Юрий Горюнов
Zero. «Тихая» Швейцария
Коротко и ничего не ясно. Куда дать телеграмму, от кого и кому я знал. Значит то, что мне предстояло добыть, находится под колпаком, было для меня ясно. В зависимости от ситуации мне и скажут, что и зачем.
Когда я вернулся к машине, то вечер уже вступал в свои права, и улица была более оживленной, чем днем. Стоял погожий вечер и парижане спешили по делам, просачиваясь сквозь толпы туристов, которые останавливались поглазеть на витрины. На открытых верандах, за столиками кафе, посетители нежились в лучах заходящего солнца, любуясь городом. Они смеялись, разговаривали, помешивали кофе, пили сок. Париж заражал своим праздничным настроением каждого, а праздник в Париже каждый день, для того, кто его хочет.
Такая атмосфера не располагала к домашнему затворничеству, и я сев в машину, направился в бар к Анри.
3
День подходил к концу, уже начало смеркаться. Шум уличного движения не стихал, даже в это время суток. Теплый воздух был пронизан пылью и запахом выхлопных газов, который отскакивал от домов и асфальта, тащась вслед за автомобилями. Из открытых дверей ресторанчиков и кафе доносилась музыка, и я чувствовал приятный запах кофе и выпечки. Ехал, медленно опустив стекло и наслаждался этим шумом и запахом Парижа, который я не просто чувствовал, я его ощущал. Настроение было лирическим и требовало эмоционального адреналина.
Место для парковки нашлось возле бара, и вскоре я вошел в помещение. Мне нравилось здесь: уютная обстановка, слабый полумрак, так чтобы можно было видеть лицо собеседника, не напрягая зрения. Бежевые стены были разбиты на квадраты, в которых часть занимали зеркала, а часть была завешана гобеленами и картинами импрессионистов. С потолка свисали медные люстры. Я познакомился с Анри, когда он делал ремонт бара, и подбирал картины в магазине Николя, чтобы повесить их в зале. Осмотрев помещение, и кивнув нескольким знакомым, прошел к барной стойке, за которой стоял Анри.
– Привет, Жан, Что будешь?
– Сок.
Он кивнул головой и, поставив на стойку высокий стакан, наполнил его наполовину виноградным соком.
– Ждешь, кого или просто так? – поинтересовался он.
– Просто так. Поговорить, если будет с кем.
– Ну, этого добра у меня хватает, – улыбнулся он.
В баре Анри были постоянные клиенты. Многие знали друг друга и, как и сейчас, сидели за столиками, в беседе коротая вечер.
Боковым зрением я увидел, что на барный табурет, рядом со мной села женщина, повернул голову – это была Жаннетт, женщина, что надо: рыжие, как, будто взлохмаченные волосы, красивые губы, а ярко выделявшиеся черные глаза, внимательно посмотрели на меня.
– Привет, Жан.
Мы были знакомы, и иногда встречаясь здесь, разговаривали, не вдаваясь в личные темы. Я окинул ее взглядом. У нее были длинные стройные ноги, практически идеальная фигура с красивыми бедрами, которые обтягивало темное, короткое платье, треугольный вырез которого, открывал моему взору безупречную грудь. Она закинула ногу на ногу, и я понял, что ноги у нее от самых плеч, и показавшийся краешек чулка, на стройной ноге, лишь подтвердил, что на такие ноги, длины чулок не хватает. На эти ноги я и уставился. Затем поднял голову и встретил ее насмешливый взгляд.
– На тебе слишком много надето, – сообщил я ей.
– Я знаю. Это намек?
– Грубая попытка.
– Сделай ее нежнее, – посоветовала она,
Анри поставил перед ней бокал красного вина и улыбался глазами. Бармены все слышат и видят, и лишь делают вид, что очень заняты. Когда она ко мне обращалась, я заметил ее грустные глаза.
– Я вижу грусть.
Она легко вздохнула: – Если бы только она.
– Такая красивая не должна грустить. Я тебя такой не видел.
– Такая красивая должна как-то жить, а это не так просто, как иногда кажется. Я приняла решение, но боюсь ошибиться и выйти замуж не за того человека, надеясь на то, чего там нет. Пусть я слишком цинична, Жан, но ты бы удивился, если бы узнал, как много девушек выходит замуж, чтобы иметь дом, семью. И все.
– Я удивился, – ответил я, и в голове мельком проскочило, что я уже не первый раз слышу подобное, когда знакомые женщины сообщают мне о предстоящем замужестве, словно предлагают мне участвовать в их выборе. Звучалоэто так, что они вынуждены это делать и тайно надеялись, чтоя их спасу от этого поступка. Но я точно не был спасителем в этой области человеческих отношений, и уж тем более, не собирался предлагать себя в качестве альтернативы.
– Ты женат?
– Нет, – покачал я головой, – и пока не собираюсь. Значит, ты сделала выбор, но сомневаешься. Он знает о твоих сомнениях?
– Нет, разумеется, но сомнения касаются только чувств, а так он надежный.
– И ты пришла, чтобы поведать свои сомнения бокалу? – кивнул я на вино.
– Я пришла, чтобы не быть одной. Он уехал на два дня, а я решила, что не помешает окунуться в иную атмосферу, и кто знает, может быть, разобраться во всем. Надо ли мне все это?
– Да, сложное решение, но ты классная девушка и не останешься одна в любом случае.
Жанетт усмехнулась: – Класс – качество, которое легко растворяется в вине.
– Мне остается только предложить помощь, чтобы проверить, не потеряла ли ты класс и разобралась в себе.
Жанетт взглянула на меня. В ее глазах блеснули искорки дьявола, в которых я увидел желание и похоть, и она без тени смущения произнесла: – А это мысль, и очень не плохая, но я подумаю.
В это время в зеркало, что было позади Анри, я увидел входящую в бар женщину, которая была мне знакома. Я не знал, как ее зовут, но это была та, из галереи. Сейчас она была одна. «Ну, вот, – подумал я, – веду разговор с одной, а не прочь познакомиться с другой».
Незнакомка окинула взглядом зал, высматривая кого-то, и, не найдя, направилась к стойке.
В зеркало я увидел, что на ней была черная кожаная юбка, кожаный жилет поверх голубой блузки, и короткие сапоги на высоких каблуках, цокавших по полу бара. Подойдя к стойке, она произнесла: – Красный мартини.
– Извини, – обратился к Жанетт. – Клиентка, – и повернулся к незнакомке. – Добрый вечер.
Та посмотрела на меня удивленно и, узнав, мило улыбнулась: – Добрый, вот уж не ожидала встретиться.
– Париж маленький город, но скорее всего это внутренние импульсы. Вы специально пришли одна? – провоцировал я ее.
– Нет, скоро подойдет мой коллега.
– А вы можете уделить мне несколько минут? – попросил я.
– Разумеется.
– Я вернусь, не уходи, – сказал я Жанетт, и направился вслед за незнакомкой к столику. Она шла легко, бедра, обтянутые юбкой, чуть покачивались. Когда мы разместились за столиком напротив друг друга, то я обратил внимание, что глаза ее стали почти черными.
– У вас изменился цвет глаз, – поделился я наблюдением.
– Вы заметили, какими они были днем, – сделала она вывод. – Да, они имеют свойство меняться. Что вы еще заметили? – Она сидела не шелохнувшись. Глаза ее были темные, как греховная ночь. Ничто не могло обмануть красоты этой женщины. Да, сделал я вывод, она могла сильно измучить мужчину, если попасть к ней в ловушку, но не меня.
Когда я начинал разговор с незнакомым человеком, как сейчас, я сосредотачивался на голосе собеседника. Я слушал, что он говорит, как произносит слова, и тогда определял, в каком он настроении. Ошибки бывали, но редко. Эта незнакомка вела себя уверенно, спокойно, но в тоже время в ней была игра, начатая еще в галерее, она флиртовала, уверенная, что выиграет.
Я не собирался ее разочаровывать в отношении себя, а потому ответил: – Я думаю, вы иностранцы. Седовласый слишком строго одет для француза, особенно днем, да и акцент есть.
– И откуда мы?
– Зовите меня просто, Жан, – предложил я, чтобы сократить дистанцию общения.
– Анна Гранди.
– Что-то похоже на Швейцарию.
– Браво! – И Анна, взяв бокал с мартини, отпила. – Все верно. Наш старший спутник – господин Биш, сотрудник консульства, а Ули Пикар, мой коллега. Мы с Ули приехали по делам и завтра уже уезжаем, а в салон зашли, потому, как нас попросил Биш,я его знаю через своего отца. Ему надо картины в консульство, вот он и попросил нас составить ему компанию. Мы просто знакомы.
– Вы разбираетесь в картинах?
– Нет, просто смотрю, нравится или нет.
– А Ули?
Анна засмеялась: – Тем более. Для искусства нужно воображение, а он ввиду отсутствия большого воображения честен, но зато, это важно для бизнеса.
– Согласен, когда смотришь на картину, то судить о ней можно лишь тогда, когда чувствуешь, что у тебя что-то происходит внутри, и дает волю воображению.
– А как ты определяешь, что искусство, а что нет?
– По цене, – ответил я с улыбкой. – Чем выше цена, тем больше ценность картины. Кто-то сказал «в мире есть две вещи, которые имеют ценность – информация, и произведения искусства, все остальное имеет стоимость».
– Но ты, же сам назначаешь цену, – засмеялась Анна.
– Действительно, – придал я выражение изумления своему лицу. – Значит, я и определяю ее ценность, – ответил я игриво.
– Вот они скромные вершители мира искусства.
– Да, мы такие тихие. Вот, возьми, – и я протянул ей визитку. – Звони, приходи, и в тишине, я расскажу тебе о мире искусства.
– И все?
– Может быть, я даже нарисую тебя, – сказал я, придав фразе иной смысл.
– Не сомневаюсь, в каком виде я должна быть. У тебя талант художника?
– Совсем нет, но захотелось, – и коротко засмеявшись, прошептал. – Это было бы забавно. Ну, а если я буду в Швейцарии…
– Зачем? Ищешь таланты?
– А что нельзя? – спросил я сухо.
– А почему ты злишься?
– Это мой очередной трюк. Их у меня много и все коварные.
– Ну, что же коварный, Жан. Приедешь, звони, – и она достала из сумочки визитку, протянув в ее мне. На визитке было только имя и телефон.
Знала бы она, сколько у меня трюков в арсенале. Без них я был бы просто гол.
– Это трюки коварные, а сам я прост, – поделился я. – Я вижу то, что вижу и не пытаюсь в отличие от большинства видеть только то, что хочу видеть. Я не упрощаю мир, чтобы найти подтверждение собственному видению. Сейчас я вижу красивую женщину, которая чего-то хочет, но не знает, как это взять.
Анна удивленно смотрела на меня, а когда я закончил фразу, сказала: – Первое неверно. Что я хочу я знаю. Второе, как это получить, действительно вопрос, – в ее глазах я прочитал вызов.
– Может быть, потом получится, – сделал я предположение, которое она поняла.
– Не исключено.
– Надеюсь, а пока я вижу вошедшего в бар вашего спутника – Ули.
Я действительно заметил, как он вошел и осматривает зал. Заметив Анну, он направился к столику: – Приятная встреча, – произнес он. – Я не помешал?
Вопрос был чисто из вежливости. Покажите мне мужчину, которого ждет такая женщина, и чтобы еще кому-то мешать при этом. Я бы выбил нахала из бара.
– Я развлекал вашу даму, но мне пора, – поднялся и, попрощавшись, направился к стойке, где Жанетт не позволяла занять мой табурет. Это приятная, неожиданная удача, что в Швейцарии у меня теперь есть еще знакомая, кроме искусствоведов, и есть повод появиться там.
– Отказала, – сочувственно произнесла Жанетт, но в ее голосе я уловил нотки ревности.
– Даже не пытался. Они сегодня были в моем салоне, вот мы и поговорили об искусстве, – делал я вид, что оправдываюсь.
– В жизни есть вещи, поважнее искусства.
– Не могу не согласиться, особенно сейчас.
Мы еще посидели, поговорил на пустые темы, и я понял, что пора: – Я собираюсь домой. Тебя проводить?
– Это, смотря куда.
– Вот и решим.
Я рассчитался, и мы вышли на улицу. Небо над городом походило на раскинувшийся темный свод. Звезд не было, они вообще редкость в небе Парижа, а тут еще накрапывал мелкий дождь и под ногами блестел мокрый асфальт.
Я не спрашивал Жанетт, куда ей надо, а открыл дверь машины. Она,без слов села на переднее сиденье, я сел за руль. Мотор завелся легко, и мы устремились по ночным улицам Парижа, освещаемых рекламой и фонарями. Дворники счищали со стекла капли дождя. Жанетт прижалась к моему плечу, и путь до моего дома мы проделал молча. Она погрузилась в себя.
Дома я предложил ей пройти в комнату, а сам без суеты и спешки, двинулся на кухню, где достал из холодильника бутылку шампанского и, прихватив два фужера, вернулся в комнату к Жаннетт. Она стояла возле окна. Ее изумительная фигура, обтянутая коротким платьем, четко выделялась в слабом свете бра, висевшего на стене. Я затаил дыхание. Жанетт рассматривала гобелен, мгновение спустя, одной рукой она поправила волосы, и в этом легком движении чувствовалось что-то неуверенное, но в остальном я чувствовал, что она исполнена решимости, словно собиралась сделать что-то важное. Увидев меня, она улыбнулась.
– Мы не сказали ни слова с тех пор, как вышли из бара.
– Я не хотел тебя беспокоить, чтобы ты сама решила.
– Ты, видимо, без лишних слов намерен уложить меня в постель. Так?
– Такая мысль не покидает меня.
– И ты думаешь, что от бутылки шампанского я превращусь в женщину легкого поведения? – насмешливо спросила она.
– Про поведение не знаю, а отношения, да.
Жанетт посмотрела на меня: – Пусть в этом доме останутся только приятные воспоминания обо мне, и я бы хотела, чтобы было, что вспомнить. И если у меня есть грезы, чтобы они не умерли.
– Ты находишь, что сегодняшний вечер – грезы?
– Я всегда нахожу то, что ищу, но, увы, когда нахожу, порой не понимаю, зачем искала.
– И сейчас?
– Нет.
Она подошла ко мне, взяла у меня бутылку, фужеры и поставила на стол, прижалась ко мне, и я почувствовал ее упругое тело, которое горело даже сквозь платье.
– Не надо заливать вином, огонь души, пусть выгорает, – прошептала она.
– Когда душа выгорает, всегда что-то остается.
Уснули мы, когда стало рассветать. Жанетт была восхитительна. В ней чувствовалась не растраченная страсть, как будто она берегла ее специально для этого дня, а может быть, понимала, что должна отдать, так как не была уверена, что потом сможет также, и она отдавала себя неистово.
Утром я сварил кофе, и мы сидели на кухне за столом.
– Еще вчера вечером я была на грани истерики, и была готова, бросить жениха, но утром разум просыпается, и гасит чувства. Если бы все произошло между нами раньше. Ты хотел этого?
– Конечно.
Я не лгал, но и не мог сказать ей, что наши отношения не могли бы быть длительными. Зачем мне эти расставания с обидами. Я себе этого не мог позволить. Ночью все было взаимно, без намеков на продолжение, и она это знала, что устраивало обоих.
– Боялся, откажу? – усмехнулась она.
– Нет, но не ставил это целью.
– А зря, хотя, может быть, и правильно, – кивнула она головой. – Ты должен жить один, иначе ты не сможешь, а женщина рядом с тобой всегда будет думать, что ты не полностью ей принадлежишь. В тебе живет смесь страсти и холодности. Ты не ищешь женщин, они сами тебя ищут, но не все находят, как я. Знаешь, у тебя для твоего возраста удивительно красивое тело, нет даже намека на жир или складки. Это удивительно. Во всяком случае, я не жалею о своем вчерашнем порыве.
– Очень на это надеюсь. Тебе теперь легче выбирать?
– Из кого? – фыркнула она. – Выбор был «да» или «нет», и я выбрала.
– Вот и умница.
Я поддерживал разговор, чтобы не молчать, но вскоре она стала собираться, оделась, и я вызвал ей такси. Прежде чем уйти, она сказала: – Удачи. Может быть, когда-нибудь, еще… – и не закончив фразу, вышла.
Я, с неким чувством облегчения, вернулся на кухню. Посмотрел за окно, где светило нежаркое солнце, небо было чистым, что улучшило настроение.
Я прошел в душ, где стоял, раскинув руки, уперев их в стены, минут двадцать. Вода стекала по голове, телу. Стоял неподвижно, и это помогало мне вырваться из прошлого, куда меня возвращала память, где я часто лгал другим и самому себе, где не мог быть откровенным и искренним. Мои чувства к женщинам были искренни, но на короткое время. Я был на мгновение тем, кем хотел быть – собой. Выключив душ, я, медленно растираясь полотенцем, вспомнил слова Жанетт о моем теле. А как иначе? Моя профессия требовала отличной физической формы. Я должен быть всегда готов к забегу на длинные дистанции. Вот только не знал, где финиш.
Вот я и поддерживал форму, занимался дома, в спортивных залах, которые арендовал, где отрабатывал технику рукопашного боя, отрабатывал технику стрельбы «флэш», которая спасла мне жизнь, но свою отдал мой учитель. Его послали за мной, когда я срочно покинул одну из стран, но я опередил его. А то, что он пошел, так он не знал, что это я, да если бы и знал. Он был наемный убийца, и это была его работа, а у меня была своя. Меня учили не убивать, а выживать, а если и убивать, то только по здравому смыслу. Это только кто не сталкивался с убийством, может подумать, что убивать легко. Нет. Но мне приходилось это делать, чтобы сохранить свою жизнь, которую хотели прервать. А та жизнь нелегала это не приключения из погонь и перестрелок, это рутина, ежедневная рутина из наблюдений, анализа и прочих не самых интересных вещей.
Выйдя из душа, я решил, что не буду готовить завтрак и покупать круассаны в булочной. С улицы, через приоткрытую балконную дверь, доносился приглушенный звук парижского утра, а солнечный лучик дерзко пробивался сквозь шторы. Я чувствовал себя превосходно, несмотря на почти бессонную ночь, и решил, что лучше позавтракать в кафе на улице. В это время там тихо и малолюдно, и там я могу устроиться за столиком с чашкой кофе и газетой. Это доставляло мне истинное наслаждение.
Признав, что решение правильное, я оделся и вышел из дома под ласковое солнце.
4
– Элен, я решил куда поеду, – заявил я с порога, едва вошел в галерею, и замолчал, в ожидании вопроса, но она лишь смотрела на меня спокойным, ироничным взглядом. В ее глазах не было даже любопытства, только уголки губ чуть изменили ее красивые черты лица. Подойдя к ней, я плюхнулся на диван, и сдался: – Твоя взяла, ты даже не интересуешься, куда я поеду, с вкрадчивой улыбкой произнес я. – Почему Элен? Неужели, тебе все равно?
– Ты сам все расскажешь, – улыбка ее стала шире.
– Неужели, я настолько предсказуем?
– Вот уж, точно нет. У меня иногда возникают подозрения, а человек ли ты? С виду обаятельный, остроумный, но что у тебя внутри, даже боюсь представить.Я чувствую, что ты можешь бытьи жестким, заметь не жестоким, а именно жестким, и я бы сказала, бессердечным. Нет, предсказать тебя невозможно, и… в этом есть твоя привлекательность.
– Элен, – я положил руку на сердце, придал голосу некую обреченность, как человек, который рассчитывает, что его если и не поймут, то простят и поверят,и с некоторой долей надежды, глухо произнес. – Поверь, у меня в груди бьется простое человеческое сердце, доброе и очень горячее. Хочешь послушать?
– Нет, ты не человек, а ошибка природы, – засмеялась она, – но вынуждена признать, что очень милый.
Я притворно вздохнул: – Спасибо, дорогая, за любовь. Но к делу. Я решил поехать в Швейцарию, и близко, и тихо, и уютно.
– Почему такой выбор? Зная тебя, не думаю, что ты, закрыв глаза, ткнул пальцем в карту мира. Это для тебя слишком просто.
– Ты права, не было у меня времени тыкать в карту, да и карты у меня нет. Помнишь, вчера у нас было трое клиентов, те, что купили две картины? – И не дожидаясь ответа, продолжил: – Вчера вечером, в баре у Анри, я встретил ту, единственную женщину.
– Ой, ли! – удивилась Элен. – Ты ли это? Единственная! Для тебя? Это фантастика. Я даже не знаю засмеяться сейчас или подождать, что скажешь еще.
– Не передергивай и не омрачай мою мечту. Говоря единственную, я имел в виду, что среди тех троих была всего одна женщина, вот ее я и встретил. А ты что подумала? – и, выдержав паузу, сказал, огорченно: – Не хорошо так думать обо мне. Ее зовут Анна Гранди, и она швейцарка. Мы обменялись телефонами. Я пригласил ее к себе.
– И она согласилась? Жаль, не устояла, значит, – притворно вздохнула Элен.
– Не все так сразу, куда торопится. Потенциально, да, но не вчера. Она пригласила меня. Вот я и подумал, а что? Похожу по городам, съезжу в Альпы, пообщаюсь с коллегами. Простой, незатейливый отдых.
– Не затейливый! Это ты говоришь мне? А чем она занимается?
– Понятия не имею. А это важно?
– Для тебя, видимо, нет. И когда собираешься?
Я придал своему лицу задумчивое выражение: – Не ранее, чем через неделю, так, что еще увидимся. Успеем проститься, а ты пролить свою скупую слезу мне вслед. Жаль я не увижу ее, но почувствую. Кстати, а картины они забрали?
– Еще нет. Хочешь ей позвонить и напомнить?
– Ну, да, буду я путать работу с отдыхом. У меня сегодня несколько встреч, если будет возможность, заеду, а нет, так нет.
– Вероятно, что нет.
– Ты золото, жаль, что я не встретил тебя ранее, когда ты была свободна.
– Тогда я точно не была бы здесь, а уже уехала из Парижа. Иди, – махнула она рукой.
Я послал ей воздушный поцелуй и вышел. Я был благодарен, что у меня бала Элен. Она вела все дела, а отблагодарить ее я мог только тем, что платил приличную зарплату, но и наши отношения добросердечности были не лишними. У меня действительно было несколько встреч. Меня приглашали в качестве эксперта, консультанта владельцы частных коллекций, да и организации тоже. Особенно я пользовался спросом по китайскому направлению. В этом я разбирался очень хорошо, не зря изучал искусство Китая, когда был в своей первой поездке, выполняя свое первое задание. Воспоминания о той операции попытались привлечь мое внимание, но я их прогнал, не до них. Сегодня мне также хотелось навестить Николя. Кто знает? Будет у меня еще возможность увидеть его или нет, и не только потому, что было мало времени, но никогда нельзя быть уверенным, что вернешься обратно. Конечно, я мог завершить дела и раньше, чтобы поехать в Швейцарию, но ехать не подготовленным – непростительная ошибка. Мне необходимо было детально изучать карту Швейцарии, схему ее дорог, расписание поездов и прочего транспорта, план Женевы, ее улиц, переулков, да и других городов, так на всякий случай. И все это держать в памяти. Я не считал, что она у меня исключительная, но и не жаловался. Были случаи, когда приходилось запоминать много имен, цифр, чтобы хранить их не на бумаге или ином носителе информации, а в голове. Я мог полагаться только на свою память, чтобы пересечь границу, не подставляясь.
Учитывая, что я не выполнял задания близко от дома, а именно во Франции, то мне просто необходимо знать местность, где придется работать. При моей профессии надо быть готовым ко всему. Время на подготовку еще было, я пока не просчитывал возможное развитие событий, надо было настроиться, и уже на месте почувствовать ситуацию, и тогда просчитывать варианты, и если надо, то уже на месте импровизировать. Без импровизации любой разведчик попадает в стандартную колею рутины, которая легко просчитывается, а значит, его действия предсказуемы, поэтому расчет и импровизация два фактора, которые необходимы.
В этот день встречи заняли достаточно времени, тем более что передвигался я на машине, а значит, неизбежно тратил время на стояние в пробках. Ближе к вечеру, когда деловая часть моего дня закончилась, я направился на Монмартр к Николя. На этот раз, я решил, что не надо импровизировать свое появление, а просто позвонил ему, предложив встретиться в нашем кафе. Он с радостью согласился, во всяком случае, мне так показалось.
Когда я понимался на площадь Тертр, то солнце уже медленно опускалось к горизонту, и было не такое слепящее, как днем, а только мягко пригревало теплыми вечерними лучами. Небо было чистое и очень голубое, лишь иногда, время от времени, на нем появлялись полупрозрачные пушистые облака.
Николя уже сидел за столиком на веранде кафе, перед ним стояла бутылка нашего любимого вина, один стакан стоял уже наполовину заполненный, другой, приготовленный для меня, был еще пуст. Едва я подошел, он налил мне вина.
– День прошел удачно? – спросил Николя.
– Не плохо, – ответил я, усаживаясь в пластиковое кресло. – Ездил, консультировал.
– Раз приглашают – это хорошо. У тебя хороший глаз, наметанный, – похвалил он. – Я уже заметил, что ты видишь не просто картину в целом, ты видишь ее детали, от которых порой все и зависит. Не будь отдельных деталей, которые не замечают другие, и картина – посредственность.
– Это опыт.
– Опыт, – усмехнулся Николя. – Опыт, мой друг, не ко всем приходит. Некоторые умудряются его терять, словно носят воду в решете.
– Наверное. В нашей профессии умение замечать детали, очень важно, – согласился я, но не стал делиться с ним, какую профессию я имею ввиду. Не мог же я посвящать его в мысли шпиона. Мысли шпиона формируются посредством зрения, слуха и прочего, черт знает чего еще. Мысли шпиона должны быть тонкими, словно лазерный луч, и не вызывать колебания воздуха словами, предназначенными не для всех. Вслух же я сказал:
– Думаю человеческий глаз – очень чувствительный прибор, которым наделила человека природа, но он способен воспринимать только внешнюю сторону. Наш взгляд скользит по картине, по ее поверхности, но некоторые из нас ограниченны субъективным восприятием, пропуская все через свое «я», которое и ограничивает то, что мы видим, приспосабливая к действительности, которую мы и ждем, потому что знаем ее. Но нам, профессионалам, надо видеть, как свет падает, и уже под другим углом замечать некую иллюзорность действительности.
Я замолчал, а Николя внимательно смотрел на меня, а затем изрек, сверкнув улыбкой: – Сам придумал?
– Отчасти. Приходится напускать словесный туман клиентам, чтобы выше, а значит, дороже ценили, да и зачем я тогда нужен? Но вот на то, что могу замечать детали, не жалуюсь. Надо видеть вокруг себя, все детали. Мир так прекрасен, вдруг что упущу.
– Детали, говоришь. Прекрасен, – и он, ехидно прищурившись, спросил: – Сзади тебя, за столиком, сидят две девушки. Они уже сидели, когда ты пришел. Что на них надето?
Я собрался повернуться.
– Не надо, – засмеялся Николя.
– Ладно, – не стал я настаивать. – Брюнетка в черной блузке, легкая темно-синяя куртка, джинсы. Ее подруга – шатенка, в платье, нежно зеленого цвета, и светлой куртке. Что еще?
– А мужчина справа?
– Около ста килограммов, темно-коричневый пиджак, бежевая рубашка. На макушке лысина. Лицо одутловатое, двойной подбородок. Шрамов нет.
– Не плохо. А как насчет дырки на пятке носка?
– Извини, забыл снять с него ботинки.
– Это очень беспечно с твоей стороны, – и мы оба от души засмеялись.
– Ну, что? Я прав, ты очень наблюдателен, потому что тебе это необходимо. Потому ты и профи.
«Конечно, профи, – подумал я про себя. – А как иначе?» Как только я извлек информацию из тайника, я стал более осторожен, и нужно было быть начеку, наблюдать за всем, что вокруг меня. Неожиданности на то и неожиданности, что приходят, не спросив разрешения.
– Да ерунда все это, – поделился я. – Любое произведение искусства, надо чувствовать. Я лишь могу обратить внимание на детали. Каждый художник, скульптор, когда творит, вкладывает свои мысли, а какие не известно, да и не надо мне. Не надо искать в искусстве рациональное, разумное. Надо чувствовать и все.
– «Разум ищет, сердце находит», говорила Жорж Санд, – процитировал Николя известную французскую писательницу.
– Это лирика. Я что предложил встретиться. Я уезжаю в Швейцарию. Так, побродить. Посчитал нужным сообщить об этом тебе, чтобы ты не расстраивался о моем исчезновении.
– Один?
– У тебя есть кто на примете для компании?
– Откуда. А вот твое одиночество напоминает мне отчаяние пьяницы, который любит компанию, но вот уже достаточно давно никто не наливает в его стакан.
– Я не буду один, – заверил я его, – а ты что не наливаешь?
Николя криво усмехнулся и наполнил наши стаканы: – Кто бы сомневался. У тебя, я думаю, не бывает неудач в отношениях с женщинами.
– Я бы так не сказал.
– Это я сказал, – мечтательно произнес он. – Да и что такое неудача? Это оборотная сторона удачи, и она дает шанс на успех в следующий раз. Так сказать задержка во времени.
– Пусть, так. Я, когда вернусь, мы обсудим твое желание расширить бизнес, – перевел я разговор на другую тему.
Николя согласился. Солнце уже скрылось за крышами домов, и легкие сумерки окутали улочки Монмартра. Включили световые гирлянды и к царству потока людей, гуляющих по узким улочкам, добавилось царство теней.
Я попрощался с Николя и отправился домой. Как всегда, на улицах Парижа было много людей, которые наслаждались теплым весенним вечером, расположившись в барах и кафе. Уличные фонари уже зажглись; одно за другим озарялись окна, притягивая светом.
Ночь я провел в одиночестве, а потому хорошо выспался, и утро встретил бодрым и голодным. Заглянув в холодильник, решил приготовить себе плотный завтрак. Пожарил помидоры с грибами на оливковом масле, затем взбил три яйца, вылил их на сковородку, добавив сверху тертый пармезан. Я получал удовольствие от своего неспешного занятия – приготовления завтрака. Когда омлет был готов, то сел, на своем большом балконе, в одно из двух кресел, что стояли по обе стороны столика. Передо мной был небольшой дворик, лужайка которого была покрыта ярко зеленой молодой травой. Листья деревьев отливали свежестью, а тишина нарушалась только щебетом птиц, сидевших на деревьях, и глухим шумом, доносившимся с улицы, закрытой от меня домами. После чашки крепкого кофе, я приступил к занятиям: разложил карты и стал изучать их. В Швейцарии я был, но не по заданию, и что-то помнил, но сейчас требовалось все закрепить.
Позже я отправился в город. Исключить себя из обычной действительности я не мог, это было бы подозрительно, поэтому я продолжал встречаться, когда приглашали, но вечерами сидел за бумагами.
Бывая в офисах, на улицах, я обострил свои чувства, тренировал зрение, стараясь заметить разные несоответствия. На слежку специально не проверялся, считая, что это сейчас без надобности, так как нельзя быть таким мнительным, так и с ума можно сойти, но и присматривал вокруг, тренируя память, проверяя навыки, полученные ранее и собственный опыт. Например, находясь в лифте любого здания, обращал внимание на вошедших. Я знал по своему опыту, что люди, обычные люди, следуют закрепленными в них правилами, и они закреплены у них в подсознании. Они следуют неким шаблонам поведения, неким моделям, и любой, кто делает это усердно, целенаправленно, выделяется, но лишь для наметанного глаза.В лифте никто не встает рядом. Никогда. Если в кабине несколько человек, то все неосознанно располагаются по кабине так, что избегают зрительного контакта. И сели вдруг в кабину кто-то входит еще, то все перегруппировываются, и притом, так, чтобы дистанция сохранилась, не физическая, а зрительная. Это происходит всегда, словно их так учили, что надо отойти, сделать шаг, полшага, отступить. Но все это замечает лишь тот, кто обучен наблюдать, обычному человеку это и не надо.
