Эдуард Сребницкий
Остров Веры
Сургон отправился дальше, и Алекс пошёл за ним. Он не знал, что возразить на прозвучавшие слова. Он не был слишком религиозным человеком, но мог с уверенностью сказать, что находясь в некоторых храмах – не во всех, а именно в некоторых – чувствует присутствие там Бога, или, если угодно, Божьей благодати. Знал Алекс также, что многие люди – неплохие и даже очень хорошие – благодати не чувствуют, как например, его брат Вильям. И если к числу таких людей относится Сургон, то вряд ли они с Алексом смогут понять друг друга.
– Но наиболее неприемлемым для меня в христианстве, – заговорил опять Сургон, – является разрушение целостности рода. Эта относительная целостность позволяется там лишь Иисусу – в виде путанной родословной, имеющей одну-единственную цель: доказать его кровную связь с Давидом, из рода которого должен был появиться иудейский Мессия – по-гречески «Христос». Всем же остальным обращены другие слова Иисуса: «Если кто приходит ко Мне, и не возненавидит отца своего и матери, и жены и детей, и братьев и сестёр, а притом и самой жизни своей, тот не может быть моим учеником».
Сургон на ходу обернулся к Алексу:
– Ты готов ради Христа возненавидеть своих родителей, братьев и детей? Если нет, то тебе не быть христианином, а значит, не видать Спасения.
– Твои речи были бы свойственны змею-искусителю из той самой библейской истории, – улыбнулся Алекс.
– Какой же я искуситель, если говорю очевидные вещи?
– Дело в том, что я, так же, как ты, верю в существование Бога, – постарался Алекс сформулировать свои мысли. – А христианство для меня является привычной с детства формой обращения к божественному, моей, если угодно, культурной дорогой к Нему. Так обращались к Богу мои предки, моя семья – так обращаюсь теперь и я. Если к Богу есть множество путей, то мой – это христианство, как для кого-то их путём являются другие религии. Религия – это не сам Бог, а только дорога к Нему, одна из дорог. И если любая из религий не истинна по форме – оно истинна по цели: объединить людей в их вере.
– Нить твоих рассуждений о сопричастности с верой предков правильная. Но не стоит торопится с выводами, – неясно сказал Сургон.
ГЛАВА 17
Возле первого ряда домов Алекс с Сургоном остановились.
– Вот и миасская «Америка», – сказал Сургон. – Напоминает чем-нибудь США?
Алекс покачал головой: менее всего лежащий перед ним квартал напоминал уголок Соединённых Штатов. В США типичный дом на одну семью – это лёгкая постройка на деревянном каркасе, обшитом слоем древесно-стружечной плиты, досок и изредка облицовочного кирпича, да и то с фасада. Такое жильё просторное, светлое, хотя плохо хранит тепло и оберегает от жары – но для этого существуют обогреватели и кондиционеры. В иные холодные зимы Алексу с Вильямом приходилось выплачивать немалые суммы энергетической компании.
Здесь же дома были сложены из толстых брёвен, или плотного кирпича; отгораживались от улицы массивными воротами и высокими заборами; вместо постриженных лужаек имели опоясанные штакетником цветники, а на задворках – целые сады. Во всём сквозило умение пережидать суровые зимы и использовать короткое лето, и похожи были такие дома на фермеров, подоткнувших под себя шубы.
– Шансы отыскать тут сведения о твоих родственниках не слишком велики, но они есть, – сказал Сургон. – Будем опрашивать местных жителей пожилого возраста: может, кто-то из них помнит Бориса или Веру Холвишевых?
– Есть ещё кое-что для поисков, – сказал Алекс: – фотография с фрагментом дома.
– Фотография? – обернулся Сургон. – Ты о ней ничего не говорил.
– Не успел. Вот она.
Фотографию с улыбающимся дедом Алекс взял с собой в Россию в надежде опознать дом, принадлежавший семье Холвишев, если таковой, конечно, будет найден. Только взял с собой Алекс не оригинальную фотографию, а её копию, с которой ретушью убрал крестик на бревне – так, на всякий случай, дабы не привлекать ничьего лишнего внимания.
Сургон рассмотрел изображение самым внимательным образом.
– Это и вправду может быть полезным, – сказал он. – Видна стена и часть крыши, хотя дом с того времени могли перестроить. Будем надеяться, что нам повезёт.
Он хотел вернуть карточку, но ещё задержался на ней взглядом.
– А тебе говорили, что ты похож на своего деда?
– Да, я знаю, – кивнул Алекс. – Поэтому местные жители должны отнестись ко мне с большим доверием, – пошутил он.
Но Сургон не был расположен к шуткам.
– Если к тебе обратятся – помни об осторожности и в разговоры не ступай! – с беспокойством напомнил он.
Они отправились по району «Америка», разглядывая по пути каждый дом и прикидывая, может ли какому-то из них принадлежать фрагмент с фотографии Алекса? У многих дворов их облаивали сторожевые собаки, иметь которых, похоже, являлось традицией здешних домохозяйств. Иногда подувший ветер разносил по улицам неприятный сладковатый запах, источником которого, как пояснил Сургон, являлся местный мясокомбинат.
Время от времени Сургон подходил к кому-нибудь из жителей «Америки», в основном к старикам и старухам, греющимся на солнце, и задавал им вопросы про Холвишевых, но никто припомнить такой фамилии не мог, и лишь однажды ему сказали, что, вроде бы, когда-то жили такие «через три проулка отсуда». Алекс с Сургоном отправились в указанном направлении, походили там взад и вперёд, но нужной стены обнаружить не смогли, может быть, потому, что она являлась не внешней стороной дома, а внутренней, скрытой от глаз.
Между тем, Алекс давно уже подумывал о туалете. Не зная, как поступить, он собирался попроситься на минуту к кому-нибудь из местных жителей.
– У нас не принято обращаться за этим к незнакомым людям, – сказал Сургон, когда Алекс сообщил ему свою проблему. – Вон встань у забора, я тебя загорожу.
– Нет-нет, мне будет неудобно, – отказался Алекс, – вокруг много окон, да и по улице ходят люди.
– Тогда, делать нечего, придётся к кому-то зайти, – вздохнул Сургон. – Только надо придумать причину для визита. Какой дом тебе больше нравится?
– Мне всё равно.
– Ну, пойдём в этот, – кивнул Сургон в сторону одноэтажного дома на другой стороне улицы. – Там, вроде бы, собака не лаяла, может, у них её нет.
Дом, к которому они направились, знал, наверное, лучшие времена, а теперь казался не слишком ухоженным, особенно по сравнению с крепкими нарядными особняками по соседству. Так выглядел бы пожилой одинокий человек в кругу собравшихся на семейное торжество родственников. Стены дома, обитые деревянными планками «в ёлочку», давно не красились, белёный каменный фундамент стал уже серым, жестяная крыша свисала по краям. Зато сверкали на фасаде, как подаренные старику дорогие очки, рамы новых стеклопакетов с ещё не обрезанной по краям монтажной пеной. Большие ворота дома открывались нечасто, о чём свидетельствовала густая жёлтая трава перед ними, но возле двери, где ходили люди, земля была основательно вытоптана. Дойдя до дверей, Сургон нажал на кнопку электрического звонка.
На вызов сначала отодвинулась занавеска в окне, а затем на улицу вышел хозяин: плохо выбритый взлохмаченный мужчина с такими длинными руками, что они свисали едва не до колен, придавая вкупе с заросшей головой сходство мужчине с большой обезьяной, каким-нибудь орангутангом. Вышедший вопросительно уставился на гостей.
– Как ваша фамилия? – спросил Сургон, уже державший лист бумаги, по которому водил пальцем.
«Орангутанг» ответил.
– Мы проверяем электрические счётчики. У вас сколько их установлено?
– Один.
– Покажите.
Хозяин повёл «проверяющих» показывать счётчик. За воротами они ступили на мощёный камнями двор с хозяйственными постройками и калиткой в дальнем углу. В дом со двора вело одноступенчатое крыльцо без перил.
– Где у вас туалет? – спросил Сургон.
– В огороде, – отозвался хозяин. – А что такое? Там счётчиков нету.
– Нам по другому поводу. Пройди, – показал Сургон Алексу на калитку.
Алекс прошёл, куда ему было сказано, и очутился в саду, который хозяин называл «огородом». В огороде на чёрной распаханной после уборки урожая земле находилось несколько деревьев, кустарники, небольшая теплица, обтянутая плёнкой, и два деревянных сооружения: туалет наподобие того, что был в лесной лаборатории, и ещё одно, похожее на флигель, с оконцем и печной трубой.
Когда Алекс уже возвращался, то заметил, что из дома за ним всё это время наблюдала широколицая женщина, очевидно, хозяйка, которая, едва Алекс поднял глаза, быстро скрылась в окне. Внутреннее дворовое окно это не имело стеклопакета, а сама стена, обращённая к огороду, не была обита дощечками. Тёмные, почти чёрные брёвна, плотно примыкающие друг к другу и кое-где поросшие мхом, показывали изначальный, не прикрытый облицовкой материал постройки. Проходя мимо, Алекс рассеянно посмотрел на них и уже собирался покинуть огород, как вдруг остановился.
Он вначале даже не понял, почему встал: просто ноги застыли на месте, а руки задержали калитку открытой. Затем перед его мысленным взором возникла только что пройденная стена и вместе с ней другая, с фотографии улыбающегося деда. Через мгновение обе эти картинки слились в одну и совпали – как шаблон и деталь, как узор пальцев и их графический отпечаток. Словно яркая электрическая искра пронеслась в голове Алекса. Оказалось, что, чем бы он ни занимался, с кем бы ни разговаривал и куда ни шёл, его внутреннее сознание продолжало находиться в состоянии постоянного поиска и теперь, обнаружив искомое, немедленно сообщало результат.
Отпустив калитку, Алекс едва не бегом направился обратно. Встав перед стеной и разглядывая тёмные, поросшие мхом брёвна, он верил и не верил в то, что видит. Окончательно убедить его могла лишь фотография. Алекс вытащил её, и последние сомнения отпали: да, он стоял возле дома своего деда! Пусть брёвна на снимке были не такими тёмными, как эти, крыша новой, а день не столь ясным, как сегодняшний, но именно из этого – вот из этого места улыбался кому-то с фотографии Борис Холвишев. Алекс понёсся к хозяевам.
У калитки он наткнулся на следившую за ним из окна женщину. Редковолосая, с жирными пористыми щекам, она имела очень необычную голову – вытянутую поперёк, от уха до уха, так что лицо казалось невероятно широким и плоским. Алекс хотел заговорить с женщиной, но та, не останавливаясь, прошмыгнула мимо, желая проверить, всё ли цело в огороде после визита незнакомого человека?
Алекс поспешил в дом. Войдя, он увидел Сургона, который с важным видом изучал показания электросчётчика, сверяя их с квитанциями оплаты, предоставленными хозяином-«орангутангом».
– Скажите, – выдохнул Алекс с порога хозяину, – вы давно живёте в этом доме?
Услышав странное произношение проверяющего, хозяин насторожился.
– Давно живём, – ответил он. – Это ещё родителей моих дом.
Сургон, недовольный тем, что Алекс заговорил, многозначительно кашлянул, но тот продолжал:
– Ваши родители не сами строили дом, верно? Они купили его.
– Может, и купили.
– А у кого? Кто здесь жил до ваших родителей?
– Откуда мне знать?
– Наверно, сохранился договор продажи? – не унимался Алекс. – Нельзя ли его поискать?
– Нельзя, – ответил хозяин, с подозрением оглядывая проверяющих. – А вы, вообще-то, кто такие? У вас есть удостоверения?
– Мы зашли к вам случайно, – стал с жаром пояснять Алекс, – но оказалось, что этот дом мне знаком! Здесь жил когда-то мой дед. Его звали Борис Холвишев.
При имени «Борис Холвишев» хозяин-«орангутанг» метнул на Алекса стремительный взгляд.
– Я ищу любые сведения о нём, – продолжал Алекс.
– Не знаю я никакого Холвишева! – вдруг закричал хозяин. – И знать не хочу. Быстро уходите, а то я полицию буду звать!
Алекс попытался было его успокоить, но хозяин, не желая слушать объяснений, едва ли не силой вытолкал непрошенных гостей за ворота. Соседские собаки залились возбуждённым лаем.
– Надо уходить, – сказал Сургон, – пока мы не привлекли внимание всей «Америки».
Больше не задерживаясь, они быстро направились в сторону не видимой отсюда Троицкой церкви.
– Я не сомневаюсь, – в волнении говорил Алекс Сургону, сняв по дороге натёршие нос очки, – что этот человек слышал ранее имя Борис Холвишев.
– Тебе незачем было самому лезть с расспросами, – отвечал Сургон. – Ведь мы же договаривались!
– Когда я понял, что это тот самый дом, то забыл обо всём на свете!
– Забудешь тут, – согласился Сургон.
Алекс заметил, что его спутник сам далёк от душевного спокойствия.
– И кто бы мог подумать, что ты наткнёшься на дом своего деда? – покачал головой Сургон и, засмеявшись, ударил Алекса по плечу: – Удача на твоей стороне, Александр Коннелл!
На незнакомых людей, энергично шагавших по улице и что-то возбуждённо обсуждавших, обращали внимание местные жители.
– Надень очки, – сказал Сургон, – на нас смотрят.
Алекс машинально выполнил то, о чём просил Сургон, но продолжал думать о своём
– С этим человеком надо поговорить ещё раз, – уверенно сказал он.
– Поговорим, – пообещал Сургон. – Приедем завтра, когда он успокоится, и поговорим. Попробуем предложить денег.
За беседой Алекс и Сургон быстро пересекли «Америку». По мере того, как они приближались к Троицкой церкви, всё громче слышался звон её пробудившихся колоколов. Высокие и низкие звуки, богатые обертонами, стекали с колокольни на землю и, заполнив округу, поднимались к небу. Народу возле церкви существенно прибавилось: начиналась вечерняя служба. Алексу пришлось даже помогать Сургону выехать с парковки, заставленной другими машинами.
– Да, совсем ведь забыл! – сказал Сургон, когда, выбравшись на дорогу, они пристроились к общему автомобильному потоку. – Пришло письмо от твоего брата Вильяма.
– Прекрасно, – обрадовался Алекс. – Где оно?
– К сожалению, распечатать его не получилось, у нас на работе сломался принтер. Но я могу изложить содержание. Вильям пишет, что если бы ты не послал о себе известия, он совсем бы забыл, что соскучился о брате…
Алекс улыбнулся.
– …Пишет также, что передал от тебя привет отцу и попросил его поискать дни рождения Бориса и Веры, и что отец с удивлением воспринял эту просьбу, поскольку все документы о семье Холвишевых находятся в доме мамы, то есть в вашем с Вильямом доме.
– Почему-то эти сведения мне не попались, – пробормотал Алекс, испытывая неловкость от того, что приходится лгать.
– Просто ты не обратил на них внимание, – сказал Сургон.
– Я напишу Вильяму, где поискать.
– Будь добр, напиши. Может быть, он ещё не уедет на гастроли, куда собирается со дня на день.
ГЛАВА 18
На следующий день Сургон и Алекс вернулись к дому, который принадлежал когда-то семье Холвишевых, а ныне – хозяину-«орангутангу» и его широколицей жене. Сургон долго давил на кнопку звонка, вызывая хозяина, но тот не появлялся. Тогда Сургон попробовал толкнуть дверь возле ворот – она оказалась открытой.
– Зайдём, – сказал Сургон, – наверно, хозяева во дворе.
Они вошли на мощеный двор, и Сургон громко крикнул:
– Хозяева! Есть кто-нибудь?
Потом обошёл постройки и постучал в выходившее во двор окно. Дом словно вымер.
– Будь добр, посмотри в огороде, – попросил Сургон Алекса, указывая на калитку.
Алекс отправился в огород. Хозяев не было и там. Может, кто-то из них находился в туалете, или в том деревянном строении с печной трубой? Алекс позвал – ответа не последовало. И тут Алекс подумал, что, пожалуй, всё это очень кстати: отсутствие рядом с ним и хозяев, и Сургона. Можно было воспользоваться моментом и осмотреть бревенчатую стену, обнаруженную накануне. Алекс быстро двинулся к тому месту, где сфотографировался когда-то Борис Холвишев.
В почерневшей от времени и дождей стене на первый взгляд не было ничего необычного. Но Алекс не удовлетворился поверхностной картиной. Пристально дюйм за дюймом он обсматривал брёвна, пока наконец на одном из них не увидел вырезанный в дереве едва различимый крестик – может, и белый когда-то, а затем тщательно замазанный не то чёрной краской, не то золой.
– Yes! – едва не крикнул Алекс в порыве чувств: знак, в реальности которого он столько времени сомневался, оказался не дефектом плёнки, а в самом деле существовал!
Но это были ещё не все открытия. Оказалось, слева и справа от знака в дереве имелись прорези, столь же старые и замазанные той же чёрной краской. И теперь даже умственных способностей мистера Осла, бывшего начальника Алекса, хватило бы понять, что помеченная крестиком часть вынимается из длинного бревна. Чувствуя биение сердца, Алекс взялся пальцами за помеченный сегмент и подвигал из стороны в сторону – тот подался. Взявшись крепче, Алекс потянул его на себя и, осыпав ноги трухой, извлёк наружу.
В стене открылась ниша, довольно маленькая, глубиной что-то около локтя. Крупные предметы поместиться в нише не могли, но на дальнем её краю Алекс разглядел нечто, отличавшееся по цвету от тёмного дерева: бумажный пакетик, или мешочек из светлой материи. Оставалось только протянуть руку, чтобы взять содержимое. Но тут со стороны двора послышались шаги и голос Сургона:
– Алекс! Куда ты запропастился?
Алекс едва успел вставить бревенчатый сегмент на место и отвернуться от стены, как в огород через калитку вошёл Сургон.
– Вот ты где. А я тебя потерял. Что ты тут делаешь?
– Пытаюсь понять его назначение, – сказал Алекс, указывая на строение напротив жилого дома. – Склоняюсь к тому, что это флигель.
– Флигель? – посмотрел Сургон. – Нет. Это русская баня. Ты знаешь, что такое русская баня?
– Честно говоря, не имею представления.
– Русская баня – это, в первую очередь, парилка. На раскалённые камни плескают воду, а затем под обжигающим паром похлопывают себя, или хлещут – кому уж как нравится – связками веток: обычно берёзовых, реже – хвойных, дубовых и прочих. А после – обмываются из тазов, под душем или просто в водоёме. Без русской бани посещение России не может считаться полным. Не знаю, получится ли…
Закончить Сургон не успел. Бахнула распахнувшаяся калитка, и в огород ввалился похожий на орангутанга хозяин дома. Заросшее щетиной лицо хозяина было перекошено от злобы, а в длинных обезьяньих руках он держал наизготовку трёхзубые вилы.
– А ну, убирайтесь отсюда, – прохрипел «орангутанг».
– Подождите-подождите, – торопливо заговорил Сургон. – Не надо волноваться. Мы искали вас. Вы, наверно, не слышали, как с улицы зовут хозяев. Мы были у вас вчера.
– А я ещё вчера хотел насадить вас на вилы, – тем же злобным тоном произнёс «орангутанг».
– Давайте поговорим. Мы хотим кое-что узнать у вас и предложить за это денег.
– Что хотите узнать?
– Про людей, которые жили в этом доме раньше, – вступил в напряжённую беседу Алекс. – Их фамилия Холвишев… Холвишевы, – поправился он.
– А я ещё вчера сказал, что не знаю никаких Холвишевых! – гаркнул «орангутанг», потрясая грозным оружием.
– Мы заплатим.
– Не надо мне ваших денег! Выметайтесь отсюда, если хотите жить!
И он ткнул трезубец вперёд, едва не задев остриями Сургона.
– Хорошо, хорошо, мы уходим, – отпрыгнул в сторону Сургон. – Только спокойно.
Соблюдая предельную осторожность, они обошли «орангутанга» по дуге и, оглядываясь, направились к выходу.
– Если сунетесь ещё раз, пеняйте на себя! – неслось им вслед.
За воротами дома Сургон обследовал свою куртку.
– Смотри, задел ведь, гад! – показал он Алексу полосу на боку. – Ненормальный. – И Сургон покачал головой: – Он не будет с нами разговаривать. Пойдём.
– Но ведь этому человеку что-то известно, это очевидно! – горячился Алекс по пути.
– И что ты предлагаешь? Выбивать из него информацию?
– Нет, конечно.
– Больше приходить сюда нельзя! – заявил Сургон категорично. – Если не этот сумасшедший, то его соседи вызовут полицию, когда увидят нас снова.
– Как же быть?
– Не знаю. Возможно, нанести ему визит через пару-тройку недель. Вдруг у него нервный кризис? Сейчас осень, и у психически неуравновешенных людей может наступать обострение.
– А если нет? Если и спустя две недели он встретит нас так же?
– Значит, придётся считать твою экспедицию завершённой.
– Но я не могу вернуться, не узнав того, за чем приехал! – воскликнул Алекс.
– Тише, не надо кричать, – прошипел Сургон. – Лучше не узнать чего-то о давно жившем родственнике, чем оказаться на вилах у сумасшедшего, или сесть на двадцать лет в русскую тюрьму! По крайней мере, для меня такой выбор не стоит. Боюсь, мы уже слишком запомнились местным жителям, – оглянулся Сургон по сторонам, – особенно с твоим громким английским. Пожалуй, вот что: больше я сюда не приду. И тебе запрещаю. В следующий свой визит в Россию – пожалуйста, добирайся до Миасса самостоятельно и расследуй свои семейные тайны.
Во весь путь до Ильменского заповедника Сургон и Алекс не проронили ни слова. И лишь когда, миновав заросли, ступили на еле видимую лесную дорогу, Сургон сказал:
– Мне нужно вернуться в город. Буду завтра или послезавтра. Сможешь дойти сам?
– Разумеется, – буркнул Алекс. – Здесь трудно сбиться.
– Тогда до встречи. Тая будет заботиться о тебе.
Развернувшись, Сургон скрылся среди деревьев. Алекс зашагал по дороге, которая вывела его к заброшенной лесной лаборатории. Не поднимаясь на крыльцо, он сразу направился на кухню к Тае, обойдя лабораторию с другой стороны. На кухне как всегда аппетитно пахло, на потушенной газовой плите стояли кастрюли и сковорода, но Таи не было. Подождав немного, Алекс направился к себе.
Проходя по коридору, он увидел, что комната, принадлежащая ветеринару Гызату и бывшая всегда на замке, сейчас не заперта: не иначе Тая находилась там и делала уборку. Открыв дверь, Алекс заглянул внутрь.
ГЛАВА 19
В комнате, принадлежащей ветеринару Гызату, никого не было. Алекс, чьё любопытство давно возбуждалось неизменным замком на её дверях, а ещё более личностью ветеринара Гызата, вошёл и с интересом огляделся.
Комната эта являлось почти что двойником банно-прачечного помещения, расположенного напротив: с таким же закрашенным окном, старой кафельной плиткой на стенах и полу и отверстием для слива воды. Имелись здесь даже и рукомойник с торчащим книзу штырём, и полка с мылом, и несколько эмалированных тазов. На этом сходства заканчивались. А отличия комнаты ветеринара Гызата являлись существенными и весьма специфичными. Значительную её часть занимал операционный стол с каменной столешницей, снабжённый петлями из кожаных ремней для стягивания конечностей оперируемых. У другой стены, свидетельствуя о профессиональном цинизме ветеринара, располагался деревянный чурбак для разделки принесённого с рынка мяса и присыпанный сейчас солью с целью дезинфекции. А между столом и чурбаком помещалась огромная металлическая тележка с разложенными на ней инструментами.
Судя по выкладке на тележке, ветеринар Гызат являлся педантом: все инструменты пребывали в идеальном состоянии и аккуратно располагались в два ряда. В одном ряду – разделочные: ножи и топоры, в другом – ветеринарные: скальпели, пилы, долото с молотком, а также пугающего вида крюки и клещи. На нижней полке лежал чёрный чемодан с никелированными углами, куда инструмент мог быть убран.
Подобная аккуратность в другом месте и при других обстоятельствах могла бы вызвать лишь уважение к человеку, её демонстрирующему, и спокойствие за результаты его труда. Но не в данном случае Что-то в этой обстановке коновала-мясника было отталкивающее; чем-то настораживало слишком тесное соседство операционных столешниц и разделочных чурбаков, тонких скальпелей и грубых топоров; почему-то отдавался холодом в груди стальной отсвет разложенных на тележке крюков и клещей. С крепнущим чувством отторжения Алекс рассматривал комнату, когда вдруг услышал за спиной свистящий шум втягиваемого через ноздри воздуха. Алекс быстро обернулся. Неотрывно глядя на него блестящими, будто залитыми лаком, глазами и подёргивая лошадиными ноздрями, в дверях стоял ветеринар Гызат.
Алекс принялся извиняться. Он сказал, что является гостем Сургона и заглянул за дверь в надежде найти Таисию. Что, вообще-то, немало слышал уже о Гызате, и был бы рад с ним познакомиться. Что зовут его Алекс Коннелл.
Ветеринар Гызат отреагировал на слова Алекса тем, что освободил проход, недвусмысленно предлагая гостю убираться. Это выглядело грубовато, но Алекс понимал, что, проникнув в чужую комнату, и сам поступил не слишком хорошо. Выходя, он ещё раз извинился. Грохнувшая за ним дверь заставила посыпаться со стены штукатурку.
На грохот в коридор осторожно выглянула Тая. Увидев Алекса возле комнаты Гызата, она широко раскрыла от ужаса глаза.
– Что случилось? – шёпотом спросила Тая.
– Я зашёл в его отсутствие, – сказал Алекс. – Думал, ты там делаешь уборку.
– Он никому не позволяет заходить к себе, даже для уборки. Сам делает.
– Я не знал.
– И что произошло, когда он тебя увидел? – продолжала шептать Тая.
– Ничего, – пожал плечами Алекс. – Просто предложил мне уйти.
– И всё?
– Всё.
Тая, вроде бы, успокоилась.
– Дядя тоже вернулся?
– Только я. Сургон остался в городе.
– Тогда приходи на кухню, я покормлю тебя ужином.
За едой Алекс рассказал Тае о пугающем инструменте, виденном у ветеринара.
– Я совсем не разбираюсь в лечении животных, – сказал Тая. – Может быть, такой инструмент и нужен? А вообще, стараюсь не лезть в дела этого человека и тебе не советую. Вон, кстати, он уходит.
Выглянув в окно, Алекс увидел удалявшегося от лаборатории ветеринара Гызата.
– Как ты думаешь, – спросил Алекс, – он не может за мной следить?
– В каком смысле? – удивилась Тая.
– В прямом. Когда я гуляю в заповеднике, меня не покидает ощущение, что за деревьями кто-то находится.
– Если кто-то и находится, то вряд ли ветеринар Гызат, – подумав, сказала Тая. – Он совсем другого рода человек. И, вообще, я сомневаюсь, что за тобой могут следить. Кому это надо? Скорее всего, тебе показалось, в лесу много всяких шорохов.
– Возможно, – не слишком уверенно произнёс Алекс.
– Расскажи лучше, как вы с дядей съездили в «Америку».
Алекс рассказал, как похожий на орангутанга хозяин дома едва не пропорол их вилами. Тая ахнула.
– Чем же вы ему не понравились?
– Сургон считает его психически неуравновешенным типом. А я думаю, ему известно что-то про деда.
– И что ты намерен предпринять?
– Пока не знаю, утром решу.
Пока Алекс ужинал, небосвод за окном поблек, и быстро стемнело. Негромко переговариваясь, Алекс и Тая сидели за столом, уже почти не различая друг друга. Голоса рождались будто сами по себе и парили в воздухе, разведённом до состояния однородной взвеси.
– Тебе приходилось ночевать в лаборатории одной? – спросил Алекс.
– Конечно, приходилось.
– И не страшно?
– Страшно, – призналась Тая. – Первое время я забиралась ночевать на чердак. Да и сейчас, когда остаюсь одна, стараюсь не зажигать огня, чтобы не привлекать ничьего внимания. Но, вообще-то, я уже привыкла.
– А ты не хотела бы переменить жизнь?
– Каким образом?
– Оставить дядю, съездить куда-нибудь. Например, в Соединённые Штаты.
– По туристической путёвке?
– Нет, в гости… Ко мне. Поживёшь у нас с Вильямом в доме, посмотришь Америку изнутри. У меня брат хороший, хотя иногда старается не казаться таким.
– Я не думала об этом, – сказала Тая. – А сколько стоит билет в США?
– Все расходы оплачивает принимающая сторона! – категорично заявил Алекс. – Билеты, питание, проживание. И дома у меня есть всё, что нужно.
В сумерках Алекс различил, что Тая улыбнулась.
– Спасибо, я подумаю… Но знаешь, чего у тебя нет в доме?
– Чего же?
Поднявшись, Тая направилась в скрытый темью угол столовой, где после непродолжительного шуршания выставила что-то на ровную поверхность. Затем послышался звук крутимого механизма, лёгкое шипение, и из угла неожиданно полилась музыка, старомодная и незамысловатая, в которую, пропустив несколько тактов, вступил душевный мужской тенор.
– Что это? – изумился Алекс.
Тая была очень довольна произведённым эффектом.
– Патефон, – сообщила она. – Я нашла его на чердаке. И целых пять пластинок.
Подойдя, Алекс рассмотрел устройство.
– В США оно называется портативный граммофон, – сказал он. – Ещё фонограф, или графофон.
Старинная песня звучала в патефоне посланием из прошлого века. Ударных в музыке почти не было, и потому она казалась романтичнее и нежнее современных мелодий.
– Как удивительно, что ещё совсем недавно людям не требовалось электричества, – произнесла Тая.
– В данном случае это нам очень кстати, – сказал Алекс. – Но ведь и тогда люди танцевали, верно?
– Конечно.
– Поэтому я приглашаю тебя на танец.
Кавалер галантно подал руку, и дама вложила в неё свою ладонь. Выйдя на середину столовой, Алекс и Тая стали танцевать. Алекс быстро разобрался с устройством патефона, и как только завод старой пружины заканчивался, подходил и накручивал её снова. Они танцевали в темноте, освещаемые лишь белым светом взошедшей над заповедником луны. Песни, льющиеся из рупора патефона, чередовали одна другую, и во всех них пелось о любви, несчастной или счастливой. Крутилась пластинка, кружилась пара, вращались вокруг луны мерцающие звёзды. Алекс отодвинул пальцами волосы Таи и осторожно её поцеловал.
ГЛАВА 20
Счастье не позволяло Алексу долго спать. Оно было настоящее, большое. Или даже так – всеобъемлющее! Поскольку было не только внутри, но и вовне: везде, во всём. В железной спинке скрипучей кровати было счастье, в угрюмо-зелёной покраске стен – счастье, в облупленной штукатурке по углам – невероятное счастье!
Щщщасте. Неужели это шипучее, как шампанское, слово передавало по-русски состояние happiness?
Закинув руки за голову, Алекс лежал на кровати и улыбался. Как же хорошо они с Таей провели вчерашний вечер, и как хорошо, что ничего между ними не было. Но тот единственный поцелуй – короткий, невинный, нежный – соединил их самым тесным образом, так, как не могла соединить ни одна близость. Исчезла, рассыпалась преграда: не телесная, а душевная. Чувство, зародившееся в них, которое каждый боялся проявить по-настоящему, вдруг получило разрешение на свободу, право на продолжение, и оба они страстно захотели этим правом воспользоваться.
Но какая Тая всё-таки робкая. Какая неискушённая, неиспорченная временем. Или здесь в России все девушки такие? Да какое ему дело до всех девушек, если у него есть Тая!
Сбросив толстое одеяло, спасавшее от ночных холодов, Алекс вскочил на ноги. Подъём, упражнения, умывание! Привычные утренние занятия доставляли ему сегодня невероятное удовольствие. Да что удовольствие – щщщасте! А с кухни уже разносился запах молотого кофе. Сама Тая кофе не пила, предпочитала чай, а значит, молола специально для Алекса. Молола, чтобы сварить ему кофе! Алекс любил кофе, любил Таю, любил это утро – он всё любил!
Завтрак был самым вкусным из всех, что Алекс пробовал в жизни. Тая выглядела ещё красивей, чем в любой из дней, когда он её знал. Он смотрел на неё не отрываясь, а она, встречаясь с ним взглядом, уже не опускала, как раньше, глаза, и большего пока не требовалось для подтверждения исключительности их отношений.
