Литтмегалина
Год дурака
Глава 13: Несчастливый Новый Год
Мне никогда не нравилась зима. Кто-то считал, что заснеженная земля похожа на невесту, но я бы сказала, что она одета в саван. Декабрь был тем более угнетающим, что за ним следовали январь и февраль.
Когда утром я выходила из дома, снег был белым, а небо черным. К вечеру все смешивалось в непроглядную муть. Блуждая по монохромной квартире Роланда, я думала, что моя жизнь растеряла краски. Да, каждый раз зимой как будто немного умираешь. Или впадаешь в анабиоз. Иначе как объяснить мою глубочайшую апатию?
Мы с Роландом, кажется, начали привыкать друг к другу. Наша совместная жизнь позволила мне узнать о себе много нового: я бросала обувь там, где ее сняла, на кухне не всегда вешала прихватки на крючки, а в ванной порой забывала закрыть тюбик с зубной пастой. Я мыла руки, приходя с улицы, перед едой, после туалета, но даже не задумывалась, что их нужно мыть и в остальное время. Примерно с интервалом в пять-десять минут. Ничего, что они все растрескались – это с непривычки. У Роланда же вон не растрескиваются. У него дубленая кожа.
Грешная, безалаберная и неряшливая, я должна была встретить Роланда, чтобы он направил меня на путь истинный. Когда он смотрел на меня с тихим упреком, мне хотелось ударить его по лицу, но вместо этого я мысленно вздыхала и делала все правильно. В конце концов, я понимала, как он страдает. Беспорядок был для него больше, чем беспорядок. Крушение основ. Потеря душевного равновесия. Дезориентация и хаотизация. Может, это было ненормально, но я слишком запуталась, чтобы разобраться самостоятельно. Мои нервы расшатались.
Все же, Роланд не был плохим или злым. И прежде чем высказать очередную придирку, он мысленно досчитывал до ста двадцати четырех. С ним вполне можно было жить. Более того, отыщи он похожую на него женщину, они были бы удовлетворительно счастливы, занимаясь сексом по субботам и разговаривая по воскресеньям. Кстати, о сексе. Шестидневное табу Роланда уже не казалось мне таким возмутительным. Не то чтобы мне вообще чего-то от него хотелось.
Итак, я жила, практически не приходя в сознание. Изредка я пробуждалась и меня начинали одолевать разные мысли. Например, что совместная деятельность оздоровляет отношения. И мы с Роландом явно нуждаемся в совместной деятельности. Например, прорыть туннель под Ла-Маншем. Или построить Байкало-Амурскую магистраль. Но, поскольку все это сделали до нас, пришлось довольствоваться чем-то попроще. Посмотреть вместе комедию, например.
Я заметила сомнение на лице Роланда, но он тоже, видимо, размышлял о пользе совместной деятельности и поэтому согласился. Далее мы провели самый дискомфортный час в нашей совместной жизни. Роланд честно старался мне угодить. Проблема в том, что ему было бы легче посадить самолет на картофельном поле, чем разобраться, что является шуткой в семейной комедии. Он напрягался, как бегун перед выстрелом сигнального пистолета («Это смешно? Достаточно ли смешно? Если я проявлю веселье сейчас, будет ли это уместным?»), но каждый раз либо спешил, либо запаздывал. Его натужный смех невпопад был еще ужаснее, чем его чувство юмора. Это било по нервам. Это было хуже, чем китайская пытка водой, капающей на голову, да еще во время четвертования, как раз когда тебя сжигают, обув в испанские сапоги и унижая вербально. Роланд становился печальнее с каждой минутой. И, сдавшись, я нажала на «стоп».
– Попробуем посмотреть что-нибудь с закадровым смехом. Потом. В другой раз. Может быть.
Я находилась не в том месте, не с тем человеком, но это только подстегивало мой вымученный оптимизм.
Следующей попыткой стал боулинг. Хорошо хоть не бои в грязи. Я сорок минут уговаривала Роланда надеть специальную обувь, без которой не пускали на дорожку. Зря – уже на этапе объяснения правил он впал в ступор.
– Я должен сбить как можно больше кегель? Но они стоят так упорядоченно.
Удивлял сам факт, что человек, дожив до его лет, понятия не имеет о боулинге, но эта претензия совсем меня деморализовала.
– Ну да. Чтобы ты мог их сбить.
– Какая здесь мотивация, кроме абстрактного желания привнести в мир беспорядок?
– Э-э… тебе начислят очки.
– Я так понимаю, эти очки невозможно конвертировать в какую-либо валюту, – самодовольно изрек Роланд.
Он пошутил! Вы посмотрите на него!
– Ярослав Борисович… Я не понимаю, что вы… то есть ты несешь. Это соревнование в меткости.
– Меткость не является фактором, определяющим мою карьерную и жизненную успешность.
– Это расслабление! Люди играют, чтобы расслабиться!
– Впустую разбрасывать кегли – очень странный способ расслабиться. С тем же успехом можно давить пластиковые стаканчики или рвать траву на газоне. Чистая деструкция.
– Хорошо. Ты что предлагаешь?
– В детстве я пытался доказать теорему Ферма20. Но в 1995 году она была доказана Эндрю Уайлсом.
– А что ты делал после 95 года?
– А потом учеба, работа, стало не до расслабления. Впрочем, всегда можно подумать над проблемой Ландау. И две проблемы Гильберта21 из двадцати трех пока остаются нерешенными.
– А можно я не буду думать над проблемами Гильберта?
– Только если ты очень занята.
Я почувствовала, что сейчас заору. И буду орать, пока потолок не рухнет на его сверхразумную голову. Заметив гнев на моем лице, Роланд засуетился:
– Ладно-ладно, давай поиграем в этот твой боулинг. Но мы можем при этом не разбрасывать кегли?
В тот день только моя пассивность позволила ему сохранить его жалкую жизнь.
Через неделю в городской музей привезли прерафаэлитов22, и я решила дать Роланду последний шанс.
Некоторое время мы прогуливались по гулким залам музея, чопорно держа друг друга под ручку, когда возле «Апрельской любви» Артура Хьюза я вдруг увидела Эрика. На нем были старые джинсы, красная куртка и шарф нелепой расцветки. Еще никогда он не казался мне таким элегантным.
– Эрик! – завопила я, едва не уронив Роланда в мощном рывке и напугав бабульку-смотрительницу, дремавшую на стульчике в уголке.
Эрик замер, пристально глядя на меня. Потом зашагал мне навстречу.
– Привет! Что ты здесь делаешь? – я потянулась обнять его, но передумала и отступила на шаг. Эрик сунул руки в карманы. – Как Игорек? Я пишу ему, но он мне не отвечает.
– Вряд ли он тебе ответит в ближайшее время. А я зашел с компьютерами помочь – у меня тут подруга работает.
Подруга? Что еще за подруга? Не слишком ли много у него подруг? Неприятные мысли мелькнули и скрылись. Я пожирала лицо Эрика взглядом. Вблизи я заметила, что выглядит он не очень хорошо – глаза и крылья носа покрасневшие, щеки бледные, лицевые кости проступили четче. Простудился? Раньше он никогда не болел.
– С кем ты разговариваешь? – поинтересовался подошедший Роланд.
– Да так, мы…
– Это твой сосед? – догадался Роланд.
Странно, я думала, он не слушает, когда я рассказывала ему о моей прежней жизни.
– Бывший сосед, – подчеркнул Роланд.
Эрик окинул Роланда взглядом:
– С виду почти нормальный.
– Не могу сказать о вас того же, – насупился Роланд. – Я бы посоветовал вам сменить гардероб.
– Ничего страшного. По одежде встречают, а провожают по уму. Так что это вам нужно беспокоиться, – не остался в долгу Эрик.
Чувствуя, как стремительно собирается гроза, я переводила взгляд с одного на другого. Они как будто позабыли обо мне, сверля друг друга зрачками точно дулами револьверов.
– Вот и чудесно, что вы познакомились, – параноидально улыбнувшись, я схватила Роланда за руку. – Мы, пожалуй, пойдем.
Роланд послушался и побрел за мной, но Эрик достал платок и шумно высморкался. Это был вызов. Роланд решительно развернулся:
– Меня не интересует ваше мнение. Вы не умеете себя вести. Глупый мальчишка.
Эрик сразу ощетинился.
– Он не мальчишка, – попыталась примирить их я. – Ему двадцать три.
– А мне тридцать два, – величественно объявил Роланд. – И я многого добился в жизни… в отличие от некоторых твоих бывших соседей, София.
– Высиживать яйца в офисе – да миллионы мальчишек мечтают об этом, – усмехнулся Эрик.
– А ты, кажется, игры разрабатываешь? Тупые игры для бездельников. Ох, он фрилансер! – Роланд драматично всплеснул руками. Я даже не знала, что он может быть таким экспрессивным. – Мечешься от проекта к проекту, как дворняжка, которой бросают колбасу!
– Зато ты похож на стриженую болонку! Ай, у меня лапки в пыли! Ай, срочно вытрите мне попку! Ай, продезинфицируйте диван, я запрыгну!
– Дешевка! – перебил его Роланд.
– Трус!
– Разгильдяй!
– Неврастеник!
– Кретин!
– Офисный планктон!
Роланд покачал пальцем:
– Высокопоставленный офисный планктон.
– Эрик! – закричала я. – Ярослав Борисович!
– Тсс, – механически напомнила соблюдать тишину смотрительница, тем не менее не предпринимая серьезных попыток заткнуть нас. Да и кто бы в скучный рабочий день оборвал такой спектакль?
– Ты называешь его «Ярослав Борисович»? – поразился Эрик. – Да, это отражает степень вашей близости.
– Но при этом я обращаюсь к нему на «ты», – попыталась оправдаться я.
– Мы очень близки, – встрял Роланд. – Мы даже смотрели вместе комедию.
– Ты смотрела комедию? С ним? При его-то ничтожном чувстве юмора? – поразился Эрик.
– Да уж мое чувство юмора побольше, чем у тебя! – огрызнулся Роланд.
– Оно у тебя вот такое, – Эрик показал мизинец.
– Нет, у меня оно вот такое, – Роланд широко развел руками. – А это твое, – он сжал указательный и большой пальцы в клювик.
Сморщившись, я хлопнула себя по лбу ладонью. Если дошло до меренья чувством юмора, дело совсем плохо.
– Послушайте… нельзя же так. Ругаетесь, как школьники. Вы же взрослые люди…
– Да, разберемся как взрослые люди, – поддержал Эрик, и я воспряла.
– Сразимся, – завершил Роланд.
– Прямо здесь? В музее? – я нервно скрестила руки на груди.
Эрик обвел взглядом экспонаты.
– Интересно, сколько все это стоит…
– Кажется, драка в музее является административным правонарушением, – вспомнил Роланд.
– И моя подруга расстроится, если я устрою здесь погром…
– Да, на берсерков вы не похожи, – разочарованно протянула я. – За музеем есть дворик.
– Точно! Идем туда! – решил Эрик.
– Только заберу пальто из гардероба, – кивнул Роланд.
Вот зачем я им сказала?!
Дворик был совсем маленький. В нем росло одно дерево и стоял мусорный бак. Роланд брезгливо огляделся.
– Мне кажется, это место слишком негигиенично для драки.
– Драться в операционной тебе никто не позволит, – буркнул Эрик.
– Тогда правило – на землю не толкать.
– Ага. И не бить ниже пояса.
– Понимаю, – быстро согласился Роланд.
– А тебе-то чего беспокоиться? – фыркнул Эрик.
– Он пытается спровоцировать меня на демонстрацию моих тестикул с целью доказательства их наличия? – обернулся на меня Роланд.
– Нет, – поспешно уверила я.
– Начинаем, – поторопил Эрик.
Мне стало не по себе. Роланд посещал тренажерный зал и был гораздо выше Эрика. А Эрик… Эрик был программистом.
– Остановитесь!
– Мы до первой крови, – успокоил меня Эрик.
– До крови? – насторожился Роланд, но Эрик уже принял боевую стойку, выставив кулаки.
Роланд попытался повторить позу, но его руки вяло повисли в запястьях.
– Блин, я как будто собираюсь драться с белкой, – досадливо бросил Эрик. – А ну, встань нормально!
Роланд выпрямил спину, сжал пальцы и напрягся. Начинается! Мое сердце замерло, а мозг судорожно припоминал телефонный номер скорой… Эрик подскочил к Роланду, нанес быстрый, короткий удар… Роланд схватился за нос и… и, собственно, все. Битва титанов, тоже мне. Почему в романах такие события, как сражение двух рыцарей за прекрасную леди, всегда гораздо круче? Чего уж там, даже драка двух хорьков за самку в передаче о животных смотрелась драматичнее…
– Мой дос! Ты сломал мне дос! – из-под пальцев Роланда на его серый пиджак упали несколько капель крови.
– DOS? – не поняла я, – Операционную систему?
– Дос! – закричал Роланд.
– А… нос… Эрик, что ты наделал?!
– Первая кровь. Я победил, – хладнокровно констатировал Эрик, застегивая куртку. – И не сломал я ему нос, пусть прекратит верещать.
– Бедненький, – пожалела я и, достав салфетку, протянула Роланду.
Роланд вытер нос и вдруг выдал с гнусной ехидцей:
– И все равно ты проиграл. Потому что жалеет она меня.
– На самом деле я бы пожалела любого из вас, кто проиграл, – возразила я, но Эрик замер и вдруг начал уменьшаться в размерах, как будто из него выпустили воздух.
– Скоро мы поженимся, и у нас все будет хорошо, – добил его Роланд.
– Эрик, – позвала я, но он уже уходил прочь, сгорбив плечи и опустив голову.
Я попыталась нагнать его, но пальцы Роланда как клешня сжали мою руку.
– Так мы поженимся? – сухо осведомилась я, не оборачиваясь. – Скоро? Приятно, что ты решил уведомить меня об этом.
– Это же с самого начала подразумевалось.
– Да? А как насчет познакомить с родителями и прочее?
– Вот и познакомишься. Мы идем к ним на Новый год, – Роланд потянул меня к машине.
Увидев Роланда, прижимающего к лицу окровавленную салфетку, Юра вытаращил на нас глаза. Я рухнула на заднее сиденье и некоторое время посидела молча, оглушенная. Ни один мужчина прежде не изъявлял желания познакомить меня с родителями. Не считая Эрика, который считал, что его умная мама сможет мне, глупой, помочь, но это было другое. Наш иллюзорный потенциальный брак с Роландом вдруг предстал чем-то вполне реальным. Я должна была радоваться, но вместо этого мне почему-то навязчиво представлялись металлические детали, которые придирчивый контроллер снимает с конвейера. Когда я немного оклемалась, из меня посыпались вопросы.
– Какие твои родители?
– Очень приличные люди.
– Чем они занимаются?
– Папа директор банка. Мама ведет светский образ жизни.
Никогда не понимала, что значит «вести светский образ жизни». Сплетничать? Бездельничать? Заниматься шопингом? Но не ожидала же я, что его родители простые люди. Совершенно точно очень состоятельные. Почти наверняка страшные снобы. Мне совсем не хотелось с ними знакомиться.
– А я им понравлюсь?
– Да, если будешь следовать моим инструкциям.
Я вгрызлась в ноготь. Роланд меня одернул.
– Нет, я все-таки не понимаю. Как ты это себе представляешь? Ты приводишь меня на ужин и уведомляешь, что через месяц я стану твоей женой? Все так просто? А пообщаться? Привыкнуть друг к другу?
– Я уже неделю назад сообщил отцу о тебе посредством Facebook.
– Это никуда не годится…
– Я не понимаю, почему ты так нервничаешь. Знакомство с семьей – всего лишь одна из формальных добрачных процедур.
– Но…
– Возьми себя в руки.
Я угрюмо примолкла. Роланд умеет выбирать выражения. «Формальные процедуры». Мы осуществим формальные процедуры, подвергнемся акту бракосочетания и приступим к выполнению супружеских обязанностей, влача наше унылое совместное существование до тех пор, пока не наступит смерть – с заключением врача и регистрацией в документах. Толковый врач, возможно, признал бы Роланда мертвым уже сейчас. На меня накатила волна раздражения. Сухарь! Лопатой хочется стукнуть, лишь бы услышать, как он завизжит! Веди уже себя по-человечески!
Я перевела взгляд на Роланда. Позади него за стеклом метались снежинки. Прямой нос, твердые, плотно сжатые губы. Красивый профиль, и весь целиком Роланд красивый. Хоть в музей выставляй. Экскурсоводы говорили бы про него, что этот экспонат характеризуется безжизненностью черт, присущей для работ какой-то там эпохи.
Вздохнув, я снова начала смотреть прямо перед собой. Юра встретил мой взгляд в зеркальце над ветровым стеклом и пальцами изобразил шагающие ноги: «Уходи». Нет, это очаровательно. Все знают, что я должна делать. Только я не знаю. Роланд определенно вызывал у меня сомнения. Большие сомнения вызывал только Эрик.
– И вообще Новый год семейный праздник, – пробормотала я. – Я всегда встречаю его с мамой и бабушкой.
– Возьми их с собой. Если ты отвечаешь за их поведение.
Во-первых, я за свое-то поведение не могла отвечать. Во-вторых, я солгала: прошлый Новый год я провела в компании сначала бутылки водки, а потом унитаза. И, разглядывая кусочки оливье на фаянсовом дне, благодарила небеса, что я хотя бы не с мамой.
– Мне нечего надеть, – выдала я свой последний аргумент.
– Мы купим все необходимое.
Назавтра мы поехали в бутик и купили все необходимое – ну, смотря что считать необходимым. Это был наилучший момент, чтобы поиграть в крестьянку и лорда, но вместо этого, примеряя строгие костюмы и жесткие платья, я размышляла, догадывается ли Роланд, что все эти шикарные тряпки в действительности не больше, чем униформа для определенной категории людей – как баварское платьице официантки или комбинезон ассенизатора. Воздух в зале был ароматизирован, и от приторной вони у меня кружилась голова. Мраморный пол, отшлифованный до зеркального блеска, отражал почти так же хорошо, как зеркало – расставив ноги, я могла видеть свои трусы. Чего уж там, и вон у той женщины в короткой юбке тоже.
Я ощущала себя то ли Золушкой, то ли Марианной из сериала «Богатые тоже плачут», то ли еще какой-нибудь нищенкой, забравшейся чересчур высоко. В моем мире бегали по распродажам и гордились тем, что знают, где купить недорогую и обалденную на вкус пиццу. А это был не мой мир. Здесь в косметическом отделе за раз оставляли всю мою зарплату, и туфли стоили на один ноль больше, чем это прилично. Но я уже начала понимать, что, вопреки утверждению ценника, вещи не обязательно стоят дорого. Иногда они просто переоценены.
На следующий день, по настоянию Роланда, я пришла в офис в новом костюме, и Диана, много дней меня не замечавшая, подняла голову и окинула меня полным неприятного удивления взглядом:
– Профинансировали?
– Нет, купила в дисконте. За 500 рублей.
– Ври дальше, – посоветовала Диана с грубой интонацией дворовой девчонки.
Сквозь плотный слой моего пофигизма блеснул огонек гнева. Предательница. Когда она была мне нужна, отвернулась от меня! Мне захотелось вылить ей на голову кофе из моей кружки. Или зашвырнуть в нее календарем. Или стукнуть ее степлером по лбу. Потом все успокоилось.
– Ты обвиняешь меня в меркантильности? – ледяным тоном уточнила я.
– Лучше я буду считать тебя меркантильной. Иначе мне пришлось бы решить, что ты круглая дура, – Диана отвернулась к компьютеру.
Своей смертью она не помрет, это точно.
Пришла Ирина, даже не кивнув в нашу сторону. Я подозревала, что ее отношение ко мне изменится, как только она узнает о моем романе с Роландом (если происходящее между нами можно назвать романом), но пока хранила свою тайну. Игнорируя начальницу в ответ, я встала и прошла мимо.
Запершись в кабинке туалета, я села на крышку унитаза и отправила эсэмэску Деструктору: «Привет. Я скучаю». Мне не хотелось даже себе самой признаваться, сколько сообщений ему я отправила с конца ноября. Каждый день, как ритуал. Я прождала долго, разрывая в клочки кусок туалетной бумаги, но так и не дождалась ответа. Как и всегда. Его молчание не расстраивало меня. Оно заставляло пустоту внутри меня увеличиваться.
За две недели до новогодних каникул Ирина объявила, что намерена расширить наш отдел. Проект «Натюрлих» к тому времени безнадежно завяз и медленно погружался в ил, а мы, доблестные сотрудники отдела по подбору персонала, стояли на бережку и махали ему платочками. Под присмотром Ирины мы предпринимали вялые попытки изобразить деятельность, но стоило надзирательнице отойти, и все возвращалось на круги своя: Аня рылась в Сети в поисках свадебных аксессуаров, Диана изучала статьи о декоративной отделке дома, а я читала «Невесту Коупленда». Вероятно, это можно назвать саботажем. С другой стороны, если деятельность не приносит результата, не проще ли с тем же успехом, то есть никаким, сесть и расслабиться? Компания «Натюрлих» категорически отказалась пересмотреть условия для консультантов. Несколько подобранных нами девушек вышли на работу в «поля», но быстро сбежали, напуганные невыполнимым планом и постоянными штрафами, низводящими и без того низкий заработок до уровня плинтуса. Когда Ирина намекнула, что, как не справляющиеся со своими обязанностями, мы можем быть уволены, Диана зевнула.
К поиску бойцов, способных переломить ситуацию, Ирина приступила самостоятельно, заявив, что у нее собственные критерии отбора.
– Флаг ей в зад, – откомментировала Диана. – То есть в руки.
Первой, на кого пал выбор Ирины, стала Женевьева. Женевьева была наполовину француженка и большую часть своей жизни прожила во Франции, пока семье не пришлось переехать в Россию в связи с работой отца.
– Я люблю все французское, – заявила Ирина.
– Тогда французской ей болезни23, – пожелала Диана.
Далее были избраны Валентина (потому что она закончила тот же университет, что и Ирина), Барбара, потому что у нее редкое красивое имя, и Дарья, потому что Дарья племянница соседки подруги Ангелины. Команда Ирининой мечты выходила на работу в следующий понедельник.
– Вилли, Билли и Дилли24, – порадовалась Диана. – И Женевьева. Нет, я не уволюсь. Как можно такой цирк пропустить.
К приходу новеньких мы должны были подготовить рабочие места. То есть впихнуть еще ряд столов на ту же площадь. Пока мы с Аней, пыхтя, двигали столы, повинуясь хаотичным указаниям Ирины, Диана исчезла и вернулась с парочкой парней из IT, мужественно согласившихся помочь. В результате перестановки наш ряд сместился к самой стене, и я оказалась втиснута в шкаф позади меня. Теперь выбраться из-за стола стало не так-то просто, а столешница упиралась в ребра. Стеклянная перегородка наступала, вызывая чувство клаустрофобии.
– Всем удобно, – самодовольно заявила Ирина, падая на свое кресло и откидываясь на спинку с чувством выполненного долга, как будто я не подходила к ней трижды, жалуясь на дискомфорт.
В понедельник нашим взорам предстали Вилли, Билли и Дилли (и Женевьева), и критерий отбора Ирины стал всем ясен.
Женевьева была очень худая. У нее были большие, но бесцветные глаза, и жиденькие серые волосы, все время норовящие сбиться в колтуны.
Валентина оказалась маленькой и кривобокой, с короткими ногами и полными бедрами.
Барбара своим длинным носом, казалось, без проблем сможет проковырять дырку в стене.
У Дарьи не было бы недостатков, если бы не громадное количество веснушек, сыпью покрывающих лицо и тело, отчего ее все время хотелось умыть.
Девушки были молодые, неопытные и… ужасно некрасивые. Тем не менее они сияли от счастья. Их взяли на работу в солидную компанию! У них такая улыбчивая начальница! И хотя они еще толком не понимали, что должны делать, зато знали, какие блестящие у них перспективы, ведь о них Ирина полчаса соловьем заливалась на собеседовании.
К концу недели выяснилось, что скверная внешность еще не делает из девушки хорошего рекрутера. Билли, Вилли и Дилли (и Женевьева) копошились, как утята в корзине, тыкались клювом то в одно, то в другое, и жалобно пищали. Проект «Натюрлих» не шел. Странно. А ведь Ирина говорила, что он совсем-совсем легкий. И без опыта справятся.
Ирина, пребывающая в оглушенном состоянии от осознания катастрофического ухудшения ее положения, ссылалась на адаптацию, по завершении которой все чудесно заработают, и, давя из себя улыбки, изливала потоки бурлящего кала на тему мотивации и важности интонации рекрутера, как будто все дело было только в их интонациях. Иногда она сбивалась на обычные придирки. Но не могла же она признать, что опять села в лужу, раздув штат отдела, который и так давно не приносил компании прибыли.
Наконец Диана смягчила свое каменное сердце и начала по-тихому помогать новеньким, разъясняя им хотя бы самые основы. Но к тому времени все были разочарованы и дезориентированы.
В последний рабочий день года, закрывшись в туалете чтобы отправить эсэмэску Деструктору и насладиться его игнорированием, я услышала, как в соседней кабинке громко плачет Женевьева.
– Счастливого Нового года, – напутствовала меня вечером Диана, застегивая пуговицы пальто. – Если у тебя получится, конечно.
И ушла, уводя за собой разбитую Женевьеву.
Юра довез меня до подъезда и развернулся обратно, чтобы доставить Роланда в тренажерный зал, как всегда по пятницам.
На лавке возле подъезда, сгорбившись, сидел человек. Уже достаточно долго, потому что на его плечах и спине скопился снег. Пока я рылась в сумке, отыскивая вечно теряющиеся ключи, он даже не шевельнулся. Темно уже. Промозгло. Почему он не идет домой?
– С вами все в порядке? – спросила я.
Он поднял голову и посмотрел на меня. Я плохо различала его лицо из-за недостатка света, но взгляд так и жег. Пауза затянулась. Ключи выскользнули из моих пальцев, и, когда я наклонилась поднять их, человек словно очнулся.
– Да. Все в порядке.
Я пожала плечами и вошла в подъезд. Не только у меня был тяжелый день.
В субботу я перемерила кучу платьев, пока не получила одобрение Роланда на простую серую трубу скучнейшего вида. Праздник не ощущался. Вечером, выдернув из-за новогоднего стола Юру, мы чинно-благородно, с шофером, отправились в путь – аж через три квартала. После чего Юра получил с царского плеча разрешение тащиться через весь город обратно к себе домой и продолжать празднование, чтобы забрать нас в полночь. Понимаю агрессивное выражение его лица.
Родители Роланда обитали в роскошном доме еще сталинской постройки – с длинными лоджиями и колесницами на фронтоне. Их квартира располагалась одна на этаже. Роланд позвонил в звонок, и я вытянулась в струнку, ощущая боль в челюстях от заранее заготовленной улыбки.
Дверь нам отперла маленькая квадратная женщина с глубокими вертикальными морщинами вдоль рта. На ней были бордовое бархатное платье в пол, массивный золотой кулон и кольца с кроваво-красными камнями. Волосы стянуты в хитро заплетенный узел, глаза смотрят любезным взглядом разъяренной гадюки.
– Мама, это София, – представил меня Роланд. – София, это моя мама – Элеонора Викторовна.
Элеонора Викторовна кивнула, придирчиво оглядела меня от подбородка вниз и протянула руку. Рука была морщинистая и короткопалая. Я не знала, что с ней делать. Поразмыслив, пожала, и по лицу Элеоноры Викторовны поняла, что совершила непоправимую ошибку.
– Проходите, – она коротко обняла сына. – Отец пока задерживается.
Квартира с высокими трехметровыми потолками была выдержана в красно-золотой гамме. На свет здесь не расщедрились, на отопление тоже, отчего возникали ассоциации со склепом. Выйди мне навстречу сам граф Дракула, закутанный в три свитера, я бы не удивилась.
Стены громадной столовой оживляли унылые пейзажи. Наверняка, подлинники, нарисованные знаменитыми художниками в дни похмелья и болезни. Когда мы расселись за большим овальным столом на неудобных антикварных стульях роскошного вида, раздался звонок.
– Папа, – пояснил Роланд и вышел встречать.
Вернулся он с высоким мужчиной с гривой серебристых волос и разгоняющей тьму этого помещения улыбкой. Несмотря на разницу в несколько десятков лет и килограммов, Роланд и его отец были очень похожи. Отец Роланда вел под руку высокую женщину лет пятидесяти со светлыми крашеными перьями волосами. А за ними, в блестящем черном платье шла… Ирина.
Я уставилась на нее. Она на меня. Это было как в сцене из вестерна, когда музыка стихает. Ирина машинально шагнула назад, потом снова вперед, но собралась и приняла свой обычный надменный вид.
– София, – указал на меня Роланд.
– Борис Олегович, – отец Роланда поцеловал мою руку, для чего ему сначала пришлось оторвать ее от стола, а потом разжать стиснутые в кулак пальцы. Получилось неловко, но он как будто бы ничего не заметил.
– Лиля, – представилась женщина с перьями. – И наша дочь – Ирина.
Ирина холодно кивнула, как будто видела меня впервые.
Так… либо Лиля говорила о себе во множественном числе, либо она имела в виду, что Ирина дочь ее и… Бориса Олеговича. Что-то не припомню, чтобы Роланд упоминал, что его родители в разводе…
Мы разместились – Элеонора Викторовна во главе стола, Роланд и я по одну сторону, Борис Олегович, Лиля и Ирина по другую. Повисла столь напряженная тишина, что пролетай под потолком стая голубей, они бы все дружно обгадились. И тут Элеонора Викторовна отчетливо произнесла:
– Весь гадюшник в сборе.
– Начинай свиваться в кольца, дорогая, – любезно призвал Борис Олегович.
– Как чудесно собраться всей семьей, – изрек Роланд, обводя присутствующих довольным взглядом. – Давно этого не случалось.
– Бог миловал, – буркнула Элеонора Викторовна. – Татьяна, салаты.
Откуда ни возьмись, возникла маленькая женщина с большим подносом, заставленным тарелками. Поднос опасно кренился и, казалось, весил не меньше ее самой. Лиля поспешила помочь, переставляя тарелки на стол.
– Не прогибайся, – сурово приказала Элеонора Викторовна. – Ты и без того прогибалась более чем достаточно, когда мыла здесь полы.
Лиля вздрогнула и застыла с низко опущенной головой.
– И ведь добилась своего, – осклабился Борис Олегович.
– Завещание покажет.
Все принялись за салат. Я была настолько шокирована происходящим, что едва могла глотать, и только налегала на вино в надежде, что оно поможет мне расслабиться – до тех пор, пока Роланд не отодвинул мой бокал. На его месте я бы больше тревожилась о поведении его родственников.
– Элеонора Викторовна, мне хотелось бы с вами посоветоваться. Я рассчитала свою домработницу. Может, вы посоветуете, куда обратиться, чтобы нашли приличного человека? – заискивающе начала Ирина.
Элеонора Викторовна снисходительно улыбнулась.
– Это не ко мне, дорогая. Я когда-то наняла твою мать.
– Даже самый умный, самый проницательный человек может ошибиться, – страстно запротестовала Ирина. – К тому же недостойные люди так хорошо маскируются под порядочных!
«Мерзавка», – подумала я. Даже не подумала вступиться за мать. Да и Борис Олегович знай себе пожирает вторую порцию салата, как ни в чем не бывало.
– Ты все понимаешь, Ириночка, – вздохнула Элеонора Викторовна.
– Такие попадаются подчиненные, – подвякнула Ирина.
«А уж какие начальницы», – подумала я.
Элеонора Викторовна покачала головой и недовольно понюхала бокал с вином.
– Татьяна! Горячего и водки!
В ту же минуту Татьяна внесла фаршированную рыбу с картофелем и графин кристально прозрачной ледяной водки. Едва ее разлили по рюмкам, как Элеонора Викторовна и Борис Олегович залпом опустошили свои.
– Что ж мы без тоста, – опомнился Борис Олегович после второй порции. – Славик, скажи тост.
– Минуту, – Роланд открыл в своем смартфоне текстовый файл и прочел: – Так выпьем же за этот вечер, теплый, как материнское молоко, и игривый, как шампанское.
Снулые лица присутствующих наводили на мысль, что вскормлены они были не материнским молоком, а чистым уксусом. Элеонора Викторовна выпила, не закусывая. Ирина лакала мелко, как крыса из лужи.
– Сейчас начнется, – пообещал Борис Олегович, когда Элеонора Викторовна снова наполнила свою рюмку. – Смертельный номер: брюнетка разгрызает блондинку напополам.
