Юлия Саймоназари
Чалгаевск
Отвратительное зловоние дегтя, камфоры и больной плоти напирало со всех сторон. Запах пропитал футболку, штаны и ветровку, въелся в волосы и кожу, оставалось только терпеть, пока не появится возможность смыть с себя смрад и поменять одежду.
Он поднялся на вершину холма и в последний раз посмотрел на покоившийся под смоляной дымкой Чалгаевск с редкими размытыми огнями. За ним никто не гнался, будто чалгаевцам было всё равно, что он уйдёт и расскажет миру о монстрах, живущих на химзаводе. Рокотов плюнул на город, сошёл с дороги и пошёл прочь.
Ветер на равнине дул в сторону Чалгаевска, приносил чистый воздух. С непривычки у Рокотова закружилась голова, а после перехватило дыхание, будто на голову натянули пакет, и с каждым вдохом в груди становилось больнее. Легкие горели. Идти стало тяжело, словно он преодолевал невидимое сопротивление.
Направление ветра резко переменилось. Рокотова накрыл порыв, насыщенный летучими химикатами. Боль в груди быстро отступила, дыхание восстановилось. Но как только грязь улетела обратно к городу, он снова стал задыхаться, точно рыба на суше. Ужас, как гигантский паук, оплетал сердце тугой паутиной.
Рокотов бросил сумку, вещи в ней будто кирпичи, притягивали к земле. Огонь в груди разрастался, каждый шаг давался с неимоверными усилиями. Из лёгких поднимались кровавые сгустки, он закашлялся, и тёмно-красные капли брызнули изо рта, окропив одежду и траву под ногами. Преодолев ещё несколько метров на полусогнутых ногах, Рокотов упал.
На горизонте виднелись луна и звёзды.
– Надя, – прошептал он и пополз.
Булькающие хрипы Рокотова разбавляли ночную тишину, смешиваясь со стрекотом сверчков. Он схватился за стебли полыни, подтянулся к кусту и замер.
***
Рокотов открыл глаза. Над ним простирался белый потолок с жужжащими лампами-трубками.
– Проснулся! – закричал рядом женский голос и, удаляясь, застучали каблуки.
В распахнутую дверь вошёл высокий мужчина и хрупкая женщина, оба в белых халатах.
– Как себя чувствуете? – спросил незнакомец.
– Где я?
– В больнице. Я ваш лечащий врач Гордеев Андрей Васильевич. Вы помните, что произошло?
Рокотов задумался и испуганными глазами просмотрел на врача.
– Вас нашли без сознания.
– Помню, задыхался. Поганый Чалгаевск отравил меня.
– Да, и благодаря ему вы до сих пор живы.
– Что?!
– Разве вы не поняли? Вы в чалгаевской городской больнице.
– Нет! – Рокотов дёрнулся, но не смог подняться с кровати. Под одеялом его держали ремни. – Какого чёрта?!
– Успокойтесь! Это всего лишь меры предосторожности, ради вашей же безопасности.
В палату вошёл сгорбленный старик, похожий на черствый сухарь. На нём был коричневый костюм цвета смога над Чалгаевском. Его макушку покрывали жиденькие седые волосёнки, точно пушок на голове новорожденного. Он пристально смотрел на Рокотова поверх очков.
– Здравствуйте! Будем знакомы, Кирилл Филиппович Алексеев, директор чалгаевского химзавода, – представился он трескучим голосом. – Должен признаться, это по моей вине. Все тут остаются по моей вине…
– Отвяжите меня! – щёки Рокотова залил багровый румянец, гнев вытеснил вспыхнувший в начале страх.
Он метал яростные взгляды на собравшихся у его кровати.
– Не ругайтесь! Выслушайте!
– Отвяжите! Сволочи! Нелюди!
Кирилл Филиппович кивнул врачу. Гордеев достал из кармана шприц.
– Только попробуй, сволочь!
– Это успокоит вас, но спать вы не будете, – Андрей Васильевич снял с иглы колпачок и вколол лекарство Рокотову в плечо.
– Думаете, никто не узнает, что вы на заводе прячете?! Ещё как узнают! – не успокаивался он. – Уж я обещаю!
Постепенно искривлённое гневом лицо Рокотова разгладилось, и он притих.
– Так лучше. – Алексеев сел на край кровати. – Столько раз рассказывал новеньким одно и то же, и всё равно не знаю с чего начать, – посетовал директор. – Данил, послушайте, чалгаевцы не могут жить без промышленных отходов с завода. Ядовитые выбросы нам жизненно необходимы, как вода и еда. Чистый воздух смертелен для нас, как вы уже поняли. Мы все отравлены. Только у одних изменения невидимы, а другие теряют человеческий облик. Вам ещё о многом предстоит узнать.
– Я отравился за три дня? – блекло прозвучал голос Рокотова.
– Вы здесь дольше трёх дней.
– Сколько?
– Около двух недель.
Рокотов тяжело вздохнул, на большее он был не способен, все эмоции подавляло успокоительное.
– Да и за месяц вы бы не отравились, – продолжил Алексеев, – нужно прожить здесь несколько лет, чтобы стать зависимым от Чалгаевска. Поэтому мы ускорили процесс. После вашего первого рабочего дня, мы продлили ваш сон на несколько суток, и всё это время вы находились под воздействием веществ, способных необратимо менять клетки организма.
– Зачем?
– Нашему заводу нужны рабочие, а городу – жители. У вас нет выбора, вы никогда не сможете уехать из Чалгаевска. И ещё, подумайте о дочери. Да, я знаю, – ответил он на вопросительный взгляд Рокотова. – Уверяю вас, если она сюда переедет, ей не нужна будет операция. Клетки её организма перестроятся, начнут работать по-новому, болезнь отступит. Это прогнозы наших специалистов.
Если вы согласитесь, уже завтра наши друзья в «большом мире» привезут её сюда. Вы же не думаете, что Валентина оставит девочку у себя? Как только ваша свояченица узнает, что вы не вернётесь, она отправит Надю в интернат, а там с её диагнозом она долго не протянет.
– А здесь будет жить на заводе с монстрами?
– Если повезёт, то изменения будут незаметны, как у меня или Андрея Васильевича, а если нет, поселится на заводе, там у неё будет много друзей. Но самое главное: она не умрёт.
– Что за жизнь в цехах? Это скорее пожизненное заключение.
– Наши близкие так не думают, у них есть выбор, и они выбирают жизнь. Да, их дом – завод, потому что мы хотим защитить родных. Нельзя, чтобы приезжие видели их, а в те цеха посторонние никогда не попадут.
