А. Н. Трайнин
Избранные труды

III
Элементы состава, характеризующие субъекта преступления

В социалистическом уголовном праве вопрос о субъекте преступления имеет большое значение. Когда речь идет о контрреволюционных преступлениях, их субъектами являются классовые враги, пытающиеся подорвать основы советского строя. Субъектами иного рода преступлении (хищений, хулиганства и др.) являются лица, в которых сильны и активны пережитки прошлого. Вместе с тем с вопросом о субъекте связан ряд правовых проблем, требующих отчетливого понимания и тщательного изучения.

В советской литературе проблеме субъекта преступления уделялось и уделяется недостаточно внимания. Не только нет монографических исследований, посвященных этой проблеме, но самое положение субъекта в системе уголовного права было и остается неосвещенным; так, во всех пяти изданиях учебника общей части уголовного права учение о субъекте рассматривается в системе элементов состава преступления (объект, объективная сторона, субъект и субъективная сторона). При всем том значении, которое имеет учение о составе, оно, конечно, не может поглотить или растворить в себе учение о субъекте преступления. Источники этого разнородны; частью в этом проявляется стремление максимально порвать с теми реакционными течениями в уголовном праве, которые пытались все уголовное право свести к учению о преступном человеке; частью, бесспорно, здесь сказалась и недостаточная разработанность общего учения о составе преступления. Необходимо поэтому с полной определенностью отметить, что там, где нет человека как виновника преступления, там не может быть самого вопроса о наличии или отсутствии состава: более того, как было отмечено выше, где нет вменяемого человека, достигшего законом установленного возраста, там нет и самого вопроса об уголовной ответственности и о составе преступления.

Бесспорным достижением поэтому является система учебника общей части, принятая сектором уголовного права ВИЮН (1949 г.), как и более поздняя, 1950 г., разработанная кафедрой уголовного права МГУ^[98], где учение о субъекте преступления выделено в самостоятельный раздел. Однако если субъект преступления не может рассматриваться как элемент его состава, то отсюда отнюдь не следует, что вообще не существует элементов состава, характеризующих субъекта преступления. Они, конечно, существуют, но их уголовно-правовое значение заключается в ином.

Признаки, вводимые законом в состав преступления для характеристики субъекта преступления, направлены к следующей цели: законодатель при помощи этих признаков сужает круг лиц, могущих нести уголовную ответственность за определенное преступление или определенную группу преступлений, тем самым утверждая положение, что не всякое физическое вменяемое лицо может быть субъектом данного вида или данного рода преступлений. Эта ограничительная тенденция проявляется в законе в двух направлениях: законодатель предусматривает составы с конкретным кругом субъектов и составы со специальным кругом субъектов.

В составах со специальными субъектами круг ответственных лиц очерчен широко: сюда относятся должностные преступления, субъектом которых являются должностные лица (примечание к ст. 109 УК РСФСР), и воинские преступления, субъектом которых являются военнослужащие, военнообязанные и к ним приравненные лица (примечание к ст. 193¹ УК РСФСР).

Внутри названных групп по некоторым составам круг субъектов еще более сужен. Так, согласно ст. 113 УК РСФСР субъектом дискредитирования власти может быть не всякое должностное лицо, а лишь то, которое вместе с тем является и представителем власти; согласно ст. 114 и 115 УК РСФСР (постановление неправосудного приговора, незаконный допрос или привод) субъектами этих преступлений могут быть лишь должностные лица судебного и прокурорско-следственного аппарата (судьи, заседатели, прокуроры, следователи). Некоторые составы, субъектом которых может быть лишь специальный круг должностных лиц, рассеяны по другим главам Уголовного кодекса. Таковы, например, ст. 59¹⁰ УК РСФСР, предусматривающая способствование незаконному переходу государственных границ, совершенное должностными лицами; ст. 128 УК РСФСР, предусматривающая бесхозяйственность, допущенную лицами, «стоящими во главе государственных или общественных учреждений или предприятий»; ст. 111-а УК РСФСР, карающая содействие «должностными лицами» учреждению и деятельности лжекооперативов и др.

Вопрос о специальном субъекте нередко возникает и в судебной практике.

Так, в определении Судебной коллегии по уголовным делам от 25 декабря 1948 г. по делу Б. и других Верховный Суд СССР указал:

«Все осужденные по этому делу работали в торгово-закупочной базе Закарпатского треста местной промышленности; П. – в качестве директора базы, Б-ч – старшим товароведом и администратором складов базы, Б-н – заведующим складом базы и Ш. – сторожем склада. Они признаны виновными в том, что вследствие их преступной небрежности возник пожар на складах базы, в результате которого сгорели некоторые складские помещения и находившиеся в них товары.

Суд неправильно квалифицировал действия Б-ча, Б-на и Ш. по ч. 1 ст. 100 УК УССР (ч. 1 ст. 112 УК РСФСР), которая предусматривает специального субъекта преступления, а именно: должностное лицо, находившееся во главе центрального аппарата управления или таких же хозяйственных государственных аппаратах производства, торговли, кредита и транспорта. Такими должностными лицами Б-ч, Б-н и Ш., работавшие на складе указанной базы, не являлись. Поэтому они должны нести ответственность за их преступно-халатное отношение к охране государственного имущества, находившегося на складе, по ст. 99 УК УССР (ст. 111 УК РСФСР)».

В составах с конкретными субъектами круг ответственных лиц значительно сужен: здесь закон имеет в виду не вообще «должностных лиц», а лиц, выполняющих специальные обязанности.

Так, конкретные субъекты ответственности предусмотрены Указом Президиума Верховного Совета РСФСР от 16 ноября 1940 г. и ст. 128-а УК РСФСР, устанавливающими ответственность директоров предприятий, главных инженеров и начальников отделов технического контроля за выпуск недоброкачественной, некомплектной и нестандартной продукции. К составам этого типа должны быть также отнесены: ст. 130 УК РСФСР, предусматривающая расхищение предоставленного по договору имущества «арендатором или уполномоченным юридического лица»; ст. 133 и 134 УК РСФСР, предусматривающие ответственность «нанимателей» за нарушение законов о труде и коллективного договора; ч. 3 ст. 108 УК РСФСР, предусматривающая ответственность за нарушение технического режима или условий работы во взрывоопасных цехах лиц, «отвечающих за установленную производственно-техническую дисциплину».

К той же группе составов с конкретным кругом субъектов должны быть отнесены ст. 59^3в и 59³ г УК РСФСР, предусматривающие ответственность работников транспорта, ст. 176 и 184 УК РСФСР, предусматривающие ответственность капитана судна, ст. 158 УК РСФСР – ответственность родителей, ст. 92 и 95 УК РСФСР – ответственность свидетеля, эксперта или переводчика.

В некоторых случаях ограниченность круга субъектов преступления выражена не в форме прямого указания – «наниматель», «свидетель» и т. д., а вытекает из общего содержания соответственного состава. Так, субъектом понуждения вступления в половую связь может быть лишь лицо, в отношении которого потерпевшая была материально или по службе зависима (ст. 154 УК РСФСР); субъектом преступления, предусмотренного ст. 141 УК РСФСР (доведение до самоубийства), – лишь лицо, в материальной или иной зависимости от которого находился самоубийца; субъектом оставления в опасности (ст. 156 УК РСФСР) – лицо, которое имело возможность и было обязано оказать помощь пострадавшему.

Наконец, в немногих случаях ограниченность круга возможных субъектов преступления определяется признаком отрицательного характера. Так, ст. 91 УК РСФСР предусматривает в качестве субъекта преступления лиц, не имеющих права участвовать в выборах Советов, а ч. 3 ст. 140 УК РСФСР – лиц, «не имеющих специального медицинского образования».

Во всех приведенных случаях широкий круг физических и вменяемых лиц, могущих стать субъектами преступления, законодатель суживает путем внесения в состав ограничительных – специальных и конкретных признаков. С другой стороны, можно отметить ряд случаев, когда субъект преступления обрисован широко – в том смысле, что не один, а несколько физических лиц фигурируют в качестве субъектов преступления. Так, ст. 61 УК РСФСР предусматривает сговор группы лиц с целью отказа от выполнения повинностей, общегосударственных заданий или производства работ, имеющих общегосударственное значение. Сюда же должны быть отнесены ст. 58¹¹ УК РСФСР, говорящая о контрреволюционной организации, и ст. 59³ УК РСФСР, предусматривающая ответственность за бандитизм. Во всех этих и аналогичных случаях наличие нескольких – не менее двух – лиц в качестве субъектов преступления является необходимым элементом состава.

Не человек в качестве субъекта преступления, а все отмеченные признаки, ограничивающие круг возможных субъектов преступления, являются элементами состава. Именно поэтому при рассмотрении дела по обвинению в названных выше преступлениях со специальным или конкретным кругом субъектов всегда возможен спор о наличии ограничивающего круг ответственных лиц элемента, например, спор о том, является ли обвиняемый «должностным лицом», работником транспорта или начальником технического контроля и т. д. Если наличие такого элемента не будет доказано, то нет состава соответственного преступления.

IV
Элементы состава, характеризующие субъективную сторону преступления

1. Вина

Вина является родовым понятием двух видов (форм) вины – умысла и неосторожности^[99].

Человеческая воля не свободна в смысле метафизического идеализма, не свободна от законов жизни и развития, но человек и не «робот», механически действующий по системе заложенных в нем пружин. В пределах общей закономерности человек активно, творчески живет, действует и, следовательно, несет и должен нести ответственность за свое поведение.

Марксистски понимаемая свобода человеческих действий является общей философской предпосылкой, основывающей оценку – положительную и отрицательную – человеческого поведения. И именно потому, что моральное осуждение поведения лица немыслимо, если у лица не было сознания общественной опасности своего поведения, это сознание является одним из признаков вины как элемента состава преступления.

С полным основанием поэтому ст. 10 УК РСФСР, определяя умысел, устанавливает: «В отношении лиц, совершивших общественно опасные действия, меры социальной защиты судебно-исправительного характера применяются лишь в тех случаях, когда эти лица действовали умышленно, т. е. предвидели общественно опасный характер своих действий, желали этих последствий и сознательно допускали их наступление». Эти указания закона исполнены глубоко морального и правового значения, и судебная практика твердо идет по их пути.

Так, Верховный Суд СССР прекращал дела по обвинению в самовольном проезде в товарных вагонах по Указу Президиума Верховного Совета СССР от 9 апреля 1941 г., если нарушение произошло в первое время действия закона и лицо не могло еще знать о новом законе^[100].

В определении от 13 мая 1950 г. по делу Н. Верховный Суд СССР указал: Н., 1931 года рождения, признан виновным в том, что он 13 октября 1949 г. подделал чек кассы магазина № 40 в г. Баку с 3 руб. на 33 руб. и пытался получить по нему кондитерские изделия, но был задержан.

Приговор и определение подлежат отмене, а дело – прекращению производством по следующим основаниям:

Как на предварительном следствии, так и на суде Н. заявил, что 13 октября 1949 г., когда после работы он шел домой и дошел до магазина № 40, его остановили два подростка и, передав ему чек, попросили купить им сладости, заявив при этом о том, что они уже были в магазине, поругались с продавщицей, разбили стекло и поэтому им ничего теперь не продадут. Н., поверив этому, с переданным ему чеком зашел в магазин и обратился к продавщице, которая позвала заведующую магазином и передала ей чек.

Из показаний заведующей магазином видно, что она, получив чек, спросила П., у кого и когда он приобрел чек, и Н. заявил, что чек ему передали два мальчика, которые стояли на улице. Заведующая магазином вышла на улицу, и мальчики, заметив ее, бросились бежать и скрылись.

О том, что Н. 13 октября 1949 г. с 7 часов утра до 3 часов дня находился на работе, в деле имеется справка завода.

Таким образом, у суда не было оснований для признания Н. виновным в подделке чека, и осужден он неправильно.

Заслуживает особого внимания общее положение, останавливаемое по этому делу:

«Лицо не может быть признано виновным в совершении умышленного преступления, если по делу установлено, что это лицо, будучи введено в заблуждение, не сознавало преступного характера своих действий».

Необходимо отметить, что слово «вина» (виновность) порой употребляется для общей характеристики преступных действий лица. Так, говорят «вина А. доказана», «А. – виновен». В этом же смысле говорят об отягчающих или смягчающих «вину» обстоятельствах. В работах Т. Л. Сергеевой^[101] и М. Д. Шаргородского^[102] приведены многочисленные случаи, когда Верховный Суд СССР пользуется словом «вина» и в этом смысле.

В связи с определением Судебной коллегии от 6 апреля 1955 г. по делу Б. и Щ. выдвинуто общее положение: «Рассматривая дело в кассационном порядке, вышестоящий суд не вправе устанавливать и считать доказанными новые факты, не указанные в приговоре, а также усилить вину подсудимого по сравнению с приговором»^[103].

В учебнике общей части (изд. 1952 г.) указано: «Степень вины лица перед социалистическим государством и советским народом определяется прежде всего степенью общественной опасности совершенного им умышленно или по неосторожности деяния»^[104].

Совершенно очевидно, что и здесь, в учебнике, слово «вина» не употребляется в смысле родового понятия умысла и неосторожности. Конечно, при желании можно было бы и автора соответственного раздела учебника упрекнуть в конструкции «двух вин». На деле, конечно, при различении двух смыслов слова «вины» никаких двух вин не измышляется, как не создается двух сред в одной неделе, при различении «среды» – третьего дня недели и «среды» в смысле окружающего человека общества^[105].

Обратимся к рассмотрению форм вины – умысла и неосторожности.

а) Умысел

Вина в форме умысла или неосторожности является необходимым элементом состава каждого преступления. Согласно ст. 10 УК РСФСР уголовной ответственности подлежат лишь те, которые совершили общественно опасное действие умышленно или неосторожно.

Умысел является наиболее опасной формой вины. Закон и теория, как известно, различают два вида умысла: прямой и эвентуальный. Статья 10 УК РСФСР признает действовавшими умышленно (с прямым умыслом) тех, которые «предвидели общественно опасный характер последствий своих действий и желали этих последствий».

Умысел должен охватывать все элементы состава преступления, характеризующие объект, объективную сторону преступления и др. Планы виновного, его замысел могут простираться значительно далее: А. умышленно убивает, имея в виду получить наследство, жениться и уехать на юг. Но все эти планы лежат за пределами умысла как уголовно-правового понятия, как формы вины^[106].

Поучительно для понимания прямого умысла постановление Пленума от 23 ноября 1951 г. по делу Д. и А.

Д. и А. признаны виновными в том, что они по предварительной договоренности похитили стог сена, принадлежащего домоуправлению № 18 ст. Себеж Калининской ж. д.

Соглашаясь с протестом Председателя Верховного Суда СССР, Пленум находит, что действия осужденных неправильно квалифицированы по упомянутому Указу.

Из дела видно, что Д. и А., не отрицая хищения сена, вместе с тем показали, что они не знали, что сено принадлежало домоуправлению, и полагали, что оно принадлежит работнику паровозного депо П. П., в свою очередь, показал, что Д. и А. могли не знать, кому принадлежит сено, так как часть участка, с которого было совершено хищение, была выделена также и ему, и он с этого же участка косил сено для своих надобностей.

При всех указанных обстоятельствах следует признать, что по делу имеется достаточно данных, свидетельствующих о том, что умысел осужденных был направлен не на хищение государственного имущества, а на кражу личной собственности.

Закон не может требовать для наличия умысла, чтобы лицо точно знало, в какой момент и каким способом будет причинен преступный результат. Так, если А. убивает ударами ножа и камнем Б., то для признания убийства умышленным нет надобности, чтобы А. определенно знал, каким именно ударом – первым или вторым, в голову или в грудь, камнем или ножом – была причинена смерть.

Равным образом для наличия умысла (при хищении) нет необходимости, а часто и возможности знания вором того, сколько денег в украденном кошельке или какие вещи хранятся в похищенной сумке. Для наличия умысла совершенно достаточно, чтобы действующее лицо, в основных чертах, сознавало существо, ход и связь фактов и действий, приводящих к преступному результату. Тот своеобразный вид умысла, который может иметь место в случаях, когда желанный результат наступил не в тот именно момент, который представлял себе виновный, носил название так называемого общего умысла (dolus jeneralis); таков, например, случай, когда А. стреляет в Б. и, считая Б. убитым, бросает его тело для сокрытия следов преступления в воду, между тем как впоследствии обнаруживается, что смерть Б. наступила не от ранения пулей, а от утопления. Во всех подобных случаях лицо действует умышленно, с прямым умыслом.

Сложнее природа эвентуального умысла.

В учебниках уголовного права анализ и оценка этого весьма своеобразного вида умысла дается недостаточно четко. В особенной части эта нечеткость выражается в том, что по каждому составу, элементом которого является умысел, без достаточных оснований допускаются в качестве элементов состава как умысел прямой, так и умысел эвентуальный. В общей части эта неточность выражается в пользовании общей формулой, дающей определение эвентуального умысла без учета всех его особенностей. Действительно, и закон (ст. 10 УК РСФСР), и теория определяют эвентуальный умысел как такое психическое отношение лица к преступному результату своих действий, при котором лицо хотя и не желает, но сознательно этот результат допускает. Эта формула широко распространена. Ею пользуются все авторы, пишущие об эвентуальном умысле. Эта формула приводится во всех учебниках советского уголовного права. Однако эта формула не раскрывает всех специфических черт эвентуального умысла. Обратимся к следующему примеру. Производится ремонт дома. В кабине, прикрепленной канатом к крыше на высоте десятого этажа, работают двое рабочих – Иванов и Семенов. Гр-н Романов, враг Иванова, задумал убить его и с этой целью подрезает канат, поддерживающий кабину; оба рабочих падают и разбиваются насмерть. Романов не желал убить Семенова, но смерть его сознательно допускал. При этой ситуации на основании приведенного выше определения эвентуального умысла пришлось бы признать, что Романов убил Иванова с прямым умыслом, а Семенова – с умыслом эвентуальным. Однако такое решение глубоко ошибочно.

Эвентуальный умысел – ив этом его особенность – предполагает, что результат, который, не желая, сознательно допускает виновный, именно эвентуален, то есть может наступить, но может и не наступить. Школьный пример эту особенность эвентуального умысла в полной мере учитывает: гр-н А. поджигает дом с целью получения страховой премии; в доме ребенок, смерти которого А. не желает; однако ребенок может погибнуть в огне, и А. сознательно эту гибель допускает. В этом примере смерть ребенка может наступить, но может и не наступить. Поэтому, а также потому, что А., не желая, сознательно допускает смерть ребенка, А. несет ответственность за поджог, совершенный с прямым умыслом, и за убийство ребенка, совершенное с умыслом эвентуальным.

В приведенном выше случае с убийством двух рабочих положение иное. Семенов, смерти которого Романов не желал, но сознательно допускал, не мог не погибнуть вместе с Ивановым. Его смерть не эвентуальна, она – неизбежна. Поэтому не только убийство Иванова, по и убийство Семенова совершено Романовым с прямым умыслом, ибо убийство одного без убийства другого было не осуществимо^[107]. Следовательно, там, где хотя и не желаемый, а лишь сознательно допускаемый результат необходим, не может быть речи об эвентуальном умысле.

Гр-н Иванов из ревности убивает председателя сельского Совета Петрова. Некоторые авторы находят в данном случае совокупность двух преступлений: убийство Петрова с прямым умыслом и террористический акт с эвентуальным умыслом в отношении председателя сельсовета; они при этом оставляют без учета тот весьма существенный факт, что Петров один и что немыслимо при убийстве Петрова-соперника оставить в живых Петрова – председателя сельсовета. В действительности Петров в обоих своих качествах – соперника и председателя сельсовета – убит с прямым умыслом. Наличия состава террористического акта не будет вследствие отсутствия другого элемента этого состава – убийства на почве политической или общественной борьбы.

Развитое выше понимание эвентуального умысла находит подтверждение в судебной практике, в известном постановлении Пленума Верховного Суда СССР от 27 сентября 1946 г. по делу С.^[108] Обстоятельства этого дела заключаются в следующем: С. и осужденный с ним по данному делу О. 18 марта 1946 г., находясь в нетрезвом состоянии, вышли на перрон вокзала станции Пермь III и направились к пригородному поезду. При этом О. допустил ряд хулиганских действий и, в частности, сорвал головной убор у одной гражданки, направлявшейся на посадку к поезду, и схватил ее за грудь. Один из пассажиров вступился за эту гражданку, между ним и О. началась драка, в результате которой О., получив удар бидоном по голове, упал. С., увидев О. лежащим на земле, выхватил пистолет системы «Браунинг», стал наносить им удары по голове гражданину, дравшемуся с О., и при этом произвел три выстрела, которыми были убиты двое граждан, находившихся в это время в тамбуре вагона № 2238 поезда № 112. Произведя затем еще один выстрел в воздух, С. пытался скрыться, но был задержан.

Основной вопрос, возникший по делу, заключался в следующем: какого рода убийство было совершено С. – неосторожное или умышленное, в последнем случае – с прямым умыслом или эвентуальным? Военная железнодорожная коллегия нашла в действиях С. состав неосторожного убийства. Пленум Верховного Суда СССР эту квалификацию отверг и указал:

Советское уголовное право (ст. 10 УК РСФСР и соответствующие статьи уголовных кодексов других союзных республик) знает умысел в двух его видах: умысел прямой и умысел косвенный, или эвентуальный. Прямой умысел характеризуется предвидением (сознанием) общественно опасного характера последствий своих действий и желанием наступления этих последствий. Но для того чтобы квалифицировать действия лица как умышленные по закону, не требуется обязательно желание с его стороны наступления тех последствий, которые повлекли его действия. Поэтому, для того чтобы квалифицировать действия С. как умышленные действия, не требуется обязательно, чтобы С. действительно желал кого-либо убить.

По делу не установлено наличие такого желания у С., поэтому эти действия не могут рассматриваться как действия, совершенные с прямым умыслом. Однако указанные статьи Уголовного кодекса наравне с прямым умыслом одинаково расценивают в смысле виновности и косвенный умысел. Закон определяет этот вид умысла как сознательное допущение своими действиями наступления последствий, общественно опасный характер которых предвидел (сознавал) виновный. Производя беспорядочную бессмысленную стрельбу в проходе между двумя пассажирскими поездами во время посадки на один из них, С., который сам заявил на суде, что он «хорошо помнит, как все происходило», сознавал всю общественную опасность своих действий.

С. произвел стрельбу, зная, что от этой стрельбы могут произойти несчастные последствия, зная, что такого рода стрельба может повлечь за собой не одну, а несколько жертв. С. стрелял умышленно, с полным безразличием к тем последствиям, которые могли наступить от его действий, а в данном случае эти последствия и выразились в причинении смерти двум гражданам. Все эти обстоятельства, имеющиеся в деле, и требования закона, касающиеся вопросов, связанных с эвентуальным умыслом, привели Пленум Верховного Суда СССР к выводу, что в действиях С. имеется состав убийства с эвентуальным умыслом, ибо смерть двух граждан в результате выстрелов С. могла наступить, но могла и не наступить.

б) Неосторожность

Формами вины, как отмечено было выше, является умысел или неосторожность^[109]. Социалистическая дисциплина требует внимательного, продуманного отношения к исполнению каждым трудящимся своих обязанностей. Социалистическая дисциплина требует от граждан осторожного поведения в быту.

Определение неосторожности в двух ее видах – самонадеянности и небрежности – не вызывает затруднений. Статья 10 УК РСФСР признает действовавшими неосторожно тех, которые «не предвидели последствий своих поступков, хотя и должны были предвидеть их, или легко мысленно надеялись предотвратить такие последствия».

В законе нет прямого указания на то, что лицо могло предвидеть последствия своих действий: ст. 10 УК РСФСР говорит лишь о том, что лицо должно было предвидеть эти последствия. Однако долг предвидения последствий закон возлагает лишь на того, кто мог их предвидеть: учет субъективного момента здесь, как и всюду, законом не игнорируется. Правильно отмечает Т. Л. Сергеева: «Осуществляя последовательно принцип индивидуальной ответственности, принцип индивидуальной вины, советское уголовное право не может пользоваться критерием “среднего человека”. По советскому уголовному праву преступная небрежность как форма вины имеет место тогда, когда лицо не предвидело последствий своих действий, но могло и должно было их предвидеть.

Правда, в соответствующей норме действующего советского уголовного законодательства требование возможности предвидения прямо не выражено. Однако советская судебная практика последовательно придерживается взгляда, что при преступной небрежности необходимо, чтобы виновный мог предвидеть преступные последствия»^[110].

С особой четкостью органическая связность долженствования и возможности при неосторожности выступали в положении, приведенном в связи с определением Верховного Суда по делу М.

«Непредвидение последствий вследствие неопытности лица, исключающей с его стороны возможность их предвидения, не дает оснований для обвинения его в халатности, предполагающей, что лицо, хотя и не предвидело, но обязано было предвидеть возможность наступления преступных последствий».

Советский суд неизменно и тщательно анализирует объективную возможность предвидения последствий. Так, в определении от 31 октября 1945 г. по делу С. Судебная коллегия Верховного Суда СССР нашла:

«С. признана виновной в том, что она, работая товароведом и исполняя обязанности агента закупочной конторы “Золотопродснаб”, халатно относилась к своим обязанностям. Получив от Ново-Ногинской фабрики 221 кусок ткани для конторы “Золотопродснаб”, С. не обеспечила охраны ткани, в результате чего у нее была обнаружена недостача одного куска ткани в количестве 37 метров. Из материалов дела видно, что в конторе “Золотопродснаб” С. работала товароведом, и получение мануфактуры в ее обязанности не входило. Кроме того, при получении С. большой партии мануфактуры не был выделен ей в помощь другой работник. При отлучке С., связанной с оформлением документов и другими операциями, мануфактура оставалась без присмотра. При таких данных нельзя возлагать ответственность на С. за недостачу 37 метров ткани»^[111].

Отвергнув неосторожную вину со стороны С., Судебная коллегия отвергла и обвинение по ст. 111 УК РСФСР.

Твердо и неуклонно судебная практика требует для наличия состава преступления умысла или неосторожности. Где нет вины даже в ее наименее интенсивной форме – форме неосторожности, там уголовная ответственность исключается. Так, в определении Верховного Суда СССР от 26 января 1946 г. по делу 3. указано:

«Для состава преступления, предусмотренного ч. 1 ст. 141 УК РСФСР, т. е. доведение до самоубийства лица, находящегося в материальной или иной зависимости от другого лица, жестоким обращением последнего или иным подобным путем, необходимо, во всяком случае, чтобы самоубийство было последствием действий обвиняемого, который должен был предвидеть возможность такого последствия своих действий»^[112].

Таким образом, умысел или неосторожность являются обязательными элементами состава каждого преступления. Это положение сомнений вызывать не может. Однако в нормах Особенной части оно не всегда находит прямое законодательное выражение.

В ряде описательных составов закон прямо указывает, какая форма вины – умысел или неосторожность – необходима для состава данного преступления. Так, ст. 136–138 УК РСФСР предусматривают умышленное убийство, ст. 139 УК РСФСР – убийство неосторожное, ст. 142–143 УК РСФСР – умышленное телесное повреждение, ст. 145 УК РСФСР – неосторожное телесное повреждение, ст. 146 УК РСФСР – умышленное нанесение ударов и побоев, ст. 79 УК РСФСР – умышленное истребление государственного или общественного имущества, ст. 175 УК РСФСР – умышленное истребление имущества, принадлежащего частным лицам, ст. 80 УК РСФСР – неосторожное повреждение морского телеграфного кабеля.

Однако в очень значительном числе норм Особенной части нет ответа на вопрос, какая форма вины необходима для наличия состава преступления; таковы, например, злоупотребление властью (ст. 109 УК РСФСР), уклонение свидетеля от явки (ст. 92 УК РСФСР), доведение до самоубийства (ст. 141 УК РСФСР) и др. Но так как без элементов умысла или неосторожности состава преступления быть не может, то отсюда непосредственно следует, что умолчание закона о форме вины не снимает вопроса о вине, а лишь требует тщательного выяснения мысли законодателя для установления необходимой для данного состава формы вины. Для разрешения этой, порой весьма нелегкой задачи закон дает несколько путей.