А. Н. Трайнин
Избранные труды
Подлинные особенности теории необходимого условия, особенности, выражающие ее реакционную метафизическую природу, заключаются в другом: они заключаются в понимании значения и природы самого понятия «условия», необходимо предшествующего результату. В этом существо вопроса.
Согласно теории “conditio sine qua non” любой факт, любое явление, любое действие могут считаться одинаково важной и необходимой причиной результата, если только это действие, явление или факт были условиями, предшествовавшими наступлению результата. Однако отнюдь не всякое предшествовавшее результату необходимое условие может рассматриваться как его «причина». Воспользуемся следующим примером: врач рекомендовал матери посылать больную дочь в солнечные дни гулять. В один из таких дней мать послала дочь в сад; по дороге в сад дочь была раздавлена автомашиной. В понимании теории необходимых условий и совет врача, и солнечный день, и действия матери – все причины смерти дочери, ибо не будь врачебного совета, не сияй солнце, не посылай мать дочь на прогулку – смерть дочери не наступила бы. Эта сплошная «уравниловка» условий, связанная с уравнительным пониманием причин, является для теории необходимых условий руководящим принципом. Ошибочность этой теории именно в этой метафизической концепции равноценных условий, концепции, которая по существу приводит к следующему заключению: все виновны или – что в данном случае равнозначаще – никто не виновен.
Правильно поэтому проф. Н. Д. Дурманов указывает, что «с точки зрения conditio sine qua non результат вызван многочисленными равнозначащими условиями: например, смерть от выстрела – наличием пули, ружья и т. д.».[76]
Далее, – ив этом вторая важнейшая особенность теории необходимых условий как реакционной метафизической теории – причина в понимании этой теории всегда себе равна; она или полностью имеется, или полностью отсутствует, но она (причина) не знает степеней, не может быть большей или меньшей.
Оба приведенных положения – равноценность условий (любое предшествующее условие является причиной) и равнозначность причин (причина не может быть большей или меньшей), составляющие подлинное существо теории необходимого условия, должны быть решительно отвергнуты. Против этих метафизических измышлений должна быть направлена критика. Для этой критики марксистская диалектика вооружает теорию неоценимым оружием – указаниями Маркса, Энгельса и Ленина.
«…Причина и следствие, – указывает в «Анти-Дюринге» Ф. Энгельс, – суть понятия, имеющие значение лишь в применении к отдельному явлению, но что если рассматривать то же явление в его общей мировой связи, то эти два понятия соединяются и переходят в представление о всеобщем взаимодействии, в котором причина и следствие постоянно меняются местами, и то, что теперь или здесь является следствием, станет там или тогда причиной, и наоборот»[77].
В. И. Ленин, развивая эти положения Ф. Энгельса, сделал особенно ценное для понимания причинности в уголовном праве указание. «Следовательно, – писал В. И. Ленин, – человеческое понятие причины и следствия всегда несколько упрощает объективную связь явлений природы, лишь приблизительно отражая ее, искусственно изолируя те или иные стороны одного единого мирового процесса»[78].
Таким образом, В. И. Ленин определенно указывает, что человеческое сознание способно строить понятие причины лишь путем временного искусственного изолирования тех или иных сторон бесконечно взаимно связанного мирового процесса.
Каждое научное исследование в своей сфере неизменно производит это указанное В. И. Лениным «искусственное изолирование», производит применительно к специальным задачам этого исследования, – при этом даже в том случае, когда речь идет об одном и том же явлении.
Так, если выстрелом А. был убит Б., то для медика причина смерти Б. – в разрыве пулей ткани и сосудов сердца, для механика– в законах движения пули в результате взрывов пороха; для криминалиста этой причиной может быть лишь человеческое действие[79]. Ибо вопрос, встающий перед уголовным правом, заключается в следующем: при каких условиях человеческое действие может быть признано причиной наступившего результата и, следовательно, объективным основанием уголовной ответственности. Поучительно в связи с этим привести следующее указание Ф. Энгельса.
«До тех пор, пока мы не можем показать, от чего зависит число горошин в стручке, оно остается случайным; а оттого, что нам скажут, что этот факт предвиден уже в первичном устройстве солнечной системы, мы не подвигаемся ни на шаг дальше. Мало того: наука, которая взялась бы проследить этот случай с отдельным стручком в его каузальном сцеплении, была бы уже не наукой, а простой игрой, ибо этот самый стручок имеет еще бесчисленные другие индивидуальные – кажущиеся нам случайными – свойства… Таким образом, с одним этим стручком нам пришлось бы проследить уже больше каузальных связей, чем в состоянии решить их все ботаники на свете»[80].
Механизм человеческой деятельности и ее глубочайшая связанность с общественными отношениями и неисчислимыми явлениями природы еще более сложны и глубоки. И можно сказать, что все криминалисты мира не в силах были бы проследить от начала до конца всю причинную связь явлений и действий, приведших к преступному результату. Уголовное право неизменно ограничивает и должно ограничивать звенья причинной связи в качестве предмета своего исследования. Поэтому, если А. связал свою жертву Б. и положил на рельсы, а затем поезд переехал его, то не поезд, причинивший смерть Б., а действие А. рассматривается как причина смерти. Отсюда, конечно, не следует, что уголовное право не замечает или игнорирует бесчисленные причины, обусловившие смерть Б., и в первую очередь значение пронесшегося поезда. Но все эти факторы не дают того материала, на котором может строиться уголовная ответственность, и поэтому исходить в данном примере из того, что не человек, а машина – причина смерти, уголовное право не может. Следовательно, применительно к тем конкретным задачам, которые стоят перед уголовным правосудием, важны на растворяющиеся в бесконечности и для него индифферентные неисчислимые условия и факторы, а только отдельное и конкретное человеческое действие как основание уголовной ответственности.
Равным образом и последствия, причиной которых явились человеческие действия, в плане уголовного права не могут составлять безграничной цепи; единственный результат, который составляет предмет анализа и оценки уголовного правопорядка, – это общественно опасный результат. Поэтому если Иванов в драке ранил Петрова, Петров уехал лечиться в Крым, там купил дачу и женился, то лишь один результат – ранение, а отнюдь не покупка дачи и женитьба в плане уголовного права являются последствием драки.
Так последовательно примененный в сфере уголовного права материалистический принцип временного «искусственного изолирования явлений» из их всеобщей связи дает необходимый ключ к решению проблемы причинности. Этот принцип вместе с тем наносит смертельный удар теории “conditio sine qua non”, ибо уничтожает ее основной тезис о равноценности всех условий, предшествовавших наступлению результата: отнюдь не каждое «условие», предшествовавшее наступлению результата и этот результат определившее, может, как утверждает эта теория, рассматриваться как причина в системе уголовного права, а лишь созидающее результат человеческое действие (бездействие), при этом действие в уголовно-правовом смысле, – как волевой акт; и отнюдь не каждый результат может рассматриваться в качестве уголовно-правового последствия, а лишь общественно опасный результат.
Таковы выводы, диктуемые последовательным развитием ленинского принципа «искусственного изолирования явлений» при конструкции причинной связи.
Но этим важнейшим принципом – принципом временного искусственного изолирования – не исчерпывается то качественно новое и глубоко отличное от буржуазных конструкций, которое марксизм вносит в понимание причинной связи.
Другой важнейший принцип заключается в характере действия как причины общественно опасного результата. В этом плане весьма важно отметить, что человеческое действие в качестве причины общественно опасного результата отнюдь не однородно, отнюдь не всегда себе равно. Напротив, оно может выражать собой различные степени причинения, оно может быть главной, ведущей, решающей причиной и может быть причиной менее значащей, второстепенной.
Вопросы степени имеют большое значение в социалистическом уголовном праве.
Прежде всего, конечно, необходимо отметить значение степени общественной опасности совершенного преступления и личности преступника. Статья 47 УК РСФСР говорит: «Основным вопросом, подлежащим разрешению в каждом отдельном случае, является вопрос об общественной опасности рассматриваемого преступления». Ряд перечисленных далее законом отягчающих и смягчающих обстоятельств (ст. 48 УК РСФСР) является также не чем иным, как в законе данным критерием для определения степени общественной опасности. Равным образом и обязательный для суда учет личности преступника (ст. 45 УК РСФСР) должен реально выражаться в учете – на основе разнородных показателей – степени общественной опасности.
Степень общественной опасности – не только критерий ответственности; она имеет и более общее значение – как основание для различения преступного и непреступного.
Хорошо известно, что различение отдельных видов правонарушений – уголовных, административных, дисциплинарных – явилось и является труднейшей и неразрешимой методами буржуазной науки проблемой. Существуют многочисленные теории, пытающиеся уловить и зафиксировать грань, отделяющую одну «неправду» (по терминологии русской дореволюционной литературы) от других. Социалистическое уголовное право не должно и не может идти по этому пути исканий извечных, раз навсегда данных граней, отделяющих друг от друга разнородные правонарушения. Не творчество новых схоластических теорий, а иной метод открыт перед советской наукой при решении запутанного буржуазными юристами вопроса – о разграничении уголовного правонарушения от иных правонарушений. Этим методом является разграничение отдельных правонарушений по степени их общественной опасности на правонарушения уголовные, дисциплинарные, административные. Именно поэтому одно и то же правонарушение может в разные периоды и в разной общественной обстановке являться то преступлением, то дисциплинарным или административным проступком.
Играющая огромную роль в социалистическом уголовном праве степень общественной опасности не есть, конечно, абстрактная категория: степень общественной опасности определяется на основе учета конкретных многочисленных и разнородных показателей, в свою очередь, различаемых по степени: таковы степень виновности, степень подготовленности преступления (ст. 19 УК РСФСР), степень соучастия и другие. Значение степени общественной опасности особо подчеркивает § 19 Уголовного кодекса Чехословацкой Республики 1950 г.
«При определении наказания суд исходит из учета степени общественной опасности преступного деяния, степени вины, а также личности виновного, обращает особое внимание на возможность его исправления, а также учитывает отягчающие и смягчающие вину обстоятельства».
Весьма существенно подчеркнуть, что среди этих критериев, определяющих степень общественной опасности преступника и преступления, значительная роль принадлежит и степени причинения. С особой четкостью в законе и на практике это положение выступает при определении ответственности соучастников.
Соучастие, как известно, не создает особых оснований ответственности. На стороне каждого из соучастников должны быть виновная и причинная связь с преступным результатом. Весьма показательно, что закон (ст. 17 УК РСФСР) предписывает при определении ответственности соучастников учитывать степень их участия в совершении преступления, то есть ту роль, которую каждый из них играл в совершении преступления. Степень причинения, таким образом, по прямому предписанию закона является одним из критериев, определяющих индивидуальную ответственность соучастников. Можно воспользоваться следующим примером: Иванов, Петров, Симонов и Николаев совместно совершили ограбление. Фактическая роль каждого из них заключалась в следующем: Иванов указал адрес квартиры; Петров дал свою лошадь грабителям; Симонов и Николаев непосредственно совершили ограбление. Действия всех четверых причинно связаны с преступным результатом, но степень этой связи не одинакова: главная роль принадлежит Симонову и Николаеву, меньшая роль – Петрову, еще меньшая – Иванову.
Было бы глубоким заблуждением думать, что разная степень причинения имеет место лишь в случаях соучастия; вполне реальны случаи, когда соучастия нет, но причинная связь разнородна. Так, например, ремонтный мастер выпустил из депо вагон с дефектами. Старший мастер не проверил качества ремонта. Машинист развил скорость выше допустимой, в результате чего вагон сошел с рельсов. Авария произошла в результате преступных действий всех трех лиц; однако степень причинения каждым лицом аварии различна. В частности, старший мастер, своим поведением непосредственно не причинивший аварии, явился причинителем в самой незначительной степени, так что может быть поставлен вопрос квалификации его преступления по ст. 111, а не по ст. 17 и 593в УК РСФСР (нарушение дисциплины на транспорте, повлекшее за собой аварию).
Но и далее: различная степень причинения имеет место и при совершении преступления одним лицом. Дело в том, что каждый элемент состава преступления, предусмотренного законом, может быть в жизни выражен в большей или меньшей степени. Так, вина может быть в форме умысла, прямого и эвентуального, или в форме неосторожности. Но и прямой умысел может быть, в свою очередь, разных степеней (заранее обдуманное намерение, внезапный умысел)[81], как и неосторожность (грубая неосторожность). В различной степени могут быть выражены в конкретных случаях и элементы, характеризующие объективную сторону состава преступления: так, причиненный преступным действием ущерб может быть и незначительным (растрата 50 руб.) и очень крупным (растрата 50 тыс. руб.); истязания как элемент состава, предусмотренного ст. 146, могут выразиться в очень длительном и тяжком мучительстве, но истязания могут носить и менее тяжелый характер; недоброкачественность выпущенной продукции может выражаться и в полной непригодности этой продукции и т. д.
В различной степени могут быть выражены и другие элементы состава. Приведем следующий пример.
Начальник автотранспорта Иванов предоставил своему знакомому из личных соображений машину для поездки на вокзал. Здесь имеются все элементы состава ст. 109 УК РСФСР: должностное лицо, незакономерное действие по службе, причинение ущерба государству. Однако ни один советский следователь, ни один прокурор, ни один судья не будет привлекать и судить Иванова по ст. 109 УК РСФСР. В этом примере до минимума сведен один из элементов состава ст. 109 УК РСФСР – незакономерные действия должностного лица, как не будут привлекать и судить за растрату 10 руб. и т. д. Следовательно, снижение одного из элементов состава до ничтожного уровня способно каждый состав лишить уголовно-правового значения.
Таким образом, можно подвести следующие итоги:
1) В соответствии с материалистическим принципом искусственного изолирования явлений при изучении конкретных причинных связей необходимо признать, что в сфере уголовного права из всех факторов, определивших наступление результата, должно быть выделено в качестве причины человеческое действие (бездействие), а в качестве результата – общественно опасный результат.
2) В соответствии с различением главных и второстепенных причин необходимо признать, что причинность имеет свои градации. Отсюда следует, что в сфере уголовного права причинение как элемент состава преступления может быть, подобно другим элементам состава, различной степени, может быть главным и второстепенным, большим или меньшим. Весьма в этом отношении поучительно определение Судебной коллегии Верховного Суда СССР по делу об аварии теплохода «Байдуков». Материалами дела было установлено, что пески, на которые сел пароход, не были оборудованы плавучей обстановкой и что диспетчер не предупредил капитана о резком падении горизонта воды. «…Именно эти перечисленные обстоятельства, – указала Коллегия, – явились основными причинами (курсив мой. – А. Т.) происшедшей аварии с пароходом, а не допущение к штурвалу уполномоченного пароходства А.»[82] .
Следует отметить, что действие лица, образовавшее главную причину общественно опасного результата, при прочих равных условиях должно влечь за собой большую уголовную ответственность, чем действие лица, игравшего второстепенную роль в причинении этого результата. Следовательно, не только степень вины, но и степень причинения определяют степень общественной опасности и, следовательно, меру уголовной ответственности.
* * *
Самостоятельного рассмотрения заслуживает вопрос о том, является ли причинная связь элементом каждого преступления или лишь так называемых «материальных» преступлений. Так, в учебнике уголовного права (4-е издание) сказано: «Установление необходимой причинной связи между действием лица и наступившим преступным результатом требуется для возможности признания наличия состава преступления при совершении всех тех преступлений, где закон преследует не само действие, а его результат»[83]. Такое утверждение является ошибочным. На деле, конечно, закон преследует виновного и за совершенное им действие, и за причиненный этим действием результат. Но более существенно иное: верно ли утверждение, что причинная связь в так называемых «формальных» деликтах отсутствует?
Выше была рассмотрена теоретическая ошибочность и практическая вредность для социалистического правосудия признания особых категорий так называемых «формальных» преступлений. Здесь в связи с учением о причинной связи неправильность этого различения выступает с особой отчетливостью.
Действительно в социалистическом уголовном праве для ответственности необходимо наличие, в числе прочих элементов объективной стороны состава, причинной связи, а в числе элементов субъективной стороны – наличие вины. Утверждение, что по целой группе так называемых формальных преступлений причинная связь отсутствует, подрывает, таким образом, общий, огромного значения принцип социалистического правосудия об ответственности лица только в случае наличия в содеянном всех признаков состава преступления. Оказывается, по этой ошибочной конструкции, что принцип этот вовсе не общий, ибо распространяется он не на все преступления, а лишь на группу так называемых материальных преступлений.
М. С. Брайнин, сторонник различения формальных и материальных преступлений, вынужден был признать, что «особенностью нашего действующего уголовного законодательства является то, что оно не разрешает вопроса о формах вины в формальных преступлениях. Каждая из четырех форм вины рассматривается исключительно как отношение субъекта преступления к последствиям своих действий»[84]. Далее автор, пытаясь несколько смягчить свое собственное, в корне подрывающее различение формальных и материальных преступлений, утверждение, добавляет: «Поскольку наступление преступного результата не является обязательным условием формальных преступлений, требование, чтобы виновный предвидел последствия своих действий и желал их наступления, не может носить столь категорического характера, как в материальных преступлениях». Эта «поправка», однако, ни в какой мере положения не меняет, ввиду обязательности наличия для уголовной ответственности как причинности, так и вины (наряду с остальными элементами состава). Это категорическое требование социалистического правосудия.
В действительности, конечно, положение не таково: причинность, как и вина, – одинаково необходимые элементы составов всех без исключения преступлений.
Учебник пытается обосновать свою позицию ссылкой на определение Уголовно-кассационной коллегии Верховного Суда РСФСР от 13 ноября 1925 г. Это определение, однако, ни в какой мере точки зрения учебника не подтверждает. Вот выдержка из названного определения, приводимая в учебнике: «Лицу, совершившему то или иное деяние, наступившие объективные последствия могут быть вменены в вину лишь в том случае, когда последствия явились результатом его действия, то есть только в том случае, когда между деянием и последствием имеется причинная связь, установление каковой является важнейшей задачей предварительного и судебного следствия»[85].
Непонятно, как это определение может быть использовано для доказательства того, что причинная связь требуется лишь там, где «закон преследует не само действие, а его результат», то есть лишь по так называемым материальным преступлениям[86]. Напротив, и в приведенном определении, и во всех без исключения определениях и постановлениях Верховного Суда СССР, относящихся к вопросам причинной связи (а их довольно много), нигде не приводится различение так называемых материальных и так называемых формальных преступлений и нигде не указывается, что причинная связь является элементом состава лишь первых, так называемых материальных преступлений. Да и может ли быть иначе?
Если из группы лиц кто-то позволил себе ругань в отношении другого лица, то является совершенно необходимым установить, кто это оскорбление причинил, хотя оскорбление признается так называемым формальным преступлением.
Беспомощные попытки пояснить, что в подобных случаях устанавливается будто бы не причинная связь, а «виновник» или «субъект» оскорбления, ни в каком смысле не меняют положения. С тем же основанием можно говорить также о «виновнике» или субъекте убийства бесспорно материального преступления. Нельзя по этому поводу не вспомнить верных и острых слов Ф. Энгельса, направленных против тех теоретиков, которые, отрицая необходимость авторитарного управления в промышленности, допускали необходимость «поручения». «Эти люди, – писал Ф. Энгельс, – думают, что мы можем изменить известную вещь, если мы изменим ее имя. Эти глубокие мыслители просто-напросто смеются над нами»[87]. Совершенно ясно, что «виновник», «субъект» преступления – и есть лицо, причинившее преступный результат.
Поэтому во всех случаях одинаково необходимо установление причинной и виновной связи: кто виновно причинил обиду, тот и есть виновник или субъект обиды, как и только тот, кто виновно причинил смерть, есть убийца. Процессуальные действия по установлению лица, причинившего преступный результат, также одинаково возможны и часто нужны как при так называемых материальных, так и при так называемых формальных деликтах.
В советской литературе можно отметить и другого рода попытку сузить круг преступлений, по которым причинная связь является элементом состава. Проф. М. Д. Шаргородский пытался утверждать, что в случаях совершения преступления в форме бездействия причинная связь отсутствует, ибо бездействие причинять не может[88]. Вместе с тем в полной мере учитывая, что причинная связь в качестве необходимого элемента должна иметься в составе каждого преступления, проф. М. Д. Шаргородский находит выход в утверждении, что и при бездействии следует привлекать к ответственности за причинение. Конечно, такое решение вопроса не может быть признано удовлетворительным. В социалистическом праве уголовная ответственность должна покоиться на фактах, а не на предположениях, и тем более предположениях, фактам противоречащих. Нет и не может быть никаких оснований обращаться в социалистическом уголовном праве к помощи презумпции причинной связи или иллюзиям причинной связи. Марксистская методология дает и здесь ключ к простому и ясному решению вопроса: результат может быть причинен поведением человека в двух формах этого поведения – путем действия и путем бездействия.
Обратимся к некоторым составам, элементом которых является так называемое «чистое» бездействие – неявка и неисполнение повинностей (воинской, трудовой и др.), неплатеж алиментов и т. п. Как в этих случаях решается вопрос о причинной связи? Ответ на этот вопрос непосредственно связан с тем фактом, что в названных случаях причиняется ущерб такого рода, что его причинение бездействием сомнений вызвать не может. Так, ущерб, причиненный неявкой по мобилизации, состоит в недостаточной укомплектованности мобилизованных; неплатеж алиментов – в ненадлежащей обеспеченности лица, получающего алименты, и т. д. Можно ли отрицать, что указанное последствие – непосредственный результат без действия виновных? В иных случаях, в случаях так называемого «материального» бездействия, положение не меняется, оно лишь несколько сложнее. Обратимся к следующему примеру: Иванова не кормит грудного ребенка; ребенок умирает. Можно ли смерть ребенка рассматривать как последствие, причиненное бездействием матери? В этом и подобных случаях необходимо – в интересах выяснения вопроса – несколько расчленить причинную цепь.
Бездействие матери – некормление ребенка – вызвало недостаточное его питание (это положение вне спора), а в результате недостаточного питания последовала смерть ребенка. Это тоже вызывать сомнений не может. Последствием в составе убийства является, согласно ст. 136 УК РСФСР, не первое звено этой цепи – недостаточное питание, а последнее – смерть ребенка.
Возможность причинения последствия путем бездействия находит прямое признание в советском законодательстве. Так, ст. 111 УК РСФСР говорит о бездействии власти при наличии признаков, указанных в ст. 109 УК РСФСР, то есть, в частности, при наступлении вредных последствий.
Верховный Суд СССР неоднократно проводит принцип ответственности за причиненный бездействием преступный результат. Так, в определении Судебной коллегии Верховного Суда СССР по уголовным делам от 24 сентября 1942 г. указывается:
«Б. признан виновным в том, что он, управляя автобусом, следовавшим по Каширскому шоссе в сторону города Москвы со скоростью 25–30 км в час, не свернул в сторону от шедшего навстречу по тротуару моста гр-на Р., который был в нетрезвом виде, вследствие чего последнего ударило автобусом, и Р., получив ранение, по дороге в больницу скончался».
Из материалов дела видно, что Р. шел по тротуару моста, автобус же, управляемый Б., следовал по проезжей части моста на расстоянии одного метра от тротуара и уже миновал Р. передней частью автобуса, но, услышав стук о заднюю часть автобуса, Б. остановил машину и около задней части автобуса обнаружил раненого Р.
Из всех обстоятельств дела видно, что Б. не было надобности отклоняться влево от тротуара, так как расстояние от автобуса до тротуара вполне гарантировало безопасность движения. Р. получил ранение в результате своей неосторожности.
Не усматривая в действиях Б. состава преступления, Судебная коллегия по уголовным делам приговор народного суда и определение Московского областного суда отменила и дело в отношении Б. производством прекратила.
На материале этого конкретного дела Верховный Суд СССР устанавливает следующее общее положение, имеющее решающее значение для оценки причинной связи как элемента состава каждого преступления: «Наступившие последствия, – говорит Верховный Суд СССР, – могут быть поставлены в вину обвиняемому только в том случае, если они находились в причинной связи с его действиями или бездействием»[89].
И в другом определении (от 2 декабря 1942 г.) Судебная коллегия Верховного Суда СССР снова указывает: «Те или иные последствия могут быть поставлены в вину обвиняемому лишь при наличии причинной связи между преступным действием или бездействием обвиняемого».
В определении Железнодорожной коллегии Верховного Суда СССР от 22 февраля 1949 г. в качестве общего принципа снова выдвигается тезис: обвиняемый несет уголовную ответственность лишь за последствия, «находящиеся в причинной связи с его действием или бездействием».
Таким образом, как вина, так и причинная связь являются необходимыми элементами состава каждого преступления. Отсутствие вины привело бы к чуждому социалистическому правосудию объективному вменению преступного результата. Отсутствие причинной связи – к не менее чуждому социалистическому правосудию положению: к установлению ответственности за действие (бездействие), которое или вовсе не имело преступных последствий, или имело преступные последствия, но причинило эти последствия не привлеченное к ответственности лицо.
Отсюда, конечно, не следует, что необходимо по каждому делу и каждому составу производить специальное расследование наличия или отсутствия причинной связи; в значительном числе случаев и совершенно независимо от того, идет ли речь о материальных или формальных составах, доказанность причинной связи сомнений не вызывает. Например, если Иванов в присутствии свидетелей ударом ножа убил Петрова или его оскорбил, явилось бы совершенно излишним особо выяснять наличие причинной связи между действиями Иванова и их последствиями. Такова же ситуация, если речь идет о других элементах состава, например, об объекте посягательства или результате посягательства[90].
* * *
Рассмотренные элементы состава преступления – действие (бездействие), последствие и причинная связь – являются, как было указано выше, обязательными элементами состава каждого преступления. Рядом с этими обязательными элементами должны быть рассмотрены и факультативные элементы, характеризующие объективную сторону некоторых преступлений.
К числу такого рода факультативных признаков должны быть отнесены: 1) предмет посягательства, 2) способ посягательства, 3) время и место посягательства, 4) обстановка посягательства. Обратимся к анализу каждого из названных факультативных элементов состава.
2. Факультативные элементы, характеризующие объективную сторону преступления
а) Предмет посягательства
Объект преступления всегда является мишенью, по которой преступление ударяет или пытается ударить. В соответствии с этим объектом может являться лишь то, чему преступное действие наносит или пытается нанести ущерб. Это положение непосредственно ведет к выводам, связанным с разграничением объекта преступления от его предмета.
В отличие от объекта предмет преступления не терпит ущерба от преступного посягательства[91]. Сто метров ситца, отпущенных из государственного склада, и сто метров ситца, проданных спекулянтом, по своим материальным признакам тождественны. В преступлении спекуляции ущерб терпит не ситец, а советская торговля. Поэтому объектом спекуляции является советская торговля, предметом – «продукты сельского хозяйства и предметы широкого потребления». Объектом в составе взяточничества является закономерная деятельность должностных лиц, предметом – деньги или иное имущество, переданное в качестве взятки.
