Эдуард Сребницкий
Остров Веры
К концу завтрака Тая сказала, что скоро освободится, и можно будет отправиться гулять возле гор. Алекс очень этого хотел – гулять вдвоём возле гор! Но он уже решил, что должен сегодня обязательно сделать: съездить в район «Америка», в дом, принадлежавший ранее его деду и бабушке.
– Ты хочешь съездить один? – удивилась Тая.
– Один. Я запомнил дорогу. Мне нужно ещё кое-что там посмотреть.
– Но Сургон станет ругаться.
– Если ты не проговоришься – не станет, – полушутя-полусерьёзно сказал Алекс. – Я рассчитываю вернуться до его прихода.
– Конечно, не проговорюсь! Но если он придёт раньше?
– Тогда скажешь ему правду.
Тая всё ещё о чём-то беспокоилась.
– Для тебя не опасно находиться в городе? – проговорила она, немного стесняясь своей повышенной заботы.
– Не волнуйся, – сказал Алекс, – я буду осторожен.
Облачившись в рыжий парик и захватив с собой очки, он отправился в Миасс, пытаясь утихомирить в груди своё счастье. Утихомирить не полностью, что было бы невозможно, но хотя бы настолько, чтобы оно не заглушало сейчас голос разума, которому предстояло основательно потрудиться. Влюблённый романтик Алекс на некоторое время уступал место Алексу-менеджеру – хорошему менеджеру, которым он всегда был. И Алекс-менеджер тут же занялся привычным для себя делом: анализом ситуации, постановкой цели, выбором вариантов, планированием и реализацией плана.
Проанализировав вчерашний поход в «Америку», Алекс пришёл к выводу, что Сургон был прав, и не имеет смысла пытаться наладить диалог с похожим на орангутанга хозяином дома – человеком, мотивы которого непонятны, а действия агрессивны. Зато Алексу имело смысл сделать то, чего Сургон подсказать не мог: получить ответ на вопрос о содержимом тайника, обнаруженного в бревенчатой стене. Эта задача являлась сейчас самой главной, и для её решения необходимо было вернуться к тайнику, а далее уже исходить из того, что удастся в нём обнаружить.
Разумеется, план Алекса, как и любая другая активность, нёс в себе потенциальные риски, а этот – даже опасность в виде острых вил в руках хозяина-«орангутанга». Но разве мало опасностей подстерегало в России Алекса и помимо вил? Как тех, невысказанных, неясных, о которых упоминал дед, так и возникших уже по приезду: скажем, возможности оказаться в русской тюрьме, или встретить в заповеднике одичавших собак?
Вспомнив о собаках, идущий от лаборатории Алекс стал внимательно прислушиваться к звукам возле дороги и вновь различил сопровождающие его посторонние шорохи. Если эти шорохи не являлись свидетельством чьего-то следования за ним, то чем же они являлись? Эхом собственных шагов? Нет. Звуками лес? Тоже вряд ли. Чтобы убедиться в обоснованности подозрений, Алекс применил проверенный способ: перешёл на бег, и вскоре шорохи, как и следовало ожидать, остались где-то за спиной.
Пробежка сократила время пути до города: на четырнадцать минут, как свидетельствовали часы «Командирские». Покинув заповедник, Алекс зашагал по пустырю, а затем вдоль панельных пятиэтажных домов, примерно даже представляя, где именно при возвращении в лабораторию можно будет пройти напрямую по лесу, как это делал Сургон.
Приближаясь к месту, где обычно они оставляли «Шевроле-Ниву», Алекс проявил большую предосторожность. Он очень не хотел встретиться сейчас с Сургоном, ибо не хотел пока посвящать его в свои планы. «Шевроле-Нивы» видно не было. Зато невдалеке простаивал старенький автомобиль такси какой-то русской марки.
Алекс уже давно приметил этот автомобиль. Приметил по привычке, как примечал стоянки такси всегда, находясь в командировке. Все три раза, когда они с Сургоном уезжали и приезжали на своей «Шевроле-Ниве», на стоянке маялся один и тот же автомобиль. Похоже, услугой такси в здешнем районе пользовались нечасто, но водитель вместо того, чтобы гоняться за клиентами предпочитал неторопливое их ожидание и философский покой. Сегодня, планируя вылазку в «Америку», Алекс рассчитывал найти старенький автомобиль на прежнем месте и был рад, что эти ожидания оправдались.
Таксист, впрочем, оказался не таким, как представлял его Алекс. Вместо дремлющего старичка или добродушного толстяка на месте водителя сидел худой человек с шелушащимися красными пятнами на видимых участках кожи и подрагивал, словно, ему было очень холодно. Выслушав, куда ехать, он закивал головой и, продолжая дрожать, нервно повёл машину, крутя руль красными от пятен руками.
У Троицкой церкви Алекс расплатился. Таксист, получив сумму по счётчику и двадцать процентов сверх того, благодарно закивал.
– Вы можете подождать меня здесь: час, максимум полтора? – спросил Алекс.
Таксист с готовностью согласился, заказами он явно не был избалован. Получив задаток, таксист остался ждать, подрагивая, будто никак не мог согреться.
Выйдя из машины, Алекс вспомнил, что до сих пор не надел маскировочные очки. Кто его видел без очков? Только таксист. А также слышал не совсем русскую речь. Расскажет кому-то? Но вряд ли этот дрожащий человек болтает с посторонними о своих клиентах. Другое дело, если его спросят о клиенте специально. Поэтому всегда лучше перестраховаться, чем недооценить возможные последствия. Решив впредь вести себя более осмотрительно, Алекс направился от церкви к бывшему дому Бориса и Веры Холвишев.
Следуя туда, Алекс понимал, что добраться до тайника ему будет не так-то просто. Первый вопрос заключался в том, как проникнуть в огород? Первоначально Алекс хотел пролезть туда через огороды соседей, но, поразмыслив, отказался от этой идеи: во всех окружающих дворах были сторожевые собаки, и если даже они сидели на цепи, чего гарантировать тоже никто не мог, собачий лай обязательно привлёк бы внимание хозяев. Таким образом, к тайнику оставался только один путь: напрямую через двор в надежде, что «орангутанг» и его широколицая жена куда-то ушли, или заняты в доме делами. В случае же, если бы Алекс встретил их во дворе или огороде, или оказался замечен из окна – и в этом состояла вторая проблема – он предполагал действовать напролом: быстро достигнув тайника, вытащить выпиленный сегмент бревна, достать из ниши содержимое и сразу ретироваться. Поэтому, подойдя к дому, Алекс, не задерживаясь, открыл двери рядом с воротами и вошёл внутрь.
Хозяев во дворе ему не встретилось. В окна тоже никто не смотрел. В несколько шагов достигнув калитки, Алекс проскочил в огород. И там было пусто. Внезапный рейд на чужую территорию себя оправдывал. Направившись к стене и вытащив часть бревна, помеченную крестиком, Алекс заглянул в нишу: в глубине по-прежнему что-то белело. Сунув руку, он нащупал свёрнутый клочок бумаги и, вынув его, заглянул ещё раз: более ничего.
Свёрнутая бумажка оказалась сложенной в четыре раза запиской, содержащей несколько от руки написанных строк. Алекс плохо знал прописные русские буквы, и сейчас не время было в них разбираться. Вернув сегмент бревна на место, он покинул огород через ту же калитку, в которую сюда попал, и уже достиг середины двора, как вдруг услышал позади себя оклик:
– Э!
Алекс оглянулся. Его окликал могучий молодой мужчина в футболке и тренировочных штанах, который, сложив руки на груди, криво улыбался. Улыбка его, или, лучше сказать, усмешка, обнажала редкие торчащие вперёд зубы и в добавление к сложенным на груди рукам выражала непоколебимую уверенность мужчины в собственных силах. Силач явно караулил возле калитки Алекса и теперь был доволен, что дождался. Алекс повернулся к воротам.
В это время оттуда появился другой человек: узкоплечий и столь кривоногий, что, казалось, сидел на колесе. Старая фермерская куртка болталась на хлипких плечах кривоногого, колени его были остры, зато в руке он держал увесистую дубину, заставлявшую отнестись к воплощаемой им угрозе со всей серьёзностью. И почти одновременно с кривоногим на крыльцо вышел хозяин дома: плохо одетый, взлохмаченный и небритый, с длинными, как у орангутанга, руками.
– Вот он, отродье Холвишева, – сказал, спускаясь, «орангутанг», – прибыл права качать.
– Нет, – заговорил Алекс, понимая намерения окруживших его людей, но всё ещё надеясь объясниться, – я не прибыл права качать, поверьте. Мне просто нужно узнать о своей семье.
– И ведь, главное, предупредил: сунешься ещё раз, пеняй на себя. Нет, не понимает!
– Не понимает, значит, научим, – сказал силач с некрасивыми зубами.
И все трое двинулись на Алекса. Попятившись, он уже через несколько шагов упёрся спиной в дворовую постройку – дальше бежать было некуда. Трое же мужчин, приблизившись, сразу кинулись на него. Нечто подобное Алекс испытал во время хоккейного матча в финале на первенство округа. Тогда трое соперников, один из которых был Боб Рингер по прозвищу «Дробилка» – перспективный тафгай, выходящий на лёд специально калечить игроков, навалились на Алекса, прижав его к бортику у чужих ворот. Но Алекс не дал себя поломать. Он успел увернуться от Боба Рингера – его подлого тычка клюшкой под рёбра и сокрушительного удара в голову, – затем сбил одного из соперников под ноги двум другим, и когда Боб Рингер, не удержавшись, повалился на лёд, выскочил из клещей. А там уже подоспели свои парни.
Трое мужчин, зажавших Алекса у стены, не знали о его умении драться в подобных ситуациях. Кривоногого, как только тот, махнув дубиной, промазал и завалился по инерции в сторону, увернувшийся Алекс исключил из главных опасностей: в сутолоке тот больше не мог воспользоваться своим оружием. Вступать в схватку с самым сильным противником было неразумно. И Алекс в мгновение ока принял решение: выскользнув из-под силача и, не глядя, ударив его локтем в бок, он бросился на самое слабое звено в цепи нападавших: похожего на орангутанга хозяина. Хозяин, не ожидавший от припёртого противника такой прыти и последующего лобового нападения, охнул от толчка натренированного тела, потерял равновесие и, взмахнув руками, полетел спиной на мощёный камнями двор, коротко и хрипло вскрикнув при падении. Алекс кинулся в освободившееся пространство.
Мчась к воротам, он увидел выскочившую из дома широколицую хозяйку, которая, голося, спешила к распластанному мужу, и слышал отчаянную ругань раздосадованного силача. Силач ещё попытался было кинуться вдогонку, но даже в хоккейной команде с Алексом мало кто мог состязаться в беговых дисциплинах.
Он бежал, не останавливаясь, под хоровой лай сторожевых собак, зная, что своими действиями привлекает к себе излишнее, чрезмерное внимание окружающих, но стараясь не думать об этом. И лишь когда впереди показалась Троицкая церковь, перешёл на быстрый шаг.
Ожидавший Алекса таксист всё так же, подрагивая, сидел на водительском месте. Когда Алекс плюхнулся на заднее сиденье машины, он закивал головой, хотя никто ему не сказал ни слова, и, нервно крутя руль, поехал от церкви.
ГЛАВА 21
На обратной дороге Алекс долго не мог успокоиться, переживая случившееся: это неожиданное нападение на себя, последовавшую затем драку и необходимость убегать, пренебрегая мерами безопасности. И особенно неотступно и зло, как витавшие у лесной лаборатории комары, донимал его вопрос о том, что же произошло с хозяином дома, так неудачно упавшем на камни? В дополнение ко всему выяснилось, что во время драки с лица Алекса упали очки, попав таким образом в руки нападавших. Но не смогут ведь эти люди, убеждал он себя, найти его по очкам, да к тому же по маскировочным, ненастоящим? И снова комариною тучей налетала и жалила мысль: лишь бы только не расшиб сильно голову хозяин дома, и к делу поисков не подключилась полиция.
В самом деле: какой-то человек неоднократно приходил к дому с неизвестной целью, без разрешения проник на территорию и, когда его пытались задержать, нанёс хозяину травму. Многие подтвердят, что видели этого человека и опишут внешность. Может быть, кто-то запомнил машину такси, на которой он уезжал. А дальше для полиции дело техники: найти таксиста, узнать, в каком районе он посадил клиента и начать методично опрашивать жителей всех окрестных домов. И если Алекс, всего пару раз приезжавший к заповеднику, сумел приметить на стоянке такси одну и ту же машину, то почему кто-то из живущих у заповедника людей не мог приметить самого Алекса и то, откуда он появляется? О дальнейшем не хотелось даже думать.
И тут Алекс сказал себе: стоп. Если продолжать раскручивать нить страхов и дальше, она станет такой длинной, что опутает его с ног до головы и не даст дышать. На любую, даже самую критическую ситуацию, можно посмотреть и под другим углом. В конце концов, что произошло? Драка, в которой его, Алекса, пытались избить: избить сильно, жестоко, с применением дубины. За что? Ни за что: за то, что он пришёл узнать про своих родственников, живших когда-то в этом доме. Хозяева, очень неприветливые люди, явно владеют интересующей Алекса информацией, которую пытаются скрыть. И скрыть, возможно, не только от него, но и от правоохранительных органов. Уж очень подозрителен этот похожий на обезьяну хозяин. И если полученная им травма не является серьёзной, вряд ли он станет писать заявление в полицию. Возвращаться же в бывший дом своего деда Алекс больше не был намерен, а значит, встреча с хозяином-«орангутангом», его дружками или широколицей женой представлялась маловероятной.
За лихорадочными мыслями о случившемся Алекс совсем забыл про извлечённую из ниши записку. Но как только к нему вернулось самообладание, тотчас о ней вспомнил. В это время он уже шагал по лесу – напрямую, через заросли деревьев и кустарника, даже не отдавая себе отчёта в маршруте движения. Ноги сами шли в нужном направлении, выведя в конце концов Алекса на едва видимую лесную дорогу, которая раз от раза становилась ему всё более знакомой.
Увидев поблизости поваленное дерево, Алекс сел на него и вытащил записку из кармана. Если бы он вспомнил о ней в такси, то всё равно не стал бы читать, и не потому, что придавал записке от деда особое значение, требующее несуетливого и торжественного ознакомления, хотя, возможно, такое значение придавал. Алекс не мог прочесть её, поскольку она была написана от руки, а он плохо разбирал прописную кириллицу.
Для любого русского понять смысл нескольких выведенных на листке фраз не составило бы труда. Но Алекс являлся русским только по крови, да и то наполовину, а культурно принадлежал к другому народу, владеющему иной письменностью, и поэтому чтение рукописного текста превращалось для него в кропотливый труд, в настоящую расшифровку, состоящую из распознания букв и составления из них слов и предложений. Этим-то Алекс и занялся, сев на поваленное дерево у обочины лесной дороги. Он, как ребёнок, учившийся читать, водил пальцем по бумаге и проговаривал то, что у него складывалось. Понадобилось немало времени, чтобы разобраться с каждой буквой и однозначно её идентифицировать, дабы избежать ошибок в смысловом значении составляемых слов.
Ещё приступая к чтению, Алекс обнаружил, что держит в руках только часть листа, видимо, срединную его часть, начало и конец которого оторваны. Текст начинался по линии разрыва с маленькой буквы, явно с полуслова, и таким же образом заканчивался. Где находились начало и концовка, было неизвестно, но Алекс мог с уверенностью сказать, что ниша в стене, когда он извлёк оттуда записку, осталась пуста. Или не пуста? Возможно ли, чтобы он не заметил чего-то ещё? Исключено. Ведь он не только осмотрел нишу внимательно, но и тщательно пошарил внутри рукой, понимая, что вряд ли сможет когда-либо проделать то же самое. А значит, там лежало только то, что лежало: обрывок некогда полной страницы.
Когда, покорпев над знаками, Алекс сложил их воедино, то получил такой текст: «…руда выполнить следующее. В день равноденствия на западной стороне острова с именем моей жены, а твоей бабушки, найди точку, указанную заходящим лучом солнца, откуда видно будет единственное дерево. У того дерева в…» И всё.
Алекс много раз перечитал расшифрованные строки. А затем стал думать. Если было следовать гипотезе, что устроителем тайника и автором обращения к потомкам являлся дед Алекса, Борис, – а сомневаться в подобном уже не приходилось, – в записке речь шла о неком острове с именем жены Бориса, то есть бабушки Алекса и Вильяма. Бабушку звали Вера, и видимо, имя это совпадало с названием острова – Вера. Местонахождение острова не указывалось, но подобная задача не относилась к разряду неразрешимых: о местонахождении можно было узнать. А вот дальше? День равноденствия, заходящий луч солнца, единственное дерево… Напоминает розыгрыш, шутку на тему «из жизни искателей сокровищ». Впрочем, если принять во внимание, что шутка эта едва не кончилась для Алекса плачевно – дело представлялось не столь уж комичным, и к нему следовало отнестись со всей серьёзностью. А значит, имели значение и день равноденствия, и точка, указанная заходящим лучом солнца, и единственное дерево. У которого что-то должно находиться. Но что – оставалось неясным.
Сидеть далее и перечитывать одни и те же строки смысла не имело. Алекс мог лишь констатировать, что они дали ему больше вопросов, чем ответов. Сложив и убрав листок, он отправился к заброшенной лесной лаборатории, которая находилась дальше по дороге.
Как только Алекс приблизился к лаборатории и ещё сквозь ветки распознал фигуру Таи, в задумчивости стоявшей на улице возле кухни, чувства, притихшие в его душе на время вылазки в «Америку», сразу вырвались на свободу и захватили всё его существо. Он решительно не понимал теперь, как мог столько часов обходиться без Таи: не заговаривать с ней, не слышать её голоса, не заглядывать в её тёмные глаза? Алекс привык осмысливать свою жизнь в рамках окружающих его реалий – мама, отец, Вильям, хоккейная команда, университет, работа – и поставленных перед собой задач – учёба, спортивные успехи, карьера, будущая поездка в Россию, – где каждая составляющая давно стала ему привычной. Но оказалось, что судьба вдруг может подарить человеку новый смысл, такой, которого в его жизни как раз не доставало, и насколько бы значимым этот смысл не являлся, он не загораживал – ну, если только ненадолго – и уж точно не отменял все остальные, а только обогащал их.
Тая встретила Алекса без восторженных вскриков и метаний, а так, словно ждала его в эту самую минуту.
– Я вышла встречать тебя, – сказала она.
Алекс поцеловал её и обнял. Это получилось само собой, без какой-либо подготовки с его стороны, будто так происходило всегда при их встрече. А Тая так же естественно положила голову ему на грудь. Они стояли, слушая шёпот леса, и Алекс иногда гладил чёрные вьющиеся волосы.
– Как ты сходил, удачно? – спросила Тая.
Алекс мог бы рассказать ей о записке, найденной в бревенчатой стене, и вообще, о событиях последних часов, но события эти были слишком неоднозначны, и неизвестно к каким последствиям могли привести. Он хотел оберегать Таю от лишних переживаний.
– Сейчас трудно понять, – ответил Алекс, – время покажет.
Потом он отправился умыться с дороги и пришёл обедать. Пока Тая разогревала суп, он спросил, известно ли ей что-то о дне равноденствия и об «острове имени Вера»? Подумав немного, Тая поделилась тем, что знала.
Про равноденствие сведения её были скромны. Тая сказала лишь, что есть в году два таких дня – весеннее и осеннее равноденствие, – когда световой день на Земле равен ночи, отсюда и слово: «равноденствие». Алекс знал даже больше: что в это время солнце восходит точно на востоке и заходит точно на западе. Но в каких конкретно числах наступает равноденствие, оба не слишком представляли: весеннее – где-то весной, а осеннее… И тут Алекс вспомнил, что по дороге из Екатеринбурга в Миасс Сургон рассказывал ему про русского императора Александра I, испытавшего труд старателя и поднявшегося затем на гору оглядеть русские владения в двух частях света именно в день осеннего равноденствия. Тогда же Сургон добавил, что день этот приближается снова. То есть, рассудил сейчас Алекс, – в самое ближайшее время. И тотчас мысленно похвалил себя, что, решившись действовать, побывал сегодня в доме деда и вытащил из тайника записку. Ведь отправься они с Сургоном к «орангутангу» спустя две или три недели, как то предлагал Сургон, равноденствие бы уже наверняка прошло, и время оказалось упущено. Вот только следовало побыстрее разобраться с календарём и не упустить время сейчас.
Но легко сказать, побыстрей разобраться. А как? Алекс всё не мог привыкнуть к тому, что нельзя, просто достав из кармана смартфон, зайти в интернет и скачать необходимую в данную минуту информацию. В отсутствие средств связи получение элементарных сведений превращалось в целую проблему. Алекс спросил телефон у Таи, но оказалось, что у неё вообще нет телефона, поскольку она никуда не звонит, и ей звонить некому.
Зато Тая кое-что знала и рассказала Алексу об «острове имени Вера». Действительно, был такой остров, который по-русски назывался «остров Веры». Находился он в окрестностях Миасса на озере Тургояк. Когда-то на этом острове жила монахиня, бывшая княгиня по имени Вера. От невозможности быть женой нелюбимого человека, она, приняв постриг, отправилась на далёкий Урал, где поселилась отшельницей на безлюдном острове. Местные жители полюбили отшельницу за кроткий нрав и умение излечивать болезни и, когда она умерла, назвали остров её именем.
– Говорите про остров Веры? – вклинился в рассказ Таи голос Сургона.
Эта привычка Сургона Алексу ужасно не нравилась: появляться неожиданно, неслышно, и неизвестно как давно слушая чужую беседу.
– Остров Веры одна из здешних достопримечательностей, – сказал Сургон, проходя на кухню. – М-м, как вкусно пахнет. Я очень проголодался. Ты ел? – спросил он у Алекса.
– Ещё нет, только собирался.
– Вот и отлично, пообедаем вместе. Тая! Накрой нам с Алексом, да положи побольше. Таких мужчин как мы кормить надо хорошо.
Тая захлопотала с посудой и кастрюлями.
– Значит, моя племянница рассказала тебе об острове Веры? – спросил Сургон, садясь за стол. – Интересное место. Если хочешь, можем туда съездить. Может быть, даже завтра. Как тебе?
– Было бы здорово! – отозвался Алекс, не ожидавший такой удачи. – А что такое завтра: день равноденствия?
– Почему ты так решил? – посмотрел на Алекса Сургон.
– Ты сам говорил, что скоро наступает день осеннего равноденствия.
– Он наступает двадцать второго или двадцать третьего сентября, в зависимости от года. В нынешнем году двадцать второго, то есть через неделю. Ты бы хотел подождать?
– Нет, нет. Меня вполне устроит завтра.
– Вот и договорились… О-о, какой вкусный суп! Ты кушай, кушай, – показал Сургон Алексу, – а то остынет.
Алекс попробовал и начал есть русский суп, заправленный лапшой и кусочками отварной курицы.
– Письмо, которое по твоей просьбе я отправил Вильяму, ещё застало твоего брата дома, – сказал Сургон. – У них с отцом всё хорошо, брат передаёт тебе привет… Ну, в свойственной ему манере.
– Естественно, – добродушно хмыкнул Алекс.
– Только вот документов о днях рождения бабушки и деда в указанном тобой месте Вильям не нашёл.
– Не нашёл? – деланно удивился Алекс. – Неужели их убрали ещё куда-то?
– Очевидно.
– Надо подумать, где бы ему поискать.
– Проблема в том, что Вильям сегодня убывает на гастроли, которые продлятся не менее двух месяцев.
– Очень жаль.
– Жаль, – сказал Сургон.
ГЛАВА 22
– Южный Урал знаменит не только золотом, минералами, лесами и горами, но и озёрами, – сказал Сургон за чашкой утреннего чая, перед тем, как им с Алексом отправиться в поход к острову Веры. – Здесь есть на что посмотреть.
– Это интересно, – из вежливости кивнул Алекс, отпивая кофе, – хотя, – признался он минуту спустя, – меня трудно удивить озёрами: их много в моём штате Вашингтон, включая окрестности Сиэтла.
– Поэтому я и говорю тебе как знатоку. В Челябинской области более трёх тысяч озёр! И несколько очень красивых расположены вокруг Миасса. Но жемчужиной Южного Урала считается, вот, озеро Тургояк.
Сургон вывел на дисплее ноутбука географическую карту. На зелёно-бежевом фоне, обозначающем леса и горы, выделялось лазурное пятно неправильной формы с большой полукруглой северной частью и более узкой, изогнутой, южной.
– Бог мой, как оно похоже по форме на эмбрион, на зародыш, – промолвил, глядя на карту, изумлённый Алекс.
– Ты это заметил? – удовлетворённо спросил Сургон.
– Трудно не заметить. Вот голова, вот спина, а здесь конечности. Вот пуповина. И нити, окружающие озеро…
– Это реки, впадающие в Тургояк.
– Они будто сетка плаценты вокруг плода.
– Согласен с тобой. И аналогия являлась бы более наглядной, если б на карту удалось когда-либо нанести сотни ручьёв и родников, питающих озеро.
– Оно большое? – спросил Алекс, любопытство которого сделалось теперь неподдельным.
– Весьма большое, более двадцати шести квадратных километров. И невероятно чистое – второе по чистоте в России после знаменитого озера Байкал, которое, если ты не знаешь, является объектом всемирного природного наследия ЮНЕСКО. Представь, в Тургояке видно сквозь воду почти на двадцать метров!
– О! – восхитился Алекс.
– Я же говорил, ты как знаток оценишь. И это далеко не все особенности Тургояка. Ведь есть ещё остров Веры. Вот он, – показал Сургон на карте. – Самый крупный остров озера.
– Где-то в районе головы «эмбриона», – произнёс Алекс, придвинувшись к экрану компьютера.
– Там мы сегодня с тобой побываем. Хотя, – засмеялся Сургон, – это тоже запрещено.
– Почему? Тоже ракеты?
– Что ты, никаких ракет. Тургояк – сплошная зона отдыха. Просто на острове идут археологические раскопки, и он закрыт для свободного посещения. Но сейчас уже осень, волна туристов схлынула, археологическая экспедиция уехала, так что, думаю, мы доберёмся туда беспрепятственно. Пойдём, поговорим ещё в дороге.
Пожелав не скучать остающейся по хозяйству Тае, они отправились в дневной поход. Алекса ничуть не утомляли длинные пешие прогулки и, наоборот, нравились ему. Он шёл, вдыхая полной грудью воздух, который по причине отсыревающих листьев немного пах мокрой тканью. Будто бы ворс ткани, листья мягко проминались под обувью, а те, что слетели недавно и не успели намокнуть, хрустели при каждом шаге, как рассыпанный попкорн.
– Русские всегда здесь жили? – спросил Алекс шагающего рядом Сургона.
– Нет, русские занялись освоением Урала и лежащей за ним Сибири в начале пятнадцатого века, то есть лет за сто до того, как европейцы начали колонизировать Америку, – ответил Сургон, поправляя рюкзачок, который висел на его плече вместо привычной сумки с ноутбуком. – Что же касается Южного Урала, то до русских здесь повсеместно жили башкиры.
– Местные индейцы?
– Ну, если сравнивать с теми из индейцев, кто стоял на высоком уровне развития. Башкиры – народ, имеющий древнюю историю и культуру. Хотя люди иногда объединяются в народы благодаря лишь причудливому стечению исторических обстоятельств. Проведённый генетический анализ башкир показал, что некоторые их общности отличаются друг от друга больше, чем иные нации. А почему? Потому что Урал являлся местом пересечения множества этносов и культур, и башкиры принимали участие в общем смешении. Тем не менее ныне все они говорят: «Мы башкиры!» Так и некоторые из нас: по незнанию относят себя к одному народу, хотя по крови принадлежат к другому. Как ты считаешь?
– Пожалуй, – согласился Алекс, вспомнив, как неожиданно для себя стал отчасти русским.
– Алекс! – окликнул его Сургон.
Оказалось, задумавшись, Алекс оставил дорогу и двинулся к городу напрямую, через лес.
– Ты уверен, что нужно идти именно так?
– Я… предполагаю.
Не мог ведь он сказать Сургону, что уже самостоятельно опробовал этот путь.
– Ты хорошо ориентируешься на местности, – повернул в ту же сторону Сургон. – А без меня не ходил здесь ни разу. Не так ли?
Алекс ответил нечто невразумительное.
– А где теперь башкиры? – спросил он, уводя разговор с ненужной темы. – Живут в резервациях?
– Ты, Алекс, типичный американец…
Теперь Сургону и Алексу приходилось идти сквозь чащу, а потому, разговаривать громче.
– …Поскольку в твоём сознании сочетание «коренное население» тут же коррелируется со словом «резервация». Нет, у башкир крупнейшая и богатейшая республика в составе Российской Федерации. А рядом с Миассом много башкирских деревень. Сама долина, где располагается ныне город, перешла русским на законных основаниях: башкиры продали её новым поселенцам. Нам же с тобой разговор о башкирах интересен ещё и потому, что триста с лишним лет назад при их непосредственной помощи составлялись русские топографические карты Южного Урала. И вот что интересно: на тех довольно подробных картах было указано очень многое, в том числе озеро Тургояк, вот только самый большой остров Тургояка, остров Веры, на них отсутствовал. И вряд ли кто решится предположить, что башкиры не знали о существовании острова.
– Тогда почему?
– Очевидно, местные жители скрыли его от иноплеменников, и причина этому может быть только одна: они считали остров особым местом – не мирским, а духовным: священным, религиозным, культовым, святым. Но башкиры в большинстве своём были мусульманами, а мы не находим на острове свидетельств отправления мусульманского культа. Следовательно, знание башкир об острове являлось древним, доисламским.
Когда, покинув заповедник, Сургон и Алекс достигли панельных домов и садились в «Шевроле-Ниву», Алекс бросил взгляд на машину такси, которой ездил вчера в район «Америка». Машина стояла на том же месте, и так же сидел за рулём таксист в ожидании редких клиентов. Алекс вспомнил этого худого человека с шелушащимися красными пятнами на коже, который всё время подрагивал, будто от холода, вспомнил поездку, закончившуюся дракой во дворе дома, и сам передёрнул плечами от не слишком приятных мыслей. Это не ускользнуло от внимания Сургона.
– Нужно было одеться теплее, – сказал он, – возможно, на озере ещё прохладней.
– Я застегну куртку, – заверил Алекс. – Так что мы говорили про остров Веры?
– Мы говорили о том, что на нём нет следов присутствия мусульман. – Выведя «Шевроле-Ниву» на проспект Автозаводцев, центральный проспект Миасса, Сургон направил её в сторону противоположную той, куда они ездили ранее. – Зато о присутствии православных христиан на острове свидетельств очень много. Длительное время там жили монахи-староверы, и преимущественно староверами же был заселён посёлок Тургояк, расположенный возле озера.
– Я не знаю про староверов, – признался Алекс.
– Староверами, или старообрядцами, называют православных христиан, не принявших русской церковной реформы семнадцатого века. Подвергшись со стороны церкви и царской власти жестокому гонению за своё упорство, они уходили на Урал и в Сибирь, где основывали старообрядческие поселения и монастыри. Один из таких монастырей существовал на острове Веры. Царские власти неоднократно изгоняли монахов с острова, а на рубеже двадцатого века окончательно разрушили их монастырь. Ныне на развалинах установлен памятный крест, возле которого по сей день идут богослужения. Скорее всего, из-за монахов остров и получил своё название, ведь в русском языке слово «вера» означает не только имя, но употребляется также в смысле «вера в Бога», «верование», «религиозное учение» – то, что по-английски называется «faith».
