Элина Моторина
Это ты
В людях ценю не честность
Она абстрактна бывает порою
И ценю я даже не верность
А тех, кто своей добротою
Гордыню готов победить
Свои обиды и осужденье
Чтобы главное сохранить
Тихой любви пробужденье
Несмотря на то, что все мы разные, у каждого своя история и свои «раны», то, что вы прочтете, обязательно откликнется в вашей душе, а в каких-то моментах вы даже, может, узнаете себя.
«Приглашаю вас в мою жизнь»
Я рассказываю о том, как выросла из забитой дочки алкоголика в женщину, влюбленную в жизнь.
«Это всё ты» – главная книга из всех написанных мною.
Почему?
Когда я рассказывала ее фабулу своей подруге, она так и сказала: «Мила, это будет твоя главная книга, ты многим поможешь получить поддержку и найти опору в себе!».
Все события и персонажи в книге реальны. Я только лишь поменяла имена и немного снизила градус напряженности, сделав пометку 16+ вместо 18+, потому что мне крайне важно, чтобы подростки тоже имели доступ к тому, о чем здесь написано. Ведь главная цель этой книги – дать точку опоры, а она нужна всем. Да, изначально я думала, что детям она важнее, но потом поняла, что нет… у некоторых взрослых точки опоры тоже нет.
А ведь, найдя её, вы сможете жить полноценно и счастливо в любом возрасте.
Я работала в приюте для детей и хочу рассказать вам истории некоторых ребят, эти истории я выбрала не случайным образом. Расскажу вам те, которые особенно поразили меня и повлияли на мое видение мира, хотя я уже взрослый человек.
Итак, еще в студенческие годы я поняла, что…
… иногда в человеке говорит его травма.
Именно работа в приюте показала мне это…
Итак, мой первый день в приюте, где я работала учителем русского языка и литературы.
Вспоминая этот день, я ловлю себя на мысли о том, что это был один из самых важных дней в моей жизни. Тогда я работала в 10 классе в обычной школе, дополнительно мне дали часы в приюте, а сама я на тот момент заканчивала 5 курс.
Я была студенткой и совершенно не знала, как работать с детьми, с обычными школьниками. А тут я оказалась в приюте, где совсем другие дети. Там не те избалованные жизнью довольные ребята. Здесь дети с такой травмой, которая не каждому взрослому снилась. Когда я пришла в приют первый раз, у меня была, конечно же, программа, которую я должна была реализовать на уроке. Но это было невозможно.
То есть с первого же дня я поняла, что всё, что мне дали в школе, чтобы я пришла с этим в приют, совершенно не подходит этим ребятам. И нет смысла в том, что я буду проводить урок по программе и совершенно ничего не донесу до этих растерянных глазок.
Зачем мне говорить им о склонении или о Пушкине А.С., если многие из них даже читать и писать не умеют? Ну и что, что им 10 или 12 лет…
Эти ребята ничего не умеют, они умеют только выживать.
У меня была группа (я бы не сказала, что это был класс) детей, которые по возрасту немного похожи. Допустим, одна группа это 8-11 лет, другая 12-15 лет. Эта группа, класс, конечно же, по возрасту практически одинаков, но здесь был колоссальный разброс по уровню знаний и умений.
У каждого ребёнка были свои истории и свой уровень знаний.
В каждой группе меня всегда ждал какой-то сюрприз. И мне приходилось вникать в этот сюрприз буквально в первые минуты от урока, чтобы за оставшиеся тридцать дать хоть что-то этим ребятам.
Я проводила срез знаний мгновенно.
Из группы в десять человек я умудрялась за десять минут понять уровень каждого. И, конечно же, моя практика, реальная практика по русскому языку и литературе, проходила именно в приюте, потому что в школе совершенно не те условия, чтобы так быстро вникнуть в суть работы и уметь сориентироваться на месте. В школе в этом нет нужды, все ребята давно учатся и о них есть вся необходимая информация. Другое дело – приют-распределитель, где поток детей постоянно меняется.
Я реально работала в полевых условиях, и мне нужно было понять, что же знают эти дети, и как им дать знания так, чтобы им было интересно, и они хотели бы учиться дальше.
Да, вот именно здесь, работая в приюте, я поняла, что я прохожу реальную практику, при этом она касалась не только работы с детьми, но и всей моей жизни. Потому что, работая там, я осознала силу своей эмпатии, свою адаптивность и умение мгновенно анализировать информацию, опираясь на интуицию. Откуда у меня все это? Расскажу чуть позже…
Поняв уровень знаний этих ребят, я начала составлять для каждого индивидуальные задания: для одного открыла учебник и сказала, с какой страницы переписывать упражнения и что нужно делать, для другого – просто давала несколько слов, которые нужно разобрать по слогам. Даже так. Кто-то определял падеж, а кто-то количество слогов. И это всё в одной группе.
Сложность состояла еще в том, что некоторые из этих детей были больны ВИЧ, кто-то из детей был социально опасен. Поэтому меня сразу же воспитатели предупреждали: «К этому мальчику не подходите, он может на вас броситься. К этой девочке лучше тоже не подходите, у нее СПИД».
И это всё я узнавала за минуту до того, как войти в класс.
И ещё десять минут у меня было на то, чтобы определить уровень знаний.
И ещё тридцать, чтобы донести до них хоть что-то.
А потом следующий урок.
И так четыре урока в день. Три раза в неделю.
Это бесконечно много и сложно для меня, для девочки, которая только-только перешла на пятый курс и не сильно опережала своих учеников по возрасту.
Мне кажется, что именно тогда, работая в приюте, я научилась быстро вычислять ту травму, которая говорит в человеке. Это очень помогало мне и помогает до сих пор в жизни, потому что я легко нахожу общий язык со всеми, все люди открываются передо мной с одной из лучших своих сторон. Потому что я вижу лучшее в людях, вижу людей добрее, чем они видят себя сами.
Я помню историю мальчика, который сидел с женским кольцом на руке. Я понимала, что здесь явно кроется история, потому что мальчик очень большой, он очень крупный, видно, что он занимается спортом. Он совершенно не относится к никаким меньшинствам или ещё чему-то, он не стесняется носить на себе абсолютно женское кольцо. Я спросила у воспитателя, почему мальчик носит это кольцо? Воспитатель очень просил меня не обращаться с этим вопросом к мальчику и вообще не обращать внимания на это кольцо, потому что у мальчика может быть вспышка агрессии. Все дело в том, что у него убили всю семью… прямо на его глазах. Он снял это кольцо с мёртвой мамы и уехал, куда глаза глядят. Он уехал, попал на вокзал в Москве, там его обнаружила полиция, и так он оказался в приюте.
Сейчас его жизнь в безопасности, но это совершенно другая жизнь. Он не знает, как себя вести, как общаться…ему 16 лет, он с трудом читает, он сирота. Я видела за агрессией этого мальчика страх и глубокое одиночество, сбитые жизненные ориентиры… что крайне опасно для подростка.
На следующий день я принесла ему Евангелие (я заметила, что мальчик носит крестик), чтобы он просто переписывал то, что ему понравилось. Через десять дней он принес мне исписанную тетрадь и молча обнял меня. Это было лучшее, что я могла сделать для него, я это точно знаю.
– Благослови вас Господь, Людмила Вячеславовна! Вы – мой ангел! – мальчик опустил глаза, чтобы я не видела его слёз. А я ничего не скрывала: по моим щекам текли слёзы. Я улыбалась и в этот момент словно слышала, как со скрипом и треском меняется курс всей жизни этого парня, словно кто-то повернул обледеневший штурвал огромного корабля. Да, я искренне верю, что с мальчиком, который сейчас уже взрослый мужчина, все хорошо.
Да, я быстро ориентировалась в ситуации и могла найти контакт с каждым из этих детей, у меня получалось общаться с каждым доверительно и очень позитивно. Тогда я не задумывалась над тем, как мне это удается, но потом, повзрослев, я поняла: ведь я и сама изрядно травмирована, и моя травма подарила мне гиперчувствительность, а врожденный интеллект помог мне применять этот подарок нужным образом. Я обязательно расскажу вам о своей травме и о том, как я с ней жила и исцелила её.
Когда я заходила в класс, я видела, как дети реагируют на меня, я понимала, что они рады меня видеть. И некоторые дети, которые совершенно не умели толком писать и читать, крайне старались меня удивить и вызвать мою улыбку своими успехами. Это было бесценно, особенно когда ты видишь этих детей и знаешь их судьбу, знаешь, что они пережили.
Комментарий Элины М.:
Детям необходим стабильный взрослый, им жизненно необходимо, чтобы их любили, принимали и показывали, что их, вообще, видят, что они существуют. Ради этого они готовы удивлять, радовать, а иногда – предавать самих себя.
Для детей, забота и индивидуальный подход – бесценный дар и опыт. А для детей «из системы» – это тонкая нить, дающая им связь с «нормальностью», которые они раньше не видели. Через доброго, заботливого взрослого они понимают, что заслуживают быть, жить, что с ними все в порядке.
К большому сожалению, у многих детей (не только из приюта) есть некое понимание условности заслуживаемой любви. «Я хорошая, смотри, я делаю так, как ты показала, я стараюсь. Теперь я заслуживаю твою любовь? Теперь мне есть место в этом мире?» – вот, что бессознательно крутится у большинства из нас в детстве.
Конечно, только в идеальном мире каждый родитель дает своему ребенку это важнейшее ощущение, после которого он понимает «я есть, я существую, со мной все в порядке, я имею право на эту жизнь, я ценен просто потому. что есть». Да, только в идеальном, но в наших с вами силах создать этот идеальным мир в своих семьях, и быть тем родителем, что способен дать этот бесценный дар внутренней опоры.
Были там и другие дети, наоборот, из очень обеспеченных семей, дети, которые сбегали из дома, чтобы проучить своих родителей и просто обратить их внимание на себя, потому что родители были слишком заняты работой. Но эти дети сильно отличались от детей, которые пережили смерть родителя или какое-то время скитались и жили на вокзале.
Комментарий Элины М.:
Это лишь подтверждает, что любому ребенку необходимо внимание. Именно поэтому иногда дети даже богатых, но зацикленных на себе и бизнесе родителей, часто балуются наркотиками, сбегают и т.д. Они испытывают нехватку во внимании и любви. Эти дети, как сироты, при живых родителях, ищут внимания, любви, понимания и принятия, где угодно, раз не нашли его дома.
Самое интересное, что там не было конфликтов, было какое-то общее принятие, если ты ведешь себя уважительно. Не важно, что ты пережил, из какой ты семьи и как ты здесь оказался. Но если ты приходишь в приют и общаешься спокойно, с уважением, никого не задираешь и не дразнишь, то ты принят в этот большой и сложный коллектив.
Обратная сторона того, что дети меня приняли и были мне рады, заключалась в том, что они просили меня купить им сигарет или шоколад. И я бы не против покупать им шоколад, но также я знала, что это никогда не кончится и просто разорит меня, потому что детей там бесконечно много: одни приходят и уходят. А сигареты, конечно же, покупать я не хотела. Скорее всего, дети почувствовали, что я сама курю, и поэтому просили.
Комментарий Элины М.:
Взрослые часто путают воспитание, заботу и «дружбу», когда дело касается взаимодействия с детьми. А если у взрослого внутри черная дыра, постоянно жаждущая любви и принятия со стороны других, то важные аспекты заботы и воспитания становятся жертвой попытки угодить ребенку. Дети умны, и быстро считывают это «бесконечное поле для манипуляций», потихоньку повышая ставки «условий любви».
Любая страшная картина, нарисовавшаяся у вас после прочтения этих строк – реальные последствия «дружбы» между ребенком и значимым для него взрослым. Теми самыми важными аспектами воспитания и заботы, которые становятся жертвами «дружбы ради получения любви» являются так называемые «границы дозволенного» и личные границы взрослого и ребенка. Те самые столпы здорового взаимодействия с обществом и самим собой.
Выражение "границы дозволенного" в контексте воспитания детей означает установление четких правил, норм и ограничений, которые помогают детям понять, что можно делать, а что – нельзя. И здесь, конечно, лучше не создавать двойных стандартов по типу «курить вредно, курить нельзя, но я взрослый, мне можно.
То время, когда я работала в приюте – было сложное время для меня и в личной жизни. У меня самой было достаточно много проблем. Плюс несчастная личная жизнь, да еще и родители влезли в огромные долги, которые мне пришлось гасить.
Это был страшный год для меня, но я поняла очень многое. Этот год, он был, действительно, не то, чтобы за два, а, наверное, за десять.
Я чувствовала некую одержимость мыслями о детях из приюта. Мне было сложно оградиться от них, прийти домой и просто заниматься своей обычной жизнью.
Комментарий Элины М.:
Если жизнь вас «сильно била», то, чаще всего, есть два пути:
1. Первый путь – озлобиться на весь мир, видеть в нем самое худшее, искать в людях самое подлое, грязное и неприглядное. Тем самым, каждый раз подтверждая себе, что все вокруг не безопасно, злоба на каждом шагу и никому до вас нет дела. А если кому-то есть дело до ваших переживаний и проблем, то это уловка, чтоб потом использовать знание о ваших слабостях против вас самих.
Конечно же, с такой призмой восприятия, у вас нет шанса на счастливые отношения, потому что близко подпустить – опасно. А если подпускаете, то постоянно проверяете через различные вспышки агрессии и ревности: «А ты точно меня любишь? А если я вот так больно сделаю, все равно любишь?». Думаю, вам очевидно, что мало кто может такое выдержать… только такие же травмированные люди, склонные к зависимым и созависимым отношениям.
или
2. Второй путь – чувствовать каждой своей клеточкой боль, чувства, переживания другого. Это эмпатия, которая у людей просто так не развивается. Она присуща тем, кому в детстве пришлось «несладко». Кому нужно было улавливать все сигналы, исходящие от родителя или опекуна, будь то внезапно изменившийся голос, желваки, заигравшие на скулах, или мельчайшие мимические изменения, которые ребенок научается замечать за доли секунды, чтоб успеть себя спасти.
«Побочный эффект» эмпатии в том, что в тех, кому больно, трудно, страшно, одиноко, они видят себя в детстве – маленьких, напуганных, которых некому защитить. Некому «долюбить». Эмпаты всеми силами стараются дать хоть чуточку тепла, внимания и заботы, тем самым, давая любовь самим себе.
Помню, там была девочка, которая передвигалась на инвалидном кресле, рисовала мне всякие рисунки и просила забрать её к себе. Это было очень сложно. Было сложно видеть детей с ВИЧ, было сложно видеть детей, которые употребляли наркотики. И было сложно видеть девчонок беременных, хотя им 14-15 лет.
Я понимала, что если я начну сильно впускать всё это в своё сердце, то я могу сойти с ума. Но если я буду выстраивать какую-то стену между собой и этими детьми, то это тоже сведёт меня с ума, потому что я так не умею и, знаете, даже не хочу. Я всегда была за то, чтобы общаться на полную катушку. И если ты дружишь, то ты дружишь, действительно, серьёзно до конца. Ты дружишь и доверяешь человеку все самое сокровенное. Так и с этими детьми. Я приходила к ним на урок, я делала все для того, чтобы каждый из них хоть что-то полезное унес с этого урока, что-то запомнил, научился чему-то новому. И для каждого у меня был свой индивидуальный подход. И такое возможно только, если ты всем им открыт.
Я помню тот день, когда я пришла в группу, и там было двое новых ребят. Эти ребята были явно не в первый раз в приюте и достаточно агрессивно реагировали на всё, что я говорила. Для них я была, знаете, какой-то такой нежной девочкой, которая в этой жизни ничего не видит. И мне пришлось им рассказать немного о себе. И тогда, вы знаете, я получила некий авторитет среди ребят, которые сами пользуются авторитетом внутри своего коллектива.
Не знаю, как это объяснить. Я думаю, что это чистая психология. Но я увидела, как многие дети выдохнули, что эти ребята меня приняли. И это ощущение ни с чем невозможно сравнить. Я понимала, что это некая ответственность, которую я несу сейчас перед этими детьми, потому что какими бы они ни были авторитетами, они всё равно дети. Дети с такой судьбой, которая привела их сюда, и это не самая простая судьба. Поэтому, видя, что эти дети внимают мне, мне нужно было хорошенько думать, прежде чем что-то доносить до них. Они слишком внимательно меня слушали и понимали все мои слова буквальным образом.
Я видела, как некоторые дети гордились тем, что они столько пережили и столько свалилось на их плечи. Но когда они узнали мою историю и узнали, что я тоже в этой жизни что-то испытала и готова этим поделиться, мне не стыдно рассказать про свой опыт и про свою борьбу за свою свободу и за свою жизнь. Они поняли, что это, конечно, непридуманная история, потому что такую историю, может быть, и можно придумать, но рассказать ее так правдоподобно, как если бы ты ее придумал, невозможно.
Ты рассказываешь от самого сердца, и это самая искренняя, честная история, которая с тобой, действительно, произошла.
И меня приняли в «стаю»! Примерно так ощущалось тогда мое состояние – я принята этими ребятами и они меня слушают, внимательно.
Помню, как однажды пришла в кабинет, и поняла, что в одном кабинете сидит мальчик с кольцом, девочка в инвалидном кресле, мальчик, который сбежал от обеспеченной семьи, вот эти авторитеты новенькие, беременная девочка и ребенок с ВИЧ… и все они смотрят на меня… а я понимаю, что пришла к ним сегодня рассказать о Пушкине А.С. (по программе «Евгений Онегин»), но многие из них даже не знают, кто такой Пушкин. Что мне делать, как мне провести урок?
Я начала им просто читать «Онегина». Затем стала рассказывать, спрашивать у них какие-то инсайты, то есть я стала говорить с ними немножечко на их языке, при этом делая акцент на том, что это не нормально, но мы сейчас с вами поговорим ТАК, потому что это крайне важное произведение. Мы должны его пройти с вами, у нас такая программа, ребят, но я хочу, чтобы вы к этому отнеслись неформально, потому что Пушкин – это важно (и объяснила им «почему»: ведь там история людей, травма Ленского, холодность Онегина, легкомысленность Ольги, любовь Татьяны… эти темы близки всем, дети из приюта – не исключение!).
Самое интересное, что ребята восприняли все это с юмором и запомнили ВСЁ, что я сказала.
Почему?
Потому что я стала для них своей, но старшей своей. Я стала для них авторитетом.
На перемене многие подходили ко мне и спрашивали что-то из моей жизни. Их интересовало моё детство. Детство, когда ты находишься сам в условиях такой тирании, когда у тебя пьющий родитель, достаточно агрессивный, и ты не всегда можешь спокойно зайти домой, а иногда вообще не можешь попасть домой и ночуешь где попало. Они спрашивали, как я решилась пойти заниматься таким достаточно агрессивным спортом (каратэ), учитывая мою нежную, с виду, натуру…
Как же так получилось, что я пошла заниматься каратэ? И, мало того, что я пошла заниматься каратэ в одиннадцать лет, так я еще занималась им больше 10 лет и получила черный пояс, потом даже сама вела тренировки.
Как получилось так, что вот эта нежная девушка, которая пришла в такую тяжелую группу, легко справилась с этой обстановкой, давящей атмосферой, и донесла им суть «Евгения Онегина», понимание, кто такой Пушкин, и понимание особенности той эпохи и поэзии того времени. Парочка моих учеников была даже застукана в импровизированной курилке поздно вечером, один из них, прикусив сигарету, читал вслух полюбившиеся ему стихи. На замечание охранника ученик вытащил сигарету изо рта и сказал: «Я учу к завтрашнему уроку, прочитаю Людмиле Вячеславовне. Что, нельзя?».
Да, все были удивлены, удивлены были и воспитатели, охранники, которые сидели на занятии и страховали на всякий случай, если вдруг что-то пойдет не так. Но, признаться честно, никто на моих уроках не пытался как-то существенно нарушить дисциплину. Конечно, были провокации, но я на это реагировала всегда так мягко и так по-доброму, что детям было неинтересно меня провоцировать. Им было интересно услышать, что я рассказываю, потому что я, конечно же, отходила от программы и давала знания, адаптируя всю информацию под этих детей.
Комментарий Элины М.:
Провокации и агрессивное поведение у детей и подростков имеет несколько скрытых значений
Дети могут стараться провоцировать и вызывать агрессию у других, чтобы привлечь к себе внимание и получить от них реакцию. Чем ниже уровень эмоционального интеллекта (понимания своих и чужих эмоций, их причин, и какие потребности под ними скрываются) в семье, тем больше вероятность, что дети будут вести себя именно так. И чаще всего, способ обратить на себя внимание, быть замеченным (но, к сожалению, не услышанным) они видят только в провокации и проявлении агрессии.
Проявлять агрессивное поведение могут дети, которые видят его у других детей или взрослых. Иногда, не понимая его последствий, если речь касается маленьких детей. У подростков, агрессия взрослых=доминация и власть. Копирование такого поведение говорит об ощущении тотальной небезопасности, необходимости в контроле, желании защититься, нападая первым.
Находясь под давлением сильного фонового стресса, дети могут проявлять агрессивное поведение, как способ справиться со своими чувствами и снизить градус напряжения. Они часто после этого чувствуют вину и стыд, так как у многих детей (и, конечно же, взрослых) проявление агрессии не легализировано (выражаясь не психологическим языком – запрещено). По итогу, вина и стыд создают еще больше напряжения. Происходящее становится замкнутым кругом.
●
Рекомендация N1: если вы замечаете такое поведение у ребенка, задумайтесь, а лучше выйдите на разговор (лучше через посредника-психолога), какая неудовлетворённая базовая потребность скрывается за этим поведением.
●
Рекомендация N2: перечитайте еще раз все три пункта, заменяя «ребенок/подросток» на взрослый или «Я». Это поможет вам найти корни вашего провакотивного и агрессивного поведения.
А еще мы говорили о родителях.
Многие дети с большим осуждением отзывались о своих родителях, что не мудрено, потому что дети, находящиеся в приюте, конечно же, имеют некие проблемы внутри семьи. Я всегда озвучивала им одну мысль, что наши родители даны нам не просто так. Это опыт, и важно пройти его достойно и быть благодарными своим родителям. Я рассказывала историю про своего отца, который меня бил и унижал, и мне было очень сложно справиться с этим всем. Я помню, как я, еще совсем маленькая девочка, сидела в шкафу, обняв себя за коленки, и боялась даже дышать, прячась от пьяного отца, который искал меня… Мне очень хотелось, чтобы меня защитили и утешили. Я гладила свои маленькие лодыжки и тихонько молилась, чтобы мама снова не спровоцировала папу на агрессию. Когда папа злился, он мог убить, я точно это знала, однажды я даже прочувствовала силу его рук, сжимающих мое горлышко. Я барахталась, как воробышек, мои ножки не доставали до пола. И мне было не страшно, я лишь хрипела «Папа, мне больно»… и в глазах темнело.
Помню, как на следующий день мы пошли в парк и сделали несколько фото… Сейчас я смотрю на них и мысленно обнимаю эту девчушку, так доверчиво смотрящую в объектив. Милая моя, как же ты нуждалась в любви и защите, и как тебе еще долго-долго придется выкарабкиваться из этого болота. Но уже тогда, в свои 6 лет, я понимала, что все, что со мной происходит – не норма. Так не должно быть. Я верила, что все это закончится.
Только спустя шесть лет после смерти папы я смогла простить его и даже почувствовать благодарность к нему.