ГлавнаяЖенская прозаЭнни ЯнгЯ начинаю жить

Уменьшить шрифт (-) | Увеличить шрифт (+)

полная версия Я начинаю жить

Энни Янг
Я начинаю жить

Есть человек – а вот его нет. Мой разум категорически отказывается это принимать. Как? Ну как так?

Путь в морг оба преодолеваем в каком-то сильнейшем потрясении. В беспамятстве и в безмолвии. Честно говоря, даже не помню, как я запрыгнула к Игорю на заднее сиденье. И всю дорогу он просто тупо смотрел вперед. Поэтому я не уверена, знал ли он, осознавал ли, что в машине он не один…

В морг приехала моя мама. Она, кажется, крепко схватила меня в объятия, но я почему-то этого не чувствую… Это не те объятия, которые мне нужны. Мне нужен ОН. ЕГО РУКИ. Больше ничего. Я так хочу помочь ему, побыть его подушкой для горьких слез, но он даже не смотрит в мою сторону, будто меня нет вовсе. Он сидит на полу в коридоре, уткнувшись в свои ладони. Прячет лицо от беспощадной реальности? Или плачет, надеясь, что ладони облегчат боль? Говорят, ладони способны к исцелению. Но разве свои? Разве для этого не нужен другой человек? Я хочу быть этим человеком. Я.

– Милая, ты вся дрожишь, – говорит мама. – Где твоя куртка? У входа осталась?

– Нет, – чуть слышно произношу я, впервые с тех пор, как узнала о смерти Андрея.

– Тогда где? Скажи, я принесу.

– Она…

– Что, милая? – ласковый голос мамы почему-то меня раздражает.

Вспоминаю, что оставила куртку в машине, в машине Михаила, и шепчу:

– Ее нет.

– Как нет? – недоумевает она. – Ладно, вот возьми мою.

Она накидывает на мои плечи свой пуховик. Однако он не задерживается на мне дольше трех секунд, потому что, пользуясь моментом, я срываюсь к Игорю. До этого меня держала мама, не пускала меня к нему, говорила, что ему нужно побыть одному. Что за чушь? Ему нужна я. Я.

Опускаюсь на корточки, дотрагиваюсь до его руки.

– Игорь, посмотри на меня, – жалобно молю я. – Мне так жаль, – шепчу я, глотая слезы.

– Ты, – выдыхает он, спустив руки. Красные, опухшие, безжизненные глаза смотрят на меня. Ох, Игорь.

– Да, это я, – говорю тихо.

– Ты… – повторяет он с какой-то непонятной мне искрой в глазах. – Это ты, ты во всем виновата.

Внезапные слова звучат как удар под дых. На какое-то время я перестаю дышать.

– Что?

– Убирайся. Убирайся! – кричит Игорь.

А я не могу до конца осознать, что… что он такое говорит?

– Игорь, я не понимаю. – Я медленно встаю и пораженно смотрю на него.

– Чего ты не поняла?! – вскакивает он на ноги и размахивает руками. – Это из-за тебя всё случилось. Посмотри на себя. Алекс, что с тобой стало? Снова пьяна. Ты еле на ногах держишься. Ко всему прочему звонишь Андрею, почему ты мне не позвонила?!

Выслушивать все эти слова от Игоря – значит медленно умирать. Это сейчас и происходит у меня внутри. Каждая клеточка, как догорающая свеча, гаснет одна за другой.

– Игорь, я не могла до тебя дозвониться, – оправдываюсь я, кусая соленые губы. Может, он забыл телефон дома?

– Я не хочу тебя видеть, уходи, – уже спокойно говорит он и отворачивается от меня.

Медленно пячусь назад, пока кто-то не хватает меня сзади и не говорит ласковым маминым голосом:

– Дорогая, ему нужно время. Он сейчас не в себе. Ты должна это понимать…

Что она говорит дальше, я практически не слышу. В ступоре смотрю на её шевелящиеся красные губы. Она успокаивает меня, гладит по голове, заглядывает в мои пустые глаза. Но мне это не нужно.

Он винит меня. Игорь во всем обвиняет меня. А я… я виновата? Если бы Андрей не поехал за мной, был бы сейчас жив, верно?.. Голова кружится от множества царапающих меня изнутри вопросов, на которые сама я не в состоянии ответить.

– Мам, я виновата, да? – судорожно вцепившись в ее руку, спрашиваю я.

– Нет, конечно, ты не виновата, – теплая, слабая улыбка.

– Тогда почему он так сказал?

– Потому что ему сейчас больно, – мягко объясняет мама, словно маленькой девочке. – Он не хочет ни с кем разговаривать. Игорь ни в коем случае не винит тебя, дорогая.

– Мама, я не глухая, тебе ясно?! Я сама слышала, как он это сказал.

Отмахиваюсь от её рук, намеревающихся в очередной раз приласкать меня, и в сопровождении безжизненной тени, нависшей надо мной, ухожу прочь.

Выбегаю на улицу. Долгое время стою, терзая себя тридцатиградусным морозом и роняя слезы. Горячие капли прожигают тонкий слой снега и оставляют дыры. До самого черного асфальта. Судорожно втягиваю ртом холодный воздух и отмираю, бреду по снегу, не разбирая дороги.

Кровь на руках…

Что это значит?

А значит это, сердце в муках,

Дрожа, в твоей пульсирует ладони;

Алые роняет капли на асфальт.

Глава 32. В аду

31 декабря 2019.

Вторник.

Как считаете, нормально – провести новогодние праздники, лежа в собственной кровати с температурой под сорок? Если вспомнить, чем обернулся для меня прошлый праздник, то пусть лучше так, в лихорадочном бреду. Чтобы забыть душераздирающий ад, случившийся со мной – со всеми – в ту злополучную ночь. Чтобы ничего не чувствовать. Чтобы не болело внутри. Чтобы не горело…

Я сильно заболела после бесцельной прогулки в ту ночь, и уже неделю как валяюсь в постели. Попытки мамы уговорить меня поехать в больницу заканчиваются истеричным взрывом и подушкой, летящей в дверь. И как я умудрялась делать это, находясь в полном бессилии? Не понимаю.

Сегодня мне полегчало, но от этого не легче. Воспоминания как по цепочке возвращаются ко мне и заставляют вновь и вновь прокручивать события недельной давности. Они больно ударяют в сердце, с каждым разом всё с большей силой.

Вечер. В дверях появляется мама. Молча садится на диван, потом очень осторожно дотрагивается до моего плеча, боясь вызвать очередной приступ истерии.

– Алекс, милая, как ты себя чувствуешь?

– Не знаю, – честно отвечаю я.

Внутри пустота какая-то. Затишье перед бурей?

– У тебя появляется румянец на щеках – хороший признак, – замечает она, ласково улыбнувшись.

– Пусть не появляется, я не хочу.

Я слышу ее громкий вздох, ощущаю горечь.

– Какая-то ты… отстраненная. Алекс, нужно возвращаться к жизни.

Никак не реагирую на её слова. Тогда она продолжает:

– Не хочешь узнать, как прошли похороны?

Она была там. Без меня.

– Они были три дня назад, – говорю я безжизненным голосом.

– Да, но мы ведь так и не поговорили об этом.

– Не поговорили, – неосознанно вторю я.

– Да и ты страшно болела, – горько вздыхает она. – Не хочешь узнать, как там Игорь?

– Игорь? – встрепенувшись, переспрашиваю я.

– Да, как он, тебе не интересно?

Приподнимаюсь и сажусь в постели, поправляю растрепанные волосы.

– Он… он спрашивал обо мне?

Мама на миг опускает глаза, но этого достаточно, чтобы понять, что… он не спрашивал обо мне, а значит – не хочет меня видеть. Всё еще. Слезы буйно рвутся наружу, но я запрещаю им течь.

Она поднимает сочувственный взгляд и говорит:

– Алекс, он потерял семью. Андрей был его единственным родным человеком, а теперь… у Игоря никого не осталось.

– У него есть я, – возражаю я.

– Да, ты права. У него есть ты. Но ты должна понимать, что боль от потери близкого человека так просто не проходит. К тому же, как я поняла, сестра Игоря перед смертью поручила Андрея ему, чтоб он позаботился о нем.

Если я сейчас открою рот и заговорю, то из глаз рекой хлынут слезы. Не знаю, как они взаимосвязаны, но это так. Поэтому просто беззвучно киваю, больно кусая изнутри слизистую щеки.

– Алекс, он чувствует вину. Он корит себя за то, что не смог уберечь родного племянника, думает, что…

– Я понимаю это, мам, – не выдерживаю я. – Я очень хорошо его понимаю, – делаю судорожный вдох. – Ему больно, он… – еще один прерывистый вдох, – думает, что подвел ее. Свою сестру. Но, мам, я так хочу ему помочь. Я хочу быть рядом с ним, но он не позволяет мне.

У меня дрожат губы и мокнут потихоньку щёки.

– Милая, – она обнимает меня, – всё пройдет, вот увидишь. И у вас с Игорем всё наладится.

– А если нет? Мам, а что, если нет и он бросит меня?

– Ну что ты, он же любит тебя. Знаешь… любовь – это константа, она становится ею, как только находишь родственную душу. А вы с Игорем как раз такие души, и вы нашли друг друга, – говорит она, заглянув в мои глаза. – Да и как он может оставить тебя, такую золотую девочку?

– Мам, эпитет неудачный, – бормочу я, выбравшись из объятий.

– По-моему, в самый раз. – Она мягко улыбается. – По пироженке, а?

Мотаю головой: «Нет».

– Давай, – уговаривает мама, коснувшись моей кисти. – Ты уже несколько дней ничего не ела. Исхудала совсем. Да и Новый год стучится… Я принесу?

Неуверенно открываю рот, но… она уже бежит к двери, и через секунды три звучные каблуки, мчащиеся по ступенькам вниз, доносятся до моих ушей. А меньше, чем через минуту, мы уплетаем мамины фирменные новогодние пирожные…

1 января 2020.

Среда.

Вот и прошел Новый год. Вернее, он наступил и идет. Начиная с сегодняшнего дня. И кстати… с днем рождения меня! Мне исполнилось двадцать.

Когда-то, неделю-две назад – кажется, с тех пор прошла вечность, – я с теплотой, с трепетом в сердце представляла наш с Игорем совместный Новый год. Наш первый Новый год. Я мечтала провести его вдвоем. Только я и он. Нам больше никто и не нужен… Но мои мечты рухнули в один день. Рассыпались и закатились в щель между досок, где обитает непроглядная тьма. Оттуда нет пути назад. Они там и останутся. Обреченные и несбыточные…

Дождь зимний лил весь день,

Стуча, терзая стекла окон.

Сквозь капли непокорных слез,

Силясь что-либо разглядеть,

Я в них смотрела бесконечно долго.

В припухшие глаза вонзались

Лишь серость небесных свод,

Шепча ехидно о печали,

О боли страшной, тонкой грани…

В одеяло завернувшись ватное,

Опять из-под книжного стола,

Откинувшись на мягкие подушки,

Достаю любимый инструмент письма.

Беспощадно клавиши вбиваю,

Рисуя мир из темного стекла,

Превращая боль потери

В вечные, никому ненужные слова.

6 января 2020.

Понедельник.

Сегодня у меня появилась надежда. Я сама придумала ее, безумно желая видеть Игоря. В общем-то, так я и оказалась у него дома. Пришла, открыла дверь своим ключом, но его там не было. Я не знаю, где он. Пробовала звонить – не берет. И ближе к вечеру я ушла оттуда. Забрав все свои вещи. Кроме нескольких книг, они не поместились в мой чемодан.

Сижу на кухне, положив голову на стол. И думаю. Снова и снова… Мне ОН так нужен. Иногда кажется, что… больше, чем я ему.

– Алекс, завтра Рождество. – Мама присаживается рядом. – Что ты хочешь в качестве подарка? Очередную книжку?

– Не хочу, – тихо, подавленным голосом говорю я и с трудом поднимаю голову, голова раскалывается. – Я сегодня ходила к Игорю. Его там нет. Мам, он меня забыл, да?

– Не забыл, дорогая, – ласково отвечает она. – Он в Питере сейчас.

– Откуда ты…

– Я звонила ему.

– Звонила? – Мои глаза снова мокнут. От обиды. – Я тоже, я тоже звонила. Он не взял.

– О, милая, не расстраивайся, – мама заботливо сжимает мою руку.

Ты права, мам, не буду. Мало ли почему не ответил. Вдруг встреча какая-то. Важная.

Тихонько смахиваю слезу.

– Мам, я забрала свои вещи сегодня днем, – сообщаю я с тяжелым сердцем.

– Почему? – удивляется она.

– Не знаю, – пожимаю плечами. – Мне показалось… что это конец. Тогда в квартире.

– Ты по-прежнему так думаешь?

– Я не знаю, что думать, мам.

– Алекс, не спеши с выводами, хорошо? Со смерти Андрея прошло не так много времени. Игорь еще не пришел в себя. Но обязательно придет, и первым делом явится к тебе. Вот увидишь.

– Я надеюсь, что это так, иначе… Мам, я очень сильно его люблю, – тихо говорю я.

– Знаю, милая, знаю. – Она поджимает губы. – Выпьем по чашечке кофе?

Мама встает на носочки и тянется к верхней полке, достает кофейные зерна.

– Кофе? Я и забыла, какой он на вкус. Помню только, как Игорь готовил мне самый восхитительный кофе на свете. – Воспоминания врываются в мысли, выдавая чудесные картинки из прошлого. Я улыбаюсь им ровно до тех пор, пока что-то с грохотом не ударяется об пол. Это стакан. Мама случайно уронила его.

– Всё в порядке, – с волнением сообщает она, – я соберу.

Кто бы собрал мои осколки? С этим стаканом разбились и мои воспоминания, безмерная тоска и боль пришли на их место. Я вернулась в реальность.

Собирая осколки, мама вдруг говорит:

– Забыла тебе сказать, Лера заходила утром. Я сказала ей, что ты вышла прогуляться. Ты бы позвонила ей. Она же волнуется за тебя.

– Позвоню мам, чуть позже.

Мы с ней давно не виделись. Вернее я не хотела никого видеть. Мама рассказала ей всё. Об аварии. Об Игоре. О моем душевном состоянии. О моей болезни. И я в курсе, что Лера беспокоится за меня. Однако я пока не готова говорить с ней. Так же как и с Максом. Мой телефон разрывается от многочисленных входящих звонков, а того самого, заветного звонка – нет.

– Мам, я пойду в кабинет дедушки, ладно? – и не дождавшись ответа, неуклюже спускаюсь со стула, чтобы после исчезнуть в дедовском кабинете.

Вибрация. На телефон приходит очередное сообщение от Леры. И я бы снова отложила их в долгий ящик, не стала бы даже открывать, если бы мое внимание не привлекло содержимое письма – подруга мне прислала ссылку на какой-то сайт.

Неизвестно откуда взявшееся беспокойство обрушивается на меня совершенно неожиданно и не к месту, а сердце замирает в нехорошем предчувствии.

Раскрываю сообщение целиком, пробегаюсь по строчкам: "Тебе нужно на это взглянуть, Алекс". После, затаив дыхание, перехожу по ссылке. Страница загружается мгновенно, и передо мной предстает яркая страница "желтой" газетенки, где ядовито-красными, жирными буквами выведен кричащий заголовок статьи одной прыткой журналистки. "Под кайфом разбился предпоследний из Соколовых", – написано на всю ширину страницы. Чуть ниже слова той же журналистки: "Мой источник сообщил, что 25 числа 2019 года в районе 7-8 часов вечера в страшной аварии погиб не кто иной, как родной племянник известного архитектора страны, завидного и богатого холостяка, Соколова Игоря Константиновича. Андрей, так зовут племянника, находясь в состоянии наркотического опьянения, стал виновником страшной аварии, где пострадали и были госпитализированы в больницу два человека в тяжелом состоянии. А самого Андрея, к нашему глубочайшему огорчению, спасти не удалось…"

Двуличные твари! И… под кайфом? Серьезно? Так и хочется вцепиться в эту змею, что посмела так очернить семью Игоря. Волосы бы повыдирала этой журналистке за откровенно наглую ложь! Не был Андрей под кайфом, и не он вылетел на встречку! Интересно, кто этот источник? Откуда ему всё известно? И почему он бессовестно врет?

"Город, в котором произошла это ужасная трагедия, мой источник по неизвестной причине не стал раскрывать, – продолжаю я читать, – и наши сотрудники также не смогли докопаться до истины. Но это и не удивительно, принимая во внимание предыдущие случаи с правонарушением Андрея Соколова, вождение в нетрезвом виде, бесконечные драки в клубах и барах славного города Санкт-Петербург и последующее за этим скоропостижное закрытие дел, как уголовных, так и административных, наш глубокоуважаемый Игорь Константинович, надо полагать, позаботился о решении подобных вопросов и на сей раз. Ничто нынче не указывает на свидельство вышеупомянутой аварии…"

Можно ли ненавидеть кого-то настолько сильно, что хочется задушить этого гада собственными руками? Точнее одну конкретную гадину!

Пролистываю ленту новостей вниз и натыкаюсь на видеоролик: "Интервью с Соколовым". Закусив нижнюю губу, включаю проигрыватель и замираю при виде родного лица. Он выглядит печальным и раздраженным, пытается пробраться сквозь толпу перегородивших ему дорогу журналистов в высокое здание офиса его фирмы.

– Без комментариев, – сохраняя спокойствие, отвечает Игорь на множество сыплющихся на него вопросов.

– Считаете ли вы произошедшее с вашим родственником злым роком, что неотрывно преследует вас и вашу семью? Ваши родители погибли в авиакатастрофе, сестра умерла от рака, а теперь вот еще одно несчастье, не боитесь ли вы за свою жизнь? – громче всех выкрикивает одна рыжая особа, растолкав коллег и совсем близко подобравшись к Игорю.

– Без комментариев, – повторяет он и, наконец выбравшись из безумной толпы, скрывается в здании.

В гневе швыряю телефон на стол и подхожу к окну. Медленно падает снег. Он успокаивает. Это всего лишь грязный, лживый мир журналистики. Игорь предупреждал об этом, как и о том, что рано или поздно приходит иммунитет на таких вот "желтых людишек". Надо учиться держать себя в руках, несмотря ни на что. Так он говорил. Но вряд ли у него самого это всегда получается. Вспомнить хотя бы нашу с ним первую встречу – иммунитетом это никак не назовешь…

"Наша с ним история закончилась, не так ли?" – спрашиваю я себя, чуть позже забравшись с ногами на подоконник и тихонько роняя слезы отчаяния.

Глава 33. Разговор

10 января 2020.

Пятница.

Сегодня экзамен по эконометрике. Наверное, я не готова, и мне не следовало приходить в универ. Скорее всего я бы так и поступила, будь экзамен по другому предмету. Однако сегодня я пришла не сессию сдавать, а чтобы поговорить с Игорем. На экзамене-то он обязан меня слушать. Там он не сможет отвернуться от меня, или убежать, или нажать на красную кнопку с изображением телефонной трубки.

Мои ожидания разбились в пух и прах, когда он не только не взглянул на меня, но и за считанные секунды расписался рядом с "отлично". Затем просто вручил мне зачетку со словами:

– Вы свободны.

Всё. Занавес.

Сворачиваюсь в клубочек, прижимаю колени к груди, и лежу так в постели час или два, а может, и полдня. Я потеряла счет времени. Изредка меня прорывает на рыдания, затем успокаиваюсь и тихо лежу без движения. Потом опять по новому кругу: плач-рыдания и спокойствие сменяют друг друга, словно идет борьба между ними… Я не знаю, правильно ли поступаю, беспомощно валяясь в кровати и думая, что это и есть конец, что нельзя уже ничего исправить… Жалеть себя – это не выход. Нужно действовать, пробовать, но никак не сдаваться… И что я здесь сырость развожу? Разве от этого легче? Ладно, не спорю, легче. Но ведь не намного, так? Такое состояние – ложное освобождение от боли посредством слез – лишь на время дает успокаивающий эффект, который впоследствии исчезает. И зачем мне это надо? Изводить себя, если всё равно больно? Лечит время (хотя даже оно не в силах до конца унять боль), а не то, сколько ты прольешь слез. Да, слезы помогают вывести из себя то, что накипело, но это единственная их функция. Они не способны избавить нас от обиды, душевной боли, страданий, которые приглушаются лишь спустя какое-то время… Хорошо, с меня хватит. Почему я должна страдать из-за мужчины? Он это он, я это я. Мы два отдельно взятых существа, так почему мой внутренний мир, моя психика должны зависеть от него?.. Блин, что я несу? Бред… Может, не бред? Может, так и есть? Опять эта каша в голове: мысли хаотично бегают из угла в угол, сталкиваются и норовят запутать меня еще сильнее.

Выпрямляюсь, усаживаюсь поудобнее, вытираю слезы с лица, с шеи. Нужно с ним поговорить, вот и всё. Нечего убиваться. Нет так нет, значит судьба у меня такая, значит так должно быть. Всё, решено, иду к нему. Если не захочет меня больше видеть… никогда, – я уйду. Как можно дальше отсюда.

Давай вставай, приводи себя в порядок, Алекс.

Почти без четверти четыре. Надеюсь, Игорь еще в универе, не очень-то хочется снова тащится к нему. В его квартире мне всё напоминает о… неважно. Просто съезжу…

До боли знакомая дверь. Тяну за ручку. И история повторяется: снова эта бывшая, мило беседующая с моим Игорем, но с одной лишь разницей – она не настолько близка, чтоб дотянуться к нему своими наглыми губищами. Он сидит, Вероника стоит рядом и… успокаивает его? Да ладно? Блин, это должна делать я, а не она. Я его девушка… хотя, видимо, уже нет.

Покашливаю, чтоб привлечь внимание.

– Игорь Константинович?

Наконец, он замечает меня, стоящую в дверях, и смотрит своими печальными, потускневшими глазами.

– Можно с вами поговорить? – изо всех сил стараюсь сохранить спокойствие, не выдать свою ревность.

– Милочка, вы не видите? Взрослые разговаривают, зайдите позже, – вякает эта стерва в мой адрес.

Игнорирую ее слова и продолжаю ждать его ответа. Секунды длятся медленно, он молчит, не говоря мне ни "нет", ни "да". До чего же неловкая ситуация. Хочется провалиться под землю, под пол в данном случае. Наконец я слышу его голос, чужой и безжизненный:

– Да, конечно. Ника, прошу, выйди, пожалуйста.

Сначала она удивленно таращится на него, будто не поняла, что он только что ей сказал. Затем словно озарение снисходит на нее, и она послушно выполняет то, о чем её попросили.

– Хорошо, как скажешь, – елейный, приторно ласковый голос.

Когда девушка скрывается за дверью, я решительно подхожу ближе.

– Зачем она здесь, Игорь?

– Она приехала поддержать меня, когда узнала о…

– Можешь не продолжать, – тихо произношу я, прекрасно понимая всё без слов, прекрасно видя выражение его лица, боль читается в его глазах.

Хотя я поистине не понимаю, что эта особа здесь забыла. Поддержать она приехала. Ну-ну.

– Как давно она здесь?

– С похорон.

Ладно, промолчу по этому поводу.

– Может, поговорим уже?

– Алекс, мне нужно время, – спокойно говорит Игорь.

– Время на что? Чтоб понять, что я не виновата?

– Не дави на меня. Сейчас я не могу…

– Не можешь что, Игорь? Ты скажи, давай.

– Я не могу делать вид, что ничего не произошло, Алекс. Это тяжело. Пойми это наконец.

– А что мне делать? Как мне быть? Неужели тебе наплевать на меня? – Ни на миг не свожу с него глаз, старясь уловить каждую, даже крошечную эмоцию на любимом лице. Горечь, боль, раздражение, бессилие и пустота.

– Алекс, ты прекрасно знаешь, что это не так. Просто я еще не готов, – он на секунду замолкает, прячет взгляд, – тебя простить.

– Простить? – тихо переспрашиваю я. Мне очень больно от его слов.

"А в чем я виновата?"– хочется спросить его, но не делаю этого.

Он тяжело вздыхает.

– Просто дай мне время. А сейчас… прошу тебя, уйди. – Игорь с мрачным видом указывает на дверь.

Ему нужно время? Хорошо. Я дам ему его, даже больше, чем нужно. Хотя вряд ли он им воспользуется. Он не собирается меня прощать, и это видно по его безжизненным глазам, совершенно равнодушным ко мне. Просто он не только мне, но и самому себе не может признаться, что между нами все кончено. Это и есть конец. И он не счастливый. И я наконец это понимаю, в эту самую секунду. Может, мне сказать за нас двоих? Порвать всё к чертям собачьим? Ладно, думаю, это ни к чему. Всё и так ясно. Если ему нужно время, пусть оно у него будет. Но мы оба знаем исход. Так зачем мне его дожидаться?

– Хорошо, я уйду. – Еще секунду смотрю на него и направляюсь к двери. И тихо шепчу ему:

– Прощай.

Он вряд ли услышал.

Она красива,

Быть может, уникальна даже…

Взгляд синих глаз

Проникновенен – вижу.

Предположу, они свели с ума

Твой мир и душу, и всего тебя

Когда-то…

Пронзительность однако их

Остра немыслимо и глубока.

Скажи, тебе не причиняют они боли?

Ее жестокие, холодные,

Как синь Атлантики, глаза?

Прости,

Ты любил её – я помню.

А она тебя?

И вновь прости, я не должна была

Былые чувства подвергать сомнению.

Но… больно, веришь?

Думать о тебе, о паре с нею.

Не разлюбил ее ты? Не ответишь?

"Люблю" сказал мне ты… тогда,

Под дождь снежинок.

Скажи, то утро помнишь?

Ту ссору… сказку у крыльца?

В машине я потом уснула;

В руках ключи – ждала тебя.

Ты в рай отвез меня… тогда.

То неужели было ложью?

А если нет, то разлюбил?

Она вернулась, верно?

Как жаль… а обо мне забыл…

20 января 2020.

Понедельник.

После того дня прошло… да какая разница, сколько дней прошло. Я на следующий же день отправилась в поликлинику. За несколько дней прошла обследование, рассказала неврологу о своих приступах, заглянула к психиатру. Теперь, я знаю, что со мной не так – панические атаки. Сообщила о кошмарных сновидениях – он выписал какие-то таблетки. А главное, ради чего я всё это затеяла, мне дали нужную справку. С ней я отправилась в деканат, написала заявление на академический отпуск, и её приняли. Собирая весь пакет документов, я много раз задумывалась, правильно ли я поступаю… Не знаю.

Направляюсь в деканат. Собираюсь потянуть ручку двери, как в эту же самую секунду дверь отворяется и предо мной встает Игорь, чуть не налетает на меня. От неожиданности я чуть в обморок не падаю, но вовремя беру себя в руки.

– Игорь, – начинаю я. Взгляд его полон растерянности, однако голос уверенно произносит:

– Нет, Алекс. Не сейчас, – огибает меня и уходит.

Я стою как вкопанная, перед дверью деканата. И пытаюсь сдержать подступающие слезы. Появляется ядовитый ком в горле, который медленно начинает душить. На дрожащие губы падает одинокая слеза.

Ну уж нет, Игорь. Я должна поговорить с тобой. В последний раз. Это мой шанс.

Врываюсь без стука, запираю дверь изнутри.

– Алекс, я же сказал…

– Нет, мы поговорим здесь и сейчас, – твердо заявляю я.

Он садится за стол, нервно потирает шею. Но ответа я так и не получаю.

– Я хочу знать, намерен ли ты меня прощать? – (И снова глухо, будто со стенкой говорю.) – Хорошо, спрошу по-другому. За что ты так со мной? Ты таким образом наказываешь меня? Или что? Пытаешься окончательно добить, да?! Будто я не понимаю, что произошло. Словно я не жалею, что позвонила ему в ту ночь. Игорь, мне правда жаль. Мне жаль, черт побери! Ты винишь меня в его смерти, но я не понимаю почему. Почему, Игорь? Или по-твоему это я устроила аварию?.. Молчишь? Хорошо. Молчи. И так говорю только я… Ты прекрасно знаешь меня, знаешь, вернее можешь предположить, каково мне сейчас, однако продолжаешь причинять мне боль. Я открылась тебе, открыла тебе свое ранимое сердце, а ты топчешь его сапогом. Ты эгоист, знаешь да? Иначе это никак не назовешь.

У меня больше нет слов. И нет надежды. Разворачиваюсь, чтобы уйти.

– Алекс, мне нужно подумать. Я не могу сейчас ничего тебе ответить.

Да сколько можно думать?! Уже почти месяц прошел.

«Думай. Можешь долго думать. Можешь вечно. Но ждать я тебя не буду», – хочется мне ответить, но я проглатываю слова со слезами и выхожу. Выхожу в никуда. В мир, где я осталась одна. Без него.

Ты слез моих не видел, верно?

Отвернувшись, вновь закрыл глаза.

Понимаю – невыносимо больно,

Однако кто я для тебя?

Ты потерял родного… и в том винишь меня…

Знаешь, скоро я забуду —

Быть какого твоей… и близкой для тебя.

Кричу, молю – позволь утешить,

Безумства горя поделить на два;

К твоей груди прижаться тесно,

Быть той, кто исцелит тебя.

Хотя… нашел уже такую, верно?