Элен Алекс
Другая жизнь
16
Самым необычным во всем происходящем было то, что настоящие родственники Камиллы тоже были брюнетами. А того, чем занимались ее двоюродные братья, не знал даже дедушка Ичи, который вообще-то всегда и все на свете знал.
Нет, разумеется, двоюродные братья Камиллы врали всем, что все в их жизни идет так, как надо и как полагается. И что они тоже, как и все обыкновенные и порядочные люди, ходят по утрам на самую обычную работу.
Дедушке Ичи приходилось им доверять, проверять всех ему было некогда, у него и так был постоянно забот полон рот. Родственников у дедушки Ичи в этой жизни было предостаточно, все они давно уже сбились со счета, пересчитывая друг друга. И за всеми нужен был глаз да глаз.
– Что-то тут все-таки происходит не то, что надо, – на четвертой неделе съемок сказал сам себе умный дедушка Ичи.
– Ты о чем? – спросила его изрядно уставшая к тому времени Камилла.
– Тут слишком много досадных совпадений, – сказал дедушка Ичи.
– Каких совпадений? – не поняла Камилла.
– И о том, что кругом одни брюнеты, и о том, что кругом – только один блондин.
– Может быть, тебе взять у самого себя выходные и не приезжать несколько дней на съемки? – предложила Камилла.
– Это вряд ли решит мои проблемы, – тяжело вздохнул дедушка Ичи.
– Но зато ты хоть немного отдохнешь.
– Ну что ты, как я могу все бросить и отдыхать. Они тогда тут еще и не такое наснимают.
– Они и так тут наснимают только то, что сами захотят, и никто им не указ, а ты – тем более.
– Но я хотя бы должен быть в курсе того, что тут происходит.
– Но ведь тебя все это так расстраивает, тебе лучше немного отдохнуть.
– Если я буду сидеть дома, я совсем с ума сойду от неизвестности.
– Как знаешь, – пожала плечами Камилла.
Дедушка Ичи, не покладая рук, сам себе постоянно придумывал увлекательные проблемы и был неизмеримо счастлив от их великого и неразрешимого множества. Так пусть теперь сам с ними и разбирается.
На съемки фильма приехал Марк Роуз, это был прекрасный композитор всех времен и народов, от его музыки мог заплакать любой. Марк Роуз задумчиво ходил по особняку, саду и импровизированным съемочным площадкам и тревожно заглядывал людям в глаза.
– К печальным глазам главной героини подходит только флейта, – сказал он в конце концов.
– Как скажете, вам виднее, – сказали ему все.
Марк Роуз с интересом просмотрел отснятый материал.
– Да, да, – сказал он после просмотра, – ведущая партия – только флейта.
– А что вы можете сказать насчет просмотренного материала? – спросил Марка Роуза Джефф Дармер.
Он хотел услышать что-нибудь приятное.
– А в просмотренном материале я, например, ничего не понял, – признался Марк Роуз.
– Но как же тогда вы будете писать музыку к нашему фильму, если вы ничего не поняли? – удивился Джек Марлин.
– А музыку к вашему фильму я буду писать, следуя личному чутью, – открылся Марк Роуз.
– Вот точно так же, на ощупь, мы и снимаем наш фильм, – взаимно признался Марку Роузу Люк Беррер.
И все они пожелали друг другу удачи, пожали руки и разошлись.
Время неумолимо шло дальше, и в середине июля белокурый Алекс Мартин запретил Доре Мартин привозить еду на съемки и питался теперь вместе со всеми. Но Дора Мартин нигде не работала, делать дома ей было все равно нечего, и поэтому она никак не могла не приезжать на съемки.
Она стояла в общей толпе зрителей и с восторгом наблюдала за съемками. Отличалась толстая Дора Мартин от всех остальных обыкновенных зрителей тем, что это именно ее муж, Алекс Мартин, был тут такой белокурый, молодой, красивый, перспективный и талантливый.
В середине июля должна была сниматься кульминационная сцена фильма. И в этой сцене Даг Хауэр должен был нежно держать руки внучки по фильму в своих руках и говорить ей что-то, невероятно важное и трепетное.
Камилла должна была слушать его со слезами на глазах и кусать губы. Из правого глаза великолепного Дага Хауэра тоже должна была покатиться скупая мужская слеза.
Дедушка Ичи не разрешил знаменитому на весь мир Дагу Хауэру держать Камиллу за руки.
– Бог мой, но это уже слишком! – вскричал Эйб Робинсон.
Дедушка Ичи был непреклонен.
– Вы обещали выпутываться сами, вот сами и выпутывайтесь, – важно сказал дедушка Ичи.
И киностудии братьев Тернеров пришлось снимать эту сцену по отдельности. Отдельно печальный Даг Хауэр держал в своих руках руки неброской артистки и говорил трогательные речи, обращаясь в пустое пространство. Отдельно непрофессиональная Камилла кусала свои прекрасные губы.
Целых два дня после этого киностудия братьев Тернеров и вся съемочная группа не разговаривали с дедушкой Ичи.
17
В конце июля снималась еще одна сцена с Алексом Мартином и Камиллой. Главная героиня фильма должна была в который раз повздорить со своими неугомонными родственниками, резко выбежать из шикарного особняка, сесть в машину и на большой скорости выехать за ворота.
Родственники героини по фильму должны были сильно обеспокоиться. И эти обеспокоенные родственники, все ее горячие двоюродные братья, жених по фильму и безутешный дедушка тоже должны были броситься к своим машинам и поехать за ней вдогонку.
А вот найти, догнать и привезти домой главную героиню должен был их нерасторопный садовник, который тоже поехал за ними следом самым последним на своем старом, простеньком и недорогом автомобиле.
Полтора десятка машин выехало в одно прекрасное утро за ворота шикарного особняка. Тут были операторы, техники и актеры, которые представляли собой родственников главной героини. Тут были Эйб Робинсон, Даг Хауэр и Люк Беррер. Отдельная машина была у наблюдающих за своим фильмом со стороны Джеффа Дармера и Джека Марлина.
Тут были и настоящие родственники Камиллы, ее двоюродные братья Роландо и Цезаро, дедушка Ичи и даже ее настоящий жених, молодой Артуро. Всем им нужно было непременно посмотреть своими глазами на то, как будут развиваться дальше события этого необычного художественного фильма, на съемках которого им тут с таким трудом в первый и, может быть, в последний раз в жизни удается присутствовать.
На половине машин были закреплены специальные кинокамеры, а другая половина машин была вовсе ни при чем. Специальные кинокамеры под разными углами снимали машины, дорогу и то, что происходило вокруг.
По дороге в город все машины, нужные и ненужные, мешали друг другу и путались друг у друга на пути. А в городе все они вообще создали невероятный затор.
А еще в городе к делу подключились полицейские машины. И с ними Эйбу Робинсону приходилось объясняться по отдельности, показывать необходимые бумаги и разрешения на съемки. Потому что те полицейские машины, которые вообще-то должны были сопровождать и регулировать эту необычную процессию, и сами уже давным-давно затерялись в толпе.
То место, где Алекс Мартин должен был догнать Камиллу, было заранее ограждено специальным ограждением. И все настоящие родственники главной героини успели доехать туда первыми, столпились огромной толпой возле ограждения и во все глаза следили, чтоб белокурый Алекс Мартин не приближался к их Камилле на недозволенное расстояние.
Все родственники Камиллы нервно курили сигары, дымили прямо в кинокамеры, а иные из них постоянно попадали в кадр. И поэтому то место, когда главный герой молча подходил к машине главной героини, открывал дверцу ее машины и, предварительно посторонясь, ждал, когда она выйдет из своей машины, приходилось переснимать много раз.
Лицо Камиллы предварительно сбрызнули водой, и оно было как бы в слезах. Но этот неотесанный садовник не обратил на это никакого внимания.
Он молча открыл дверь своей машины, молча подождал, пока Камилла пересядет в его машину, и собрался молча везти ее домой. Дедушка Ичи стал громко требовать, чтобы он поехал обратно вместе с ними на заднем сиденье.
– Вы совсем с ума сошли? – спросил Эйб Робинсон.
Но дедушке Ичи было не до обид на Эйба Робинсона. Перед ним чуть ли не вопрос о жизни и смерти стоял.
– Я должен знать, что не произойдет ничего предосудительного, – сказал дедушка Ичи.
– Да что тут может произойти? – сказал Эйб Робинсон. – Вы же видите, никто к вашей дорогой внучке и близко не приближается.
– Вы плохо соблюдаете условия контракта, – сказал дедушка Ичи, – вы постоянно заставляете меня волноваться.
– Как же я могу плохо соблюдать условия контракта, когда у вас любой мой шаг под контролем?
– Между ними очень близкое расстояние в машине, – стоял на своем дедушка Ичи.
– Э нет, не скажите, – сказал Эйб Робинсон, – эта машина достаточно широкая, мы ее с вами заранее измерили. Между главной героиней и ее садовником – ровно половина человеческого шага.
Пока пререкались Эйб Робинсон и дедушка Ичи, Джефф Дармер дал команду машинам ехать, а операторам снимать. Дедушка Ичи, видя, как его провели, едва не свалился с инфарктом прямо на проезжую часть.
Но он даже этого развлечения не мог себе позволить, ему нужно было контролировать ситуацию дальше. А потому дедушка Ичи прытко заскочил в свою машину, велел родственникам вести автомобиль, а сам вооружился мощным биноклем.
Большой кортеж, состоящий из полицейских машин и машин съемочной группы и машин ближайших родственников главной героини, в великой путанице и неразберихе двинулся обратно в путь. У светофоров собирались большие пробки, путь главной героини и ее садовника домой был снят с большим трудом.
В большой бинокль дедушка Ичи всю дорогу ясно видел все, что его интересовало. А еще он мысленно измерял каждый дюйм расстояния между своей драгоценной Камиллой и этим глубоко ему несимпатичным белокурым молодым человеком.
Но в машине с Алексом Мартином и Камиллой совершенно ничего не происходило. Оба они сидели прямо, почти не шевелились. За всю дорогу не вымолвили ни слова, а в сторону друг друга вообще так и не взглянули.
Когда к вечеру все машины въехали обратно в ворота особняка, переволновавшегося дедушку Ичи выносили из его машины чуть ли не на руках. И съемочная группа еще долго носила ему сердечные капли и тревожно спрашивала о здоровье.
Дедушка Ичи слабо махал рукой. Как будто бессильно говорил всем, мол, идите-ка вы все лучше куда подальше. Вместе с этим своим невыносимым и ужасным чертовым кино.
Когда же Эйб Робинсон, Джефф Дармер, Джек Марлин и Люк Беррер просматривали отснятый материал, то выяснилось, что в некоторых местах в кадр попали кинокамеры. Ничего с этим уже было нельзя сделать, надо было все переснимать заново, но Эйб Робинсон и Люк Беррер и не подумали ничего переснимать. Они плюнули на это и оставили все, как есть. Они решили на этом деле сделать еще одну изюминку этого необычного фильма.
И много позже, когда фильм уже собирались выпускать в прокат, всевозможными большими комиссиями поначалу все это было отмечено как издевательство над зрительским вкусом, чувствами критиков и общественным мнением.
Но только, в конце концов, когда этот фильм действительно привлек внимание всех именно своей необычностью, кадры с кинокамерами тоже оказались очень кстати. И они так же, как и все остальные спорные моменты фильма, вызывали улыбки и снисходительное одобрение и у разборчивых зрителей, и у строгих критиков.
– Знаешь, – сказала мне в тот день Камилла, – все люди постоянно спрашивают друг у друга, что такое счастье. А счастье – это просто жизнь.
Так проходило это жаркое, непредсказуемое и неповторимое лето.
18
К концу июля Эйб Робинсон, Джефф Дармер, Джек Марлин и Люк Беррер уже потихоньку ко мне привыкли. А Люк Беррер даже немного со мной подружился.
Эйб Робинсон постоянно был занят съемками фильма, Джефф Дармер и Джек Марлин были вовсю заняты своим бездельем. А Люк Беррер мог вполне уделить мне немного внимания и даже разрешить незаметно постоять рядом с ним во время съемок.
А еще к концу июля на съемки опять приехал неповторимый Даг Хауэр. Он уже успел за это время исколесить полмира, побывать во многих странах, встретиться с бесконечным множеством людей.
Он закончил съемки в тех двух фильмах, в которых снимался до этого, и начал сниматься в двух других фильмах. А сейчас он приехал довершить дела на киностудии братьев Тернеров, чтобы спокойно ринуться дальше в свою бескрайнюю, сложную и насыщенную жизнь.
Все люди мира могли подойти к нему достаточно близко, дотронуться до него и посмотреть в его глаза. И только лишь я одна не могла подойти к нему никогда.
Но ведь я и так знала, что он – солнце на моем небосклоне, и редко у кого в жизни было такое солнце вообще. И этого мне в моей загубленной жизни было вполне достаточно.
– Я видел, как ты на него смотришь, – сказал мне однажды Люк Беррер, – как ты к нему относишься?
– Это очень сложно объяснить, – сказала я.
– Объясни как можно проще, я постараюсь понять.
– Я хочу рассыпаться на тысячу мелких осколков, которые превратятся в звезды, и усыпать ими его путь. А он будет наступать на эти звезды и думать, что так и надо, так и должно быть.
Люк Беррер так громко присвистнул, что на нас оглянулись окружающие.
– Все в порядке, – сказала я Люку Берреру.
– С тобой действительно все в порядке? – не поверил он.
– Со мной действительно все в полном порядке, – заверила его я.
Судя по его настороженному взгляду, я поняла, что он совершенно мне не поверил.
– Слушай, – сказал Люк Беррер, – если тебе будет нужна какая-нибудь дружеская помощь, можешь всегда на меня рассчитывать.
– Спасибо, – сказала я.
Даг Хауэр выглядел еще более уставшим и постаревшим. Вся съемочная группа необычного фильма Эйба Робинсона с рабочим названием «Другая жизнь» боготворила его, ловила каждое слово и напряженно заглядывала ему в глаза, когда он молчал.
Даг Хауэр воспринимал все как должное, он был звезда, уставшая от внимания. До своей карьеры в кино он был плотником и садовником в Голландии.
– Представь, что он был бы сейчас каким-нибудь стеклодувом во Франции, – сказал мне Люк Беррер.
– Мир бы этого не перенес, – сказала я.
– Он из тех людей, которые постоянно уходят, – сказал Люк Беррер.
– Как солнце по небосклону, – сказала я.
– Я сделаю тебе много его фотографий, – сказал Люк Беррер, – быть может, это хоть сколько-нибудь скрасит твою печаль.
– Я заброшу эти фотографии в самый дальний и пыльный ящик моего письменного стола. Потому что моей печали это никак уже не поможет.
– А ты молодец, – сказал Люк Беррер, – я не смог бы держаться всю жизнь только за один вымысел, мне всегда нужна была голая реальность.
– Ты – оператор художественных фильмов, – улыбнулась я, – и ты будешь тут уверять меня, что тебе чужд вымысел?
Люк Беррер рассмеялся.
– Ты права, – сказал он, – мы все тут законченные романтики. Я хотел просто тебя поддержать, – серьезно сказал он мне.
Я опять ему улыбнулась.
– Хорошо, – сказала я, – можешь сделать мне пару его фотографий.
На следующий день снимали сцену между Камиллой и Дагом Хауэром. Камилла была невнимательна и рассеянна, Дагу Хауэру стало все это немного надоедать. Он не мог сам вытягивать эту сцену, он был не основным главным героем, он не мог тянуть одеяло на себя.
Дедушка Ичи нервно закурил сигарету, наблюдая за съемками.
– Вы же бросили курить тридцать лет назад, – напомнили дедушке Ичи Роландо и Цезаро, с удивлением косясь на его сигарету.
– Да что вы говорите? – не поверил им дедушка Ичи.
Даг Хауэр и Камилла сидели в больших креслах в гостиной особняка и разговаривали. Невероятный магнетизм Дага Хауэра заполнил всю гостиную.
Эту сцену нужно было взять целиком, крупный план Люк Беррер должен был снимать позже.
– У всех людей на этой земле есть одна удивительная отличительная черта, – сказал Камилле по тексту Даг Хауэр, – всем нам кажется, что мы будем жить вечно.
– А как же понятие о смерти? – спросила Камилла.
– Понятие о смерти нужно лишь для того, чтобы пугать им окружающих, – сказал Даг Хауэр.
Камилла не сдержалась и улыбнулась. Хотя по тексту Камилла должна была быть серьезна и грустна.
– Оставь, – махнул рукой Эйб Робинсон Люку Берреру.
Он имел в виду оставить все, как есть, но Люк Беррер не понял и выключил кинокамеру.
– Тебя сейчас убить или попозже? – спросил Эйб Робинсон.
– Попозже, – сказал Люк Беррер.
Даг Хауэр оглянулся и устало посмотрел на них.
– Ребята, вы, наверное, забыли, что через несколько дней истекает мой контракт? – спросил Даг Хауэр.
Сцену стали снимать заново.
– У всех людей на этой земле есть одна удивительная отличительная черта, – сказал Даг Хауэр.
Камилла думала о чем-то своем и поэтому опять улыбнулась, и это получилось уже совсем невпопад.
Пришлось переснимать опять.
– У всех людей на этой земле есть одна удивительная отличительная черта, – сказал Даг Хауэр, и дедушка Ичи громко взахлеб раскашлялся от своей непривычной сигареты.
Потом сцену переснимали из-за того, что на съемочную площадку вдруг упал прожектор, потом из-за того, что кто-то запнулся о длинный шнур и вырубилась главная кинокамера.
Сцену повторяли одиннадцатый раз, когда белокурый Алекс Мартин присоединился к толпе зрителей. Толстая Дора Мартин трепетно встала рядом с мужем и тоже принялась наблюдать за съемками.
– Смотри, как хорошо играют, – громко сказала Дора Мартин Алексу Мартину, едва Даг Хауэр начал в очередной раз с чувством говорить свой текст.
Даг Хауэр отвлекся, а Камилла опять не сдержала своей улыбки. Сцену отложили на следующий день.
– Я уже порядком устал волноваться, – сообщил всем своим родственникам дедушка Ичи, – вокруг нашей Камиллы теперь вертится так много посторонних людей и мужчин, мы не можем уследить за ними всеми.
– Ну что вы, о чем тут можно волноваться, – сказали дедушке Ичи остальные родственники, – ведь все эти мужчины либо стары, либо глупы, либо уже давным-давно женаты.
19
Еще через пару дней Эйб Робинсон, Джефф Дармер, Джек Марлин и Люк Беррер придумали новую сцену с Алексом Мартином и Камиллой.
Алекс Мартин должен был зайти в роскошный особняк и что-то там взять. А потом он должен был выходить из особняка на улицу, встретить на своем пути Камиллу и что-то ей сказать.
Эйб Робинсон, Джефф Дармер, Джек Марлин и Люк Беррер едва не передрались, придумывая, что простой садовник мог забыть в роскошном хозяйском доме и что он мог бы сказать главной героине.
– Быть может, он приходил туда за своей кошкой? – предложил Джефф Дармер.
Все посмотрели на него чуть ли не с презрением.
– У этого типа – кошка? – изумленно спросил Джек Марлин.
– Чем вам этот тип не нравится? – спросил Джефф Дармер.
Как будто ему самому этот тип уже очень понравился.
– Нравится он нам или не нравится, это уже не суть важно, – сказал Люк Беррер, – важно то, что у него не может быть никакой кошки.
– Это почему у него не может быть никакой кошки? – обиделся Джефф Дармер.
Как будто этот самый некий Алекс Мартин был ему уже чуть ли не брат родной.
– Не может быть и все, – отрезал Эйб Робинсон, – а почему у него не может быть кошки, это уже необъяснимо.
Все просто сговорились, а потому Джефф Дармер решил не участвовать дальше в разговоре.
Следующим получил от всех Джек Марлин.
– За каким-нибудь своим садовым инструментом пусть зайдет, – сказал Джек Марлин.
– Чего, чего? – воззрились на него все остальные.
– Вы что, плохо слышите? – невозмутимо спросил у всех Джек Марлин.
– Нет, слышим-то мы все достаточно хорошо, – сказали все остальные Джеку Марлину, – а вот ты попробуй-ка объяснить нам, каким это образом обычный садовник мог забыть свой садовый инструмент в роскошном хозяйском особняке?
Джек Марлин пожал плечами.
– Может, он заходил в особняк до этого и забыл там что-нибудь? – предположил Джек Марлин.
– А почему мы не сняли этот уникальный момент, когда наш нерасторопный, неразговорчивый и еще какой-то там садовник, оказывается, уже заходил до этого в хозяйский дом? – поинтересовался Эйб Робинсон.
– Ну не все же мы должны снимать, в самом деле, – сказал Джек Марлин, – многое может остаться и за кадром.
Эйб Робинсон закурил сигарету.
– У нас весь фильм построен на нескольких эфемерных и реальных точках соприкосновения главных героев, – сказал Эйб Робинсон, – и поэтому мы просто не могли бы не снять такой момент, когда главный герой, пусть даже случайно, заходил в дом к главной героине.
– Если вы такие умные, – надулся на всех Джек Марлин, – придумывайте дальше сами.
И все посмотрели на Люка Беррера. Как будто теперь была именно его очередь придумывать то, с чем остальные сегодня будут категорически не согласны.
Люк Беррер крепко задумался. Эйб Робинсон докурил сигарету до конца, когда Люк Беррер придумал очередную несуразность.
– Может, он зашел что-нибудь починить в доме? – осторожно предположил Люк Беррер.
– Садовник?! – закричали все присутствующие на Люка Беррера.
Люк Беррер решил сегодня больше ни с кем и ни о чем вообще не разговаривать.
Остался один Эйб Робинсон, все взгляды обратились к нему.
Но Эйб Робинсон, не будь дурак, и сам все это время тоже лихорадочно соображал, как выпутаться из такого деликатного положения с новой сценой. А потому он уже был вполне подготовлен к тому, что он и сам пока тоже не мог ничего умного и вразумительного предложить.
– Я предлагаю завтра просто начать снимать эту сцену, – сказал всем Эйб Робинсон, – а по ходу действия нам обязательно что-нибудь придет в голову. Ведь так было уже не раз.
И довольный Эйб Робинсон радостно оглядел окружающих. Теперь все крупно обиделись на Эйба Робинсона. Ведь он единственный постарался не выглядеть таким же дураком, какими оказались все остальные.
Так на следующий день снималась третья сцена между Алексом Мартином и Камиллой. Алекса Мартина снимали на пути из гостиной к входной двери особняка.
На выходе из особняка Алекс Мартин должен был столкнуться в дверях с Камиллой. Столкнуться они должны были, разумеется, в пределах дозволенного, недремлющий дедушка Ичи для наблюдения за съемками этой сцены привез двух личных адвокатов.
На съемочной площадке отметили места, где должны были стоять главные герои. Наладили свет, навели кинокамеры. Алекс Мартин и Камилла заняли свои места.
Эйб Робинсон дал команду снимать пробную сцену. Как и что в этой сцене должно было произойти, Эйб Робинсон, Джефф Дармер, Джек Марлин и Люк Беррер должны были сообразить в процессе работы.
Алекс Мартин пошел к входной двери. На его пути появилась Камилла.
– Вот сейчас он должен ей что-то сказать, – сказал всем Эйб Робинсон.
– Может, пусть просто возьмет свой топор и уйдет? – предложил Люк Беррер.
– Какой топор? – спросили его Эйб Робинсон и Джефф Дармер.
– Ну мотыгу какую-нибудь свою пусть берет и уходит, – сказал Люк Беррер.
– Ты совсем с ума сошел? – в сердцах спросил его Эйб Робинсон.
Люк Беррер замолчал.
– Тогда пусть они просто посмотрят друг на друга достаточно долгим и томным взглядом, – предложил Джек Марлин.
Эйб Робинсон отрицательно покрутил головой.
– Нет, – сказал Эйб Робинсон, – он должен обязательно ей что-нибудь сказать.
Алекс Мартин и Камилла неподвижно стояли каждый на своем месте и терпеливо ждали дальнейших указаний.
Тогда Джефф Дармер посмотрел на Алекса Мартина и предложил ему:
– Скажи ей что-нибудь.
И вся съемочная группа стала смотреть на Алекса Мартина. Алекс Мартин стоял молча, как пень.
Нависла гнетущая пауза. Все поняли, что у несчастного Алекса Мартина пересохло в горле, но он так и не мог придумать, что такого необычного его герой мог бы сказать главной героине.
Всем остальным людям было просто и хорошо, никто из них не стоял на месте главного героя и не должен был тут что-то эдакое придумывать. Придумывать то, что даже сами режиссеры картины не могли придумать.
Главная героиня тоже несколько расслабилась.
– Ты ничего не хочешь мне сказать? – тихим грудным голосом сказала Камилла Алексу Мартину.
Все одобрительно посмотрели на Камиллу. А потом опять выжидающе воззрились на Алекса Мартина.
И тут произошло нечто невероятное. Он стоял в полушаге от Камиллы, ближе, чем она, к нему была входная дверь. Алекс Мартин поднял руку и повел пальцем по ребру открытой входной двери.
Это было невероятно. Он вел пальцем по прямой входной двери, но всем казалось, что он дотронулся до самой Камиллы.
Медленно, медленно и удивительно нежно все ниже и ниже опускалась рука Алекса Мартина. Полтора десятка родственников Камиллы, Роландо, Цезаро, дедушка Ичи и два его матерых адвоката напрягли свои спины, и на лбу их выступил холодный пот: о таком полном беспределе во время съемок они никак не договаривались.
Но и сама Камилла тоже стояла ни жива ни мертва. Алекс Мартин пристально и твердо смотрел ей прямо в глаза, и от этого взгляда было просто некуда деться.
В огромной гостиной шикарного особняка наступила катастрофическая тишина. Никто не мог толком ни понять то, что здесь происходит, ни предположить, что будет дальше.
И тогда-то Алекс Мартин и сказал эти свои слова. Вся съемочная группа сочла их удивительно не подходящими ни ко времени, ни к фильму, ни к данной ситуации в целом.
Но я запомню эти слова его на всю жизнь. Вот эти слова:
– Это просто непостижимо: быть тебе такой молодой и красивой, когда я так стар и немощен теперь.
Это-то и сказал какой-то не очень умный Алекс Мартин нашей умопомрачительной главной героине.
Съемочная группа онемела. На лбу у главной героини выступили еле заметные капельки холодного пота.
Но если бы хоть кто-нибудь и когда-нибудь сказал мне такие слова, я бы считала, что и в моей жизни тоже было счастье.
– Я считаю, что мы не должны включать эту фразу в наш фильм! – вскричал Джефф Дармер, резко вскочив со своего большого кресла и вылив кофе на белоснежную рубашку.
Весь настрой обстановки был сбит. Все пришли в себя, как после гипноза. Главная героиня еле заметно дотронулась тонкими пальцами до своего холодного лба. Алекс Мартин устало посмотрел на всех присутствующих и молча вышел в сад.
Люк Беррер выключил кинокамеру. Все стали уничтожающе смотреть на Джеффа Дармера.
Джефф Дармер стал чувствовать себя немного виноватым.
– Он не должен был ей этого говорить, ведь он еще никакой не старый, – стал объяснять всем Джефф Дармер.
Никто не желал с ним разговаривать.
– Ну хорошо, – согласился Джефф Дармер, – мы вставим эту фразу в конце фильма, когда они будут расставаться…
– Они не будут расставаться! – заорал на Джеффа Дармера Эйб Робинсон. – Они никогда не расстанутся!
Где-то далеко в зрительских рядах послышался грохот упавшего человеческого тела. Все подумали, что это упал в обморок уморивший себя своими же проблемами дедушка Ичи.
Но это упала в обморок такая крепкая и невозмутимая жена белокурого Алекса Мартина, толстая Дора Мартин.
