А. Н. Трайнин
Избранные труды

Полная версия

Прежде всего в некоторых случаях закон, не упоминая об умысле или неосторожности, вводит в качестве элемента состава указание на цель или мотив.

Так, мошенничество закон определяет как злоупотребление доверием или обман в целях получения имущества. Так, помещение в больницу для душевнобольных здорового человека закон карает в том случае, если оно совершено из корыстных или иных личных целей. Во всех этих и подобных случаях признак цели как элемента состава непосредственно предполагает требование умысла: по неосторожности стремиться к определенной цели нельзя. Следовательно, во всех случаях, где закон упоминает о цели или мотиве как элементах состава, формой вины, необходимой для соответственного состава, является умысел. Далее, требование умысла как субъективного элемента состава порой содержится в законе косвенно, в форме требования «заведомости». Так, клевету закон определяет как распространение заведомо ложных слухов (ст. 161 УК РСФСР), ложный донос – как заведомо ложный донос (ст. 95 УК РСФСР) и т. д. Во всех этих случаях для наличия состава преступления вина также возможна лишь в форме умысла. Где имеется неосторожность, там нет «заведомости», там, следовательно, нет состава клеветы или ложного доноса.

В ряде случаев вводимое в диспозицию указание на «злостность» является показателем необходимости умысла для соответственного состава. Так, ст. 158 УК РСФСР, предусматривающая злостный неплатеж алиментов на содержание детей, предполагает, несомненно, умысел (умышленный неплатеж) неплательщика. Однако не во всех случаях признак злостности обосновывает требование умысла. Так, согласно ч. 2 ст. 59^3в УК РСФСР, нарушение дисциплины работником транспорта, повлекшее за собой тяжкие последствия, карается строже, «если эти действия носили явно злостный характер». Здесь требование «злостности» отнюдь не идентично требованию умысла: умышленное причинение ущерба транспорту образует состав ст. 59³⁶ УК РСФСР (разрушение или повреждение железнодорожных и иных путей сообщения) или состав контрреволюционного преступления (вредительства или диверсии). В ч. 2 ст. 59^3в УК РСФСР явная злостность говорит лишь о грубом и бесспорном нарушении дисциплины (например, машинист напился пьяным, и поезд потерпел крушение). Иногда указание на необходимость умысла содержится в самом понятии действия как элемента состава. Так, если закон говорит о хищении имущества, то совершенно бесспорно, что имеется в виду умышленное преступление: можно по неосторожности унести чужую вещь, но похитить чужое имущество по неосторожности нельзя.

К этой же категории составов, в которых само действие предполагает наличие умысла, хотя закон о нем прямо не говорит, должны быть отнесены изнасилование, взяточничество, обмеривание, обвешивание и др.

Так, в определении Верховного Суда СССР от 27 января 1945 г. по делу П. указано:

«Статья 128-в УК РСФСР (обмеривание и обвешивание) устанавливает уголовную ответственность за умышленные действия. Из материалов дела видно, что установление недолива пива произошло при следующих обстоятельствах.

П. заканчивала отпуск 25 литров пива двум покупателям. Отпуск этого пива производился путем наливания его кружками в две бутыли, которые по заполнении покупатели вынесли на улицу и погрузили на автомашину. По требованию прокурора это пиво было внесено обратно и вымерено путем переливания его в другую посуду также кружками. Таким образом, и было установлено, что не хватает 2,5 литра.

П. оспаривает самый факт недолива ею 2,5 литра, ссылаясь на то, что недостача пива могла получиться не по этой причине. Но если даже считать установленным, что недостача в бутылях произошла вследствие недолива, то этим еще не решается вопрос о доказанности умысла в ее действиях. Недолив пива мог получиться вследствие ошибки в подсчете числа перелитых кружек или оттого, что П. во время наливания ею в бутыли не следила за наполнением кружки до отмеченного на ней уровня.

За недоказанностью наличия умысла в действиях П. дело о ней по ст. 128-в УК РСФСР было прекращено. Аналогично в определении по делу М. от 24 марта 1943 г. Верховный Суд СССР нашел:

М. признана виновной в том, что, работая в Курдюковском сельпо в качестве продавца ларька, она при продаже муки взамен хлеба обвесила ряд лиц: А. на 3,5 кг, С. на 3,5 кг и т. д. Как видно из материалов дела, в связи с наступившим половодьем мука отпускалась в большом количестве (каждому потребителю на 20 дней). М. показала, что у нее не было крупных гирь для весов, и по просьбе самих покупателей, спешивших вернуться домой до наступления темноты, она пользовалась при отпуске муки безменом для того, чтобы не задержать потребителей многократным взвешиванием мелких партий. При этом безмен, которым она пользовалась, был предварительно проверен самими потребителями, и он показывал точный вес. При таких обстоятельствах действия М. не могли быть квалифицированы по ст. 128-в УК РСФСР, предусматривающей умышленное пользование неверными весами и другими измерительными приборами с целью обвешивания потребителей»^[113].

В приведенных случаях (похищение, обмеривание) элемент умысла явственно содержится в самом определении действия. В других случаях умысел выражен в определении действия (бездействия) не столь четко. Так, ст. 59⁴ УК РСФСР предусматривает уклонение от очередного призыва на действительную военную службу. Об уклонении говорят и ст. 59⁵, 193¹² УК РСФСР и др. Верховный Суд СССР в определении от 24 июня 1954 г. по делу Д. признал, что уклонение от очередного призыва возможно лишь при наличии умысла.

Общее положение, установленное при этом судом, прямо указывает, что «уклонение от военного учета предполагает действия, совершенные с умыслом», хотя в законе прямого требования умысла нет: об умысле говорит само слово – «уклонение».

В ряде других составов объективный элемент – действие – указывает на неосторожность как субъективный элемент состава. Так, понятия халатность (ст. 111 УК РСФСР), бесхозяйственность (ст. 128 УК РСФСР) включают в себя элементы неосторожности: тот, кто умышленно, намеренно плохо исполняет свои обязанности, отвечает за вредительство или иное преступление, но отнюдь не за халатность или бесхозяйственность. Быть умышленно халатным так же нельзя, как совершить кражу по неосторожности.

Закон, таким образом, во многих случаях, не вводя в диспозиции прямого требования определенной формы вины (умысла или неосторожности) как элемента состава данного преступления, прямо или косвенно все же дает ключ к решению этого вопроса. Необходимо, однако, признать, что остается значительное число норм, в которых не содержится никаких указаний на необходимость для данного состава той или иной формы вины. Таковы, например, ст. 141 УК РСФСР, предусматривающая доведение до самоубийства, ст. 128-а УК РСФСР – выпуск недоброкачественной продукции или ст. 59¹¹ УК РСФСР – нарушение монополии внешней торговли и многие другие. Поскольку в названных случаях закон не содержит требования – прямо или косвенно выраженного – одной определенной формы вины, необходимо прийти к выводу, что в этих составах виновность может выражаться по общему правилу, как в форме умысла, так и в форме неосторожности.

Однако и в этих случаях жизнь вносит коррективы и уточнения в общую формулу закона. Так, очевидно, что доведение до самоубийства чаще всего совершается по неосторожности, ибо умышленное доведение до самоубийства граничит с убийством, притом с убийством в весьма коварной форме, – убийством, совершаемым руками самой жертвы. Здесь, таким образом, как и при понимании всех элементов состава преступления, не должна быть утеряна связь с реальной действительностью.

Как видно из приведенного выше анализа умысла и неосторожности как элементов состава преступления, закон в ряде случаев оставляет некоторую неточность в том, достаточно ли для конкретного состава наличия неосторожности, или же необходим умысел, или же возможны обе формы вины – умысел или неосторожность. Вывод, который диктуется этим положением, заключается в том, чтобы при издании нового Уголовного кодекса законодатель внес в редакцию норм Особенной части Уголовного кодекса надлежащие уточнения и тем самым устранил неясности в требовании для конкретных составов умысла или неосторожности^[114].

* * *

Проблема форм вины разработана в теории социалистического уголовного права с большой полнотой. Тем не менее вопросы, связывающие проблему вины с проблемой состава преступления, продолжают оставаться в тени.

Непосредственная связь вины с составом преступления находит свое выражение не только в том, что умысел или неосторожность, как подробно было развито выше, являются необходимыми элементами каждого состава преступления. Связь вины и состава идет значительно далее и глубже. Дело в том, что определение форм вины как психического отношения лица к общественно опасным последствиям его действия (или бездействия) оставляет без ответа весьма существенный вопрос: о каких последствиях здесь идет речь, точнее, какой круг фактических признаков охватывается «последствием», которые виновный предвидел, желал, допускал, должен был предвидеть и т. д.; каково реальное содержание умысла и неосторожности?

Статья 10 УК РСФСР признает умышленно действующими лицами тех, которые предвидели общеопасный характер последствий своих действий, желали этих последствий (прямой умысел) или сознательно их допускали (эвентуальный умысел), и неосторожно действовавшими – тех, которые не предвидели последствий своих поступков, хотя и должны были предвидеть их, или легко мысленно надеялись предотвратить такие последствия. В этих формулах закона четко определено отношение субъекта, действовавшего умышленно или неосторожно, к последствиям: субъект эти последствия желал, допускал, предвидел и т. д. Однако ст. 10 УК РСФСР не содержит и не может содержать подробных указаний, о каких общественно опасных последствиях здесь идет речь, какой круг фактических признаков охватывается понятием «последствие». Между тем эти указания весьма существенны для понимания форм вины и их связи с составом преступления, для решения всей проблемы уголовной ответственности.

Обратимся к следующему примеру.

Иванов задумал украсть часы у Семенова. Иванов заметил, что Семенов завернул часы в газету и спрятал сверток в карман. Иванов вытащил из кармана Семенова сверток, но оказалось, что – это другой сверток, не с часами, а с деньгами. Имеется ли в действиях Иванова состав преступления, и какого именно? Иванов не «предвидел» и не «желал» похищения денег: он имел в виду похитить часы. Может быть, в таком случае в действиях Иванова согласно ст. 10 УК РСФСР умысла нет и, следовательно, нет и кражи, ибо по неосторожности кража совершена быть не может? Такой вывод был бы, конечно, неверен. Его порочность непосредственно связана с ошибочным толкованием характера «последствия», о котором говорит ст. 10 УК РСФСР и в понимании которого учение о составе преступления должно играть решающую роль.

Дело в том, что последствие – понятие весьма широкое. Оно слагается из огромного, по существу неисчислимого количества признаков: газета была помята, газета была сложена в четыре раза, шрифт на ней украинский, денег 100 рублей за № 25690, 25691 и т. д. и т. д. Последствие в широком смысле складывается, таким образом, из целого ряда этапов и фактов, ибо в жизни каждое явление– в том числе и действие, приводящее к определенному последствию, весьма различно и своеобразно, – все зависит от конкретной обстановки. Совершенно ясно, что предвидение и желание последствия в этой его конкретной полноте не только в уголовно-правовом смысле, но и вообще неосуществимо; поэтому если в содержание умысла вкладывать знание и желание (или в понятие неосторожности – долженствование и возможность знать) столь многочисленных и в огромной своей части неуловимых признаков, то это означало бы на деле совершенный отказ от требования вины, ибо таким всезнанием последствия никто обладать не может; но ведь, с другой стороны, вина – необходимый элемент состава. Очевидно, понятие «последствие», которое согласно ст. 10 УК РСФСР желает, предвидит или должен предвидеть виновный, охватывает не все признаки, а лишь некоторые из них. Следовательно, и здесь – при конструкции последствия в смысле ст. 10 УК РСФСР – необходимо выделение, необходим отбор ограниченной группы характеризующих последствие признаков.

Каковы эти признаки?

В статье «Дебаты по поводу закона о краже дров» К. Маркс писал: «Собирание валежника и кража леса – это, следовательно, существенно различные явления. Объекты различны, не менее различны и действия в отношении объектов, следовательно, умысел должен быть различный, ибо какое же объективное мерило можем мы приложить к умыслу, помимо содержания действия и формы действия?»^[115].

Общее учение о составе преступления дает возможность пояснить и конкретизировать эти положения. На основе этого учения можно с полной определенностью установить следующее положение: лишь те фактические признаки происшедшего события должны охватываться умыслом, которые образуют элементы состава соответственного преступления.

Выше были намечены четыре группы элементов, характеризующие каждый состав: 1) элементы, характеризующие объект преступления, 2) элементы, характеризующие объективную сторону преступления, 3) элементы, характеризующие субъекта преступления, и 4) элементы, характеризующие субъективную сторону преступления. Две последние группы элементов, характеризующие субъект и субъективную сторону состава, сами находятся в сфере субъективной и чертами, характеризующими «последствие», о котором говорит ст. 10 УК РСФСР, обладать не могут. Отсюда ясно, что умысел виновного должен распространяться на две первые группы элементов: элементы состава, характеризующие объект преступления, и элементы состава, характеризующие его объективную сторону^[116].

Поэтому умышленно действует тот, кто предвидел и желал наступления тех фактических признаков последствия, которые образуют с точки зрения закона конкретный состав умышленного преступления, или, точнее, элементы, которые характеризуют его объект и объективную сторону; неосторожно действует тот, кто предвидел и легкомысленно рассчитывал избегнуть или не предвидел, хотя должен был предвидеть, наступления тех именно фактических признаков последствия, которые образуют с точки зрения закона конкретный состав неосторожного преступления. Именно поэтому Иванов в приведенном выше примере, предвидевший и желавший тайного похищения чужой вещи, тем самым предвидел и желал наступления всех фактических элементов, образующих состав кражи; он, следовательно, действовал умышленно; таким образом, как будто существенный признак – похищение денег вместо часов, – которого не предвидел Иванов, не меняет (не устраняет и не ослабляет) его умысла, ибо этот признак, характеризующий объект (деньги или часы), находится за пределами состава: закон не говорит, что кража есть похищение часов или похищение денег. Отсюда последователен и другой вывод: как только знание или незнание касается признака, образующего элемент состава, он непременно должен оказаться включенным в содержание умысла. Так, если Иванов, похищая деньги из кармана Петрова, не знает, что эти деньги принадлежат государственному учреждению. Иванов за кражу социалистического имущества отвечать не может, ибо в данном случае остался неизвестным Иванову фактический признак – социалистическая собственность, который являлся элементом состава особого вида кражи – кражи социалистического имущества; незнание же фактического признака, образующего элемент состава, исключает, как было указано выше, умысел и, следовательно, в данном случае – ответственность за хищение социалистической собственности. Так, Судебная коллегия Верховного Суда СССР в определении от 1 апреля 1944 г. по делу К. о краже 10 кг соленой капусты указала: «Должен, прежде всего, возникнуть вопрос, можно ли данную кражу квалифицировать как кражу общественного имущества, поскольку она совершается не из общественного склада, а из помещения, принадлежащего лично члену колхоза. Как кражу общественной собственности при этом условии ее можно квалифицировать только в том случае, если К., совершивший ее, знал, что похищаемая им капуста принадлежит колхозу. Как показал К., он и малолетний К. договорились с сыном Л. о том, что последний даст им обоим капусту в обмен на лыжи. Когда они вдвоем в отсутствие Л. пришли за капустой, то малолетний Л. помогал им вынимать ее из погреба, но наложили они капусту, принадлежащую не Л., а колхозу. Однако из этих показаний нельзя установить, знали ли они о принадлежности похищенной капусты колхозу, или они узнали об этом после совершения кражи. Поэтому, не говоря уже о том, что суд назначил К. несоразмерно тяжкую меру наказания, нельзя признать обоснованной самую квалификацию данного преступления по п. “г” ст. 162 УК РСФСР, т. е. как “кражу социалистической собственности”».

В соответствии с изложенным определение форм вины – умысла и неосторожности – должно быть уточнено: здесь речь должна идти не только о психическом отношении лица к последствиям его действий. Это определение, приводимое неоднократно в советской уголовно-правовой литературе, и уже, и шире действительного содержания форм вины: уже, ибо говорит лишь о последствиях, а не о других обстоятельствах и признаках содеянного; шире, ибо говорит о последствии вообще, а не о последствии как элементе состава. Правильным, основанным на последовательном развитии учения о составе преступления и на судебной практике, будет следующее определение: «Умышленно действует тот, кто предвидел и желает наступления фактических признаков, образующих состав данного преступления.

Неосторожно действует тот, кто предвидел (и легко мысленно надеялся избегнуть или не предвидел, но должен был предвидеть) наступление фактических признаков, образующих состав преступления».

Проф. Б. С. Утевский указывает: «…после известного предела разрыв между предвиденными и действительными последствиями переходит в ошибку, которая в зависимости от ее характера может повлиять на квалификацию преступления»^[117]. Задача в том и заключается, чтобы точнее установить, где же этот «известный» предел начинается.

Общее учение о составе преступления и разрешает этот вопрос: этот предел лежит у границы элементов состава преступления.

Самостоятельного рассмотрения заслуживают случаи, когда ответственность за преступление повышается при наступлении особо тяжких последствий. Особенно в этом отношении заслуживает внимания ч. 2 ст. 142 УК РСФСР, карающая нанесение тяжких телесных повреждений, от которых последовала смерть. Хотя в тексте ч. 2 ст. 142 УК РСФСР нет упоминания о виновном причинении смерти (закон в общей форме говорит, что «последовала смерть»), однако в силу общего указания ст. 10, ч. 2 ст. 142 УК РСФСР предполагает на стороне лица, умышленно нанесшего тяжкое телесное повреждение, от которого последовала смерть, неосторожное причинение смерти.

Так, Уголовно-судебная коллегия в определении 30 декабря 1943 г. по делу П. указала: «П. признан виновным в том, что он 18 декабря 1942 г. в помещении неполной средней школы Ново-Торьяльского района Марийской АССР во время перемены, на почве детской шалости, нанес удар ногой, обутой в валеный сапог, ученице 7-го класса той же школы 14-летней Т. в область живота. Причиненное ей этим ударом тяжкое телесное повреждение (повреждение в нескольких местах петель тонкого кишечника) вызвало разлитое воспаление брюшины (перитонит), в результате которого, после безуспешного хирургического вмешательства, она 29 декабря 1942 г. в больнице умерла. Определение Верховного Суда РСФСР, как и приговор Верховного Суда Марийской автономной ССР, является неправильным по следующим основаниям.

Часть 2 ст. 142 УК РСФСР предусматривает умышленное тяжкое телесное повреждение, от которого последовала смерть потерпевшего, в отличие от первой части этой статьи, которая говорит об умышленном тяжком повреждении, повлекшем другие тяжелые последствия, указанные в этой статье, но не смерть.

По поводу первого условия, то есть объективной связи между смертью потерпевшей Т. и действиями виновного П., надо отметить, что неудовлетворительное исследование обстоятельств дела (по упущению органов предварительного следствия не было произведено вскрытие трупа умершей) не дает возможности судить о том, не было ли наступление особо тяжелых последствий причиненного повреждения результатом таких привходящих обстоятельств, как предшествующее заболевание потерпевшей аппендицитом.

Кроме того, судя по заключению судебно-медицинского эксперта в судебном заседании, хирургическое вмешательство было слишком поздним, и не исключена возможность благополучного исхода при своевременном производстве операции.

Но если при данных обстоятельствах не исключается причинная связь между смертью Т. и действиями П., то во всяком случае нельзя было бы вменять ему этот результат в вину, хотя бы он виновен в умышленном причинении потерпевшей тяжкого телесного повреждения, так как нет никаких оснований считать, что, нанося ей удар ногой, он должен был предвидеть возможность смертельного исхода, который даже объективно в данном случае не был неизбежен».

В связи с этим определением выдвинуто следующее общее положение:

«Часть 2 ст. 142 УК РСФСР предполагает, что между наступлением смертельного исхода и действием обвиняемого существует причинная связь и что в отношении этого результата виновный проявил неосторожную вину»^[118].

Одним из необходимых элементов, характеризующих объективную сторону преступления, является, как подробно было развито выше, причинная связь.

Следовательно, умысел, охватывая все элементы, характеризующие объективную сторону преступления, последовательно должен охватывать и причинную связь, соединяющую действие с последствием. Если последствие было причинено действиями или событиями, выпадающими из причинной связи, объемлемой умыслом лица, он за эти последствия не отвечает.

Сторонники различения формальных (без последствий) и материальных (с последствиями) преступлений утверждают, что предвидение причинной связи должно иметь место лишь при так называемых материальных преступлениях. Так, проф. Б. С. Утевский указывает:

«О предвидении виновным причинной связи не может быть речи при формальных преступлениях, при которых не требуется для наличия состава преступления наступления каких-либо последствий, не требуется, следовательно, и предвидения виновным фактического хода развития причинной связи»^[119]. Таким образом, неверное по существу различение так называемых формальных и так называемых материальных преступлений приводит к неправильной двойной конструкции умысла – умысла с предвидением причинной связи и умысла без такого предвидения.

Объективная сторона преступления не исчерпывается обязательными элементами состава: действием, причинной связью и последствием. Как подробно было развито выше, в группу элементов, характеризующих объективную сторону, входят и факультативные элементы: способ действия, время, место и другие. Если в конкретном составе предусмотрен один из факультативных признаков, он для этого состава является, как было указано выше, обязательным. Так как, далее, вина как элемент состава всегда связана с конкретным преступлением, то отсюда ясно, что в содержание умысла должно входить и знание этих дополнительных факультативных элементов, характеризующих объективную сторону. Поэтому, если лицо не знает того, что оказывает сопротивление представителю власти, оно не может отвечать за это преступление (ст. 73 УК РСФСР). Поэтому соучастник убийства, давший револьвер убийце, не может отвечать за убийство «особо мучительным способом» (ст. 136 УК РСФСР), если убийца не стрелял, а замучил жертву.

Самостоятельного внимания заслуживает вопрос, входит ли в содержание умысла сознание общественно опасного характера причинного последствия.

Закон (ст. 10 УК РСФСР) совершенно определенно включает в понятие умысла сознание лицом общественно опасного характера последствий своих действий. Поэтому глубоко ошибочными являются попытки ослабить значение этого прямого требования закона. Эти попытки, к сожалению, проникли и в учебник общей части советского уголовного права издания как 1948, так и 1952 гг.

Учебник общей части (изд. 1948 г.), с одной стороны, категорически утверждает: «Наличие вины умышленной предполагает не только сознание лица о фактических обстоятельствах, образующих соответственный состав преступления, но и сознание общественной опасности совершенного деяния». Утверждение, казалось бы, достаточно определенное. Однако, далее, на той же странице следует иное утверждение: «В силу сказанного при установлении умышленной виновности лица мы можем исходить из того, что сознание общественной опасности совершенного деяния по общему правилу всегда имеется у виновного. Поэтому для наличия умысла достаточно установить предвидение определенных фактических обстоятельств, принадлежащих к объективной стороне состава данного преступления».

Итак, по учебнику, с одной стороны, для наличия умысла необходимо сознание лицом «общественной опасности совершенного деяния», с другой – «для наличия умысла достаточно установить предвидение определенных фактических обстоятельств» – противоречие, четко свидетельствующее об отсутствии у автора отчетливого решения вопроса^[120].

Недооценка требования ст. 10 УК РСФСР о сознании общественной опасности отразилась и в учебнике издания 1952 г. Действительно, в учебнике нового издания указано: «…в практической судебной прокурорской работе для установления умысла лица, когда речь идет о применении действующего уголовного закона, достаточно по общему правилу установить предвидение лицом определенных фактических обстоятельств, принадлежащих к объективным признакам состава данного преступления. Требование, чтобы наличие сознания общественной опасности деяния у виновного было специально доказано в каждом конкретном случае при совершении умышленного преступления, создало бы лишь ничем не обоснованные привилегии для лиц, сознательно или по легкомыслию не пожелавших ознакомиться с известными уже всем правилами социалистического общежития и уголовными законами социалистического государства, в котором они живут.

Было бы политически неправильным освобождать таких лиц от уголовной ответственности за умышленное совершение общественно опасного деяния, запрещенность которого они могли и должны были сознавать»^[121].

«Практическая судебно-прокурорская работа» в Советском Союзе основывается на точных указаниях закона. Поэтому, если закон (ст. 10 УК РСФСР) требует для наличия умысла сознания лицом общественной опасности последствий его действий, то и «судебно-прокурорская работа» должна в полной мере идти по этому пути. Конечно, если наличие сознания общественной опасности не вызывает сомнений, то «доказывать» нет нужды, как нет нужды доказывать любой факт, не вызывающий сомнений у суда.

При неосторожности в форме самонадеянности лицо предвидит общественно опасный характер возможных последствий; при неосторожности в форме небрежности – лицо могло и должно было предвидеть общественно опасный характер последствий своих действий.

За недоносительство лицо будет нести уголовную ответственность и в том случае, если оно не знало о преступности и наказуемости недоносительства. Но состав недоносительства будет лишь в тех случаях, когда недоноситель знал, что не сообщает о контрреволюционном преступлении (состав ст. 58¹² УК РСФСР), или знал, что не сообщает о вооруженном восстании, бандитизме или подделке денежных знаков и т. п.

Отсюда следуют существенные практические выводы. Как известно, п. 5 Указа от 4 июня 1947 г. «Об уголовной ответственности за хищение государственного и общественного имущества» карает недонесение о хищении социалистической собственности более опасного вида, то есть недонесение о хищении, совершенном повторно или организованной группой, или в крупных размерах. Отсюда необходимо сделать вывод, что в умысел лица, ответственного за недонесение, должно входить не только знание того, совершается или совершилось хищение социалистической собственности, но и знание того, что хищение совершается или совершилось повторно или организованной группой, или в крупных размерах. Весьма в этом отношении поучительно определение Верховного Суда СССР 17 июня 1950 г. по делу К. и З.

К. и З. были привлечены к уголовной ответственности по ст. 2 Указа от 4 июня 1947 г. «Об уголовной ответственности за хищение государственного и общественного имущества» за то, что они будто бы похитили с К-ли 2 куб. м лесоматериала.

В судебном заседании было установлено, что К-ли продал лесоматериал Б., а предварительно попросил К. и З. распилить этот лесоматериал. Суд признал обвинение в отношении К. и З. в хищении лесоматериала не установленным, но признал их виновными в том, что они не донесли о совершенном К-ли хищении.

Осуждение К. и З. противоречит Указу от 4 июня 1947 г. На основании ст. 5 Указа Президиума Верховного Совета СССР от 4 июня 1947 г. «Об уголовной ответственности за хищение государственного и общественного имущества» подлежат ответственности лица, которые не донесли органам власти о достоверно известном хищении государственного и общественного имущества, совершенном повторно, а равно совершенном организованной группой (шайкой) или в крупных размерах. Исходя из материалов дела К-ли, если бы и был признан виновным в хищении лесоматериалов, мог бы нести ответственность лишь по ст. 1 Указа от 4 июня 1947 г., поскольку хищение им было совершено без участия других лиц, а размер похищенного также не дает оснований для квалификации его действий по ст. 2 Указа.

Следовательно, К. и З. не могли быть привлечены по ст. 5 Указа.

Определение Верховного Суда СССР говорит о достоверно известном хищении государственного или общественного имущества, совершенном повторно или организованной группой, или в крупных размерах. Следовательно, виновный должен знать, что совершается или совершалось хищение более опасного вида.

2. Факультативные элементы, характеризующие субъективную сторону преступления

а) Мотив и цель

Выше было отмечено, что специфика каждого преступления находит свое выражение главным образом в элементах, характеризующих объективную сторону преступления, – действии, предмете, способе, времени, месте совершения преступления и др. Элементы состава, характеризующие субъективную сторону, значительно скупее описаны законом; их и по существу значительно меньше: обязательных – один (умысел или неосторожность), факультативных – немногим более.