась этим.
Он улыбается. Никакого разочарования в его взгляде я не замечаю, хотя, может, он умело его скрывает.
– Я в курсе, – говорит спокойно. – Это не проблема.
– В смысле – в курсе? Откуда? Кто тебе сказал?
У меня в этот момент столько вопросов. Я даже на Стефу успеваю разозлиться, потому как она единственная, кто знал, что я девственица.
– Отставить тревогу. Никто мне не говорил. Я сам понял.
– Сам?
Он смеется и целует меня в губы. Снова глубоко, влажно, жарко. Если бы я раньше знала, что поцелуи могут быть такими приятными…
– Сам, Соня. Ты… особенная.
– Неопытная, да? – волнуюсь.
Я знаю, что у него были другие девушки. Боже, да об этом весь универ постоянно судачит. Я хоть и не участвовала в обсуждениях девчонок, потому что сказать мне было нечего, но прекрасно знала, что Тан ни с кем не встречается, но со многими спит. Я это знаю, и… меня это ранит. Ему я, конечно же, ничего не говорила. Не знаю как. Для меня тема секса слишком откровенная, я не могу просто взять и обсудить все. Даже со Стефой когда разговаривали, я как вареный рак краснела, а тут парень, от которого я без ума. Когда только успела так сильно в него?.. В него… господи…
Осознание, что я влюбилась, приходит как-то неожиданно. Я к нему подготовиться не успеваю, хотя подсознательно я, конечно же, и так это понимала, иначе бы никогда не позволила ему к себе прикоснуться. Ни там, в машине, ни потом. Он столько раз, столько раз меня везде трогал. И не меньше делал мне приятно. Ошеломительно приятно. До сорванного голоса и полной каши в голове. А я ведь… по-прежнему девственница.
– Неопытная, – соглашается Тан.
Я… несмотря на то, что прекрасно это знаю, обижаюсь.
– Эй, – видит мое состояние и перехватывает за подбородок. – Мы это исправим.
Хочется быть для него… раскованной. Поверить не могу, что думаю об этом. Меня иначе воспитывали, и это, конечно, сказывается. Я много хочу для Тана сделать, но все время торможу из-за стыда и неуверенности. Вдруг ему не понравится, а что, если я не справлюсь? Но и это – не основная причина. Основная в том, что я не могу переступить через стыд, который постоянно испытываю. Он, конечно, смазывается, когда Тан меня целует и трогает, когда раздевает и смотрит, но все равно неизменно присутствует, стоит немного задуматься.
– Я тебя испорчу, – дает обещание, от которого я моментально покрываюсь румянцем.
Чувствую, как горят мои щеки от таких его слов, потому что, несмотря на стыд, в моей голове присутствуют еще и яркие картинки того, как именно он будет меня “портить”.
