Юрий Горюнов
Zero. «Тихая» Швейцария
ZERO. «Тихая» Швейцария»
1
Вы, что совсем разучились думать? – резко спросил сидящий во главе стола мужчина, было ему за пятьдесят, и был он подтянутым, с прямой спиной, а седые волосы не портили его внешность. Он переводил пронзительный взгляд серых глаз на пятерых своих сотрудников, приглашенных на совещание, словно пытаясь заглянуть в их головы, чтобы понять, есть там что-либо кроме отговорок, а те сидели, понуро смотря в стол.
– Что головы опустили? Для чего вы мне здесь нужны тогда? Профессионалы, вашу мать! Агента провалили. Почему? Что произошло? – выговаривал он им, повышая голос.
Сотрудники, молча, слушали упреки в свой адрес, которые были справедливы. Обычно сдержанный на интонации генерал, сегодня был не в духе и пытался достучаться до подчиненных, вбить в их головы, что время не ждет.
– Вы что? Пришли меня послушать? Так слушайте. Я не буду ждать, когда в ваши головы прибежит идея, если не проскочит мимо, не удосуживаясь задержаться в ваших пустых головах, я вас заставлю думать. Иначе, заменю другими, – со вздохом закончил он.
Чтобы не распаляться дальше, он встал и подошел к окну. Там, за окном, светило весеннее солнце, которое уже растопило снег, и асфальт был сухим. В центре уже давно наступила весна, и лишь в лесу, в тени, еще лежал покрытый коркой снег, серый и влажный. Внизу, по улицам сновали машины, а люди не торопливо шли под ласковыми лучами весеннего солнца. Генерал наблюдал из окна обычную жизнь горожан со своими заботами, радостями и печалями. А что происходило за стенами этого здания им знать и не надо. Зачем? Это задача специалистов обеспечивать их безопасность, мирную жизнь, а они должны заниматься своим делом, наслаждаясь погодой. Сам генерал предпочитал осень, ее начало, когда уже прохладный воздух тащит за собой шлейф летнего тепла, а небо ясное и чистое, и если посмотреть на него, то замечаешь его бездонную голубизну. Впрочем, сейчас ему понравилось бы любое время года, и любая погода устроила, лишь бы решить то, что висит грузом на ногах, не давая возможности двигаться дальше.
Он вернулся к столу. Сотрудники, все также молча, сидели, и наблюдали за перемещениями начальника, ожидая продолжения. Генерал осмотрел свой кабинет, стены которого были обшиты светлым деревом, а выше выкрашены бежевой краской, и были они удивительно пустыми, он не любил вешать ни фотографии руководителей, ни всякие эстампы и прочее. Его большой стол был практически пуст: подставка под ручки и карандаши, лежал блокнот, стояло два телефона. Все. Никаких компьютеров или папок с документами. Не увидев решения на мучавший его вопрос, он вновь обратился к сидящим, за приставным столом:
– Давайте еще раз, – произнес он уже спокойно. – Что нам известно. Павел Семенович, повтори, – обратился он к сидящему справа заместителю. –Ты-то, наверняка, помнишь, как на официальных приемах, на нас смотрят, сколько ехидных слов, прикрытых лестью, пускается в наш адрес, а суть одна – нас выставляют дураками, к которым я себя не отношу. Вот и надо не им, а самим себе доказать, что это не так. Мы не будем отчитываться перед нашими противниками о своей работе и ее результатах. И чем позже они узнают о наших результатах, если они будут, тем лучше. Нам неизвестно, что они у нас уже читают из документов, может быть, поэтому и улыбаются так. Говори.
– По имеющейся, информации, – начал Павел Семенович, – у АНБ контакты с предприятиями Швейцарии. Они развернули систему электронного шпионажа "Паутина", которая дает возможность с помощью наземных станций, спутников-шпионов, подводных лодок, перехватывать сообщения. К тому же они активно использует эти же средства для общения между собой. Для нас важно, получить ключ к расшифровке, чтобы начать активную игру по дезинформации и прикрытию наших сообщений.
– Если мы хотим начать игру, то должны понимать, что ложь – это искусство, а тонкая ложь, – тончайшее искусство, – заметил генерал, – а все ли мы искусствоведы? Выходит, что нет, если до сих пор ничего не знаем, тем более наши агенты, там. Продолжайте.
– Нам удалось выяснить, где можно получить информацию, кто ей владеет. Сотрудник, направленный для получения информации и ключа, сообщил, что он вышел на контакт, но после этогоон погиб в автомобильной катастрофе. Не очень верится, что это случайность. Сейчас нити практически оборваны. Мы делам вывод, что его ждали. Наш сотрудник прибыл через третью страну, и сменил имя.
– Есть доказательства, что его ждали?
– Частичные.
– Источнику что предложили?
– У него амбиции, что его не ценят, но и предложили сто тысяч швейцарских франков. Он согласился. Это пока все, что нам известно: кто и условия.
– Не так уж и много за информацию. А что касается частичных доказательств, то нельзя доверять ни частичным, ни косвенным доказательствам, из которых напрашивается единственный вывод. Учтите это. Единственное решение меня пока не устраивает. Место?
– Женева. Она по-прежнему остается столицей европейского шпионажа, опережая Вену. В Швейцарии очень трудно работать, она нашпигована разведками разных стран.
– Да, – вздохнул генерал, – современные технологи позволяют много, что сделать, и достигли серьезных успехов, но человек, по-прежнему, играет важную роль, хотя порой кажется, что она отошла на второй план. Человек сложный механизм, он умеет чувствовать, и вербовать. Что касается прибытия агента, то Швейцария маленькая страна, там все на виду, и даже если он прибыл через третью, четвертую страну, еще ни о чем не говорит. Значит, так. Раз у вас ничего нет, значит, завтра будет, – заявил он тоном, не терпящим возражений, да и кто рискнул бы возразить. – Завтра жду в десять с предложениями. И помните, прежде чем уволят меня, я успею уволить вас. Всех. Пойдете, улицы подметать, я сделаю все, чтобы вам даже охрану пустого поля не доверили, – и, помолчав, добавил, – а я буду у вас бригадиром. Все. Свободны.
Присутствующие поднялись и потянулись к двери, а генерал произнес: – Виктор Николаевич, задержитесь.
Один из пятерых, остановился. Генерал подождал, когда выходящие закрыли дверь и предложил: – Присаживайся. Я чувствую, что у тебя есть идея, но ты ее не стал высказывать.
– Плохой я профессионал, если вы это почувствовали.
– Хороший, но я тоже профессионал, тем более бывший оперативник и нюх не потерял, да и что я за начальник, если не знаю своих подчиненных. Слушаю.
– Можно вопрос, – и получив согласие, Виктор Николаевич спросил. – Вы уверены, что у нас есть «крот», и что нашего агента ждали?
– Ты член одного маленького клуба.
– Какого, – не понял Виктор Николаевич.
– Кто осмеливается задавать подобные вопросы. Нет, не уверен. Нет доказательств. Агент сам себя мог выдать, наследить. И что из этого?
– Я предлагаю отправить туда нелегала.
– Ты говоришь о ком-то конкретно?
– Да, – и назвал, кого он имеет в виду.
Генерал задумался. Об этом нелегале он знал, но особо не вникал в его деятельность, ему докладывали о результатах операций, но специально он не интересовался, да и зачем. Чем меньше упоминают нелегалов, тем им спокойнее.
– Ты не стал о нем говорить, потому что опасаешься, если есть крот, то может быть, утечка, и когда придет другой, они будут готовиться?
– Они все равно будут ждать, если это не случайность. Важно чтобы они не знали, с какой стороны он придет. Называть его псевдоним не хотел, присутствующие его могут и не знать, а так запомнят. Не у всех, может быть, допуск к его делам, а назовешь, интерес проявиться.
– Разумно. Агентуру надо беречь. Чем меньше о них знают, тем им легче работать, и нам тоже. Я подумаю. Завтра посмотрим, что предложат. Хотя…– он наморщил лоб, – завтра решим, что можно применить в совокупности. Если они ждут, тогда направим агента для отвлекающего момента, а о нелегале говорить не будем. Эту операцию проведем параллельно, но и с минимумом информации.
– А что посланного отсюда агента, сдадим? – удивился Виктор Николаевич, догадавшись о ходе мыслей начальника.
-Ну, зачем же. Он будет просто отвлекать их, чтобы они больше смотрели в его сторону. Можно задействовать даже тех, кто есть в Швейцарии.
– А не будет столкновения между агентами? Они же не знают друг друга, а наш нелегал на очную связь не выходит, – задумчиво произнес Николай Викторович.
– Вообще слабая цепочка к источнику информации осталась. Я думаю, новый агент может попытаться наладить контакт с носителем информации. Не получится ли так, что нелегал прокатится и выступит в роли курьера? Не его уровень.
– Все может быть. Но, к счастью, он может приехать под видом кого угодно. Мы не знаем, чем он занимается в обычной жизни, где живет. Сообщения ему передают во Франции. Это все, что нам известно. Это и помогает ему столько лет работать. У нас не было даже подозрений, что он двойной агент. Все операции, что он проводил, успешны, никакой дезинформации.
– Да, – вымолвил генерал. – Как он столько лет держится. Один живет или есть семья. Удивительно. Но я отвлекся.
– Даже если он будет курьером, то это снижает риск провала нашего агента при наличии у него информации.
– Не подставить бы нелегала.
– Мы не подставим, мы не знаем, в каком качестве он там появится. Риск есть всегда, он знает это лучше нас.
– А это будет твоя задача. Завтра в час дня, придешь отдельно, и мы обсудим. Свободен.
Виктор Николаевич поднялся и вышел. Оставшись один, генерал несколько минут сидел, молча, думая о возможном развитии операции. Он был профессионал и понимал, что использовать нелегала для краткосрочной операции опасно, но кто знает, может быть, это и выход, и это тот единственный шанс, что им предоставлен. Генерал поднял трубку одного из телефонов и набрал номер: – Я сейчас спущусь.
После этого вышел, сказав секретарю, что будет через час, не посвящая его, куда направился. Он знал, что не все дела сотрудников могли принести к нему в кабинет.
2
Я уже не спал, но глаза еще были закрыты, память сна была свежа, и там, во сне, мне казалось, что я чувствую запах хвои, озерной воды и прелых листьев. Мое воображение рисовало мне яркую картинку начала осени в лесу на берегу озера. Я хотел быть там, наслаждаться тишиной, легким теплым ветерком, что срывает листья, и те, с шорохом, ложатся на землю, а я просто сижу, отгоняя мысли, очищая голову от их случайности. Но, увы,я был там, где был. Улыбнувшись, открыл глаза, и увидел привычную обстановку своей спальни. Чувствовал я себя бодрым, выспавшимся, полным сил, и начал мысленно строить планы на день, чуть дальше, но не забегал далеко вперед, что было смешно при моей профессии. Я думал, что время со мной, и я им могу распоряжаться, хотя бы в эти ближайшие дни. «Хочешь рассмешить Господа, расскажи ему о своих планах» вспомнилась кем-то произнесенная или прочитанная фраза, и улыбка стерлась с моего лица. Да, ошибался я строя планы в эти минуты, но, к счастью, еще не знал об этом, поэтому поднялся с хорошим настроением.
Раздвинув шторы, посмотрел за окно, погода не радовала: моросил мелкий дождь, хотя сквозь тучи пытались пробиться солнечные лучи и им это удавалось. Приоткрыв балконную дверь, я выглянул – сыро. В течение последующих тридцати минут я занимался гимнастикой, чтобы поддержать себя в форме, а затем отправился в душ. Уже позже, войдя на кухню, чтобы приготовить себе завтрак, я заметил, что остатки рваных туч уже покидали небо Парижа.
Приготовив омлет и сварив кофе, я разместился за небольшим столом, наблюдая, как очищается небо и настроение, и так не плохое, поднялось еще на несколько градусов выше. Потребности в спешке идти на работу у меня не было, но это не значило, что я мог весь день сидеть и наблюдать за капризами погоды. Пора приступать к делам. Когда уже выехал на улицы Парижа, чтобы отправиться на работу, то о дожде напоминал лишь мокрый асфальт, да и то в тени, где тот еще не успел высохнуть. Теплый весенний день отвоевывал свое.
Я неспешно двигался в потоке машин, водители которых, как и я считали, что вот у меня есть дела, а вы то, куда все едете? Мой путь лежал к галерее, владельцем которой я являлся. Ранее у меня были иные виды бизнеса, я сумел неплохо заработать и был вполне состоятельным, но теперь была только галерея, она была для души, но и доход приносила. У меня было много знакомых в мире искусства, как во Франции, так и за ее пределами, поэтому жизнь не была скучной.Моя деятельность, как официальная, так и не очень, позволяла мне много, где бывать в мире, но,к сожалению, не всегда по собственному желанию. Я, Жан Марше, француз, галерист, на самом деле был разведчиком – нелегалом, проще шпионом, а именно, Егор Зотов, с оперативным псевдонимом ZERO. Почему ZERO? В «Тайной доктрине» Блаватской Е.П., написано «нуль становится числом, только когда одна из других девяти цифр предшествует ему, являя, таким образом, его сумму и мощь». Это было про меня. Мой нелегальный выход наступал лишь тогда, когда совершалось какое-то событие, не без участия человека. Эти действия, порой незнакомых мне людей, вынуждали меня отвлечься от галереи и интересоваться иными вещами и событиями.
Вот уже много лет я живу в Париже, веду свой бизнес в области искусства, иногда в других областях, где есть возможность получить доход, и жизнь моя – жизнь холостяка. Разве можно жить с кем-то, ежедневно, и не быть искренним, пусть не всегда, но за редким исключением? У меня же все наоборот. Для меня искренность слишком дорогое удовольствие. Сам я с опаской отношусь к человеку, когда меня уверяют в искренности. Мой опыт говорил, что искренность, еще не гарантия правды, и я сам научился лгать, вернее меня этому научили. Ложь, бывает, необходима в моей деятельности. Солгал одному, тот солгал другому, и ложь прошла, потому что последний искренне верил в то, что говорил. Это давало возможность использовать человека вслепую, хотя он мнит себя игроком. Быть лжецом искусство, но и их надо уметь вычислять. Лжец соврав, проверяет вашу реакцию, глядя в лицо, чтобы понять, клюнули вы на ложь или еще надо что-то добавить. Те же, кто говорит правду не прибегают к дополнительным приемам, они верят, что им поверят на слово. Вот последним, мне чаще и приходилось прикидываться. Я в своей жизни двигался сквозь время, смотрел вокруг, запоминал, наблюдал.
Так в размышлениях о своем бытие, я становился у светофора. Рядом был «парковочный карман», где уже стояли автомобили. Мое внимание, по привычке смотреть туда, куда надо смотреть, привлек один автомобиль, темно-зеленого цвета, на заднем стекле которого, было наклеено «ароматы для дома» и указан телефон. Не знаю, продавали ли там действительно ароматы, но машина стояла там, где должна стоять в определенное время. Я запомнил номер телефона и поехал дальше. Припарковал машину возле галереи, что располагалась недалеко от центра, которая была уже час, как открыта. Это не ее открыли рано, это я позволил себе приехать поздно. Войдя внутрь, свернул направо, где за столом сидела моя помощница, Элен, она же директор, по образованию искусствовед, высокая, стройная женщина, и что-то просматривала в каталоге. Не задавая вопросов, чтобы не отвлекать ее от трудов праведных, я разместился рядом со столом на диване и окинул взглядом салон, больше никто из других моих сотрудниковв поле зрения не попал, но они были где-то здесь.
Элен подняла голову, посмотрела на меня и с ехидством поздоровалась:
– Добрый день.
– Доброе утро, – понял я ее.
– Это для тебя утро, – улыбнулась она и вернулась к каталогу.
Несмотря на дообеденное время, в галерее находилось несколько человек. Сама галерея состояла из двух залов: в основном, вдоль стен с потолка на бесцветных шнурах свисали полотна, которые отступали от стены на два-три сантиметра, и за счет этого создавалась иллюзия пространства и уюта, и малый зал с гобеленами и прочими видами мира искусств. Элен, просматривая каталог, тем не менее, успевала наблюдать за посетителями, что были в ее поле зрения, чтобы, по только ей понятному движению, прийти им на помощь.
Я обратил внимание на группу из трех человек: двое мужчин и одна женщина. Судя по моему опыту, это были иностранцы. Один из мужчин был седовлас, в строгом темном костюме, покрой которого указывал, что он не лишен тщеславия. Его спутники были одеты более просто: мужчина помоложе был в джинсах и куртке, дорогие ботинки. Мое же внимание привлекла женщина. Была она среднего роста в джинсах и в легком, свободно сидящем свитере, под которым я угадывал крепкие и манящие груди, что не возможно было скрыть одеждой, и узкую талию. Туфли на высоких каблуках делали ее еще выше и стройнее. Золотисто-каштановые волосы свободно спадали на плечи.
Пока я рассматривал их, старший посмотрел в нашу сторону, я понял его взгляд и бросив Элен: – Я сам, – направился к посетителям, чувствуя ее ехидный взгляд на своей спине, там же была женщина. Когда я к ним подошел, то седовласый, оценил меня взглядом своих темных глаз. Оба его спутника тоже смотрели на меня, но я пока на них не отвлекался, поняв, кто из них главный и представился: – Жан Марше, владелец этой галереи, – и обвел взглядом зал.
– Это надо полагать молодой художник, – не спрашивал, а утверждал седоголовый, не поворачиваясь к картинам, возле которых мы стояли. Голос его звучал спокойно, вежливо и даже как-то безразлично, давая понять, что за ним власть. Его поворот, как я заметил ранее, был движением незаурядного человека, знающего себе цену. Я мог не смотреть на картины, так как знал, где и что висит в галерее.
– Да, – подтвердил я его догадку, – это молодой французский художник Симон Фарер. Его отличает стиль – строгий и холодный. Он, обычно, любит изображать улицы, людей. Но обратите внимание, – повернулся я к картинам. – Во всей холодности красок, всегда есть место, где краска проявляется ярче, как бы требуя обратить на себя внимание, например этот луч солнца, – указал я на одну картину, – платье женщины на другой или книга, лежащая на парковой скамейке. Всеостальное, как бы служит фоном, этот контраст и привлекает. Это открытие в мире художников. Мы проводили его выставку и у меня с ним контракт.
Я знал Симона уже пару лет. Он пришел как-то утром, чтобы показать свои работы, мне было лень рассматривать, но Элен настояла, и была права. Сначала я не придал значения его эскизам, но, просмотрев несколько, что-то меня стало привлекать, и лишь потом я понял, что. Тогда я попросил показать оригиналы, и на другой день в его студии уже видел подлинники. Мы заключили контракт, провели выставку, где, как всегда, собрались тусовщики, пили шампанское, ели бутерброды, с умными лицами рассматривали картины. На самом деле разбирающихся в картинах, было не более пяти человек, но в итоге статьи вышли положительные, и вот Симон выставлялся через мой салон.
– Несколько грустные картины, – произнесла женщина.
Эта фраза, дала мне возможность повернуться к ней и лучшее ее рассмотреть. Кожа ее была смуглой, большие миндалевидные глаза карего цвета. Она была красива по-настоящему. Выразительные черты лица лишь усиливали ее притягательность.
– Это как посмотреть, – возразил я. – Мы часто воспринимаем искусство в зависимости от своего настроения. Мне эти картины внушают надежду.
Она улыбнулась, чуть склонив голову, от чего выражение ее лица выглядело лукавым, а улыбка была по-детски естественной.
– На что?
– На будущее, на встречу с прекрасным, – ответил я, стараясь вложить в свою интонацию другой смыл, который она поняла.
– Картины мне нравятся. Я возьму две, – вступил в разговор седовласый, и указал какие.
– Это хороший выбор, – одобрил я. – Вы разбираетесь в искусстве.
– Немного, – пожал он плечами. – Неизвестно, что может в жизни пригодиться. Завтра за ними придут.
– Хорошо.
– Спасибо за информацию, дальше мы сами, – дал он мне понять, что в моих услугах больше не нуждается.
Я вернулся к Элен и сообщил ей, что две картины куплены, их надо снять и подготовить, завтра за ними заедут, а также посоветовал, что повесить на освободившиеся места.
– Без твоего ценного указания, я бы об этом никогда не догадалась, – усмехнулась она.
– Но должен, же я, хоть как-то обозначить свое присутствие здесь в качестве владельца.
Мы немного поспорили о том, что повесить на освободившиеся места и пришли к выводу, основанному на ее доводах.
Беседуя с Элен, я помнил о телефоне, и чувствовал, что скоро моя спокойная жизнь закончится, и должен буду приступить к очередному заданию, покинув Францию, так как никаких заданий во Франции я не выполнял, это было мое жесткое условие. Я здесь жил и восстанавливал силы. Надо подготовить Элен к моему отъезду.
– Послушай, дорогая, а как ты смотришь, на то, что я засиделся в Париже? – обратился я к ней.
– Устал, – притворно вздохнула она.
– Устал, но я здесь не зря?
– Не зря, – согласилась она. Ты умеешь обхаживать клиентов. Вон, господин, Мисаки приезжал, как ты его обхаживал. И он купил несколько картин.
Мисаки был моим давним знакомым из Японии, такой же галерист, как и я. Это был приятный и опытный специалист. Он, когда приезжал во Францию, обязательно заходил ко мне, чтобы посмотреть новинки, поговорить, что-то обсудить.
– Это моя работа, а Мисаки перепродаст эти картины. Он спекулянт.
– Это не наше дело. И куда на этот раз?
– Еще не знаю, надо подумать. Ты без меня справишься?
– Нет, конечно.
– Я вот тобой все больше восхищаюсь. Чтобы я без тебя делал!
– Видимо то же самое, но с другой.
– Ты на что намекаешь?
– Уж, точно не на разбитое сердце. Хорошо, что я замужем.
– Одно другому не мешает.
– Не с тобой. Если в тебя погрузиться, то уже не вылезешь.
– Да, я такой.Трясина, одним словом.
– Вот потому и один.
– Все, началась критика. Что-то давно я не видел Николя.
Элен усмехнулась. Я подошел к ней, приобнял и поцеловал в волосы: – Я завтра буду. Жди.
Выйдя из галереи, я поехал в направлении Монмартра, где у его подножия и оставил машину. Поднимаясь в гору, я увидел будку телефона-автомата и зашел в нее. Едва снял трубку, как к будке подошел мужчина средних лет, невысокий, плотный. Был ли это случайный желающий позвонить или он хотел засечь набираемый мной номер, я не знал. Я быстро нажимал клавиши, используя отработанный метод, которому меня учили, готовя к работе во время практических занятий по наружному наблюдению. При наборе номера я быстро менял пальцы руки, и это практически неуловимое движение, позволяло не дать возможности понять, какой номер я набираю.
После непродолжительных гудков, мне ответил женский голос:
– Ароматы для дома, слушаю вас.
– Мне нужен месье Давид. Это Филип.
– Его нет, но он передал мне, что ему позвонят. Извините, мы не можем выполнить ваш заказ, но что-то похожее он видел в «Галери Лафайет».
– Спасибо, – ответил я, и повесил трубку.
Вот и все. Коротко и ясно. Тайник в «Галери Лафайет». Оставалось извлечь его. Дело, в общем, не сложное, но требующее осторожности и внимания. Тайник был в туалете. Два – три человека, если знали о закладке, могли отследить, что информацию изъяли. Для этого достаточно меняясь заходить в кабину, после каждого посещения незнакомца, и проверять, исчезло то, что заложено, или нет, а дальше сопроводить того, кто изъял. Гарантий, что тайник чист, мне никто не давал, а потому надо было принять соответствующие меры.
Поднявшись на Монмартр, я зашел в небольшой магазин по продаже картин и прочих «видов искусства», к коим относились и сувениры в этом магазине. Покупателей в магазине не было, за небольшим столиком у окна сидел мужчина и, скучая, читал газету. Это был Николя. Когда прозвенел колокольчик, открываемой мной двери, он поднял голову и добрая, приветливая улыбка осветила его скучное лицо, словно блудный сын вернулся в родные стены.
– Ты будто возник из моего кошмарного сна, – пробурчал он вместо приветствия. – Я уже думал, с тобой что-то произошло. – Он поднялся: – Ты ли это? Где тебя носит? Когда остепенишься?
Николя, мой друг, владелец художественного магазина, здесь же Монмартре. Было ему за шестьдесят, но это не мешало нам дружить. Был он среднего роста, с круглым лицом, на котором выделялись чуть отвисшие щеки, а с волосами на голове, как он сам говорил, давно расстался. Небольшой живот свисал поверх ремня брюк.
– Не надо так много вопросов, – ответил я, улыбаясь ему в ответ. – Я их просто не успеваю запомнить.
– А! И не надо, – махнул он рукой. – Я и так все сам тебе скажу. Пошли, посидим, выпьем вина, – сказал он утвердительно. Николя позвал свою помощницу, чтобы присмотрела за магазином, и мы направились в наше кафе, что располагалось на площади Тертр (Place du Tertre). Расположились мы на веранде, куда нам сразу принесли бутылку вина, зная наши пристрастия, и два пузатых стакана. Николя взял бутылку и стал наливать вино, которое издавало булькающий звук, наполняя стаканы, а затем, он приподнял свой стакан в знак приветствия, я сделал также.
– Так, где был?
– Как всегда ездил. Дела
– Ты так часто исчезаешь, потому что твой дом пуст, – произнес он, отпив из стакана. – Ты там один. Ты еще не стар и твой дом должен наполняться голосами, тогда ты будешь чаще в нем бывать, а ты его наполняешь мыслями, от которых сам и бежишь. Дом мыслями не наполнить.
– Тогда я буду убегать от голосов, – засмеялся я.
– Это только, кажется, – и немного помолчав, продолжил говорить, но я уже погрузился в свои размышления, под его тихое ворчание, по поводу моего исчезновения, и прочего.
– Жан! Ты меня слышишь? – вдруг донесся до меня голос Николя, и я выполз из своих мыслей. – Ты куда пропал?
Мне было от чего погрузиться в мысли. Кто ставил сигнал, кто закладывал информацию, я не интересовался, и встречаться ни с кем не хотел. Это была моя страховка от провала. Предают только свои, и поэтому меня не знали в лицо. Информацию я извлекал в зависимости от ситуации и места, иногда изменив свою внешность, кто знает, вдруг кто-то окажется, слишком любопытен. Сам ли он или его коллеги. У меня было достаточно недоброжелателей, но часто они не знали, что я – это я, Жан Марше. Их сложно судить. Мир меркантилен и деньги часто перевешивают чашу весов, на которой лежит моя безопасность и свобода, хотя, что греха таить, я тоже меркантилен и относительно состоятелен, что дает возможность свободы. Все свои операции продумывал сам, сам и финансировал. Я был независим. Чем плох нелегал, живущий во Франции много лет и никому почти не известный, не требующий денег, к тому же я оказался не плохим бизнесменом. Но я сам выбрал это путь, и сворачивать с него уже поздно, да и не хотелось.
Так вот, я думал, что мне приготовили на этот раз, и вопрос Николя вызвал меня из моих мыслей.
– Да, здесь я, здесь,
– Да? Тогда повтори, что я сейчас сказал.
– Дела мои не так плохо идут и можно думать о расширении, но мучают два вопроса. Первый – надо ли мне это? Хотя соседний магазин продается и можно объединить, да и будет чем заняться. Второй – где взять деньги, не обнуляя счет? Верно? – задал я ему вопрос, повторив все, что он говорил только что.
– Да, я сам не смог бы повторить все, что только что говорил. Ну и память.
Откуда ему было знать, что, даже погружаясь в мысли, я не отключал память и слух. Меня этому учили, и учили достойно. Только дома я мог быть самим собой, а чаще был тем, кем был.
– Я еще молодой.
– Это, верно, – вздохнул Николя. – Я вот тут, как-то был на окраине…
– Да ты что!? – перебил я, зная, его нежелание куда-либо спускаться с Монмартра. Да и что ему было делать в другом Париже. Он был давно разведен, жил один, а были у него дети или нет, он не знал, во всяком случае, никто не объявлялся, хотя племянников и племянниц он баловал.
– Старый друг позвонил, пригласил, вот я и решился. И знаешь, я увидел, как помолодел Париж. Это у меня годы оставляют отметины на лице, и все заметнее.
– Не у тебя одного. Ты еще в хорошей форме.
– Все относительно, но память вот, не как у тебя уже, но ты моложе и у тебя в голове больше места. А моя память, как старый чердак забита всяким хламом, и пока ищешь нужную вещь, либо забудешь, зачем она, либо найдешь по пути то, о чем давно забыл, и уже не до того, что ищешь.
– Это у всех бывает, не зависимо от возраста, – лениво ответил я, потягивая вино, – а что касается твоих сомнений, то, может быть, я помогу.
– Ты серьезно?
– Почему нет? Правда, я об этом только сейчас подумал, когда произнес. Мне пора. Подумай и ты.
Я поднялся, положил деньги на столик и подвзглядом Николя, выставил ладонь вперед, пресекая его возражения об оплате: – Еще увидимся. Пока.
Я вышел с веранды и, смешавшись с толпой туристов, осаждавших магазинчики, художников и закусочные, спустился вниз по улице Кальвадор, к улице Габриэль. Подошел к своей машине, но садиться не стал, а направился на свою другую квартиру, откуда вскоре вышел мужчина лет пятидесяти, скромно одетый, чуть сутуловатый, с небольшим еле заметным шрамом на левой щеке. Я умел перевоплощаться, иногда, это было необходимо.
– Не теряй свои навыки, и тогда риск снизится, – говорили мне. Кроме способности перевоплощаться, я умел внимательно наблюдать. – Ты должен видеть все, слышать все.
Это я умел, и сегодня продемонстрировал это Николя. А что я ему мог еще продемонстрировать в качестве своих навыков и привычек? Я научился даже не привыкать к людям. Мне говорил Ветров, мой наставник по учебе, что «в том мире, куда ты отправляешься, все иначе. Там ты будешь заботиться о себе только сам. Иного не дано. Там, в твоей иной, новой жизни, нет места для других людей. Как бы ни было, они только все усложняют»
И вот я выбрал иную жизнь, в которой не было близких мне людей. Я не хотел привыкать, и чтобы привыкали ко мне. Я чувствовал ответственность, не подпуская к себе близко никого, оберегая их от проблем, порой не совместимых с жизнью. Были иные нелегалы, которые работали парами: муж и жена. Были и те, кто женился уже на месте. Но все это было не для меня. Сложно жить, каждый день, обманывая человека, с которым живешь.
Тогда Ветров, увидел во мне потенциал и вмешался, предложил нечто большее, чем простую гражданскую жизнь. Я ее и получил, эту новую жизнь, которая, как ни странно, подошла мне или я ей, хотя тогда, когда давал согласие, еще не осознавал этого. Мое истинное «я» было скрыто, и я овладел искусством жить в тайне, в одиночестве. Хотя не чурался женщин. Я научился быть другим, научился перевоплощаться, сливаясь с окружающим миром. И в этом мире, моем мире, другим не было места возле меня.
В «Галери Лафайет» всегда многолюдно. Я потолкался в толпе, поднялся на шестой этаж и зашел в Lafayet Café, откуда открывался восхитительный вид на Париж, взял венскую выпечку, кофе, и, наслаждаясь, посматривал по сторонам. После кофе, там же, на этаже, я зашел в туалет, остановился у зеркала, ополоснул руки, наблюдая, за теми, кто заходит в кабинки. Нужная кабинка освободилась и я, зайдя, запер дверку, и, нащупав под трубой унитаза маленький целлофановый пакетик, отлепил его. Выдержал паузу, спустил в унитаз воду, и лишь затем вышел, направившись к умывальнику, повторив процедуру мытья рук, проверяя, кто войдет следом за мной. Никто не вошел. Я еще побродил по переходам, заглядывая в магазинчики, и лишь убедившись, что в мое поле зрения никто подозрительный не попал, вышел на улицу. Вернулся на ту же квартиру, чтобы прочитать информацию и вернуть себе прежний вид. На небольшом листке бумаги было зашифрованное сообщение. «Необходимо отправиться в Швейцарию. В Женеву. По прибытии дайте телеграмму. Необходимо забрать информацию», а также было указано время и место встречи, если для меня будет в этом необходимость. Решения я принимал сам, но вот в роли курьера еще не выступал, видимо там есть проблемы.
